Будь счастлив

      Плавный ход «Мерседеса» убаюкивает, съедает все шероховатости дороги и мягко объезжает измученные колёсами искусственные неровности. И Вадим к своему стыду признаётся себе, что не очень-то и хочет покидать просторный салон. Можно закрыть глаза и расслабиться посреди мягкой кожи, но ловит из-под прикрытых ресниц отражение молчаливого водителя. Тот немногим его старше, первая седина видится на висках и затылке, мощную шею сдавливает воротничок белой рубашки. Идеальный костюм, начищенные ботинки из натуральной кожи, галстук в тон — таким и должен быть водитель такого человека, как Филатов.       А ещё он молчит. Даже, когда Вадим хлопнул дверцей автомобиля сильнее, чем должен был, только поиграл желваками. За его выверенными действиями интересно наблюдать, особенно то, как оглаживает оплётку руля, когда плавно перестраивается и заворачивает на поворотах. Под массивным телом скрипит медного цвета кожа и Вадим вспоминает постыдный случай, когда Мика вдавливал его в шероховатую обивку своего старенького «Форда». Его кожа зудела ещё несколько дней, болела спина от неудобной позы и тесноты, и больше они не повторяли этот неудачный эксперимент.       Они продолжают путь. Москва открывается Вадиму с новой стороны: преображённой, широкой, бурлящей жизнью. Он помнит тихие дворики и старые «сталинки», а его встречают высокие дома со смелыми архитектурными решениями, гаражи заменили новые постройки, целые куски огорожены бетонными плитами, работают краны, суетятся, подобно муравьям, строители в ярких жилетах и касках. Город дышит жизнью, новым временем.       Вадим щурится от солнца, заслоняет рукой яркие лучи и видит уже привычные ему места, мимо которых проплывает чёрная тень седана. Пять лет назад Мика горел желанием приехать в Россию, попробовать местную кухню, прогуляться по улочкам, где когда-то играл маленький Вадим, был охвачен и поглощён изучением чужой культуры. Вадим оттягивал этот момент, ссылался на работу, на вечную занятость, на командировки в разные части земного шара. Он строил торговые центры, жилые дома, поучаствовал в постройке нового стадиона в Мадриде. Его компания хорошо известна, он сам не раз доказывал свой талант и способности, накопил большое портфолио и не заметил, как пропустил собственную жизнь.       У Мики теперь собственный ресторан высокой кухни, где за простенький коктейль цена от тридцати долларов, а на стене красуется мишленовская звезда. Он проделал долгий путь от помощника повара в небольшом ресторанчике до шеф-повара собственного заведения. Теперь у него есть собственный дом, два лабрадора и новый «Додж», его фотографии в инстаграме пестрят путешествиями по Америке, красивыми блюдами, рестораном и постами про очередное улучшение качества и разнообразие в меню. Они разошлись год назад, но до сих пор подписаны друг на друга по старой памяти, иногда Вадим заходит посмотреть что у его бывшего любовника происходит в жизни, искренне радуется успехам и закрывает страницу спустя пару минут.       Иногда ему недостаёт тех звёздных ночей, что проводили рядом с домиком на Лосином озере. В эти моменты Вадиму казалось, что ничего не может разрушить их семейную идиллию.       «Вы, русские, такие холодные и упёртые» — однажды сказал Джон Мёрфи, стоя у кофемашины, помешивая пластиковой ложечкой горячий капуччино. У него на груди красуется значок партии демократов и он всегда голосует за их выдвиженца. Мёрфи поддерживает права ЛГБТ и БЛМ, жалуется на отсутствие соевого молока и верит, что война на Ближнем Востоке принесёт настоящую демократию. Для него Россия — это круглогодичный снег, медведи, водка и угроза ядерной войны. — «Почему бы вам не начать любить всех вокруг, как это делаем мы, американцы?». Вадим не сомневается, что у другого русского нашёлся бы остроумный ответ, он же просто проигнорировал это замечание, как и существование Мёрфи. Ему было всё равно, что о нём думают остальные, он пришёл в компанию не для политики, а для опыта, и этого оказалось достаточно.       И вот он здесь, в родных краях, откуда так хотел вырваться, вновь оказаться в обшарпанном подъезде, поднимется по лестнице до оббитой дермантином двери…       — Fuck, — вырывается полувздох-полушёпот. — Ключи…       Вадим закатывает глаза в приступе разочарования и оглаживает правую щёку ладонью. У него же ключей нет, да и мама давно живёт на другой улице и даже не знает, что её сын здесь, в столице. Ведь не сказал ничего, хотел сюрприз сделать, вот и сделает…       — Будьте добры, смените маршрут, пожалуйста, — подаётся вперёд, наклоняясь к затылку водителя, хватает пальцами подголовник кресла не без удовольствия от ощущения натуральной кожи под подушечками.       — Адрес.       — Сейчас, одну минуту.       Вадим торопливо листает диалог с матерью в личных сообщениях, ищет судорожно адрес, чувствует, как на него хмуро косится водитель, но продолжает хранить молчание. Хорошо вышколен, даже видом не показывает, что думает об «иностранном архитекторе». Припарковал «Мерседес» в кармане автобусной остановки, включил аварийные огни и теперь барабанит по рулю в ожидании, когда Вадим найдёт нужное сообщение. Мика всегда говорил, что всё неважное Вадим забывает начисто, помнит только то, что нужно ему для работы, а не для личной жизни.       — 3-я Владимирская, восьмой дом, первый корпус, — зачитывает Соколов и выдыхает.       Водитель набирает новый адрес на мониторе и выстраивает маршрут, впервые хмыкая на жирную красную ленту, петляющую с юга столицы на восток.       Вадим чувствует вину за свою забывчивость и хочет что-то сказать, но получается скомканное:       — Простите.       — Не надо, Олег Яковлевич поручил вас возить куда скажете.       — А если за МКАД скажу — повезёте?       Тонкие губы водителя искривляются в подобии улыбки, хмурое лицо оживляется.       — Повезу, но начальника предупрежу, а там какой приказ будет.       — Хорошая работа?       — Моя-то?       Вадим кивает, пододвигаясь ближе к передним сиденьям, наблюдает за дорогой вместе со своим собеседником.       — Не жалуюсь, — уклончиво отвечает, пожимает плечами, но по глазам видно — гордится. — А ваша как?       — Тоже ничего.       — Дома, значит, строите.       — Это строители строят, я проектирую.       — Интересно должно быть.       — Да как сказать, — теперь Вадим пожимает плечом и отгибает сжатые в кулаке пальцы. — Готовлю, оформляю, проверяю проектную документацию, согласовываю решения, провожу консультации.       — Я думал, вы, как в «Симсах» всё делаете.       — Почти, но есть нюансы.       — Как в анекдоте?       — Как в анекдоте, — кивает Вадим и убирает выбившуюся прядь за ухо.       Они движутся довольно бодро в общем потоке и Вадима это несказанно радует. Он хочет забрать ключ и вернуться назад, может, даже на такси, чтобы отпустить временного личного водителя. У того на безымянном пальце поблёскивает простое обручальное кольцо, наверное, в кошельке есть фотография жены и ребёнка. Вадиму кажется, что у этого сурового человека дочка, но не может объяснить почему так видится.       Автомобиль плавно заходит во двор и паркуется у подъезда. Вадим торопливо выскакивает на улицу и набирает код квартиры в домофоне, но дверь со стороны подъезда распахивается и на улице появляются две старшеклассницы. Соколов сбрасывает дозвон и проскакивает во внутрь, вызывает лифт и от непривычного вида передёргивает плечами. Он снимает хорошую квартиру в спокойном районе Нью-Йорка и ему непривычно видеть расписанные стены кабины.       Перед железной дверью мнётся пару секунд, сверяясь с адресом в сообщении, затем тянется — кажется, что слишком долго — к звонку и вдавливает до упора, слыша в тишине трель с той стороны. Вадим боится, что его матери не будет дома, что она работе и его никто не узнает, он и сам знал о её новой семье только из переписки да пары фотографий трёх-четырёхлетней давности. Нервно сжимает и разжимает кулаки, чувствует, как в груди лихорадочно бьётся сердце от волнения, и слышит со страхом приближающиеся шаги.       — Вадя?       Голос матери ничуть не изменился, всё такой же тёплый и грудной, каким Вадим его помнит. Они стоят в молчании пару долгих секунд, а после крепко обнимаются.       — Что же ты не предупредил? — качает головой, а у самой серебряные нити блестят в густых волосах. — Заходи, я, как чувствовала, — чай поставила кипятиться.       — Я ненадолго, ма, — тяжело скрывать улыбку и у Вадима болят щёки и наворачиваются слёзы. — Ключ забрать от квартиры.       — Ты насовсем или…       — По работе, в Раменках новый жк будут строить.       — Слышала, — голос матери доносится с кухни, куда проходит Вадим, разувшись. — Теперь вся Москва в застройках. Расширяется. А ты чего стоишь, как чужой — присаживайся, печенье ешь. Вон под полотенцем пирожки лежат, как ты любишь — с картошкой.       — Я бы с… — Вадим осекается и берёт один, обжигая пальцы. — Как ты? Как дядя Вова?       — Работает, меня на работу не отпускает, — смеётся женщина и в уголках глаз собираются морщинки. — А мне скучно дома, привыкла всё время в движении быть, а здесь полы помыть, окна протереть, за Шуриком приглядеть — вот и вся работа. Вот и готовлю целыми днями, если Сашка спит.       — Ясно, — Вадим грустно улыбается. — Ключи, мам, я возьму?       — Бери, конечно, — суетится Алёна Игоревна, хлопает дверцами шкафа, исчезает в коридоре, откуда слышится её голос. — Надолго?       — Планирую на месяца два: закончить проект и отдохнуть.       — А потом?       — Обратно. Может, со мной съездишь?       Вадим видит, как его мама — красивая женщина, разменявшая пятый десяток, но совершенно не постаревшая, выпрямляется и смотрит на него с укором в глазах, а затем выдаёт:       — Ладно, Сашку я возьму, а ты представь, что с Дарьей будет, её-то Вовка не отпустит, он-то сам не поедет — не захочет.       — А ты сама?       — Сокол мой, — она подходит к нему и притягивает к себе, заставляя зарыться носом в фартук и почувствовать запах домашней выпечки. — Куда я тебе там? Ты взрослый уже, у тебя своя семья должна быть, а не старушка-мать, за которой глаз да глаз.       — Ага, — бурчит Вадим и довольно щурится. — Оставил уже, а в итоге брата получил.       — Так ты же сам просил, помнишь?       — Это было в десять, а не в тридцать!       — А какая разница? — искренне удивляется женщина и Вадим лишь наигранно фыркает. — Вот, держи. Запасной у Нины Фёдоровны из тридцать четвёртой. Один приехал или…?       — Один, мам.       — А Мика? Он ведь так хотел Россию повидать.       Вадим качает головой и грустно улыбается. Ему нечего ответить на это и он доедает надкусанный пирог и вытирает пальцы салфеткой.       — Я ещё зайду.       — Заходи, конечно. Вова рад будет, только ты про политику с ним не говори, бога ради. Сам понимаешь, солнце, такие лучше президента знают, как страной управлять. Часами может про это говорить.       Они снова обнимаются и в этот раз Вадим не разжимает объятия сразу. Тонкая ладонь матери скользит по его волосам, как когда-то в детстве, только он теперь её на целую голову выше.       — Так и не подстригся.       — Мне нравится, — пожимает плечами и хмыкает.       — Красавец мой, — женщина с нежностью смотрит в синие глаза и целует в макушку.       — Я правда зайду, обещаю, — с трудом выдавливает из себя эти слова Вадим, но сам не хочет уходить, пытается найти повод остаться подольше, восполнить утраченное время.       — Мам? — раздаётся сонный голос малыша и в коридоре стоит мальчишка в смешной полосатой, как шкура тигра, пижаме, трёт заспанные глаза, такие же синие, как у матери и у Вадима.       — Сашка, чего не спишь? Разбудили?       — Сон плохой.       Мать оставляет Вадима и тот с лёгкой ревностью косится на брата, но не двигается с места — не очень хочет его касаться. Ему стыдно за такое, но ничего не может с собой поделать, ведь теперь он стал центром маминой вселенной, его заботой и радостью.       — Я пойду, — Вадим торопливо встаёт и протискивается между стеной и Сашей, салютует ему на прощание, натужно улыбаясь, и быстро обувается.       Его настигает мама и снова обнимает, приглаживает волосы, разглаживает костюм ладонями, заботливо убирая несуществующие ворсинки. Она целует его в висок и шепчет напутствие, как делала каждый раз перед отправкой в школу, если была дома. Вадим уходит от неё с тяжёлым сердцем, но обещает самому себе зайти на неделе, а лучше в ближайшие дни.       И вот он вновь в салоне автомобиля, снова дорога, но теперь Вадим погружён в тяжёлые размышления. Он думает о правильности своего решения, о своей собственной жизни, о семье, которой так и не обзавёлся, о тщетности и одиночестве, с которым неплохо уживается. Все те немногие любовники в его жизни — скоротечное явление, бросали его из-за холодности и рутинности, Вадим сам не подпускал их в личную жизнь, позволял топтаться рядом и ждать, когда сам переступит черту и ответит хоть какими-то эмоциями. Его неудачная первая любовь наложила не столько отпечаток, сколько проклятье — никому ничего не рассказывать, не выражать симпатию, держаться скованно и замкнуто. Он не жаловался на внешность, ведь следил за собой — позволяли финансы и время, но другие чурались слишком мрачного характера. Мика единственный, кто задержался на пять лет и с которым было что-то большее, чем встречи ради удовольствия. Иллюзия семьи.       — Женаты? — неожиданно спрашивает Дмитрий и заставляет Вадима нахмуриться.       — Нет ещё, — отвечает буднично.       — Не нашли ту единственную?       — Как это вы догадались? Экстрасенс?       — По лицу, Вадим Игоревич. Оно у вас какое-то чересчур грустное, словно о чём-то жалеете. Знаете, мне бабка говорила как-то так: «Не жалей о том, что не сделано, кто знает сколько бы пришлось жалеть, если бы сделал». Я когда с ментовки ушёл — жалел по-началу, думал, что зря. Сами понимаете: пенсия, льготы… А потом через бывших знакомых на Олега Яковлевича вышел, он меня на работу принял, отпускает когда нужно за дочкой в школу заехать, подарки ей дарит на праздники, деньги приличные. А если бы остался, то так бы и работал до крайней ночи, шастал бы по подвалам и заброшкам за нариками.       Вадим улыбается и видит, как сверкают глаза водителя от радости.       — Мудрая женщина у вас бабушка.       Дмитрий кивает и рассказывает ещё парочку историй из своего прошлого. Вадима начинает потихоньку отпускать грусть и он с удовольствием слушает байки бывшего полицейского. Их беседа оживляется, прекращает быть холодной формальностью и меняется на что-то сродне дружелюбию.       «Мерседес» вновь заворачивает на знакомые улицы, здесь мало что изменилось за годы отсутствия, разве что подлатали дома, мусора не стало и тех досок, на которых устраивали штаб-квартиру в детстве друзья. Вадим отпускает водителя, поднимается по лестнице на этаж и выдыхает перед новой железной дверью, перебирая пальцами ключи. Находит нужный, как он думает, вставляет и поворачивает, слышит щелчки замка и тянет на себя дверь, за которой запечатано его прошлое.       Он переступает через порог и погружается в воспоминания.