Дно Антарктиды

Гудки вдруг прекратились, и Ямагучи, который хорошо их слышал, даже подумал, что мама снова сбросила. Но отец уже возмущался в трубку: — Где, блять, мои деньги? Пока он выслушивал ответ в виде очередных оправданий, ритмично стучал по двери пальцем, перегораживая сыну путь на улицу. В это время парень, прислонившись к стене, кусал губы, сдирая отслаивающиеся сухие корочки зубами. В узком коридоре было мало места из-за отца, а ещё из-за этого человека, который так неожиданно и не вовремя завалился в дом, Ямагучи рисковал опоздать в школу. Какое же сложное утро. — Вот же мразь, — выругался отец и первым прервал разговор, даже не дослушав конец чужого предложения. Ямагучи не понял, кого именно тот ругает, и неуверенно глянул в его сторону, ожидая очередных вопросов. Если отец приходил трезвым, то уходил довольно быстро, однако просто так домой он не заявлялся, как правило, его присутствие указывало на то, что ему что-то было нужно. Обычно это были деньги, что он выпрашивал у матери Ямагучи, которая женой ему уже давно не являлась и, на самом-то деле, давно не появлялась дома. Сам мальчик не был в курсе, где она сейчас и, что с ней, вообще. — Мама денег тебе не давала? — спустя минуту раздумий, спросил мужчина. — Нет. — Врешь. — Когда она ушла, то ничего мне не... — Давно её нет? — Больше месяца. — И как ты тогда живёшь? Ямагучи уже хотел ответить, что у него остались деньги от бабушки, впрочем, потому он и мог не просить их у родителей ещё долгое время, как вдруг телефон отца вновь громко завибрировал, возвещая об очередном звонке. Мужчина торопливо глянул на незнакомый номер и свел брови на переносице, что обычно указывало на крайнюю степень его недовольства. Только Ямагучи уже подумал, что можно просто уже пойти в школу, оставив отца в открытом доме, как тот вдруг в очередной раз ругнулся, и, сунув руки в карманы, вышел из дома, так и не закрыв входную дверь. Тадаши смотрел, как в спешке его отец также не закрывает калитку ворот, и, вместо того, чтобы выйти и пойти своей дорогой прямиком в школу, мальчик вдруг запер дверь сразу на оба замка, что обычно он делал довольно редко; потом сел на пол, зарывшись между весенних курток, будто теперь нужно было от чего-то прятаться, и обвил руками ноги под коленями. Напротив него в узком проходе коридора стоял открытый рюкзак, который был небрежно оставлен на полу, его содержимое в виде учебников беспорядочно вываливалось наружу. Задержав на нем пустой взгляд, не желающий видеть эти школьные вещи, парень уткнулся лицом в колени, и с силой зажмурился. Дождь идёт. Что существенно важнее — теперь поздно идти в школу пешком, придётся добираться на автобусе, а ведь с самого утра это в планы не входило, мысленный маршрут был построен иначе. Осознав это, Ямагучи начал усиленно ковырять заусенец на большом пальце, только сейчас ощутив, насколько сильно слоятся короткие ногти, наверное, от нехватки витаминов, но кожу царапают сильно, цепляясь крошащимися пластинами. Странно, что чаще всего боль ощущается, как какой-то жар, неприятный ожог, словно боли как таковой в принципе не существует, людям просто горячо. В школу ходить нужно, особенно, когда ты старшеклассник, деваться некуда. И нужно обязательно не забыть закрыть дверь, чтобы отец не пришёл снова или хотя бы ключами своими открыл хоть раз. Интересно, можно ли быть готовым к чему-то на все сто процентов? Разве существует движение вперёд без малейших колебаний? В конце концов, отсидев ещё ровно минуту, Ямагучи поднялся, захватил рюкзак, и, чуть не забыв взять сменку, вышел из дома. Зонт он проигнорировал, ведь дождь был несильным, пускай, что волосы промокнут, разве это проблема. В кармане школьного пиджака звенели монеты, можно было их не считать, ведь на автобус точно хватит, но Тадаши всё же пересчитал, отделив деньги на проезд, чтобы положить их в другой карман и потом заплатить за проезд быстрее. Каждый день Ямагучи был создан по распорядку. Можно сказать, не распорядок делал его день, а день буквально являлся каким-то распорядком с долей утомительной рутины и заслуженного покоя после. Эту жизнь в целом можно назвать своеобразным «упорядоченным движением». «Вперёд», наверное, но парень не уверен. Смешно, но этот «распорядок» начинался не с самого пробуждения — он начинал действовать, требуя особой внимательности именно с того момента, как его создатель выходил за пределы дома, ступал на лужайку своего двора. Всё важное заключался в том, чтобы сесть в автобус, найти более укромное место, и отсидеть время там, максимально неуютно ощущая себя в таком загруженном людьми месте. С точки зрения физики, это количество людей требовало больше кислорода, а, с точки зрения Ямагучи, они забирали еще и его комфорт. Неуютно, когда толпы народа окружают тебя со всех сторон, зачастую опасно близко и душно. Каким-то тяжелым социофобом парень себя не считал, просто его понятие комфорта было более уязвимым, чем у остальных, а видение мира другим. И, по правде говоря, Ямагучи не очень хотел всё это терять. Если будешь таким, как все, то кто тогда будет таким, как ты? Кто займёт это место, возьмёт по своей воле на себя данную миссию, сумеет ли вынести эту роль? Что, если это будет очень трудно для этого человека, вдруг он не выдержит? Действительно ли человек способен вынести абсолютно всё? Возможно, нам предназначено лишь то, что мы можем вынести, не больше, не меньше, здесь нет «счастья» и «сожаления», всё подаётся просто как данность. В конце концов, каждая отдельная жизнь предоставлена конкретным людям, может, это даже можно назвать судьбой, и все трудности, все преграды, наверняка не так напрасны, иначе для чего всё это? Да и зачем сокрушаться над трудностями, предполагать, что всё могло бы быть проще, с чего люди решают, что у них в действительности что-то могло быть проще? Думать о таком — бессмысленно. Просто живи. О том, что он отличается, Ямагучи понял ещё в далёком детстве. Казалось бы, все дети — фантазёры, которые высоко ценят дружбу, делятся между собой подарками, доверием, секретами и обнимаются при этом, будто это какой-то обязательный ритуал «дружбы». Ямагучи так и не понял, для чего всё это нужно, и почему другие дети, чуть что их обидит, ранит, или просто раскроет им обычную правду, начинают возмущаться и бежать к матерям, которые, казалось бы, совсем ни при чем. Когда-то, в попытке понять их, мальчик нашёл крапивный куст и практически искупался в нём. Чувства были неприятные, но какого-то особого нестерпимого дискомфорта не причиняли, всего лишь горячее покалывание, кожа отреагировала почти как оголённый провод. Так Тадаши пришёл домой и стал внимательно следить за реакцией родителей и бабушки: папа что-то пробормотал себе под нос, мама начала допрашивать, мол, что случилось, словно это помогло бы остановить зуд, а бабушка, единственно верная и логичная, принесла маленькую ванночку с водой. Ямагучи до сих пор помнил то удовлетворение — прохладная обволакивающая вода в знойный летний день, ослепляющее солнце над головой, пористые облака и попытка понять, почему они такие, обрушившееся вдруг осознание того, что никто не сможет увидеть этот мир так, как ты, всем людям, по сути, суждено быть разными. Запоминающиеся контрастные чувства, которые будто бы помнило даже тело. И хотелось также, прямо сейчас. Жаль он такси не умеет заказывать, так было бы гораздо проще до школы добираться... Хотя, что сложного в этом деле? Сложность заключается лишь в том, что Ямагучи такого ещё не пробовал, не привык и не знает всех преимуществ и недостатков этого маршрута, не уверен, что ему, вообще, понравится. Нужно ведь говорить типичные фразы и адрес? Бабушка именно так учила говорить людям, если где-то потерялся. «Извините», ох, нет, сначала поздороваться... Зачем, вообще, извиняться, кажется, это лишнее. Бабушке Тадаши был действительно благодарен, она научила ему многому перед смертью. Хотя, ему было бы легче, если бы она ещё и предупредила, что скоро её не станет, ведь она уже в преклонном возрасте. Конечно, это было очевидно, она когда-нибудь умрёт, её не будет в доме, как и приятного аромата её кропотливой готовки, расползающегося по всему дому, однако парень вовсе не раздумывал над этим. Ему казалось, что то, что принадлежит ему, не потеряется. Так ведь всегда было. А если что-то и терялось или менялось, то, так или иначе, возвращалось на свои места, подобно игрушкам, которые зачем-то переставляла его мама. Она была странная. Знала обо всём, что Ямагучи не нравится, но словно бы частенько забывалась. Кто знает, может, именно по этой причине, парень никогда и не чувствовал к ней того, что чувствовали обычно его сверстники к своим матерям? Размышления парня вдруг прервал тихий смешок. Он оглянулся в поисках источника этого звука, являющегося какой-то девочкой в школьной форме. Она красиво смеётся. Непонятно лишь, почему смотрит на Ямагучи. Рядом с ней сидела девушка, что была гораздо выше неё, но в той же форме, это значило, что они учатся в одной школе, наверное, даже в классе с Тадаши, просто тот не помнит их, но этот смех точно уже слышал в своей группе. В голосовых сообщениях, что эта девочка отправляла в беседу класса, он звучал ещё приятнее, как и голос в целом. Она всегда говорила тихо, словно бы всегда ненавязчиво и приятно смеясь, но в то же время слышалась едва уловимая хрипотца её тембра и это действительно хотелось слышать и заслушивать до дыр, будто какую-то мелодию. Она продолжала смотреть на парня, отчего тот неуютно повел плечами, медленно отводя взгляд в другую сторону. Неприятно. Неприятно, когда кто-то так смотрит, пялится, слишком уж внимательно и остро рассматривает, так ещё и с непонятным выражением лица, которое, возможно, хочет в самую душу заглянуть. От этого хочется отгородиться, спрятаться, легче наблюдать за людьми через тонированное стекло, что окружает тебя со всех сторон, и ты сам можешь видеть всё, но тебя в это время никто не может разглядеть. Хотя, тоже ненадёжная идея. Вероятно, это стекло привлекало бы больше недоумевающих взглядов, чем чувствующий себя неуютно парень, которого даже вполне адекватные взрослые часто называли "каким-то диким", что уж говорить о сверстниках. Всю оставшуюся дорогу он разглядывал пол под собой. На улице вроде не так грязно, чтобы так испачкаться, тогда откуда тут такие грязные следы? Спустя какое-то время внимательных наблюдений, Ямагучи понял, что все эти следы от обуви одного размера. Это один человек, так получается? Двери автобуса начали раздвигаться на какой-то очередной остановке. Вышло два человека. Тадаши, который уже собирался обратить внимание на механизм этих любопытных "дверей", который всегда особо его привлекал, вдруг этого не сделал. Мимо прошли те самые ботинки, оставляя новые следы и размазывая свои старые. — Фу, бомжара, — пробормотала та самая высоченная девушка, недовольно сморщив нос. Почему? От него ведь хорошо пахнет. Обычным порошком. Кажется, даже какой-то выпечкой, а, может, это духи такие, слегка отдающие ванилью. И одевается он нормально, сразу видно, что ему удобно. После некоторого времени раздумий, когда этот человек уже вышел, и автобус продолжил путь, Ямагучи, кажется, понял, что не так — всё дело в неаккуратности этого человека. Он действительно был одет хорошо, как все обычные люди, наверное, даже был богатым, ведь на руке его были часы известного бренда, а парень знал, что это дорогой чётко продуманный механизм, полный интересных деталей, которые было бы интересно разбирать. Однако незаправленная рубашка, не по размеру большой пиджак, из кармана которого выглядывал невероятно помятый галстук, а вернее его кончик, невыглаженные штаны, лохматые волосы этого человека и небритое лицо создавали в нём так называемый «отталкивающий эффект». Обществу чаще всего без разницы, что человеку так удобнее, словно он действительно выходит за какие-то невероятно важные нормы. Социальные законы зачастую идут врозь с комфортом, конечно, учитывая то, что понятие комфорта само по себе довольно относительное. Ямагучи не понимал, почему они так себя ведут и почему, вообще, нужно быть настолько аккуратным и внимательным к себе, носить неудобную школьную форму, гладить её, подшивать, когда необходимо. Дырку на одежде ещё можно назвать дефектом, но какое отношение к недостаткам имеет, например, невыглаженная рубашка? Не придумало бы человечество утюги, то и не бытовало бы такого мнения, было бы значительно проще жить. Свои рубашки Ямагучи гладил, бабушка говорила ему, что это важно, а её советам он чаще следовал, чем игнорировал. Правда, частенько еще и забывал, на что она никогда не злилась, в отличие от мамы молчаливо хмурящей свои тонкие брови. Однажды мальчик научился понимать, когда она недовольна, но не всегда различал, чем именно, чаще принимая всё на себя, на что ему, к слову, почти всегда было всё равно. В его жизни было слишком мало родителей. Быть может, поэтому, когда они оба стали часто пропадать из дома, мальчик совсем ничего не почувствовал, словно пропали вещи, которые были не особо важны. Ну, почти. Было непривычно, но не так колоссально, как при исчезновении из этого жизненного сценария бабушки. Она, кстати, говорила, что это нормально — чувствовать дискомфорт при каких-либо изменениях, распорядки могут сбиваться или даже сбивать самого тебя. И, что она всегда будет рядом, бабушка говорила тоже, причём называла это "обещанием". По мнению Ямагучи, это странно — давать обещания, догадываясь, что ты не в силах их сдержать. Конечно, она не сделала бы это просто так, значит, в этом был какой-то смысл, наверное, даже очередное правило, что она не успела растолковать, но её внук не стал бы такого делать ни в коем случае, понял уже, что обещания — не больше и не меньше, чем сплошная рутина, какая-то мудро закрученная сложность, требующая внимательного подхода, большой ответственности. Тадаши поднялся с места, чтобы выйти из автобуса, что тоже являлось очередной трудностью в его персональном распорядке. Люди почему-то не соблюдали дистанцию и всегда плотно касались друг друга, поэтому парня напрягало подобное настолько, что порой он был готов даже возмутиться вслух. Неожиданные прикосновения не могут быть чем-то приятным, они, как и чужие объятия, ощущаются как нечто опасное, несущее что-то непредсказуемое и пугающее, буквально удушающее. И разве можно сберечь много времени, если кого-то растолкать? Если опаздываешь, вставай пораньше или не езжай на автобусе, в конце концов. Да хоть пешком крути свои километры, но только не пихай народ, что, возможно, спешит ещё больше, но сдерживается. Всюду спешка, бесконечная суета, которая только и может, что выматывать. Есть ощущение, что люди живут не во благо самого процесса, а ради результата, и в этом ошибка, ведь результат — это конец, смерть, и, безусловно, заранее понятен и неизбежен. Выйдя из автобуса самым последним, парень последовал в школу. Неудивительно, что и школа — очередной сценарий, правила, которым ученики практически не следуют, определённая бессмысленная иерархия, создающая проблемы и сложно закрученная система, где сильные обижают слабых. Ямагучи не знал, как, вообще, можно понять, какой человек считается лёгкой наживой, а какой так называемым «хищником». Сам себя Тадаши ни к одной группе не относил, но его уже давно без его ведома отнесли к группе «чудаков». Если спросить мальчика, как он видел эту систему, то он бы ответил, что одержимые чудаки ищут спокойных и для чего-то рушат невинные стены их покоя, не подумав, насколько от этого неприятно второй стороне. И, да, конечно, в школе все странные. Ямагучи тоже, только, как показал ему опыт, немного иначе. Но ничего плохого он в этом не увидел бы, если бы не чужое мнение, которого он, к слову, ни разу не спрашивал. Всегда вокруг твердили, что он ненормальный, а то, что этого нужно стыдиться парень додумал сам. Неуверенность губила его с годами, стыд за себя однажды мог стать по-настоящему очень токсичным, окружающий мир удушающим, а попытки понять, что ещё в поведении может считаться ненормальным, стали беспокойными. Действительно здорово ему было в далеком детстве, там у него хотя бы были какие-то друзья, ещё более надёжный внутренний мир, уверенность в том, что всё, что Ямагучи делает — правильно, ведь так хочется. Никакие правила его не касались, разве что редко и мимолетно, никаких обязанностей не было, всё было дозволено, не имело каких-то общепринятых границ, если взаимодействие с какими-то людьми тяготило, то можно было спокойно их проигнорировать, просто по-настоящему не заметить. Общаться сложно, но всё равно Ямагучи хотел бы себе кого-то, кого мог назвать другом, кого-то, как свою бабушку. Но у сверстников почему-то все ужасно сложно, у каждого здесь свой отбор круга общения, а общей черты во всех, кто с кем-то дружил, Тадаши не мог найти, хоть ему и было немного интересно, что же всем вокруг друг от друга так нужно. И одному неплохо, в любом случае. — Ямагучи, ты в библиотеку ведь? – парень рассеянно обернулся на голос старосты класса, чье имя едва ли помнил. — Да... И привет. — Так и знала, ты всегда туда ходишь до первого урока. Захвати журнал, раз тебе по пути. — В учительской? — А где ж ещё? — Он обычно в учительской. — Ну, я и говорю, вообще-то... К старосте вдруг подбежала ещё одна девушка. — Ямагучи, тебе нравятся мои духи? Тадаши замер, терпеливо ожидая, что ему протянут какой-то флакончик, но новоприбывшая вдруг приблизилась вплотную, заставив его от неожиданности сделать неуклюжий шаг назад. Почему здороваться считается важным правилом этикета, но личную дистанцию, так называемый необходимый метр персонального одиночества, никто особо не соблюдает? Девушка охнула, будто что-то вспомнив, и протянула ему запястье, соблюдая приличное расстояние. Парень, не приближаясь к руке, осторожно принюхался, ощущая аромат, что-то отдалённо ему напоминающий. Это нечто вроде розы? Дома есть чай, на упаковке которого, изображён рисунок розы. Тадаши пил его неделю, действительно чувствуя этот цветок, как на запах, так и немного на вкус, как вдруг однажды не прочел состав, в котором ни о каких добавках и речи не шло. Это было странно, и чай этот пить больше не хотелось, словно заключалось в этом какое-то неприятное предательство, «обещание». — Так нравится или нет? — напомнила о себе одноклассница. — Да. Но он очень резкий. Ты слишком много брызнула. Староста прыснула со смеху, прикрыв рот ладонью, от неожиданности парень даже решил, что она чихнула. Девушка, что его допрашивала, надменно фыркнула, резко развернулась и ушла, не поблагодарив и не попрощавшись. — Да у него рецепторы не как у всех, — громко оправдывалась она смеющейся старосте, что тут же побежала её догонять. — Чокнутый. Не много я пшикнула! Вот дурак, теперь чувствую себя неуверенно... — Нашла кого спросить, — успел услышать парень, когда обе девушки скрылись за поворотом к лестнице, ведущей на второй этаж. Ямагучи так и не понял, что сказал не так. Он ведь честно ответил... Это ей не понравилось? Нашла бы себе других советчиков, склонных к вранью, в таком случае. Иногда кажется, что этим миром правит обман, и он и есть — единственный верный путь, всеобщая религия, ведущая к исцелению. Только вот существование Бога всё ещё не доказано, как и его отсутствие, соответственно, обман — не более чем иллюзорная панацея. Будущее не построить на лжи, вот в чем дело, планете такими темпами не излечится, совершенной стадии умиротворения не постичь, зато у нас всегда есть конечный результат. В конце концов, Тадаши наконец-то дошёл до библиотеки и сдал книгу, что уже дочитал. Безусловно, это место — лучшее в школе. Тут тихо, мало людей и много книг, что манили не только своим многообещающим содержанием, но и самыми разнообразными обложками, а ещё ароматом, новых страниц, хотя уже "поживший" казался более приятным. Обычно парень читал книги какого-то одного направления, не переходя на что-то новое, но ему нравилось рассматривать и другие книги, заклеивать рванные страницы, даже у тех произведений, что он не собирался прочесть, отчего-то не любил, когда в книге кто-то заламывал страницы. Тадаши заприметил очередной учебник психологии, что уже хотел взять, но тут прозвенел звонок, поэтому пришлось поспешно пойти в класс. Зашёл он совсем не вовремя, кажется, происходила какая-то неприятная потасовка. Тсукишима, что, видимо, и был её создателем, стоял, оперившись кулаками о свой стол, и буравил упрямым взглядом учителя. Даже ребята в классе стихли, хотя при всяких неразберихах обычно безостановочно шушукались. — Почему мне нельзя выйти? — непривычно громко для себя спрашивал парень. Обычно он довольно спокойный, суеты старается избегать, в споры и чужие разногласия, что его не касаются, не вступает. Всё игнорирует, ничем будто не интересуется, не смотрит на других свысока, но в то же время является "очень саркастичным странным персонажем", как однажды его назвал его близкий друг, что постоянно был рядом с ним. Ямагучи думал также и Тсукишиму относил к созданной школой группе «чудаков», однако отчего-то этот парень всегда был рядом с типичными «главарями». В нём всегда виднелась незаинтересованность и отрешенность, было непонятно, почему он общается с неподходящими ему ребятами, что его там удерживает. Тсукишиму можно было смело назвать "главным героем", Тадаши и сам не понимал, почему так думает, и отчего, вообще, этот парень такой понятный и очень непредсказуемый одновременно. — Почему ты раньше не сходил? — спрашивала учительница, скрестив руки у груди. — Если я сейчас тут обоссусь, кто за мной убирать будет? Тот самый друг Тсукишимы похлопал его по спине, то ли поддерживая, то ли пытаясь успокоить, хотя лицо его ничего такого выражало, он скорее был чем-то огорчён или опечален, откровенно недоволен, неясно только, чем именно. После этих слов ребята тихо захихикали, однако, когда женщина "предупреждающе" постучала по своему столу указкой, тут же стихли. Этой особы боялись даже самые отчаянные смельчаки. Пожалуй, Тсукишима сегодня более странный, чем обычно. — Иди и в следующий раз успевай всё до звонка. Даже не дождавшись, когда взрослый договорит, парень последовал к выходу, злобно бормоча себе что-то под нос. Ямагучи неловко подвинулся, осознав, что загораживает дверной проход. Когда его одноклассник покинул кабинет, он последовал к своему месту. — Где журнал?! — оглушительно вскрикнула учительница. — Как мне отмечать отсутствующих? Тадаши замер, догадавшись, что ему сейчас влетит. Ожидаемо староста обернулась к нему, поняв, что он здесь и без журнала, и, защищая себя, обратилась к учителю с обвиняющим: — Это Ямагучи его забыл, сегодня я его просила! — Я сейчас принесу, — тихо ответил он, уже двинувшись к выходу. Женщина уже не обращала на него внимания, сконцентрировав свой уровень негодования на старосту: — И почему ты перекладываешь свои обязанности на других? Парень не успел услышать, что ответила его провинившаяся одноклассница, ведь поспешно двинулся в учительскую, облегченно выдыхая, ведь теперь можно побыть в тишине ещё немного. Зачем так кричать, разве есть что-то, что можно донести лишь руганием? Это действительно очень сложное утро. Впрочем, эта женщина всегда всё портит, жаль, что её предмет в расписании поставлен прямо в понедельник, сразу после выходных. Ещё и дождь льёт с самого утра. На самом деле Тадаши любил такой умиротворяющий тихий дождь, но не тогда, когда приходилось выходить на улицу. Слушать, как капли ненавязчиво и осторожно бьются об окно гораздо приятнее. Хотя, это можно сделать и в школе, парень как раз сидит рядом с окном, значит, не всё так плохо, громкий голос этой непредсказуемой женщины можно постараться игнорировать. Как только Ямагучи взял журнал и вышел из учительской, то неуверенно замер. Может, и книгу в библиотеке заодно забрать? Хотя, не стоит тратить сейчас время, это уже лишнее в сложившейся ситуации. Только он принял самое правильное решение, как вдруг услышал чей-то тихий всхлип. Кто-то плачет? Или опять над ним смеются? Желание это разузнать всё же одержало над Ямагучи верх и он, не совсем разобравшись, откуда идут эти всхлипы, первым делом заглянул в библиотеку. Плакала точно не работающая здесь тётушка, её даже не было на рабочем месте. Продвинувшись вперёд, между длинным рядом стеллажей, переполненными книгами, мальчик заметил знакомую блондинистую макушку. Тсукишима, его одноклассник, с которым он давным-давно общался, сидел в тупике между двумя длинными шкафами, упирающимися своими концами в стену, и, действительно, несдержанно плакал, часто шмыгая носом. В далёком детстве, когда приходилось часто контактировать с этим необычным человеком, Ямагучи успел даже привыкнуть к такому вот Тсукишиме, который всегда остро реагировал на всё, его впечатлительность, пожалуй, являлась одной из самых заметных и интересных черт его характера. Иногда казалось, что этому парню довольно непросто, благодаря нему Ямагучи открыл для себя, что очень утомительно быть таким чувствительным ко всему вокруг, к тем ситуациям, которые можно просто не заметить, не тратить на них безрассудное количество энергии. Впрочем, это нормально, такова его конструкция, его неизменное «я», с которым необязательно бороться. Но понимать, пожалуй, очень важно, иначе придётся ещё труднее. Ямагучи неловко замер с журналом в руках. Он не знал, стоит ли ему тут находится, наблюдать за явно страдающим одноклассником, нужно ли как-то помочь. Да и сказать он ничего не может, не знает, что говорить в такой ситуации, как успокаивать плачущих. Зачем, вообще, так ли это важно, затыкать страдающих без их согласия? Слезы ведь — временная передышка, желание облегчить груз на душе. Почему этот парень, вообще, плачет, может, у него что-то болит? Тогда надо к медсестре... Наверное, сам дойти не может. Почему этот человек так волнует Ямагучи, который даже не смог удержать с ним стабильное общение? — Почему мне не так же легко, как и тебе? — тихо произнёс Тсукишима, видимо, обращаясь к Ямагучи. Тот совершенно ничего не понял. — Ты же тоже должен горевать, — продолжал одноклассник, всё так же пряча лицо в ладонях, отчего его голос звучал приглушённо. Ему было больно. Душевно больно. Кажется, очень уж сильно, ведь от этой внутренней боли он даже плакал. Ямагучи вспомнил, как также плакал в последний раз в день смерти своей бабушки, пропустив её похороны, заходился в какой-то истерике из-за переполняющих его странных и неприятных эмоций, что подобно непредсказуемому пожару сжирали что-то у него внутри, было горячо, пусто, но ещё и присутствовали какие-то очень сильные чувства, которые было особенно сложно понять и утихомирить. Он говорил сам с собой и до крови сгрызал ногти; не мог найти удобного места во вроде бы таком, как обычно, а вроде и как-то обновившемся доме; в такой резко и чрезмерно, так нечестно и эгоистично изменённой, а от того и ужасно непривычной реальности. И на Тадаши вдруг накатило осознание, у него получилось понять причину, по которой Тсукишима плачет — он ведь тоже потерял близкого человека, собственного брата. — Мне сказали, ей будет плохо, если я буду лить слезы, — ответил Тадаши, полагая, что это поможет. — Конечно, мне её не хватает. — Ненавижу тебя... — Почему..? Тсукишима ничего не ответил, поэтому Ямагучи начал перебирать возможные варианты ответов, объясняющие поведение и слова этого парня и, в конечном счете, решил, что тот говорит не серьёзно, а под влиянием эмоций. Так некоторые люди иногда делают, когда чувствуют слишком много всего, они пытаются ранить словами, это в норме вещей, довольно обычная реакция. Тсукишиме ведь не за что взаправду его ненавидеть? — Ненавижу. Дело в том, что по какой-то странной случайности бабушка погибла в автокатастрофе, виновником которой долгое время считали Тсукишиму-старшего, хотя тот отпирался и не признавал свою вину. Даже если миром действительно правит обман, Ямагучи не совсем верит в то, что виновный в преступлении, будет так яро противостоять. В конце концов, виновным того парня так и не признали, и Тадаши уже не знал, как сейчас ведётся следствие, нашли ли кого-нибудь ещё, да и не очень его это волновало, как ни прискорбно, мёртвых этим всё равно не вернуть. Такие эмоции, ощущение внутреннего опустошения, самого настоящего, ощущаемого на неизведанном Тадаши эмоциональном уровне недостатка, не имели логичных путей их устранения. Судя по всему, с ними просто приходилось жить. Нужно привыкнуть к этому, принять, скоро будет стадия принятия, не напрасно ведь придумали смирение, значит, оно действительно нам нужно, нам можно с ним жить. Ямагучи почему-то действительно хотел бы помочь своему однокласснику, переживающему похожую потерю. Больше хотелось лишь вернуться домой, проигнорировав правила школы и удушающих распорядков, и просто никогда уже не следовать им, закрыться в себе на самые прочные замки, совсем разучиться разговаривать и слушать, чтобы рот не имел звуков, глаза не имели права видеть, а мозг потерпел поражение в своём функционировании. Желательно даже просто не знать всех этих трудностей, но теперь это невозможно.