fool me once (kiss me twice)

– Давай, мистер Ян! – громко аплодирует Джисон, рупором сложив руки у рта, будто гордый родитель на футбольном матче своего ребенка. Минхо смеется, когда Чонин, оттолкнув брата, направляется к небольшой сцене у центра стены в местном баре. На ней стоит маленькая рождественская елка, которая так и просит, чтобы ее (снова) опрокинул какой-нибудь пьяный посетитель, повсюду гирлянды, огни, но Чонин, несмотря на количество выпитого, осторожно подходит и спокойно выбирает песню. Они здесь уже пару часов, болтают, выпивают и смотрят выступления других посетителей, и, будь они здесь на трезвую голову, никто из них ни за что бы на свете не вышел на сцену. Но сейчас, когда выпили они много, Минхо с Джисоном отправляют младшего на сцену (в конце концов, пойти сюда было его идеей), пока сами бок о бок сидят в своей кабинке, потягивая напитки. Чонин наконец останавливается на песне, и играет знакомая мелодия. – Я отдал тебе сердце на то Рождество… После нескольких строк Минхо удивленно моргает, понимая, что у Чонина отлично получается. – Я и не знал, что он умеет петь, – говорит он, – У вас в семье талант по воздуху передается или что? – Ага, – самоуверенно ухмыляется Джисон, кладя руки на спинку диванчика, – Это досталось ему от меня. – Ну, конечно, – усмехается Минхо, возвращая свое внимание к Чонину, вместе с остальными посетителями бара очаровываясь его милой улыбкой и прекрасным вокалом. Они хлопают Чонину, когда он возвращается, а затем Минхо заставляет Джисона встать, пока никто не вышел на сцену. Тот, драматично вздыхая, поднимается и, чуть не спотыкаясь, пьяно ковыляет к сцене. Он быстро выбирает песню, и Минхо уже на первых нотах «All I Want for Christmas Is You» радостно хлопает в ладоши. Первые несколько строк он ведет себя глупо, держа микрофон на подставке с закрытыми глазами, драматично раскачиваясь из стороны в сторону, но, когда дело доходит до первого «Все, что я хочу на Рождество, – это ты», он открывает глаза и указывает прямо на Минхо. Тот удивленно вскидывает брови, громко хихикая при виде глупого танца от младшего, сопровождающегося веселой музыкой. И, возможно, Джисон намного пьянее, чем думал Минхо, потому что он срывает микрофон с подставки и сквозь столы пробирается к нему, хватает за руку и тянет к себе, пока он, истерически смеясь, пытается отбиваться. Несмотря на явные усилия, что он прикладывает, чтобы затащить его на сцену, Джисон поражает каждой нотой и звучит потрясающе, снова и снова впечатляя Минхо своим голосом, вкупе с отличной актерской игрой. Джисон говорит ему идти следующим, но он, заскулив, отказывается. Он пьян, но не настолько, чтобы захотеть выставить себя дурачком в одиночку, поэтому он говорит: – Я буду исполнять только дуэт. Джисон с радостью соглашается на его условия и тащит его за собой на сцену, с яркой улыбкой выбирая «Новый мир» из Алладина и начиная петь партию Алладина. Минхо, взяв микрофон, поет куплеты Жасмин и чувствует, как все внутренности скручивает, когда замечает, как смотрит на него Джисон: он замер, в его глазах звезды, а на губах широкая улыбка. Может быть, Минхо просто пьян, или, может быть, их голоса и правда вместе звучат идеально. Им все равно на аудиторию, они в своем собственном мире, поют друг другу, улыбаясь и хихикая, как полные идиоты, они то и дело забывают текст, подглядывают его на экране, но все равно поют то, что первым приходит в голову. Но, несмотря на это, они прекрасно справляются с последним куплетом, заканчивая песню гармоничным «Для нас с тобой». Как только звучит последняя нота, Джисон хватает его за руку и, встав на цыпочки и закружив его, разворачивает к себе спиной и прижимает к своей груди. Минхо лишь слабо замечает, как вокруг него обвивается шнур от микрофона, и когда он оглядывается через плечо и видит его улыбку, это последнее, о чем он думает. – Целуй его уже! – кричит кто-то в толпе. Минхо выходит из оцепенения и поворачивает голову в сторону зала. Чонин поднимает кулак в воздух и скандирует, – Целуй! Целуй! К нему присоединяются еще несколько человек, и Джисон ослабляет хватку, позволяя Минхо повернуться к нему лицом. Мысли затуманены алкоголем, но Минхо не уверен, что смог бы упустить такую возможность даже будучи трезвым, поэтому он ни секунды не позволяет себе думать, хватает его за толстовку и притягивает к себе. Джисон только мычит в знак удивления, но быстро отвечает на поцелуй. Его губы теплые, на вкус как фруктовый коктейль. Они, тихо хихикая, отрываются друг от друга под разрозненные аплодисменты со всего бара (громче всех хлопает Чонин), ставят микрофоны обратно на подставки и сходят со сцены. – Ой! Минхо, стой… В пьяном после поцелуя тумане Минхо не помнит, что вокруг него обмотан шнур, он спотыкается прямо с края сцены, падая на пол. Он, ничуть не смутившись глупой ситуации, разражается смехом, когда мозг осознает, что случилось. Джисон бросается к нему сзади, присаживается на корточки и кладет руку ему на плечо. Взгляд полон беспокойства: – Малыш, ты в порядке? В ушах звенит «малыш», Минхо снова хихикает и умудряется кивнуть, пока Джисон распутывает провод. Он подключает выдернутый во время падения шнур обратно (не с первого раза, конечно), помогает ему встать, и они вместе возвращаются к столу. – Я ведь сказал, я в порядке, – смеется Минхо, пока Джисон, нежной хваткой держа его за руку, будто бы он хрустальный и разобьется, если вдруг ударится о что-то, ведет его к столу. – Все нормально, люблю помогать старичкам. – Десять из десяти! – громко хлопая в ладоши, Чонин приветствует их быстрее, чем он успевает ответить, – Браво! Джисон отвешивает глубокий поклон, чуть не упав, в то время как Минхо смеется и сосредотачивается на том, чтобы зайти в кабинку целым и невредимым. Джисон падает рядом, ударяясь коленом об его колено, и обнимает его за плечо. – Мне понравилось, – вздыхает он, – Почему ты не сказал, что умеешь петь? У тебя красивый голос, – и когда Минхо пренебрежительно машет рукой, он продолжает, – Нет, серьезно! Ребята, давайте создадим группу. Но у нас целых два клавишника, поэтому кому-то из вас придется учиться играть на барабанах. – На меня не рассчитывай, – усмехается Чонин. – Тогда я буду играть на всём сразу, – говорит Минхо, наклоняясь к Джисону, чтобы поделиться своей самой глупой мыслью на свете, – Руками буду играть на клавишах и… отращу пару щупалец для барабанов. Чонин морщится от отвращения, пока Джисон смеется, а затем заявляет: – Уверен, это будет выглядеть горячо. Проходит дискуссия по поводу плюсов и минусов иметь щупальца и несколько выступлений, и за всё это время они ни разу не отрываются друг от друга. Во время медленных песен Минхо кладет голову ему на плечо, а во время разговора касается его руки (и иногда сжимает его ладонь). Джисон похлопывает его по бедру, чтобы привлечь внимание, когда он отвлекается, но, когда Минхо поворачивается, руку он не убирает. Они, наверное, выглядят, как настоящая пара; на секунду Минхо может забыть, что они друг другу никто, может позволить себе притвориться, что всё реально, когда Джисон смотрит на него с таким теплом в глазах, когда его одолевает желание приблизиться и снова поцеловать его. Но, независимо от того, похожи они на пару или нет, это не мешает симпатичному парню у бара пялиться на Джисона так, будто он не видит, как он обнимает Минхо за плечи. Он ощетинивается, споря сам с собой о том, стоит ли сказать младшему об этом, и в конце концов выпаливает: – Тот тип не перестает пялиться на тебя. – М? – в замешательстве смотрит на него Джисон, и он кивает в сторону бара. Он взглядом следует за жестом: незнакомец не сводит с него глаз, уголки его губ приподнимаются, – Он смотрит на тебя. – Нет, – хмурится Минхо, – На тебя, поверь мне. – Не могу. Ты себя-то видел? Минхо чувствует, как по шее ползет жар, но все равно слегка толкает его. – Это ты себя видел? Ты охренеть какой сексуальный, Джисон. – Да? – он склоняет голову с ухмылкой на губах, и Минхо очень сожалеет о том, что у него нет никакого фильтра, потому что да, Джисон до смешного привлекателен, и это несправедливо, – Ты правда так считаешь? Минхо просто сдерживает улыбку и закатывает глаза, оглядываясь на парня в баре, и видит, что тот все еще украдкой поглядывает на младшего. – Это начинает раздражать. – Что именно? То, насколько я сексуален? – дразнит Джисон. Да, и это тоже, думает Минхо, но вслух говорит: – Нет. То, что он пялится. Ну, мы ведь, очевидно… – вместе, собирается сказать он, прежде чем вспоминает, что нет, они не вместе. Он заикается, подбирая слова, – Я… я имею в виду… он ведь видел, как мы целовались. Джисон убирает руку с его плеч и поворачивается к нему лицом, недоверчиво вскинув брови: – А ты что, ревнуешь? – Нет! – шипит Минхо, – Просто это… это как-то грубо, вот и всё. Так ведь? – Ага, – медленно говорит Джисон, снова оглядываясь на бар. Он смеется, качая головой, – Говорю тебе, он пялится на тебя. – Нет, – скулит Минхо, – Смотри, я сейчас уйду в туалет. Клянусь, он попытается познакомиться. – Хорошо, – отмахивается от него Джисон. Минхо, бросив на него многозначительный взгляд, встает. Голова немного кружится, но он все равно двигается к туалету. И, конечно, когда он выходит оттуда, парень из бара сидит за столом напротив Джисона, облокотившись на деревянный стул и явно флиртуя. Чонин удивленно наблюдает за тем, как Джисон неловко смеется над чем-то, что говорит этот парень, и Минхо чувствует, как внутри вспыхивает нечто непонятное. Он проскальзывает обратно в кабинку и падает ему на колени, будто на диване больше нет места, садится боком и обнимает его за плечи. Джисон, удивленно моргнув, нерешительно кладет руку ему на бедро. – Кто твой друг? – сладко спрашивает Минхо, прижимаясь щекой к его мягкой шевелюре, с вызовом глядя на незнакомца. – О, я как раз собирался уходить, – выпрямляясь, говорит тот с обезоруживающей улыбкой, – Джисон сказал мне, что вы вместе. Виноват, не хотел переходить границы. Хорошей ночи! С этими словами он уходит. – Это было легко, – бормочет Минхо. Отстранившись, он смотрит на младшего, – Ты сказал ему, что мы вместе? Джисон поджимает губы, его щеки покрывает румянец. – Я удивлен, что ему понадобилось подтверждение, – подает голос Чонин, – Вы ведете себя как парочка. Ключевое здесь – «ведете себя». Тем не менее, Минхо чувствует, как горят щеки, когда Джисон угрожает брату тем, что в него сейчас что-нибудь полетит. Он начинает соскальзывать с его колен, задом уже ударяясь о мягкое сидение, но Джисон, пальцами впившись ему в бедро, удерживает его на месте. – Э-э, – говорит он, когда Минхо с вопросом смотрит ему в глаза, – Так теплее, – В баре жарковато, думает Минхо, но не говорит этого вслух, – Если хочешь, можешь отсесть, – добавляет Джисон. – Нет, – отвечает Минхо, кладя голову ему на плечо, чтобы скрыть улыбку и явный румянец, – Так удобнее, – затем, как только он устраивается поудобнее, – Я ведь говорил, что он смотрел на тебя. – Хорошо, ты победил, – хихикает Джисон, и Минхо чувствует, как он ногтями начинает скользить вверх-вниз по его спине через свитер, – Держу пари, это все моё выступление с «All I Want for Christmas Is You». Сам посуди, кто бы не захотел меня после такого? – О, ну, конечно, – хихикает Минхо. Чонин снова выходит на сцену. – Я бы хотел посвятить эту песню прекрасной паре в углу, от которой меня уже тошнит, – говорит он, указывая на них рукой всему бару (или тем, кто обращает внимание). Будь Минхо немного трезвее или не будь с Джисоном так хорошо, он бы смутился и тут же отстранился. Возможно. Сейчас он только сильнее жмется к младшему, пока тот бормочет что-то о том, что Чонин – придурок. Минхо не знает, что это за песня, но текст у нее невыносимо романтичный. Голос у Чонина красивый, успокаивающий, Минхо нежно улыбается, наблюдая за ним, и, глядя на его заразительную улыбку, так и хочется улыбнуться самому. Джисон подпевает, и он чувствует вибрации в его груди, чувствует, как он кладет свою голову на его, ладонью скользя вверх-вниз по его спине. Кажется, он узнает это теплое, трепещущее ощущение в своем сердце. Оно похоже на то, что он испытывает, когда Суни носом утыкается ему в щеку, когда Дуни радостно мяукает, когда Дори ластится к нему ранним утром. Оно как новое блюдо, рецепт которого он все боялся рискнуть приготовить, как удачно написанная сцена, как возвращение домой после долгого рабочего дня, как смех Джисона и эта улыбка формы сердца. Оно ужасно похоже на счастье. В надежде, что он сможет проглотить слова, что так отчаянно угрожают сорваться с языка, он заказывает еще один напиток. Намного крепче предыдущих. И с этого момента всё вокруг становится размытым пятном: пьяные песни, теплые руки, которые, кажется, ни разу за весь остаток вечера не оторвались от его тела, и губы. Губы, которые он так сильно хочет поцеловать. Какая-то девушка заигрывает с ним, когда он снова подходит к бару, – сколько он уже выпил? – рядом появляется Джисон, обнимая его за талию, чтобы заявить о своих правах. Минхо спотыкается, когда его ведут обратно к столику, голова кружится в запутанной паутине эмоций. Джисон притягивает его ближе и шепчет на ухо что-то о том, что одного он его больше никуда не отпустит. Он готов снова и снова ловить кайф от этого. От иллюзии, что Джисон – его. С другой стороны, притворяться и не нужно. Жестокая правда заключается в том, что Минхо сам давно принадлежит ему, хочет он того или нет. Он накрепко привязан к нему, более чем готовый прогнуться под любую его прихоть. Ему не нужно ничего больше, чем быть как можно ближе, впитывая то счастье, которое он излучает, как жидкое золото. Минхо мало того, что он имеет сейчас, ему нужно больше. И разве его что-то останавливает? – Мне кажется, мы ведём себя как-то неправдоподобно, – выпаливает он, и голос кажется далеким даже для собственных ушей. – Что? – зрение немного затуманило, но он видит, как Джисон смущенно улыбается. – Мне кажется, всех этих людей нужно убедить, – заявляет он. Он чувствует себя глупо из-за того, что вообще начал говорить об этом, но отступать слишком поздно, – Что мы вместе. Плохой из тебя фальшивый парень. – Что? – смеется Джисон, – С чего ты взял? Я думал, у нас все идет довольно хорошо. Минхо непреклонно качает головой. – Тебе нужна практика. – Хорошо, – говорит он, – Научишь меня? Не позволяя себе думать, Минхо сокращает расстояние между ними и целует. Джисон, не колеблясь ни секунды, отвечает, положив руку на его затылок. Его губы подходят его губам еще идеальнее, чем Минхо мог себе представить. Этот поцелуй не такой, как прошлый, когда они стояли под омелой. Он нетерпеливый, голодный, движимый пьяным желанием. Им не должно быть дела до того, что думают незнакомцы в баре; им плевать на их отношения, настоящие они или нет. Да и Минхо все равно, что они думают, потому что в конце концов он знает правду. Джисон ему не принадлежит. Он не пытается обмануть никого, кроме самого себя. Минхо запускает пальцы в мягкие пряди на его затылке, когда он уговаривает его снова сесть к нему на колени. Он садится боком и чувствует, как Джисон сжимает его бедро. Мозг уже расплавился, в голове пустота. Отдаленно раздается еще одна рождественская песня, но для Минхо она заглушается чужим оглушительным дыханием. Внутренности рвет на части; каждый поцелуй и каждое прикосновение подпитывают пламя глубоко внутри него. Он проводит зубами по его нижней губе, и время замедляется, когда они смотрят друг на друга из-под полуприкрытых век. Минхо кажется, что он зашел слишком далеко, но Джисон издает довольный вздох, языком скользя по его губе, и он больше не может думать ни о чем кроме того, что ему хочется большего. Он нежно хватает его за волосы, другой рукой сжимая ткань его свитера, чувствуя, как внутри нарастает и бурлит тепло, когда Джисон медленно углубляет поцелуй, будто бы пытаясь запомнить, каковы его губы на вкус, их языки сплетаются, а с губ срываются тихие вздохи. Минхо позволяет себе притвориться, что это что-то значит, просто ради того едва ли заметного привкуса счастья, который пробегает по венам вместе с алкоголем и оттенком страха. Он впитывает все эти чувства, но ему все равно нужно больше. – Э-э, парни? Минхо почти скулит, когда Джисон отрывается от его губ, и уже тянется к нему снова, как вспоминает о том, где они находятся. По шее ползет робкий жар, когда он смотрит на Чонина, стоящего в паре метров от них. Тот прочищает горло, указывая на свой телефон. – Я попросил папу приехать и забрать нас. Он будет здесь с минуты на минуту. – О, – говорит Джисон, будто бы вернувшись к реальности, и отрывисто кивает, – Круто. Минхо встает с его колен, шаря вокруг в поисках своего пальто. Он чувствует разочарование, но, наверное, это к лучшему. Он избегает взгляда младшего. – Эй, – тихо говорит тот, и его сердце колотится с бешенной скоростью, когда он поднимает глаза, взглядом встречаясь с зацелованными губами, растянутыми в ухмылке, – Достаточно убедительно? Минхо, поджав губы, усмехается. Мысленно он задается вопросом, выглядит ли он так же развратно, как чувствует себя после какого-то поцелуя. – Может быть. Минхо ожидал, что так оно и будет. Чего он не ожидал, так это того, что во время короткой поездки домой Джисон подсядет к нему на заднем сидении, наклонится и тихонько поцелует его в шею, рукой скользя по внутренней стороне его бедра. Хотя, возможно, этому есть разумное объяснение. Минхо не единственный, кто напился. И когда они, спотыкаясь, входят внутрь и спускаются по лестнице, и Минхо задается вопросом, должен ли он извиниться за то, что произошло в баре, Джисон прижимает его спиной к стене. Его губы снова на его губах, будто их никто и не прерывал, он снова разжигает этот огонь внутри него, заставляя его мгновенно и так глупо поцеловать его в ответ. – Прости, прости, – бормочет он, снова целуя его, а затем отстраняется, – Прости. Я… я не подумал… Сердце заходится в бешеном ритме. Вот оно. Это ошибка, ужасная, пьяная ошибка, и Джисон прекрасно это осознает. Им нужно остановиться. Они должны остановиться. – Не думай, – умоляет Минхо, хватая его за свитер и прижимая к себе, – Не думай, – повторяет он шепотом, подводя его ближе, – Просто… Джисон мучительное мгновение изучает его лицо, и Минхо, чувствуя, что больше не в силах этого выносить, целует его. Джисон колеблется лишь на секунду, только чтобы после обвить руками его шею и зарыться пальцами в его волосы. Минхо сжимает его талию, скользя руками вниз к задней части его бедер, поднимает его, на что Джисон лишь удивленно хмыкает, и несет его к кровати. Не самое умное решение, но Минхо плевать. Джисон достаточно легкий, поэтому он вслепую ковыляет к кровати, осторожно опускает его на спину и переползает через него. Они не отрываются друг от друга ни на мгновение, их тянет друг к другу, словно магниты. Джисон садится, и Минхо делает то же самое, в конце концов оказываясь у него на коленях, пока тот проводит руками от его шеи к спине, груди и бедрам, в конечном итоге осторожно поглаживая его задницу. И когда он нежно сжимает её обеими руками, Минхо не может вовремя сдержать тихий стон, – голова затуманена желанием. Он хочет, чтобы это чувство поглотило его, он хочет утонуть в этих ощущениях. Минхо готов дать ему всё, что угодно, всё, что он захочет. Но это не будет ничего значить. Ни для него, ни уж тем более для Джисона. Это ничего не значит. Может быть, если Минхо повторит это себе как можно больше раз, он начнет в это верить. Он сможет отстраниться от того, что чувствует к Джисону, и увидеть всё так, как есть: два пьяных идиота, которым просто захотелось секса. Которые, возможно, на утро будут жалеть об этом. Сейчас он жмется ближе, обжигающие прикосновения и тихие вздохи все больше распаляют огонь внутри, он откидывает голову назад и растворяется в этом чувстве. Джисон мажет губами по его шее, и Минхо хочет остановить его, хочет, чтобы на его коже не осталось ни единого напоминания об этой ночи, но ему так приятно, что он просто не может. Поэтому он просто отдается моменту. Он дает Джисону уложить себя на подушки и стянуть с себя свитер, затем губами исследовать его грудь. Он дает ему снять с себя джинсы, но не раньше, чем сам снимает с него свитер, проводя пальцами по каждой впадинке и изгибу его тела, до которых может дотянуться, запечатлевая всё это в памяти, чтобы потом мучить себя. Джисон, оставив несколько отметин на внутренней стороне его бедра, медленно проводит языком по всей длине, отрываясь и осыпая его комплиментами, от которых болит сердце. Прекрасный, говорит он, впиваясь кончиками пальцев в его бедра. Самый красивый на свете. Он позволяет ему убрать свою руку ото рта, когда он пытается заглушить ею стоны, бормоча что-то о звукоизоляции в комнате. Позволяет Джисону поцелуями разрывать себя на части и старается не задерживаться на изображении младшего у себя между ног. Темный, блестящий взгляд, кожа окрашена в пурпурный отблеск звездного неба – фальшивого, как и всё остальное. Что он не позволяет, так это довести себя до разрядки, как бы тот ни пытался. Сердце грозит выскочить из грудной клетки, когда он притягивает его к себе для поцелуя и неуклюже пытается снять с него штаны. Джисону приходится сделать это за него, он стягивает их до бедер и стонет в поцелуй, когда Минхо обхватывает его член сквозь ткань белья. Его стоны настолько сводят с ума, что Минхо уже не думает. – Я хочу тебя. Джисон слегка приподнимается, чтобы посмотреть ему в глаза. Губы припухли, щеки раскраснелись. – Что? Я хочу тебя, хочется сказать, во всех отношениях. Ты мне нужен. Целиком и полностью. И, возможно, он сказал бы это вслух, будь он хоть чуточку храбрее, будь у него хоть какие-то основания думать, что Джисон чувствует то же самое, несмотря на желание, витающее в воздухе, душащее их обоих, пока все рациональные мысли не вылетают из их голов. – Я хочу тебя, – шепотом повторяет он, и дыхание младшего прерывается, – Если ты хочешь… – Твою мать, – выдыхает Джисон, – Ты уверен? Минхо быстро кивает, и это всё, что ему нужно – он наклоняется над ним, чтобы порыться в тумбочке. Тем временем Минхо стягивает с него белье и чуть не задыхается от того, что видит. – Блять, тебе стоило разместить это в своем профиле, – размышляет он вслух. Джисон издает смешок, за которым следует застенчивое «Заткнись». Положив смазку и презерватив рядом, он целует его, спускаясь все ниже и ниже, а затем тянется к смазке. Минхо чувствует, как ускоряется собственное сердцебиение. – Что хуже, – начинает Джисон, дразня пальцем вход – Минхо изо всех сил пытается не извиваться, – Фото члена или чужие фотографии? Минхо задумывается. – Если будешь слать всем свой член, тебя с большей вероятностью просто заблокируют, – решает он, – Чужие фото… как видишь, обеспечат тебе перепихон. – Мне повезло, – хихикает Джисон, целуя внутреннюю часть его бедра. Слишком нежно. Минхо почти чувствует, как его тошнит, но спустя секунду это чувство исчезает, когда Джисон осторожно вводит палец. У него давно ничего не было, но ему, похоже, не о чем беспокоиться. Несмотря на неистовые, отчаянные поцелуи, Джисон нежно, терпеливо растягивает его, так, будто у них есть все время в мире. Как будто конец этой поездки, их конец, не приближается со скоростью света. Минхо хочет заскулить и сказать ему, чтобы он ускорился, отчаянно желая почувствовать его, но от легких прикосновений пальцев к такому сладкому месту так мучительно хорошо, что всё, что он может сделать, это лежать и ждать – до тех пор, пока сил больше не остается. Он сводит колени и издает стон, за который тут же становится стыдно. – Готов, малыш? – тихо спрашивает Джисон. Минхо кажется, что его душа готова вот-вот покинуть тело, но ему удается кивнуть, и тот, наконец, стягивает штаны до конца и подползает ближе. С огромным усилием Минхо надевает на него презерватив, и, когда они снова целуются, так, будто им всё мало, Джисон толкается внутрь. Минхо обнимает его за шею, ногтями впиваясь в спину, приоткрывает рот в немом стоне, и он бы прикрыл глаза и полностью отдался ощущениям, если бы не чужие глаза, смотрящие глубоко в его собственные. Минхо никогда ни с кем не чувствовал такой близости, никогда не хотел кого-то так, как хочет Джисона. Он хочет его до мозга костей, хочет, чтобы он наполнил его легкие, заменил кровь в его венах, пока всё в нём не наполнится его сущностью, такой сладкой и золотой. И это больно. – Всё хорошо? – спрашивает Джисон, когда он закрывает глаза, но не от физической боли. Джисон двигается медленно, осторожно, он невероятен. Настолько невероятен, что становится еще больнее. – Я в порядке, – дрожа, шепчет Минхо. Он обхватывает его талию ногами, двигает бедрами, насаживаясь еще сильнее, чтобы он ускорился, – Я в порядке. Быстрее. Джисон целует его и делает так, как он просит. Время, кажется, замедляется. Поцелуи становятся все ленивее по мере того, как Джисон увеличивает ритм; он отстраняется, чтобы изменить угол, а Минхо смотрит на звезды на потолке. Он думает о том, что будет скучать по ним, а потом почти смеется при этой мысли – зачем ему скучать по фальшивым звездам, когда он может просто посмотреть на настоящие? Но дома звезд не видно, – настолько грязный там воздух, – и Джисона там не будет. Поэтому так, как сейчас, тоже. Не будет. Возможно, уже никогда. Долго оставаться в своих мыслях не получается – не тогда, когда Джисон прикасается к нему вот так, выглядит вот так, хватает его за бедра и двигается вот так. Джисон продолжает шептать что-то о том, какой он красивый, а Минхо тихо постанывает, и чем он ближе, тем отрывистее его стоны. – Джисон… – Да? – он закусывает губу, на его коже, красиво сияющей в тусклом свете, выступают капельки пота. Минхо мог бы смотреть на него вечно, ценой своего рассудка. Оно бы того стоило, – Ты близко, малыш? – Да, пожалуйста… Джисон стонет, снова тянется за поцелуем и накрывает ладонью его член, в считанные секунды доводя его до оргазма: мышцы напрягаются, и Минхо с громким всхлипом откидывает голову назад. Джисон не унимается, снова ускоряясь и крепко сжимая его бедра, через несколько минут кончает следом, и, дергаясь от слабых толчков, падает на Минхо сверху. Немного отдышавшись, Минхо импульсивно тянется к нему, чувствуя, как все еще колотится собственное сердце, и хватает его за щеки. Одной рукой он убирает с лица его влажные волосы, а сам всё не может насладиться открывшимся перед ним зрелищем. Джисон издает тихий, задыхающийся смешок; его щеки покраснели, губы – тоже. Он безумно красивый. – Теперь достаточно убедительно? – спрашивает он, и Минхо на мгновение не понимает, о чем он, но его вдруг возвращает к тому, что произошло в баре. Он слабо улыбается и снова отвечает: – Может быть.

✧

Они не говорят об этом, но Минхо этого и не ждет. Это был долгий день, алкоголь все еще течет по их венам, поэтому, приняв душ и выпив немного воды, чтобы не слечь с похмельем на Рождество, они ложатся спать. Джисон засыпает быстро, а Минхо, оставшись наедине со своими мыслями, обдумывает, что они натворили – что он натворил. Это было неправильно. Он солгал ему. Он не сказал ему, что с Хенджином ничего не вышло, не говоря уже о том, чтобы рассказать о своих чувствах. Минхо не может не чувствовать, что он просто взял и воспользовался им, позволил своим чувствам и алкоголю повлиять на собственные суждения и уговорил Джисона сделать то, чего он, скорее всего, не сделал бы, зная, что он чувствует. Но, наверное, это не так уж и важно, по крайней мере для Джисона. Он может только надеяться, что этой ночью младшему было хотя бы наполовину так же хорошо, как ему – не важно, физически или как-либо еще. Минхо скоро уедет, и всё это станет ни чем иным, как воспоминанием. Возможно, это произойдет слишком скоро. Он нервничает, желудок крутит от нервов при мысли о том, что утром ему придется как-то смотреть ему в глаза. После всего этого. Он слишком полюбил просыпаться рядом с ним за последние несколько дней, но теперь вместо обычного волнения он чувствует только страх. Он облажался, он всё испортил, и он не знает, сможет ли притворяться еще хотя бы один день. Он не знает, сможет ли вынести прощание, не разорвав свое сердце на части и не выплеснув его прямо в руки младшему. Он не может уснуть. Разум мчится со скоростью тысячи миль в час. Он продолжает говорить ему: уходи, уходи сейчас, чем дольше ты здесь, тем больнее будет потом. С Джисоном всё будет в порядке. Ты ему не нужен. Рано или поздно придется сказать родителям правду, – или, может быть, снова солгать. Ты достаточно разрушил, не нужно портить еще и Рождество. Он делает свой выбор. Сердцебиение отдает в ушах, когда он осторожно выскальзывает из-под руки на своем животе. Он складывает свои вещи так тихо, как только может, и слава богу, что большая их часть уже лежит в чемодане. Колеблясь, он берет в руки свитер с «Мяудеством». Взять бы его с собой, чтобы оставить хоть какое-то воспоминание об этом месте, о Джисоне, кроме исчезающих отметин на теле. Он со вздохом откладывает его в сторону. Он взял достаточно. Он осторожно ставит свой чемодан у подножия лестницы и подходит ближе к кровати, чтобы в последний раз взглянуть на спящего Джисона. Его рука все еще на том месте, где несколько минут назад лежал Минхо, будто он тянется к нему, и всё, чего Минхо сейчас правда хочет, это снова прижаться к нему и никогда не уходить. Но он не может этого сделать. Взгляд скользит по умиротворенному во сне лицу. Мягкие губы, которые он чувствовал на своем теле всего несколько часов назад. Длинные ресницы, веером спадающие на щеки, которые так отчаянно хочется зацеловать. И этого он тоже не делает, разбудит ведь, – взглянув на него в последний раз, он разворачивается и берет свою сумку. Он оставляет записку, в которой благодарит Джихо и Доюна за всё, что они для него сделали, и извиняется за то, что так внезапно уехал. Он ничего не объясняет. Пусть Джисон расскажет им правду или снова солжет – его право. Тихо выйдя на улицу, он осторожно запирает за собой дверь. Встав у дороги, где в любой момент должно появиться такси, он поворачивается лицом к дому во всем его рождественском великолепии. Он вздыхает. Глаза щиплет от слез. – Прощай, Джисонни.