Будь счастлив

      — Вадим Игоревич?       — Простите, Олег Яковлевич, задумался.       — Ничего-ничего, бывает. Вы лучше посмотрите, как Москва преобразилась. Какие дома красивые, небоскрёбы вот выросли. Прямо как в Америке. Вы, простите, в каком году Россию покинули? В восьмом кажется?       — Да, перевёлся на третьем курсе.       — Молодец. Развитие — дело полезное и даже нужное, я бы сказал. А как матушка ваша? Слышал, болеет сильно. Вы её к нам везите, в Пирогова. Лучшая больница, между прочим. Правда, запись на месяц вперёд только. Сами понимаете. Ну ничего-ничего, если надумаете — звякните, я похлопочу.       — Не нужно беспокойств, Олег Яковлевич.       — Как это не нужно? Вы человек занятой, в делах, на другом конце земли живёте, а кто ж об Алёне Игоревне позаботится?       — Муж, Олег Яковлевич.       — Чей муж?       — Уж точно не мой.       Уголки губ сводит спазмом — улыбаться всегда было проблемой для него. Хочется поскорее покинуть пропитанный сладким мужским парфюмом салон автомобиля и вдохнуть полной грудью удушливый воздух Москвы. Вадим обеспокоенно трогает узел галстука, хочет ослабить, но одёргивает себя — неприлично в малознакомом обществе. Олег Яковлевич — полный энергии и идей мужчина, чьи года давно перешагнули за шестьдесят и неумолимо подгоняют сединой и старческой сутулостью к семидесяти. Он поправляет всё время съезжающий с объёмного живота галстук, перебирает его толстыми пальцами, на одном из которых под кольцом спрятана выцветшая до дешёвой синевы татуировка. Он давний партнёр архитектурной компании, где работает Вадим, три проекта жилых комплексов возводится в Данировском районе вместе с небольшим парком — подарком муниципалитету от строительной компании «Сварог». К двум из которых приложил руку сам Соколов по просьбе своего коллеги Антонова из российского филиала «Клиффорд и Гэлбрейт».       Соколова давно зовут в Россию, заманивают перспективами и возвращением на родину, к истокам, почувствовать русскую душу после безжизненных американских небоскрёбов, но Вадим отказывался. Жизнь научила давать отказ прямо и бескомпромиссно, но Антонов не сдаётся, упорствует и сводит любой разговор к переезду, к планам на будущее, рисует словами их вольное плаванье и собственную компанию, которую они бы могли открыть. Вадим продолжает привычно отказывать.       И теперь сам оказался в Москве с одним чемоданом, где кроме пары сменных рубашек с нижним бельём ничего особого не было — не видел необходимости. Он давно привык жить, довольствуясь малым, даже имея возможность приобретать, не волнуясь о тратах. Школьные годы научили бережности и скромности, разумному планированию своих финансов, а горбатящаяся на двух работах мама — примером самоотверженности. Вадиму стоило бы презирать этот образ жизни, но он мыслит практичностью.       — Руслан Юрьевич просил вас заселить в «Пекин», — Филатов брезгливо кривится. — Но, знаете, Вадим Игоревич, скурвился совсем «Пекин». Сдулся. Не выдерживает конкуренции. Кабинки душевые скрипят, да и эта советчина в архитектуре… Я вам номер в нашем апарт-отеле забронировал, будете, как дома, гарантирую!       — Отменяйте, Олег Яковлевич, у меня есть, где остановиться.       — И где же?       Вадим переводит взгляд на добродушное лицо старика и пристально вглядывается в глубокие морщины, сеточкой распустившиеся вокруг прищуренных глаз.       — На Нагорной, Олег Яковлевич.       — Христа ради, ну вы сказали! Вы как к нам в Раменки добираться будете? На метро? Чу, придумали, тоже мне.       — Могу и на маршрутке.       — Увольте, Вадим Игоревич, с такими шутками. Не презентабельно такому человеку в грязных маршрутках трястись. Не хотите отель — будет личный водитель.       — Что-то вы перегибаете с заботой, Олег Яковлевич. Где подвох спрятали, признавайтесь? Главным архитектором является всё ещё Антонов, это к нему надо с такими предложениями.       Филатов качает головой, постукивая указательным пальцем с желтоватым ногтем по колену. В его выцветших глазах сквозит хитрая искорка человека, затеявшего свою игру. Старый лис с вороватой улыбкой.       — А к вам, Вадим Игоревич, на кривой козе не подъехать, — стук прекращается. Олег Яковлевич звонко хлопает по колену и заговорщически манит Вадима пальцем. — Вы не обижайтесь, Антонов, конечно, однокашник ваш…       — Сокурсник.       — Всё одно — учебные скамьи вдвоём протирали, — шутливо морщится старик. — Только мы с вами, Вадим Игоревич, оба знаем, что Руслан Юрьевич, как бы помягче высказаться, не совсем годится. Он человек, без сомнения, одарённый, но всё-таки чего-то ему не хватает.       Вадим выгибает правую бровь, продолжая мысленно отмерять проплывающие за окном фонарные столбы. Его, невыспавшегося, уставшего от долгого перелёта, встретили в Шереметьево, погрузили в просторный салон премиального «Мерседеса» и повезли по крупным дорожным венам Москвы. Высокие шумозащитные экраны мешали рассмотреть окрестности, сужали восприятие Вадима до серого полотна дороги с белой разметкой, лишая хоть каких-то первых впечатлений и воспоминаний. Когда он покидал город здесь всё было совершенно иначе, а теперь: новые развязки, новые дороги, новые дома. Словно приехал в чужой город, совершенно незнакомую и чуждую ему Москву. Позади остался МКАД, всё чаще мелькают старые хрущёвки и сталинки, понурые лабиринты брежневок, спрятанные под гущей тополей, похорошевшие фасады домов бросаются в глаза свежей покраской.       — Нет, Олег Яковлевич, — резко, даже слишком, судя по нахмурившимся бровям Филатова, отвечает Вадим. — Я понимаю, к чему вы клоните, и отказываюсь в этом участвовать. Хотите сместить Антонова — пожалуйста, но скажите это ему в лицо.       — Не хотите его место?       — Не хочу портить отношения.       Олег Яковлевич усмехается и как-то странно смотрит на Вадима. Выжидающе, вдруг молодой и гордый архитектор передумает. От блеклых осколков в паутине морщин становится не по себе, покалывает под затылочной костью напряжение, и Вадим скользит пальцами к источнику боли, массируя. Слишком всё странно: новый проект, личное пожелание заказчика видеть Соколова в числе проектировщиков, а теперь этот разговор.       Молчаливый охранник то и дело косится на него в зеркало, хмурит густые брови, отрывает руку от руля, чтобы переключить льющуюся из колонок магнитолы музыку по просьбе Олега Яковлевича. Играет едва слышно, но Вадим узнаёт Круга и Токарева, мысленно передёргивает плечами, но никак не показывает своё отношение.       — Кстати, куда мы едем?       И молча про себя молит: «Только не в ресторан. Богом заклинаю, Филатов, не в ресторан».       — В ресторан, Вадим Игоревич. Я привык, знаете ли, гостей хлебом-солью встречать, и вы не исключение. Я в одном журнале как-то вычитал, что итальянцы очень любят все деловые беседы за обедом вести. Скажем так, располагает к лучшему обсуждению, когда еда перед носом. Вот и решил, что стоит такой способ попробовать. И ведь работает, Вадим Игоревич. Не раз проверял и ни разу сделка не сорвалась.       — У нас с вами и так контракт, Олег Яковлевич. Уже подписанный.       — Всё вы чураетесь от моих предложений, как чёрт от ладана, — смех старика глубокий и на удивление мягкий, совсем без скрипов и хрипоты. Пальцы пробегают по галстуку в очередной раз, поправляя его, поблёскивает перстень с внушительным камнем — золото и рубин.       — Гостеприимством не злоупотребляют.       — Алёна Игоревна вас такой мудрости научила?       — Она самая, — кивает Соколов и вновь смотрит в тонированное окно, скучающе сверля сталинский ампир притаившегося у дороги дома с рекламой аптеки на фасаде.       Светофор лениво загорается зелёным и «Мерседес» плавно стартует, рычит под капотом прирученным зверем, аккуратно перестраивается в левую полосу.       Весь оставшийся путь провели в молчании, изредка разбавляя светскими беседами о жизни в Америке, о разнице, не тянет ли обратно на родину. Олег Яковлевич — человек весьма начитанный, как подметил Вадим под добродушный смех старика. «Себе на уме», — думает Соколов и откидывает голову назад, закрывает глаза и погружается в мерное покачивание. Поездка всё сильнее убаюкивает, глаза закрываются от недосыпа, хочется спать, но его вырывает из дрёмы ладонь Филатова на колене.       — Приехали, Вадим Игоревич, — весело говорит Олег Яковлевич и, при всей своей полноте, легко покидает салон.       Дверь старику придерживает охранник, что ехал на переднем сиденье прямо перед Филатовым. Коротко стриженный, нос поломанный… Бывший десантник, думает Вадим и коротким кивком благодарит водителя за свою открытую дверь. Он много где бывал, от Европы до Саудовской Аравии, проектировал частные дома, торговые центры, театры, везде его встречали в деловой обстановке, но Филатов поражает размахом гостеприимства. Правду говорят, широка русская душа. Только Вадим чувствует подвох, и ситуация начинает всё меньше нравится.       Деловыми небоскрёбами Соколова уже не удивить: он сухо отмечает про себя дизайн, общую гармонию, разглядывает отделку — всё безумно белое и металлическое, пустое, с робким добавлением зелени. Бездушное. Ему такое нравится. Ему всегда казалось, что в таких местах легко быть одиноким при большой толпе, раствориться в зеркальных поверхностях, слиться с пустотой, стать с ней единым целым. Он заходит в лифт вместе с Филатовым, сжимает несколько раз пустой кулак — его вещи остались в багажнике автомобиля — и замечает, как десантник не даёт войти молоденькой девушке, та обиженно дует полные губы и хмурится. Лифт мягко едет вверх, Вадим чувствует, как его охватывает лёгкая паника. Лифты всегда были для него страшнее самолётов, того и гляди пол провалится и он улетит в чёрную бездонную яму. Но они прибыли на последний этаж, его вновь бесцеремонно касается Олег Яковлевич и указывает на выход, прямо в просторный зал ресторана. Он — сплошная панорама по всей территории заведения — впечатление на Вадима производит положительное, он даже подходит к окну, пока Филатов садится за забронированный столик. Соседний небоскрёб царапает взгляд, брежневки внизу — картина довольно удручающая, но Москва меняется, хорошеет, но для Вадима теряет частичку прошлого.       — Вадим Игоревич, что будете? — рядом со столиком стоит официант, натренированно улыбается, оглядывает с любопытством Соколова, тот лишь ведёт плечом и отстраняется от окна. — Можем по классике — водочки или вы предпочитаете более, как сказать, близкий национальный напиток? Что там пьют в Америке, голубчик?       — Виски, — бодро отвечает официант и улыбка делается ещё театральнее.       — Мне грамм пятьдесят коньячку, будьте любезны, самого лучшего. Только давайте без этих ваших, чего-нибудь из отечественного, — пальцы Филатова вновь поправляют галстук, блестит камень в перстне.       — Есть Арарат.       — Вот это хорошо. Очень хорошо. Вот его и несите, голубчик. Вадим Игоревич, вы уже определились?       Вадим смотрит на цены и хочет скривиться, но сдерживается, — даже для него это запредельный грабёж. Надо бы отказаться, но обижать своего нанимателя ему не то, чтобы сильно хочется, поэтому кивает на первое, на что упал взгляд — цезарь с цыплёнком и салат из свежих овощей. Интерес к нему у официанта заметно поубавился, он покивал головой, повторил заказ вслух, поинтересовался нужно ли что-то ещё и исчез в стороне кухни. Вадим провожает его задумчивым взглядом, представляя, как тот торопится в теплицу нарвать новый урожай помидоров с огурчиками, и тянет улыбку.       — Олег Яковлевич, — вдруг нарушает тишину Соколов. — Я задам вам вопрос?       — Конечно-конечно, Вадим Игоревич, отвечу на всё, что в моей компетенции, — задорно отвечает старик и открыто улыбается слегка желтоватыми, но крепкими зубами. — Спрашивайте, не стесняйтесь.       — Вы настояли на необходимости моего присутствия, почему?       Синие глаза Вадима впиваются в лицо Филатова, и Соколову кажется, что улыбка на лице мужчины слишком неряшливо приклеена. Глаза — зеркало души, отражение мыслей, и у Филатова они холодные и внимательные.       — Не доверяете Антонову?       — Ничего от вашего взора не утаишь, Вадим Игоревич, — слишком притворно вздыхает старик и переплетает пальцы на животе. — Нет, не доверяю. Он, конечно ведущий архитектор в московском подразделении, да только оно состоит сплошь из таких Антоновых. Нет нынче таких громких имён, как при Союзе, нет своих Андреевых, Елизаровых, понимаете. Я отрицаю, что Россия бедна на таланты, но все они утекают за границу, как вы, Вадим Игоревич, — и вскидывает в примирительном жесте ладони. — Не подумайте, я нисколько вас за это не ругаю.       — А выходит наоборот, — с улыбкой отвечает Вадим и замечает идущего к ним официанта.       — Ваш коньяк, — ответствует он и галантным жестом ставит перед Филатовым пузатый бокал.       Выслуживается за чаевые, понимает настроение официанта Вадим и отводит взгляд в сторону.       — Спасибо, голубчик. Я тут ещё заказ сделаю, а то беседа намечается очень интересная. Что вы мне посоветуете из ваших мясных блюд?       — Палтус с соусом из сладких томатов, каперсов и оливок каламата.       — Ну какое же это мясо, голубчик, это же рыба.       — Зато богатая на белки, — вставляет замечание Вадим. — Полезно для полноценного функционирования организма.       — Бросьте это, — отмахивается Филатов, но нисколько не обижается. — Для моих лет он ещё ого-го как функционирует.       Улыбка официанта на мгновение угасает и вновь зажигается. Едва заметно, но Вадим привык наблюдать за людьми, он замечает замешательство и брезгливость молодого человека и проглатывает смешок. У Филатова была жена и уже есть внуки, если не правнуки.       — Так что по мясу, голубчик?       — Лингвини с крабом, — выдавливает официант и бросает на Вадима растерянный взгляд.       — Да что ж вы мне всё рыбу всучить пытаетесь?! — грозно сводит брови Филатов и надувается. — Ещё этот, как его, бургер предложите.       — Фирменный, — блеет официант, бледнея. — С картошкой фри…       Лицо старика краснеет, он набирает полную грудь воздуха, но Вадим забирает его меню, скользит быстрым взглядом по строчкам и перебивает Олега Яковлевича:       — Стейк, будьте добры, — и, поймав взгляд Филатова, добавляет: — Голубчик.       Официант меняется в лице, не знает, как ему реагировать, но профессионализм берёт верх и рука невозмутимо забирает меню, голос не срывается, не дёргается.       Филатов провожает юношу весёлым взглядом, тычет в него большим пальцем и со смехом отвечает на немой вопрос собеседника:       — Сын одного из моих директоров. Молодец, парень. Съехал от родителей, хочет сам зарабатывать, без мам и пап, что в наше время, — да что говорить, и раньше этим грешили, — дело похвальное. Вас чем-то напоминает, Вадим Игоревич, такой же целеустремлённый, независимый.       — Только моя мать не исполнительный директор, — качает головой Вадим, но нисколько не обижается.       — А отец?       Губы сжимаются в тонкую линию — тема неприятная, давно забытая, но причиняющая боль, стоит коснуться. Вадим хмурится, но скорее задумчиво. Его пальцы поглаживают вилку, пока он размышляет, стоит ли углубляться в эту тему, но пожимает плечами в ответ:       — Он бросил нас, когда мне был год.       — Бросил?       — Как это иногда бывает.       Филатов кивает и жуёт губы, будто хочет что-то сказать, но вместо этого хлопает себя по карманам пиджака, находит телефон, смотрит на экран и хмурится. Указательный палец старика просит хранить молчание, пока он слушает мужской голос из трубки. На том конце кто-то приветствует Филатова.       — А, Роман Тагирович, здравствуйте-здравствуйте! Чем обязаны такому неожиданному звонку? Что? Хотите встретиться? А когда? Сейчас? Сейчас не могу, Роман Тагирович, уж извините, гость у меня важный. Ну что вы, что вы, какие секреты, какие тайны, от вас-то тем более. Архитектор мой, будет новый жилой комплекс проектировать в Раменках. Что, Роман Тагирович? Навряд ли, Роман Тагирович, навряд ли. Соколов, Вадим Игоревич. Слышали о таком? А зря, Роман Тагирович! Золотой человек. Всё, Роман Тагирович, понял вас, понял. Как освобожусь — перезвоню. Добро!       И отключил связь, отдуваясь.       — Начальство? — пошутил Вадим.       — Если бы, — смеётся Филатов и потирает руки в предвкушении блюда. — Партнёр деловой. Исаев Роман Тагирович, тоже директор, тоже генеральный, только торгово-транспортной компании. «Алиот», вряд ли вы слышали.       — Алиот? Красивое название. Эпсилон Большой Медведицы.       — Что, простите?       — Самая яркая звезда в Большой Медведице, — повторяет Вадим. — У вашего Романа Тагировича хороший вкус на названия.       — Ему будет приятно, — смеётся Филатов. — А то он всё обижается, что я ему про курдюк говорю.       Сочный аромат мяса заставляет их замолчать, и Вадим чувствует, насколько он голодный, и на мгновение корит себя, что решился лишь на салаты, которые выглядели весьма обыденно. Такие же ему делал Мика, когда они проводили выходные дома и не хотели никуда идти. Мика любит готовить, кулинария — его страсть, только её становилось всё больше в их жизни, а ресторан постепенно занял ум и сердце без остатка.       Вадим смаргивает воспоминания, берётся за вилку и приступает к трапезе, пока у них не вспыхивает новый разговор. Филатов задаёт обыденные вопросы, как соскучившийся родственник, интересуется жизнью Соколова, спрашивает о детях, о жене, качает головой и шутит про внучку, что заканчивает школу, может быть, им стоит породниться? Вадим мягко уклоняется от ответа, напряжённо следит за нитью разговора — та петляет, как заяц между деревьев.       — Вы так и не ответили, — напоминает старику, тот вытирает губы салфеткой, довольно отдуваясь.       — Вы мне нравитесь, Вадим Игоревич. Я же вас приметил ещё с того раза, как вы помогали Антонову его первый комплекс проектировать. По скайпу, кажется. Он потом доработки приносил — совсем иной уровень, скажу я вам. А ведь ни разу не архитектор, но в строительстве всю жизнь кручусь, кое-что понимаю. Антонов — ушлый тип, Вадим Игоревич, такие обычно на чужой доброте наживаются или в авантюры какие влипают. Вы с ним поосторожнее будьте, глаз не спускайте и документацию проверяйте, а то сдаётся мне, не всё там чисто.       Вадим хмурится. В словах Олега Яковлевича проскальзывало предупреждение, будто ему было известно о Руслане больше, чем самому Соколову. Впрочем, с Антоновым Вадим не встречался с тех пор, как уехал по обмену в Сан-Франциско, где в дальнейшем и стал учиться. Антонов ему написал первым, спросил нужны ли в Штатах архитекторы, как попасть в бюро или компанию, очень хотел заниматься по профессии, в этот год «Клиффорд и Гэлбрейт» открывали офис в России, хотели развиваться на новом рынке, как раз шла активная застройка Москвы. Потом Антонов продвинулся по карьере, стал спрашивать советы, потом — помощь, так они и попали на «Сварог». Что происходило у самого Антонова, Вадим был не в курсе и очень сильно не хотел в это влезать.       — Спасибо, Олег Яковлевич, за совет.       — Ну, Вадим Игоревич, довольны ответом? Ещё вопросы?       — Пока никаких, Олег Яковлевич.       — Ну и хорошо, — он смотрит на часы, затем подзывает к себе водителя. — Прошу на этом меня простить, Вадим Игоревич, работа зовёт. Вам в распоряжение отдаю Дмитрия, он вас и отвезёт… куда вы хотите.       — А как же вы? — в удивлении выгибает брови Соколов, меряя взглядом молчаливого водителя.       — А за мной Роман Тагирович пришлёт, — отмахивается Филатов. — Отдыхайте, Вадим Игоревич, в понедельник свидимся.       Соколов кивает старику, тот что-то шепчет Дмитрию, пожимает на прощание руку Вадима и уходит прочь.       Растерянный взгляд опускается на тарелки с остатками стейка и салатов, Вадим прикусывает губу и прикидывает, во сколько это всё обойдётся, и уже хочет поругать себя за глупость, но молчаливый Дмитрий ловит официанта, достаёт пластиковую карту, рассчитывается за весь заказ, не ведя бровью. Вадим выдыхает и слабо улыбается.