Счастье имеют лишь те, у кого в детстве была настоящая семья…
Тихое пиканье приборов раздражало слух. Головная боль сдавливала виски и заставляла морщиться. Кажется, день будет отнюдь не добрым. Едкий больничный запах щекотал нос. Он чихнул и тут же вздрогнул, испугавшись громкости этого звука. Глаза ни в какую не желали открываться, отдавая неприятным покалыванием. Лишь сила воли помогла ему заставить тело слушаться. Хотя подняться с койки так и не получилось. Боль резко скрутила тело, отозвавшись на неосторожное движение. Даже слёзы навернулись на глаза. Рука, свободная от датчиков и капельниц, схватилась за ткань на груди. Словно сорвав её, станет легче дышать. Когда боль поутихла, у него получилось в трезвом сознании оглядеться. В палате было темно, в принципе за окном не светлее. Судя по ощущениям, уже перевалило за полночь. Свет от луны просачивался сквозь полузакрытые жалюзи. Когда сердце перестало сдавливать, рука бессильно скатилась на кровать. Он услышал копошение предположительно со стороны, где стояло кресло, которого здесь не должно быть. Босые ноги звонко ступали по кафелю, совсем рядом с койкой все эти звуки стихли. В голове непроизвольно начали всплывать не самые лицеприятные картины из хорроров. Дыхание стало редким и тихим. Сердце билось где-то в горле. Иррациональный страх охватил сознание, не давая даже моргнуть, заставляя с ужасом вглядываться в темноту. Маленькие холодные ручки обхватили ладонь. Мурашки табунами побежали по спине, вызывая вполне ощутимую боль в груди. Сердце от чего-то забилось в разы быстрее, а рёбра от вибрации заныли. Он поморщился, но глаз не посмел закрыть. Боялся, что нечто, скрывающееся в темноте, нападёт на него в этот момент, и ему не удастся запечатлеть обидчика. Зачем знать того, кто лишит его жизни, он и сам не понимал, однако всё естество вопило и просило смотреть не отрывая глаз. По виску скатилась холодная капля пота. Он не хотел снова умирать! Стоп. Снова? Что это за бред? Сознание захлестнула истерика, вынуждая укусить себя за щеку. Больно. Живой, потрёпанный, не способный двигаться, до чёртиков напуганный, но всё-таки живой. Так откуда же появились эти странные мысли? Скорее всего, это из-за страха. Да, верно… — Б-братик, ты меня слышишь? — прозвучал умоляющий детский голосок. Он замер. Братик? И правда, руку держал ребёнок. Никаких монстров и убийц. Из него невольно вырвался облегчённый выдох, но усмирить разбушевавшееся сердце так и не получилось. Наоборот, появился странный трепет и неудержимое волнение. Было заметно, как ребёнок старался подавить истерический плач, когда проговорил свой вопрос, но получалось плоховато. Он нашёл в себе последние силы повернуться к тому, кто его позвал. Взгляд столкнулся с тёмными наполненными слезами глазами ребёнка. — Слышу, — хрипло ответил, абсолютно не узнавая свой голос. Неужели успел серьёзно заболеть? Но когда? Странно, но он абсолютно не помнил, как должен звучать собственный голос в нормальном состоянии. Однако точно знал, что не так, как сейчас. Паника снова стала подступать к сознанию, словно стая голодных волков кружа вокруг него. Снова стало тяжело дышать. К тому же, кто этот ребёнок? Был ли у него вообще брат? Неизвестно. В паническом порыве он схватился свободной рукой за волосы и попытался вспомнить хоть что-нибудь о себе. К его ужасу в голове не всплыл ни один образ. Просто пустота. В сознании можно было шаром покатить — не зацепится. Он не помнил ровным счётом ни-че-го. Даже о своём прошлом. Хотя нет… В голове внезапно всплыла только одна отвратительная фраза, от которой сердце начало болеть, а презрение к самому себе нарастать: «Такемичи Ханагаки — мой младший братишка, из-за которого умерла мама, ненавижу тебя всей душой!» Почему-то даже не возникло ни единого сомнения, что так зовут этого паренька, что сейчас доверчиво жмётся щекой к его обвешенной датчиками и капельницей руке. В голове не укладывалось, как ему совесть позволила так жестоко отзываться о столь прелестном создании. Непроизвольно большим пальцем он погладил нежную щёчку ребёнка. Тот, замерев на пару секунд, лишь сильнее начал поддаваться этой ласке. Котёнок… — Я так рад. Остался только ты… Б-братик, не бросай меня, пожалуйста. Я не хочу в детский приют. Не хочу быть один. Умоляю, останься со мной, не умирай, не надо. Бей, унижай, кричи, вытерплю всё, но не оставляй меня здесь одного… — уже тихо рыдая, пролепетал темноволосый, пряча лицо в ладони брата. На душе стало совсем скверно. Бей? Унижай? Кричи? Почему у этого ребёнка такое забитое состояние и откуда в этой прелестной головушке такие мрачные мысли? Неужели он довёл его до этого? Появилось чувство стыда и вновь возросшее презрение к самому себе. Идиот, разве так можно обращаться с детьми?! — Поплачь — легче станет, всё будет хорошо. Я рядом, слышишь? Что бы не произошло, никогда не брошу и никому не отдам тебя, не бойся, — проговорил он, словно на автопилоте, даже не успевая обдумать сказанное. Через боль повернулся на бок, ощущая, как хрустят кости, и отодвинулся к противоположному краю от мальчика. — Иди ко мне. Ребёнок неуверенно замялся, всё ещё не прекращая беззвучно плакать. Хрустальные слёзы градом катились по круглому личику мальчика. Было больно смотреть на это создание, а особенно осознавать, что лично довёл его до такого состояния. Захотелось разрыдаться в голос от умиления и чувства безысходности. — Н-но тётя-врач сказала мне вызвать её, если ты проснёшься. Она будет ругаться. Братик, ты так долго спал… не засыпай так же, как мама… — истерика с новой силой подступила к горлу мальчика. Старший нежно улыбнулся, постаравшись не выдать, что ему больно физически и психологически. Мама уснула? Неужели умерла? Или впала в кому? Снова всплыло единственное воспоминание: «Такемичи Ханагаки — мой…» Умерла, значит… Но причём здесь Такемичи? Столько вопросов, но ни одного ответа. Насколько долго он был в отключке и почему ребёнок здесь один? Где же их отец или хотя бы родственники? Незнание никак не помогало. В голове лишь крутилась одна фраза, которая всё так же пропитана ненавистью. Хотелось встряхнуть головой, чтобы отогнать её, но он знал, что за этим последует невыносимая физическая боль. — Ничего страшного. Сейчас ночь, пусть тётя отдохнёт. Да и тебе уже давно пора спать, но не бойся, я посторожу твой сон, — прозвучал хриплый ответ. Мальчик неуверенно забрался на койку, снова пряча своё лицо в ладони брата. Рука старшего заключила его в объятья, прижимая сильнее хрупкое тело, что мило швыркало носом. На мгновение он ужаснулся от худобы ребёнка. Его здесь совсем не кормили, что ли?! Немая ярость подступала к горлу. Хотелось порвать глотки тем, кто к этому причастен. А значит, и себе тоже, ведь доверия к своему прошлому уже не осталось. Ему пришлось подавить свой гнев, чтобы не пугать ребёнка ещё сильнее. Старший удобно устроил брата у себя под боком, нежно убирая волосы с миловидного заплаканного личика. Мелкий был красивым, даже очень… Интересно, а они похожи? — Прости меня, я не хотел пугать и причинять тебе боль… — Б-братик, ты так изменился. Очень. Ты никогда со мной не общался и старался избегать… ненавидел… Почему сейчас ты так ласков со мной? Это жестоко, не смогу же потом принять тебя холодного, — шёпотом проговорил мальчик, доверчиво прижимаясь, не желая вновь терять загоревшуюся надежду на счастливое будущее. Старший выдохнул. Значит, всё же его рука не поднималась на брата, даже не смотря на разгоревшуюся в прошлом ненависть… Он мог сказать лишь одно: если у них есть родственники — им будет не сладко. Как вообще можно было оставить ребёнка в больнице одного? Это полбеды, а если бы старший не проснулся вообще, и мальчишка, встав с утра, наткнулся бы на холодный труп? Кто бы тогда восстанавливал психику? — Потому что ты мой младший брат, а теперь спи, юный философ… Ответ, видимо, удовлетворил ребёнка, хватило буквально нескольких минут, как под боком зазвучало мирное сопение. Маленькие ручки обхватили талию, причиняя весьма ощутимый дискомфорт, но, сжимая челюсти, приходилось терпеть. Похоже, у него серьёзное повреждение рёбер. Возможно, перелом. Тело не крупное, он либо низкорослый, либо тоже ребёнок. Странно. Хотя если вернуться к единственному воспоминанию — это вполне похоже на правду. Фраза звучит очень эгоистично и как-то по-детски. Скорее всего, подросток. Причём пубертатный. Он ничего не понимал, да и, в принципе, не помнил. Что с ним произошло? Почему Такемичи сказал, что не хочет в детский дом? Где их родственники или хотя бы отец? Да и кто он сам такой? Сколько ему лет? Как зовут? Сознание начало медленно погружаться в сон от изобилия вопросов, последней мыслью было: «Я обязательно всё узнаю завтра и брата никому и ни за что не отдам. И пускай буду вести себя, как подросток, который страдает эгоистическими порывами. Любой, кто посмеет забрать единственного родного человека, — поплатится…»***
Когда он вновь открыл глаза было ещё темно. Под боком тихо сопел маленький и очень зашуганный комочек. На лице невольно появилась нежная улыбка от такого зрелища. За ночь его маленький мальчик несколько раз просыпался от кошмаров и начинал плакать. Просил не уходить и отчаянно цеплялся за больничную рубашку. А после обнимал за шею и вновь погружался в беспокойный сон. В эти моменты старший всеми силами пытался его успокоить и напевал какую-то отдалённо знакомую мелодию. Она стала вторым воспоминанием после пробуждения. Однако паренёк никак не мог вспомнить слова этой песни, поэтому лишь напевал мелодию. Такую нежную, но от чего-то она казалась уж больно одинокой. Ноты словно плакали по кому-то… Однако мелодия явно успокаивала сон брата, а большего для счастья и не надо. Бок, на котором он лежал, затёк настолько, что неприятное покалывание стало вполне ощутимой ноющей болью. Она била по мозгам, но испытывать ту, что исходила от сломанных рёбер, тоже не хотелось. В итоге старший всё же перевернулся на спину, до скрипа сжимая зубы, устраивая брата у себя на груди. Так было не легче, но теперь хоть кровоток восстановится. Койка слишком узкая и явно старая. Странно, но оборудование было явно дорогим. Да и ремонт тоже. Ему не удалось сдержать разочарованный вдох. Видимо, все реально думали, что он сдохнет, а для трупа комфорт ни к чему. Его милый Такемичи настолько вымотался, что даже не отреагировал на перемещение в пространстве. Малыш казался совсем хрупким и беззащитным. Вес этого тельца почти не ощущался, что ужасало. У мальчика были взлохмаченные, грязные волосы, что щекотали щёки. За ним совсем не приглядывали здесь. Никому ненужные дети… Стало очень неприятно. Подобные мысли злили. Хотелось рвать и метать от такого отношения к единственному близкому родственнику. Комочек на груди внезапно зашевелился, привлекая внимание старшего. Он затаил дыхание, наблюдая за ребёнком, который вновь обнял его за шею. Такемичи чихнул, словно котёнок, и уткнулся носом в ключицу. Парень улыбнулся и погладил младшего по взъерошенной макушке. Тот что-то промычал и сжал больничную рубашку в своих ладошках. На душе было совсем не спокойно. Не давала дышать мысль о том, что какая-то мразь бросила меньшего в больнице с ним. Он ведь мог реально не прийти в себя. Где находятся взрослые члены их семьи и почему они не рядом с детьми? Бросили? Можно ли их называть после этого родственниками? Нет… Определённо нет. Старший и не заметил, как вновь уснул, уставший от шквала негативных эмоций, которые тисками сдавливали мозг. Хотя поспать подольше всё равно не удалось, разбудил непонятный фоновой шум. Не приятный. Особенно в смеси с головной болью. Можно даже сказать, противный, болезненный. Не сразу удалось разобрать отдельные звуки, ведь все они смешивались в какофонию после столь беспокойного и короткого сна. Парень прислушался. Это был детский плач, такой тихий и хриплый. Он не сразу сообразил, кто мог издавать этот звук, но спустя пару мгновений до него всё же дошло. Это был его младший брат. Злость и тревога, спонтанно зародившаяся в глубине души, заставили резко открыть глаза, щурясь из-за слишком яркого света, излучаемого лампочкой, и злобно оглядеть комнату в поиске того смельчака, который решил умереть очень болезненно и раньше времени. Картина, которая предстала перед его глазами, разозлила ещё сильнее. Такемичи стоял босыми ногами на холодной плитке и заливался слезами, а молоденькая медсестра очень стервозным тоном ему что-то говорила… Пришлось через головную боль сильнее прислушаться, чтобы понять, о чём шла речь. Не стоило ему так резко дёргаться, но из-за злости он не мог справиться с этим порывом. Пострадавшие рёбра беспокоили сейчас меньше всего. — …как тебе вообще в голову пришло, залезть на койку пациента, ты вообще ничего не понимаешь, что ли?! Ещё раз тебе повторяю: у него многочисленные переломы и ты своими хотелками ему только хуже сделаешь. Да и к тому же, он уже навряд ли вообще придёт в себя. Не жди и не надейся понапрасну. Я не понимаю, зачем заведующая больницей тебя вообще здесь оставила. В приют отдала бы и дело с концом. Так было бы лучше, а так ты здесь просто мешаешься. Сироты без родителей вообще никому не нуж… — Замолчите сейчас же! — прорычал старший, не в силах больше терпеть подобные оскорбления, переходящие в унижения. Никто не имеет право так разговаривать с его младшим братом! Таких слов вообще никому нельзя говорить! Тем более когда он находится в это время в одном с ними помещении и всё прекрасно слышит. Ему пришлось пару раз с огромным усилием вздохнуть, чтобы притупить жгучее желание поубивать всех в этой дебильной больнице. Он мог простить всё. Даже издевательство и халатное отношение к себе, но когда дело касается единственного близкого человека, его невозможно заставить заткнуться. Пациент через боль сумел приподняться, ощущая, как сломанные кости давят друг на друга. Всё-таки переломы, и даже довольно тугая повязка на груди не помогала. Яростный взгляд упал на замеревшую в испуге девушку. — Как вы смеете так разговаривать с моим младшим братом? Что значит «не жди понапрасну»?! Он ждал, звал, и вот я пришёл в себя. Даже не думайте, что вы имеете хоть какое-то право так легко разрушать надежды других людей. Что вы вообще за врач такой? Неужели вам неизвестно, что за подобные слова можно и языка лишиться или даже в каком-нибудь закоулке с перерезанным горлом оказаться?! У нас на дворе не то время, когда можно остаться абсолютно безнаказанным. Мой брат не сделал ничего дурного. Я сам положил его к себе на койку, и только я несу за это ответственность. А вы даже не потрудились обеспечить ему хоть малейшие удобства. Про себя вообще молчу. Не могу понять, как можно так относиться к ещё живым людям. Посмотрите на моего брата. Он не умытый, заплаканный, стоит перед вами босиком на холодном кафеле и дрожит словно осиновый лист. Попробуйте хоть на минуту представить себя на его месте, какого бы вам было в такой ситуации? Ребёнок сейчас застудит себе всё, что только можно, и поверьте, за последствия этого спрошу именно с вас. Вам мира будет мало, если с моим братом что-то случится. Я сильно зол и разочарован. Вы точно человек, который давал клятву Гиппократа? Он, наверное, от ваших слов, которые вы тут наговорили ребёнку, уже раз пять в гробу перевернулся и перекрестился. Смотря на вас, невозможно испытывать, кроме отвращения и испанского стыда. Да, у нас нет родителей, но зато мы есть друг у друга, и я не позволю вам открывать свой прогнивший рот и говорить такие паскудные вещи в сторону моего братишки. Раз уж мне уготовано быть старшим, то буду нести это бремя со всей ответственностью. Надеюсь, я ясно разъяснил вам мою точку зрения? Девушка испуганно окинула их взглядом, после чего поспешила удалиться из палаты, напоследок громко хлопнув дверью. Она побежала, да так, что пятки засверкали. Старший проводил её очень злым взглядом, даже не моргая. Злость жгучей лавой неистово кипела в жерле его души, намереваясь похоронить под собой всё на своём пути. Потребовалось вновь сделать дыхательную гимнастику, чтобы успокоить гнев внутри себя. Опасаясь, что он поглотит разум. Хоть и не сразу, но получилось унять злость. Пациент окинул взглядом помещение, останавливаясь на своём брате. Такемичи всё ещё содрогался от поступающих слёз и, скорее всего, от холода, но смотрел на него, словно на видение, которое в любое время может рассыпаться на сотни осколков. Парень подозвал меньшего к себе и усадил на колени, стараясь не сильно тревожить повреждённые участки тела. Головная боль снова дала о себе знать. Слишком много переживаний на сегодня. Наконец-то вышло сесть ровно на койке. Правая нога была в гипсе, что свидетельствует о травме. Боль в конечностях и рёбрах, что долбила по голове, уже не так пугала. Сейчас частично рассыпавшийся пазл в мозгу стал собираться. Пусть и медленно. Дела у них обстоят явно очень скверно. Их мать мертва. Как обстоят дела с остальными родственниками, не понятно. Отец — это вообще отдельная история. Либо мёртв, как и мама, либо бросил их. Не известно, есть ли у них вообще хоть кто-то из родственников. Точно он знал лишь одно — на них и не следует сильно надеяться. К сожалению, чужих детей редко принимают в семьи, да и чаще всего разлучают. Это значит, что рассчитывать им придётся только на себя. Если подумать, их, скорее всего, при таких обстоятельствах отправят в приют. Это был минус, ему не хотелось расставаться с младшим братом, которого он обрёл только сейчас. Мало ли в какую семью они попадут. Да и, как известно, — дети в детдоме могут быть очень жестоки. А значит, парень будет бороться за их свободу. Ещё не понятно как, но время подумать пока есть. Странно, что органы опеки до сих пор не заявились к ним и не забрали Такемичи. Неужели тут и в самом деле всем плевать на детей без родителей… — Хати, что с нами будет дальше? — всхлипывая, спросил Такемичи, поднимая свои покрасневшие от слёз глаза. Старший на пару мгновений завис. Море — первое, что пришло в голову при виде очей брата. Парень заторможено вдохнул резко нагревшийся воздух, забывая моргать. Все мысли резко разбежались по углам и лишь голос брата эхом звучал в голове… Настолько красивых глаз он не видел никогда. Пусть, и не помнит ничего о других людях. Что с их отцом у брата спрашивать решимости так и не нашлось. Если с ним и правда что-то случилось не так давно, то эта рана пока не зажила, а травмировать Такемичи ещё сильнее совсем не хотелось. Мало ли, что ему пришлось пережить за всё то время, пока старший был в отключке или коме. Бог знает, что за ересь здесь происходит. Он постарался, как можно ласковее, улыбнуться ребёнку, погладил по голове и проговорил: — Всё будет в порядке, главное, что мы сейчас с тобой вместе, а остальное уляжется. — Мальчишка горько вздохнул и уткнулся лицом в грудь брата, обхватывая его талию своими маленькими ручками. Это было не приятно, но ощущения нежности и трепета в сердце велели перетерпеть все невзгоды и наслаждаться тёплыми объятиями. Лишь убедившись, что Такемичи удобно сидеть, старший мог спокойно все обдумать. Мальчик назвал его Хати, это либо прозвище, либо имя, пока с этим пунктом было тяжеловато разобраться. Он не помнил своего имени, в принципе как и всего остального, а потому придётся выкручиваться всеми видимыми способами. Лишний раз вызывать подозрения у окружающих тоже не хотелось. Хотя ему можно просто сказать врачу о потери памяти и дело с концом. Амнезия — это же не шизофрения какая-нибудь. Его за это в дурку не упекут. Наверное… Если брать во внимание весь бардак, что тут творится, то и подобный исход исключать не приходится. Плюс ко всему, он умудрился нажить себе врага в первый же день пробуждения. Кто-то явно обделён удачей. За дверью послышались быстрые шаги. Хати насторожился и начал прислушиваться. Кто-то стремительно приближался к их палате, и если судить по грузному топоту, этот гость явился не с самыми радужными намерениями. Такемичи тоже заметил их, но чуть позже, сразу же испуганно озираясь по сторонам в поиске укрытия. Он зажался. Выглядело так, словно мальчика здесь били, и, как запуганный щенок, зная, что сейчас будет, попытался спрятаться хоть куда-нибудь. Хати прижал брата к себе, поглаживая по черноволосой макушке, и спокойно уставился на дверь в ожидании незваного гостя. Меньший прижался к нему сильнее, испуганно пряча лицо в ноющей груди. Секунда, и дверь распахнулась, с грохотом прикладываясь о стенку. Кажется, там осталась вмятина от удара. Такемичи вздрогнул и сильно зажмурил глаза. Хати отчётливо почувствовал, как больничная рубашка и бинты стали стремительно намокать. Опять брата довели до слёз, и снова у него на глазах. Старший озлобленно оскалился и непроизвольно зарычал, словно разъярённый зверь. На пороге стоял покрасневший от злости парень. Вместе с ним в палату проник насыщенный запах каких-то специй, заставляя Хати чихнуть. По одежде, которую носил этот человек, было не трудно догадаться, что это медбрат или практикант. Уж слишком молодо выглядел, чтобы быть врачом. Его чёрные волосы были собраны в высокий хвост на затылке. Карие глаза пылали яростью, рот был приоткрыт и из-под верхней губы виднелись острые клыки. Хати агрессивно прищурил глаза, стараясь не спускать с угрозы взгляда. Сейчас что-то будет… — Мелкий засранец! Как ты посмел так разговаривать с Кейко?! Давно рожу не разукрашивали, по всей видимости?! Так я тебе сейчас помогу! — проорал парень и стал угрожающе приближаться к койке. Такемичи испуганно прижался к Хати, слёзы с новой силой заструились из прекрасных синих глаз. Старшему стоило неимоверное количество сил, чтобы не перегрызть глотку этому наглецу. — Во-первых, прекратите здесь тыкать. Мы не в песочнице, чтобы переходить на такой тип общения. Имейте хоть каплю уважения к пациентам. Во-вторых, успокойтесь, пожалуйста, и перестаньте пугать ребёнка. Простите, но Кейко-сан посмела наговорить всяких гадостей моему брату. Увы, но такую наглость я проигнорировать не мог. Жаль, что всё обернулось такими последствиями, но слова свои назад брать даже перед лицом смерти не собираюсь. Она не имеет никакого права говорить что-то в негативном русле моему брату. Увы, но даже если вы изобьёте меня до полусмерти — прощения просить не буду, — более-менее спокойно поговорил Хати, поглаживая по волосам брата, такого напуганного и морально забитого. Этот тип сильно давил на него агрессивной аурой, заставляя появляться всё новые вспышки ярости, которые не понятно откуда брались, ведь старший вполне нормально держал себя в руках. — Да плевать я хотел на твоего грязного оборвыша. Как ты посмел унизить девушку, паскуда?! — прорычал в ответ медбрат, вставая вплотную к койке и нависая над братьями. Хати на это даже в лице не изменился и хмуро посмотрел на обидчика. Лишь Такемичи заметил, как у старшего удлинились когти и опасно сжали его одежду. — Я просто спроецировал на ней её же манеру речи. Тут нет ничего криминального. И что это за дебильный стереотип, с чего я должен, как дебил, уважать абсолютно всех женщин и мужчин. Это ни хрена не так работает. Уважение ещё заслужить нужно, а если вы общаетесь, как мразота подзаборная, то будьте готовы к такому же ответу. Всё до безумия просто и прозрачно. А оборвыш здесь только вы, нечего срываться на детях, коль сами разобраться со своими проблемами не можете. Да и грязный он только из-за вашей безответственности. Ещё хоть одно оскорбительное слово, и вы пожалеете, что родились, и уж поверьте, мои травмы не помешают мне перегрызть вам глотку… Появилась заминка. В палате резко похолодало, а в воздухе стал витать запах цветов и фруктов. Раздался громкий рык. Недо-медбрат стремительно сократил расстояние, замахиваясь на Хати. Такемичи испуганно запищал, мёртвой хваткой вцепляясь в шею брата и прижимаясь к нему всем телом, которое тут же прикрыли. Удар не последовал. Громогласный голос и резкий запах пороха остановили потасовку: — Аято, что вы себе позволяете?! — парень одёрнулся и, повернувшись к выходу из палаты, низко поклонился. Хати, всё ещё ожидая атаки, не посмел оторвать взгляда от обидчика. — Г-господин Акира, мы не виноваты, это всё этот мелкий прохвост. Он посмел оскорбить мою честь и назвать меня женщиной лёгкого поведения! — прозвучал стервозный голос медсестры, что так смело с утра кричала на Такемичи. Пациент от такого заявления подавился воздухом и закрыл уши брату. Рано ему такое слушать. Хати всё-таки повернулся в сторону пришедших. — Кхм, могу с полной уверенностью сказать, что подобного ей я не говорил. К своему счастью и вашей досаде, до такого опускаться не собираюсь, — сказал холодным тоном старший, успокаивая перепугавшегося до чёртиков меньшего, который всё ещё крепко цеплялся за его шею. Не пытаясь отцепить младшего, он лишь ласково начал поглаживать по макушке. Глаза опустились на замелькавшие перед взором пальцы. Всё верно. На месте привычных ногтей появились чёрные, острые когти. Парень нахмурился. Такого точно быть не должно, но показывать замешательство сейчас чревато. Слишком много врагов на один квадратный метр. В голове же внезапно возник вопрос: «Откуда появились все эти запахи?» Он как ищейка, что ли? Все запахи, витавшие в воздухе, различает?! Да ну, бред какой-то… — Покиньте палату, мы с вами потом побеседуем, — строго потребовал мужчина, дожидаясь, когда незваные гости выйдут за пределы помещения, и не спуская с них злого взгляда. Он явно был в возрасте, на это намекали седые коротко подстриженные волосы и многочисленные морщины вокруг глаз и на лбу. Усталый взгляд синих очей зацепился за братьев, сидящих на кровати и испуганно прижимающихся друг к другу. Мужчина вздохнул. А глаза-то у него, как у Такемичи… Неужто родственник объявился?! Или это их нерадивый папаша? — Хати, тебе нельзя двигаться. У тебя серьёзные переломы рёбер и они срослись не до конца, ляг обратно, пока не усугубил своё положение. Не хватало нам ещё, чтобы кости сместились или воткнулись тебе же в органы. Странно, но старший безоговорочно опустился на кровать, продолжая прижимать к себе младшего брата, и, тупо смотря в белый потолок, активно заморгал. Запах пороха до сих пор витал в воздухе… В голове парня полаяла собака… Теперь он не сомневался в том, что его имя Хати. Ну, или это сокращение. Захотелось посмеяться. Похоже, что назвали в честь Хатико. Весьма оригинально… Зато одной проблемой меньше, парень теперь может спокойно отзываться на «Хати». Хоть пациент немного расслабился, но продолжал напрягать тот факт, что от врача исходило какое-то странное давление. Вроде и не угрожают, но давят на психику знатно. — Хорошо, отпусти на время брата, с ним всё будет в порядке и никто вас в моём присутствии уж точно не обидит, я должен тебя осмотреть. Такемичи, не ходи по холодному полу и сядь в кресло. — Мужчина дождался, когда пациент, смерив его недоверчивым взглядом, неуверенно разомкнёт свои объятия, и мальчик освободит койку. — Спасибо, как ты себя чувствуешь? Глупо, но я всё же спрошу, что больше всего тебя сейчас беспокоит? — Чувствую себя так, будто меня в асфальт закатать пытались. Всё тело ноет, а кости давят друг на друга. И… — Хати умолк, он не знал, стоит ли говорить этому человеку о том, что память благополучно покинула его. Недоверие старшего точно не раз ещё спасёт. Ловкие руки, ощупывавшие хрупкое тело, остановились. Старший из братьев в этот момент сильно морщился от неприятных ощущений. Мужчина хмуро взглянул на Хати. — И? — Я абсолютно ничего не помню, кроме имени брата. Как мне удалось понять, моё имя — Хати? — прозвучало в ответ шёпотом, а врач замер от услышанного. Руки принялись ощупывать голову пациента. Старшему из братьев очень хотелось стряхнуть их со своей макушки, но он понимал, что это для его же блага, а потому терпел. — Да, тебя зовут Хати Ханагаки. Всё это очень странно. Насколько мне известно, травм головы у тебя нет. Я назначу тебе полное обследование. Попробуем определить, от чего твоя память пропала. В ближайшее время мы назначим тебе необходимые процедуры, и уже совсем скоро ты будешь как новенький. И сегодня же тебя переведут в другую палату. Боже, на чём ты вообще всё это время лежал… — Это я должен спросить у вас. Плевать на койку, почему мой брат в таком неухоженном виде, ещё и без минимальных удобств? — прорычал старший. Гнев снова вспыхнул в груди. Как же бесит такое отношение. — Прости за это. Я был в отпуске два месяца и, как только узнал о случившемся с вами, сразу же направился в Японию. К сожалению, все билеты были раскуплены, ближайшие были только через две недели. Опережая все твои вопросы — меня зовут Акира Ханагаки, я прихожусь тебе крестным отцом. Ты и твой отец попали в аварию. На вас налетела фура, когда вы поворачивали, и удар пришёлся на сторону водителя. У твоего отца не было шанса выжить. Могу сказать, что он умер быстро и безболезненно. Такемичи пустила в больницу заведующая отделением, но проконтролировать дальше персонал не удосужилась. Полагаю, что из-за этой неразберихи, вас и поместили в эту палату. Не переживай, я решу эти проблемы. На все твои вопросы я отвечу завтра. Сегодня мне необходимо навести порядок в этом бедламе, — спокойно ответил мужчина и направился к выходу из палаты. — Меня, что, назвали в честь собаки? — слегка посмеиваясь, спросил сам себя Хати, за что тут же был наказан прострелившей болью в рёбрах. Врач, который находился уже около двери, внезапно развернулся, заставляя старшего дёрнуться. — Нет, в честь волка, пожирающего луну. Это скандинавская мифология. — Хати в шоке уставился на мужчину, который сказал это резко и весомо. Словно эта информация имела логичное обоснование и была бесценна. А что напрягало ещё сильнее, Хати точно осознавал, что сказал это очень тихо и с такого расстояния услышать его слова было бы практически невозможно. — Отдыхай, позже к тебе придёт анестезиолог и медсестра, чтобы сделать все необходимые процедуры. Твоя нога уже срослась, и следует снять пластину. Такемичи сегодня же приведут в порядок. Хати кивнул в ответ и устало закрыл глаза. Дверь захлопнулась, и наконец-то образовалась долгожданная тишина. — Волк, значит… Либо меня крупно обманывают, либо наша семейка малость с кукухой по миру путешествует. Ладно уж… — проговорил Хати, ощущая, как к нему подошёл Такемичи. Старший поднял его с пола и закутал в одеяло, пытаясь отогреть. — Чёрт, ноги у тебя ледяные, чтобы больше с кровати не слазил. — Братик, с тобой всё будет хорошо? — с нескрываемым волнением спросил мальчик, сжимая в своих холодных руках ладонь старшего. Хати нежно улыбнулся и потрепал младшего по волосам. Такемичи мило покраснел и уткнулся ему в живот лицом. Парень уже был готов запищать от переполняющих его эмоций. Измеритель милоты вышел из-под контроля. — Не волнуйся, я уже иду на поправку. Теперь всё будет хорошо. Совсем скоро мы вернёмся домой, — ответил он, улыбаясь. В душе затаилось волнение. А есть ли у них этот самый дом… Сейчас вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Осторожность ему сейчас не помешает. Тем более Хати теперь несёт ответственность не только за себя, но и за своего младшего брата.***
Приборы всё так же тихо и противно пикали, оповещая окружающих, что на койке лежит вполне себе живой человек. Старший Ханагаки задумчиво косился на дверь, поглаживая заснувшего брата по голове. Ещё слишком рано, даже завтрак не объявили. Врачи в этой больнице вообще спят? Хотя, что за тупой вопрос?! У них же всё по сменам. Кому-кому, а ребёнку можно отдохнуть. Такемичи и так с утра натерпелся всякой всячины. Ему больше не зачем терпеть скотское отношение и прятаться от нерадивых врачей. Хати не позволит никому обижать его милого младшего брата. Сейчас, когда Такемичи спит, парень мог спокойно обдумать полученную за это утро информацию и сделать по мере возможностей логичные выводы. Что они на данный момент имели? Амнезия. Причём полная. Память явно не собиралась возвращаться к нему в ближайшее время, как бы он не пытался напрячь свои мозги, ни хера не выходит. А это значит, что каждый придурок может навязать ему ложную информацию и сделать из него марионетку. Многочисленные переломы. Насколько старший может судить, у него были сломаны все рёбра с левой стороны. Видимо, это то место, на которое пришёлся весь удар. Ничего хорошего в этом явно не было. Ему их зафиксировали, для жизни переломы эти не опасны, однако срастаться будут довольно долго. Ещё и противные инъекции. Спасибо хоть нога срослась. Это уже радует. Скоро его будут поднимать и заново учить ходить. Правда, движняк в груди ему совсем не нравился. Рёбра так и пляшут под кожей. Хрен с ними, главное, чтобы они поскорее срослись. Остальное подождёт. По всей видимости, он не плохо разбирался в медицине, раз так спокойно и уверенно смог проанализировать свои травмы. Это уже что-то. Ближе к обеду к Хати пришёл анестезиолог. Мужчина долго и муторно расспрашивал его про всевозможные препараты, на которые, возможно, у него есть аллергия. Парень смотрел на врача, как на дебила, ведь не знал ответы на все эти вопросы и просто пожимал плечами. У старшего Ханагаки назрел вопрос, кто будет подписывать согласие на операцию, если у него родители в могилах? Загадка. По итогу мужчина в белом халате созвонился с главным врачом больницы и попросил все медицинские сведения о пациенте. После быстрого разговора по телефону, анестезиолог рассказал, какие процедуры будут проводить Хати, и удалился из палаты. Как оказалось, у него была рваная рана на спине и сейчас нужно снять швы. В общем, он тот ещё избитыш… У старшего до сих пор сильно болела голова. Он старался лишний раз не двигаться. После полдника Такемичи наконец-то забрали в душ, чтобы отмыть слой грязи, что накопился у него за всё время. Пациент смог в это время не на долго уснуть, пусть и тревога за младшего никуда не пропала…Полнолуние связало Наши судьбы навсегда. Ты не бойся, засыпая, Рядом буду до утра. Ты не плачь, Ведь я с тобою. Защищу тебя от мглы, И Полярною Звездою Выведу из темноты…