Хочу личного Деда Мороза в постели (готов даже стать Снегурочкой)

На довольно оживленной обычно кухне тихо. Слышится лишь шорох шариковой ручки, выводящей символы на бумаге. Небольшой стол, два стула напротив друг друга, два сосредоточенных лица и два хитрющих взгляда, периодически по очереди поднимающихся на партнёра, проверить, не подсматривает ли, когда написанное становится уже совсем-совсем секретным. Когда понимаешь, что, вот если он сейчас вдруг подсмотрит, то всё, писец котёнку, там и так всё понятно будет. А тайны пишутся черные-пречерные, страшные-престрашные. Ну, новогодние желания, если уж быть откровенными. А самые хитрые глаза всё равно у того, что поменьше. Ибо желания не хухры-мухры, а ого-го — такие раньше времени подсматривать нельзя. Такие лучше вообще не подсматривать, но, будем честными, рассчитывает он именно на то, что их подсмотрят. Ну, не сейчас, конечно, сейчас ещё рано, а вот потом… Потом тоже понятие растяжимое, но в его случае потом может значить хоть через полчаса, когда он уйдёт в душ. Главное, чтоб он об этом не узнал. Ну, а как он узнает, если будет в душе? Правильно, никак, поэтому… Задумчиво прикусывает кончик ручки, планируя, стоит ли что-то добавлять к своей и так красочной фразе на бумаге, и растягивается в предвкушающей ухмылочке, словив на себе заинтересованный взгляд партнёра. «Хочу личного Деда Мороза в постели (готов даже стать Снегурочкой)» Наконец выдыхает, складывая огрызочек листочка в несколько раз, чтоб уж наверняка не видно было снаружи, что он там накалякал. Улыбка так и лезет, и он, вроде, пытается ее сдержать, но, как это бывает обычно, не получается. — Ну, ты всё? — заранее подозрительно щурится, поглядывая на сообщника. — Давно уже. — А чего молчишь тогда? — Так тебя ждал, Коль. Парень осмотрительного прищура не убирает, осторожненько впихивает собственную бумажечку в аляпистый конвертик и, как только заканчивает, любопытно суёт нос под руку партнёру, проконтролировать, мало ли тот решит незаметно прочитать его желание, пока будет запихивать свое. Сам «партнер» лишь насмешливо качает головой, пряча улыбку, и вскоре они вдвоём суют заветный конверт на верхнюю полку старой стенки, чтоб уж наверняка. Обмениваются недоверчивыми взглядами и медленно расходятся, словно на дуэли из американских фильмов про Дикий Запад. По идее, он бы сейчас должен развернуться, резко выхватив револьвер из кобуры, и!.. И пойти греть ужин. Потому что жрать чё-то по-любому надо. — Миш, — тянет парень, уже шарясь в недрах холодильника в позе раком. — Чего? — лениво отзывается Михаил, вальяжно развалившись на стуле. — Ты же не будешь подсматривать, да? — Да не буду, не буду, — улыбается мужчина, прослеживая взглядом перемещение его задницы. — Договорились же, что откроем на Новый Год. — Ну, смотри у меня, — хитренько хихикает Колька, пряча мордашку. **** — Да, да, Нют, я пришлю тебе потом фотки, — лепечет парнишка, прижав телефон к уху плечом. Руки заняты пакетами, и он лишь тяжко вздыхает, примеряясь, как бы вот толкнуть дверь бочком, чтобы наконец покинуть местный универсам. За стеклом мелькает незнакомое лицо, и дверь благородно открывается с той стороны. Коленька пару секунд удивлённо смотрит на проем, а после, увидав и спасителя, улыбается тому так радушно, будто ему жизнь спасли, не иначе. Сзади последний раз игриво звенят колокольчики на всё той же двери, и Коля устало выдыхает. — Ало! Ты там вообще, Коль? — возмущённо раздаётся в самое ухо. — Господи, да не пугай ты так! Я уже забыл про тебя, — ворчит парнишка, на всякий случай схватившись за сердце занятой пакетом рукой, ну, мало ли заболит от таких потрясений, а он вовремя руку не приложит, считай тогда всё, ничего уже не спасёт. — Слышь, чудик, ты так и не ответил мне. — О чем это ты? — Где Новый Год праздновать собираетесь? Мишку, надеюсь, как в прошлый раз не вызовут на службу прям 31-го? — Ой, сплюнь, Ань, я тебя умоляю. Не должны, вроде… Ну, я хочу в это верить, по крайней мере. — Тогда, может, к родителям? Мама мне весь мозг вынесла, по тебе скучает, и жалуется, что ты ей редко звонишь. — Послушай, Нюток, — вздыхает, подбирая слова. Анька-то всё-таки девочка, да ещё и сестричка младшая. — Мы планируем отпраздновать вдвоём. Романтика там, все дела… — О-о, ясно всё с вами, — хохочет девчонка на том конце провода. — Ладно, я скажу маме, что у вас обоих работа, мол, устаёте сильно, отдохнуть одни хотите. — Спасибо, — искренне улыбается парень, уже подходя к дому. Мельком бросает взгляд на почтовый ящик, который видеть уж совсем не хочется, но… Не посмотреть, что там, кажется невозможным. Анька рассказывает что-то о своём новом хахале, он угукает, доставая очередное письмо. Всё то же. Аляпистый голубенький конвертик со снежинками и прочими яркими деталями. Точь-в-точь как тот, в который они спрятали свои желания, который до сих пор смиренно ждёт своего часа на верхней полке. Такой же, как и два других, пришедших за последнюю неделю. — Нют, я перезвоню, ладно? — хрипит непослушным голосом Коленька, сминая пальцами яркую бумагу. — Ладно… У тебя там всё нормально? — заметно обеспокоенно спрашивает сестрица. — Да, да, я просто… неудобно, руки заняты. Скорое прощание, пространственный взгляд на цветастый конвертик, и вот он уже дома, сидит вместе с ним на диване. Решаться всегда нелегко. Кажется, что, если сейчас откроет, Вселенная просто схлопнется, или, может, там какая-нибудь бомба, нацеленная на его убийство, или… Да много всего может быть. Но не открыть просто выше его сил. Всё так же, как и прошлые два раза. Такая же глянцевая бумага с симпатичными вензелями по углам, тот же каллиграфический почерк, который выглядит так, будто напечатали, не иначе, хотя, может, действительно напечатали… Как бы то ни было, дело не в этом — дело в содержании. Сначала, когда пришло первое письмецо, он подумал, что это Миша. По-любому, как и было задумано, залез в конвертик и прочитал тайное-претайное послание. Ну, кто ещё мог это сделать? Кому бы пришло в голову называть его Снегурочкой, а самому представляться Дед Морозом? Да и осенило не сразу: он как-то успел подзабыть про всю эту лабуду с желаниями. Ну, не то чтоб прям подзабыть, но… от Миши он ожидал чего-то другого. На Мишу это не было похоже совсем, то есть содержание несло в себе исключительно эротический характер с пошлятиной типа «Дедушка Мороз наказывает непослушную Снегурочку». Коля искренне поржал и, честно сказать, даже погрузился в эдакую ролевую атмосферу, где Миша в красной шапке с белоснежным мехом и он в беленьких кружевных чулках… Пошлятина страшная, как в дешёвом порно, но если устраивает обоих, то почему бы и нет? Ровно так Коленька и думал. В общем, найдя одно твёрдое доказательство, разувериваться Коля не спешил, тем более что повода как-то и не было. Письмо повествовало о таких вещах, какие мог написать либо Миша, либо любой другой особо озабоченный представитель сильной половины человечества, ненароком перепутавший адресок. Письмецо, в целом, заинтриговало. Коля твердо решил придерживаться своеобразной игры, периодически озорно стреляя глазками в сторону любовника. Миша всё понимал, похабненько ухмылялся, трактуя его кокетничество единственным верным способом, и переводил все забавы в горизонтальную плоскость. Ну, то есть причин волноваться у Коленьки не было совершенно. Волнения появились позже, когда пришло второе письмецо. Хотя, как сказать волнения… Забавная ролевушка медленно скатывалась в откровенный БДСМ без стоп-слова, а, когда в тексте четко мелькнуло: «Перережу тебе глотку и вспорю живот», — смешно перестало быть совсем. На такую дурость его Миша не был способен. Там сразу дошло: никакой ошибки, письмо адресовали именно ему, именно с конкретными мотивами. Коленька работал психиатром уже четвёртый год и ёбнутые наклонности, которые, кстати, были выражены не то что ярко, а просто прямым текстом, различал на раз. На Кольку подсел маньячелло. Было, конечно, интересно, почему именно такие обращения. Почему Дед Мороз? Почему Снегурочка? Но для себя он объяснил это непредсказуемостью больных. Мише сказать не решился: незачем было это говорить вооруженному до зубов СОБРовцу, который тут же понесся бы искать неизвестного сталкера. Решил… подождать. Подождать неизвестно чего и, конечно же, дождался. Коленька даже перестаёт дышать на какое-то время, читая это. Письмо, как и прошлые, достаточно длинное, но в мозгу отпечатываются лишь самые значимые обрывки: «Из твоей голени рекой польётся кровь, но, не бойся, она мне не помешает. Вырежу на голой мышце своё имя, чтобы ты никогда не забыл. Выдерну сухожилия и…» Мутит. Невозможно продолжать читать подобное, в красках представляя, как это вытворяют ни с кем иным, как с тобой. Страшно понимать, что неизвестный псих действительно мечтает о таком. Мечтает, чтобы его сердце билось в клетке пойманной птицей, а в душе поселился липкий ужас. К горлу подступает тошнота. Парень прикладывает вспотевшую ладонь к губам и смотрит пустыми глазами перед собой. Приступ паники успокоить сложно, потому что знает. Всё знает. Знает психологические портреты маньяков, знает, на что они способны, знает, как ведут себя жертвы, знает все эти игры. Знает, что его ждёт в конце и что, чтобы избежать этого, стоит немедленно обратиться в полицию, но… Стандартная модель поведения жертвы намертво врастает в него. Всё будет хорошо, это… не с ним. Такие вещи происходят со всеми, только не с ним, никогда. «Своей Снегурочке, Дед Мороз» Остервенело трет лицо ладонями и резко подскакивает с дивана, ошалело вылетая через входную дверь. Перебегает дорогу, получив в ответ несколько возмущенных сигналов опешивших водителей, и буквально швыряет злосчастный конверт в мусорный бак. Потому что не с ним, с ним такого никогда не произойдёт. **** Сидеть в кустиках оказывается довольно мило. И чертовски подозрительно. Ну, прям очень подозрительно. Бояться стоит только того, что его попросту скрутят и отправят на бесконечные допросы, ибо сидит не абы где, а около охраняемой, между прочим, вооруженными до зубов ребятами части, где и работает его благоверный. Охрана, понятное дело, его уже заприметила, но пока лишь странно косится, периодически, кажется, даже давя смех в кулачок, но это ничего, это естественно. Ну, что может сделать беловолосое, голубоглазое чудо в метр с кепкой длиной? У-у, ворвется щас, порешает там всех, покажет, где раки зимуют. Да… Но скрылся он не просто так. Ходил тут неподалеку, подарочки родственниками на Новый Год искал, а потом как-то замотался, и вдруг оказалось, что уже вечер, уже его Мишка заканчивает с работой. А какой человек будет говорить, что собирается его с этой работы встретить? Только, наверное, адекватный, а вот Коленька, несмотря на то что поводов для ревности ему никто не давал, ушко-то всегда держит востро. Мишаня как традиция звонит ему каждый вечер, только сев за руль, и спрашивает, что там, может, купить домой надо. И вообще неизвестно чем занимается весь день. Служба в СОБР обязывает к полной конфиденциальности, там всё очень строго, еле закрыли глаза на их небесно-голубенькие отношения. Но всё-таки закрыли, ибо такого работника, как его Мишенька, терять не хотелось. И познакомились они тоже из-за Мишиной работы. Мужчину обязывали проходить психологическую проверку ежегодно. Ну, дело действительно опасное: человек каждый день оружие в руках держит. Так вот, направили Мишаню именно в их клинику, а тогда у них уволился психиатр, и, пока не нашли нового, на его место встал он, Колька, еще зелёный ординатор. По правилам, конечно, допускать его не должны были, но… Да кого это волнует? Допустили и ладно. В общем, получал у него Миша справочку. Влюбился Коленька, если не с первого взгляда, то с первой секунды — это уж точно. И, конечно же, ни на что не надеялся. Перед ним сидел сам Аполлон: широкоплечий, высокий, горячий темноволосый мужик в форме (его тогда, кажется, вырвали прям посреди рабочего дня ради этой засратой справки). Абсолютно гетеросексуальный Аполлон. То есть как бы Коленька закатал губу и позволил себе несколько раз передернуть на идеальную фигуру и цепкий взгляд миндальных глаз. На этом всё: мечты закончились, мимолетная влюбленность таковою и осталась, да и жизнь особо не травила, ибо тяжело было её отличить от сжирающего недотраха. Но Аполлон появился снова, бедолага, потерял прошлую справку. Коля посочувствовал и отпустил с миром настаивающего на повторной проверке мужчину. Потом Аполлон потерял справочку ещё раз и ещё пару раз. В общем, частым клиентиком стал и в какой-то момент просто встал и снял штаны перед его лицом. Ну, устал мужик намекать — решил сказать прямым, если уж так можно выразиться, текстом. С тех пор прошло больше четырёх лет, но считать своего Мишку Аполлоном он совершенно не перестал, особенно когда всегда. Потихоньку-потихоньку народ уже уходит. Но Мишани до сих пор не видать. Конечно, это наводит на определенные мысли. Пораньше уехал к любовнице или к любовничку? А может, прямо в части нашёл себе свободную дырку? Коленька так может до бесконечности и, собственно, этим и занимается под скрытые смешки мимо проходящих офицеров, пока наконец не замечает своего офицерчика. Миша проходит мимо постовых, кивает им на прощание, перебрасываясь парой слов, а после те утягивают его к себе, что-то шепча на ухо. Мужчина бросает удивленный взгляд в его сторону (не на него, конечно, не на него, а, скажем так, на кустик, он же спрятался), и небольшая компашка разом разражается хохотом. Снова панибратские прощания, и Мишенька спокойно заводит машину. Вибрация в кармане заставляет вздрогнуть, но Коля не промах, Коля мужик, Коля внезапных происшествий не боится. Звонит, как и должно, Мишаня, и Коленька решительно берет трубку. — Привет, малыш, дома уже? — А где ещё? У меня ж выходной, — хмыкает паренек, с хитрым прищуром наблюдая за знакомой тачкой, которая почему-то не спешит уезжать с парковки. — Ты уже закончил? — Не-ет, Колюнь, нас сегодня задерживают. Вот и звоню, предупредить, чтоб не ждал, ложился без меня. — Вот оно что. Ну, очень жаль, — с явной обидой бурчит 27-летний мальчишка, поджав нижнюю губу. — Поеду щас к своим любовницам и любовникам, оргию устроим, а тебя не позовём, — Мишка пару раз коротко жмёт на сигналку и улыбается. — Подвезти? Поражение признать приходится. Коля, ради приличия всё ещё надутый, залезает на пассажирское сиденье, скидывает все пакеты назад и отворачивается к окну, пока его заботливо пристегивают. Мысленно обижается и на постовых, потому что слили его безусловно они. — Эх, ревнивец ты мой, повезло, что все пацаны тебя в лицо знают, — добродушно смеётся Миша, наконец трогаясь с места. — Я на работе целый день только и занимаюсь тем, что ебу своих солдатиков, поверь, Коль. Сил на то, чтоб ебать и тебя, и ещё каких-то мнимых любовников у меня попросту не остаётся. — Угу, конечно, — опять же, ради приличия недовольствует парниша, но в целом успокаивается. — И откуда, интересно, все твои пацаны меня знают? — Ну, как тебе сказать… Всем было очень интересно, на кого я променял женское общество. Скажу тебе честно, когда я показал твою фотку, меня все мгновенно поняли. — Естественно. По мне сразу видно: за своего мужика ушатаю одной левой. Мишка вновь хохочет, обласкивая его тёплым взглядом, и Коленька окончательно успокаивается. **** В плечо будто что-то толкает и Коленьку мгновенно выдергивает из тёплых объятий Морфея. Веки напрочь отказываются подниматься, но сердце стучит так часто, что не открыть глаза кажется невозможным. В горле сухо, и парень, всё ещё в полусонном состоянии, наощупь тянется к бутылке минералки, всегда стоящей подле кровати. Чуть приподнимается на локтях, делая несколько больших глотков, и вдруг так и замирает с бутылкой в руках. Уши вполне явно улавливают странный шорох, слишком громко отдающийся в идеальной ночной тишине. Коленька не трус и Коленька как врач урожденный скептик, но первым делом Коленька всё равно думает о бабайках из-под кровати и прочей лабуде, а не, например, о мышах на чердаке. Шуршит где-то там, сверху, где-то там, в гостиной. И слух за неимением зрения в абсолютной темноте усиливается в десятки раз вместе с воображением, рисующим страшные картины. Но Коленька ждёт. Замирает весь каменным изваянием и даже дышать перестаёт, всё вслушиваясь и вслушиваясь в непонятные звуки, всё пытаясь определить, что бы это могло быть. А затем раздается глухой удар обо что-то, опять же, шуршащее, и больше отговорок для самого себя типа мышей у парня не находится. Копошение не прекращается, и лишь в тот момент, как оно затихает, до Коли доходит: так шуршат угли в камине. Рука судорожно тянется разбудить мирно сопящего под боком Мишку, но в доме вновь воцаряется гробовая тишина. Словно затишье перед бурей. — Миш, — севшим голосом зовёт Коля, лихорадочно расталкивая мужчину. — Миша. — Громкий хруст будто бьёт по ушам: уголёк раздавили. — Миш, — чуть ли не плача, повторяет мальчишка, с силой сжимая чужое плечо. — Пожалуйста… — М? — сонно спрашивает сразу обо всем любовник, и Колю словно окатывает с ног до головой облегчением. — В доме кто-то есть, — нервно тараторит Коленька, теснясь к нему как можно ближе. — Коль… — Я серьёзно говорю. Кто-то шуршал в камине. — Блядь… Миша ещё пару минут молчит, и он даже думает, что тот заснул, но, стоит вновь жалобно заскулить, как мужчина тяжко вздыхает и наконец встаёт. Коленька спешит за ним следом. Коленька знает: в страшных фильмах призраки первым делом сжирают тех, кто ходит по одиночке. А с Мишей никакие призраки не страшны вообще. Ну, почти. Мишенька так и плетется по темноте, пока он выглядывает из-за его плеча, пытаясь углядеть хоть что-то, но по очевидным причинам ничего не выходит, а, когда в гостиной щёлкает свет, мужчина лишь заспанно оборачивается на него. — Всё? — зевает, прикрывая глаза, и еле открывает их обратно. — Успокоился? Коля осматривает комнату, понимая, что ничего не изменилось, и очень хочет сказать «да». Однако взгляд предсказуемо приклеивается к камину. И в уголках глаз мгновенно выступают слезы. От страха. — Миша… — Что? — Там… Мишенька вновь удрученно вздыхает и прослеживает направление его руки, чтобы оцепенеть точно так же, как и он. Мышцы спины под его ладонями мгновенно каменеют, и Миша подходит к камину, склоняясь над чёрным крошевом на ковре возле того. Долго хмуро осматривает и наконец встаёт. — Еноты, наверное, как прошлой зимой. Иди ложись, я посмотрю и дома, и во дворе. — Я боюсь, — выпаливает Коленька, цепляясь за возлюбленного. — Малыш… Енота я ушатать смогу, поверь. Даже двух, — усмехается Мишаня и нежно треплет светлую макушку. — Ну, чего тут бояться-то? Если не еноты, то мыши или белки какие-нибудь. Ты же знаешь, это особая привилегия пригорода. Ни один нормальный грабитель не пролезет в дымоход. — А в прошлом году мы их подкармливали… — Подкармливали. Именно поэтому блядские полоскуны и перемыли нам штук пять телефонов по ночам. **** Утро у Коленьки всегда начинается одинаково. Они с Мишей встают в одно время, купаются, одеваются, ну, там всё понятно. Иногда даже успевают по-быстренькому перепихнуться под горячими струями воды. Коля обожает секс по утрам, но происходит это не так уж и часто, ровно потому что не меньше этого он любит и поспать. Зато на выходных, часов так в одиннадцать, Коленька стабильно просыпается если не уже с членом в заднице, то очень близко к этому моменту. До выходных, правда, надо ещё дожить… Так вот, после всех сборов Мишенька отвозит его на работу и только потом едет на свою. Не то чтобы денег на вторую машину не хватает, просто у Коленьки нет прав. И, вероятнее всего, никогда и не будет. А дело всё в том, что в списке противопоказаний к вождению значится трансвестизм, трансексуализм, фетишизм, эксгибиционизм, вуайеризм… Список этих вот «болезней» огромен, и так уж вышло, что Колю несколько раз загребали менты на митингах подобного рода ещё давно, в ярком пубертате. Вот, собственно, и последствия, с которых Миша, скотина, угарает до сих пор. Все в его клинике Мишку знают. Не лично, конечно, но в окно каждый раз подсматривают, особенно медсестрички. Миша всегда целует его на прощание и довольно странно, что его с работки ещё не вытурили, если каждый поголовно знает о его небесной ориентации. Как бы то ни было, спасибо, что не вытурили. Парень привычно прощается, получает поцелуй и мечтательно провожает взглядом отъезжающий автомобиль, игриво подмигивающий ему фарами. Мишка уезжает. Как ни странно, каждый раз всё так же тяжело отпускать, будто последний раз видятся. Раньше он думал, что это только поначалу, пока бушует яркая страсть, правда, ничего с тех пор не поменялось. Коленька страдальчески вздыхает и медленно плетется к себе в кабинет, попутно здороваясь со всеми подряд. Психиатр. Ну, кто бы мог подумать, что он психиатр? Профессия, на самом деле, довольно опасная, ибо психи тоже разные бывают. Чаще всего это, конечно, разнообразные тики и припадки типа эпилепсии. Но бывают и так называемые «два в одном», то бишь человек-то один, а пациента два. Обоих лечишь, с обоими налаживаешь контакт, а платят всё равно за одного. Обидно немного, но ко всему привыкаешь. Самые тяжёлые пациенты — пожилые люди с деменцией или Альцгеймером, ибо заранее неизлечимы, а самые интересные — шизофреники. Тоже тяжело, тоже кропотливо, тоже чаще всего неизлечимо, но та-ак интересно. За не такую уж и долгую карьеру нападали прям в кабинете на него уже раза четыре, но, слава богу, первые пару раз чудом обошлось лишь синяками и садинами, а после ему подарили электрошокер. Мишка всегда ужасно волновался и волнуется до сих пор, однако уговорить его уйти так и не смог. Психи Коленьке нравились, особенно очень нравилось лезть в криминальщину, которая нет-нет, да и выпадала на его долю, только потому что спал он с СОБРовцем. Именно этот факт почему-то говорил полиции: «Да, лишь этот пидорочек нам подходит, не зря же его поёбывает офицер». Ну, работу, в общем, Коля любил. Парень наконец открывает пустой кабинет и, включив свет в и так светлой комнате, валится на любимое кресло. Привычно тянется рукой за блокнотом, подсмотреть, когда первая запись и кто придёт, но так и замирает. Сердечко останавливается, а горло сжимает стальными тисками первобытного ужаса. Просто потому что на рабочем столе игриво отсвечивает серебристыми снежинками голубенький конвертик. Руки дрожат, а уютная тишина резко превращается в сплошной звон. Кто-то пробрался в закрытый кабинет. Кто-то знает, где он работает. Кто-то знает, где он живет. Кто-то хочет: «Облиться твоей кровью, чтобы шуба забагровела до последней нитки. Красный значит красивый, знал об этом? Ничего, тебя я тоже сделаю красивым, моя дорогая Снегурочка» Когда дверь в кабинет распахивается, Коля непроизвольно вскрикивает, подскакивая с места. Ошалело смотрит на знакомую медсестричку, смотрящую на него примерно так же, и издает нервный смешок, медленно опускаясь обратно. — Ты чего так пугаешь, Коль? — осторожно шепчет Людка, молодая любовница главврача. — Прости, замотался что-то, — устало отмахивается парень, сминая злосчастное письмо в кулаке. Подпинывает мусорку из-под стола поближе и с чувством долга выкидывает получившийся шарик. — Ты… хотела чего-то, да? — Любовь Георгиевна попросила передать, чтоб ты к ней зашёл, а так… Больше ничего. — Хорошо, Люд, спасибо, я сейчас. — Точно всё хорошо? — с сомнением спрашивает девчонка, странно косясь на него. — Точно. Говорю же, устал что-то. — Ладно… Но, если что, обращайся, помогу чем смогу. — Спасибо, — вновь кисловато улыбается Коля, провожая хрупкую фигурку взглядом, а, стоит двери закрыться, улыбка меркнет, оставляя лишь постную рожу обреченного человека. **** Коленька очень любит все праздники и Новый Год, как следствие, больше всего. Ну, там понятно почему. Новый Год начинаешь предвкушать ещё за полгода. Всё украшаешь, ёлку ставишь, и на душе сразу священный трепет ожидания великого чуда. А как красиво-то… Ей-богу, одно непонятно: почему нельзя оставить новогодние украшения навсегда? Зачем обязательно снимать их? По улице идёшь, и дыхание захватывает: все деревца, столбы, витрины, всё-всё мерцает яркими огоньками. А самое классное, наверное, засыпать со светом гирлянды. И трахаться. Трахаться даже больше нравится, ибо сразу всё так романтично, так прекрасно, особенно когда оргазм ловишь и на секунду забываешь, кто ты и что происходит, видишь лишь разноцветные лампочки перед глазами, будто в другом мире вдруг оказался. И Коля любитель наряжать дом. Порывается к этому делу ещё с начала ноября абсолютно каждый год, но Мишка, как мать, почему-то обязует дождаться хотя бы декабря. Там вообще хрен знает почему. Ну, почему взрослые так против того, что гирляндочка и тонна мишуры появятся на месяцок раньше? И Миша запрещает лезть на чердак, где и хранится всё это добро, мол, щас он упадёт, шею свернёт и всё, писец котёнку. А куда там, спрашивается, падать, если дом мало того что частный, так ещё и одноэтажный? Это тоже загадка, но, в принципе, обычно Кольке не мешает ничего. Колька прёт напролом, буквально заёбывая мозги любовника, что надо, вот прям сейчас и ни секундой позже, что прям горит всё украшать. И Мишке по понятным причинам приходится сдаться, а потом начинается самая весёлая часть. Коленька обматывается мишурой на манер горжетки, ходит весь такой красивый, любуется на себя и возлюбленного тоже заматывает этой мишурой с ног до головы или запихивает ее себе за пояс брюк сзади типа хвоста, типа он кот. Так они потихоньку украшают дом: парень всё вешает, а мужчина поддерживает его за симпатичный филей, когда тот стоит на стремянке. И, конечно же, каждый раз это заканчивается в середине процесса, как и подобает, под елочкой, прям на полу. И не сказать, что Коля начинает всё это без определённых целей. Коленька прекрасно знает, что в какой-то момент тягучее возбуждение, витающее в воздухе, выльется в то, что его нагнут и сладко, с оттягом натянут на твердый член. Всё это знает и Миша. Всё это уже стало своеобразной традицией. Наверное, именно поэтому, когда календарь показывает 15 декабря, а дом всё ещё стоит «голый», Миша и начинает вкрадчиво интересоваться, почему ж так вышло. А Коля, вроде, и рад бы, но… того самого настроения нет совсем. На горизонте маячит только маньячелло под кодовым именем «Дед Мороз». — Давай, что ли, в субботу или в пятницу вечером залезу на чердак, достану всё и украсим. В воскресенье опять на работу вызывают, но зато я отпросился на новогодние праздники. Может, даже к родителям твоим съездим на денёк числа так третьего, — Миша улыбается так тепло, так ласково, что хоть плачь. В такие моменты сердце щемит особенно остро, и Коле очень, очень хочется всё рассказать, но он не может. Почему-то не может. — Давай лучше в пятницу. Ты, вроде, в пять заканчиваешь, да? Я тогда тоже отпрошусь пораньше, и расправимся уже с этим. А в субботу даже с постели вставать не хочу, только валяться с тобой целый день и неторопливо трахаться, вообще не вынимая. — Ты мне опять там всё натрёшь, — отстраненно отмечает Колька, пытаясь перевести тему куда угодно, лишь бы не вспоминать гребаного Дедулю. — Ой, кисейная ты моя барышня. Такое было всего-то пару раз, и то потому что смазки было мало. — Такое было, потому что трахались как кролики часа три подряд. Три, Миш. Я тогда ноги свести не мог. — Бу-бу-бу, — коверкает его мужчина, даже не скрывая улыбки, и тут же утягивает к себе в объятия. — Ну, чего у тебя с настроением? — Ничего, — бурчит мальчишка в крепкую и так вкусно пахнущую дорогим одеколоном грудь. — Оно и видно. На работе проблемы? — Угу. — Серьёзные? — Пока нет, просто… страшно, что будут. Миша утешительно гладит его по макушке, смотрит на расстроенную мордашку и целует. Целует мягко, так нежно, трепетно. И это он в Мише тоже любит. Любит, что его Мишенька, эдакая машина для убийств, умеет быть не-ежным. Миша вообще многое для него делает. Настоящий пример русского мужика, влюблённого по уши мужика, который и горы ради тебя свернёт, и слюнки подотрет… Мишенька медленно, но верно заваливает его спиной на диван. Нависает сверху, улыбается и сразу сползает вниз, поддевая резинку его домашних спортивок. А это качество он в своём парне не то что любит — просто обожает, потому что, что ни говори, а секс действительно снимает всё напряжение. Эндорфины там всякие выделяются, и сразу хорошо-о так, спокойно. Поэтому лишь бросает полный предвкушения взгляд вниз, где мелькает тёмная макушка, и приподнимает бедра, позволяя снять с себя эти же штанишки вместе с трусами. Мишка в таких делах, безусловно, мастер. Остается лишь расслабиться, отдаваясь во власть умелых рук и губ, и всего остального, и наблюдать за эротичной картиной. Мужчина склоняется к его ещё довольно грустному естеству и без заминки забирает в рот полностью. Тем самым естеством в плане размера Коленька особо похвастаться не может, зато, скажем так, в их отношениях это как раз таки плюс, ибо управляться с ним действительно легче, чем, например, с Мишкой-младшим. Коленька шумно выдыхает и прикусывает нижнюю губу, возбуждаясь с пол-оборота. С ним просто играют: обсасывают как леденец и даже сладко причмокивают, погружая во влажную, тёплую глубину. Парень вплетает пальцы в густую шевелюру любовника и периодически приподнимает бёдра, пытаясь проникнуть глубже, больше, хотя глубже как бы уже и некуда, всё, член закончился. Но, в принципе, это мало кого волнует. Мишка чуть отстраняется, получая поплывший удивленный взгляд, и тянется рукой куда-то под диван, туда, где у них на всякий пожарный хранится смазка. Она у них, на самом деле, везде понапихана, ну, чтоб кайф не портить, если вдруг приспичит в ванной там или на кухне, или, как сейчас, в гостиной. Выдавливает скользкой субстанции на пальцы и чуть растирает меж собой, прежде чем протолкнуть внутрь сначала один и вслед за ним почти сразу второй. Коленька немилосердно шипит, выгибая спину: ну, холодную смазку никто не любит — и тут же берет высокие ноты, завывая, словно подбитая на трассе псина. Потому что так ярче, так намно-ого ярче, черт возьми, когда так жестоко терзают и спереди и сзади одновременно. — Миша-а-а, — скулит, сжимая в кулаке чернильные пряди. — Полегче-полегче, я сейчас просто… ко-о-ончу, господи, Миш… Мужчина отлепляется от его члена с пошлым чмоканьем, всё продолжая активно работать пальцами внутри: — А я, думаешь, для чего это делаю? — ухмыляется своими по-блядски припухшими, алыми, блестящими от слюны и смазки губами. — Меня не хватит на второй заход, — с придыханием выдавливает из себя мальчишка, вечно ерзающий бёдрами, вновь срываясь на предоргазменный стон. — Да и хер с ним, малыш. Смысла трахаться без настроения я не вижу. Одной рукой всё ещё давит на простату, второй полюбовно гладит его бедро и периодически целует острую коленку. Коленька так и кончает с громким воем лишь от ощущений сзади. Тело несколько секунд заметно трясёт, а после Коленька переворачивается на бок, подтягивая под себя ноги. Глубоко дышит, обнимая собственные коленки, и тело вскоре успокаивается. Миша целует его правое полупопие и поднимается с дивана, уходя в ванную. Коля слышит шум воды и расслабленно прикрывает глаза, прекрасно зная, что, даже если и заснёт, его всё равно перенесут на постель. Немного стыдно, что оставил Мишку со стояком, но особо не заморачивается. Мишенька всё понимает. Бывают в жизни такие моменты, когда хочется лишь того, чтобы тебя обняли, поцеловали и долго-долго баюкали, нашептывая, что всё-всё будет хорошо. Чем, вероятнее всего, и собирается заняться Миша по возвращению из ванной. **** Кажется, что только-только закрыл глаза, а, когда открывает, понимает, что нет, совсем нет. Заснул. Видимо, заснул ещё там, на диване, и Миша, как он и предполагал, перенёс его на кровать. Вокруг сплошная темень, хоть глаз выколи, и он, к своему сожалению, осознает, что заснуть обратно почему-то не может. Ну, бывает такое. Лежит так недолго, пару минут от силы, лежит, всматриваясь в густой мрак, и сонно ворошит мысли. Отчего-то именно ночью мысли все добрые, сострадательные, хорошие и грустные. Отчего-то именно ночью превращаешься буквально в ангела, вспоминая все свои ошибки и всё добро других по отношению к себе. Обычно останавливаешься на ком-то одном, на ком-то близком, на том, о ком думаешь постоянно, и, естественно, у него это чаще всего Мишаня. Иногда, конечно, бывают и родители, и сестрица Нютка, но Миша в его мыслях априори. Странно так вообще влюбиться, на самом деле, ибо, ну, влюбился он во внешность — это неоспоримый факт — да и Миша тоже, и так интересно, что сейчас, даже если б Мишка превратился в жабу, он бы продолжал целовать его по сотне раз на дню, прекрасно зная, что человеком тот уже не станет. А что плохого в жабе? Секс в таком случае отменяется, да, но это ведь, по сути, всё. А секс — далеко не самое важное, хотя, честно сказать, если б Мишка был в этом плох, они б даже встречаться не начали. Миша взрослый, старше его всего на пять лет, но порой кажется, что на все 20. В смысле, Коля прекрасно знает, что он сам всё ещё мальчишка. Глупый-глупый мальчишка, пригревшийся под надёжным крылом своего Мишеньки. В тишине игриво звенят новогодние колокольчики. И это вызывает лишь лёгкую улыбку, потому что Коленька действительно любит Новый Год. Валяется с этой же улыбкой на губах и теплыми мыслями о теле, лежащем под бочком, которое, скотина, почему-то ещё и не обнимает его. Обычно всегда обнимает, даже если засыпают на разных половинах кровати, всё равно просыпаются в обнимку. Ну, Миша на самом деле очень тактильный товарищ, очень ему нужно человеческое тепло рядом. В общем, нежится так ещё с минуту, медленно проваливаясь в царство Морфея. А выдергивает оттуда знакомый шорох «енотов». И как-то мечтательное настроение пропадает сразу, ибо Коленька тут же вспоминает, что и гребаных колокольчиков у них тоже нет: дом-то ещё не украшали. Понимание пиздеца накатывает, понятное дело, медленно, то есть довольно трудно поверить, что кто-то или что-то серьёзно вторично пытается проникнуть в их хату через дымоход, и, честно сказать, пытается вполне успешно. Еноты. На первый раз такого объяснения хватило, но, насколько ему известно, еноты не ходят с колокольчиками, хотя, кто их там знает, енотов этих… «Еноты» продолжают скрестись, естественно, пролезают в дымоход, ну, сейчас Коленька уже осознает, что это за звуки. Скребутся, скребутся и, как итог, звучит глухой удар об угли. И хороший у них, видимо, там «енот», откормленный, ибо, судя по звуку, весит в районе 80-ти, если не больше, кило. Угольки шуршат, шуршат, и Коля просто понимает, что пиздец, что вот сейчас будет конкретный пиздец. Уж если не нападут, так сердце тупо не выдержит. А сердечко-то слабое… Страшно настолько, что недалеко и до промокших штанишек. А, когда слышится первый шаг, ШАГ, япона мать, немедля оборачивается, планируя срочно растолкать единственного защитника, Мишку. Но Мишки нет. В смысле, вообще нет. Во-о-бще. Между тем, шаги приближаются, и в ночной тишине каждый звучит как приговор. Коля сжимает дрожащие, как и всё тело, зубы, мысленно молится, хотя в Бога совершенно не верит, и тихо-тихо, как мышка, крадётся к выключателю. Нажимает, и вся комната озаряется светом, подтверждая, что он здесь всё же один. Тяжелые шаги буквально замирают. Парень, затаив дыхание, выжидает минуту, но больше нет никаких звуков вообще, и, набравшись смелости, кричит: — Миша! — тоненько так, жалобно, а голос заметно дрожит. — Миш! Но в ответ получает лишь звенящую тишину. Пробует ещё пару раз и шумно сглатывает, потому что страх не отпускает совсем. Тихонько всхлипывает, прислоняясь к стене, но глаз не закрывает: страшно. Кажется, закроешь глаза — и всё, всё вернётся к «енотам». А следом вновь слышится глухой удар о пол и тихое неразборчивое ругательство вперемешку с шипением. Какая-то возня и снова шаги, но уже другие, знакомые, родные. Коля облегчённо выдыхает, а с уст срывается нервный смешок. В спальне появляется заспанный, взъерошенный Мишка, сонно щурясь на него. — Ты чего не спишь? — хриплым ото сна голосом спрашивает мужчина, силой удерживая веки открытыми, и тут же сладко зевает. — А где… где ты был? — шепчет мальчишка, мгновенно сцепляя руки за широкой спиной, а носом утыкаясь в крепкую грудь. — На диване, кажется, заснул. Не помню. Вроде, ложился с тобой на кровати, а проснулся от того, что свалился с него. — Миш… В доме кто-то был… — Малыш, ну, не начинай. Мы же это уже обсуждали, это… — Не еноты, это не еноты. Мишка тяжко вздыхает и вновь тащится вместе с ним, намертво вцепившимся в чужое запястье пальцами, в гостиную. Включает свет, осматривает своё недавнее лежбище и, как и в прошлый раз, весь словно каменеет. — Ты прав. Не еноты, — низко хрипит Мишенька, уже сам таща его за собой, чтоб не потерялся. Присаживается на корточки возле камина, и Коля наконец видит, видит чёрные следы сапог на подаренном мамой ковре. И даже не знает, что больше пугает: испорченный ковёр, за который мама просто порвёт, или всё же факт проникновения в дом посреди ночи. Ладно, это все шутки, ковёр можно отмыть, а вот, что делать со следами… Странно до ужаса. Ну, кто ходит в сапогах? Первым на ум приходит его личный сталкер Дед Мороз, но… Не пролезет мужик в дымоход. Не пролезет. Только если ребёнок, и то свалится и шею переломает. Миша что-то высматривает в этих следах. А потом резко встаёт и идёт все к той же стенке, где и хранятся их желания, но, чуть покопавшись, достаёт пистолет. Коля обмирает. Что-то там с ним делает (Колька вообще в этом не разбирается) и отдаёт ему. Мальчишка смотрит на оружие, на Мишу, обратно на оружие, опять на Мишу… — Смотри, — берет его руки вместе с пистолетом в свои и начинает мастер-класс. — Снимаешь с предохранителя и нажимаешь вот сюда, понял? — Откуда?.. — Коль, успокойся, это травмат. Всё нормально, слышишь меня? Если вдруг что, стреляй в упор, без практики вряд ли попадёшь с расстояния. — Миша… — Тише. Запрись в ванной и не открывай, пока я не скажу, ладно? — Но, Миш, я… — Не сейчас. Сейчас иди в ванную, я осмотрюсь во дворе. Коленьку буквально затаскивают в ту же ванную. Миша уходит, только когда удостоверяется, что он закрылся. Уходит, оставляя его один на один с тишиной и травматом… Парень, конкретно побаиваясь любого оружия, осторожненько кладёт пистолет на тумбочку и смиренно опускает ладошки на колени, пространственно пялясь на них. Каждая секунда тянется как вечность, поэтому, когда Миша наконец возвращается, он уже успевать надумать себе полного пиздеца. Его поднимают на руки, относят обратно в постель, укрывают и долго-долго баюкают, пока он наконец не проваливается в сон без сновидений. Но Коля так и не признается, что знает, кто пробрался в их дом… **** Не то чтобы Коленька забывает всё произошедшее, но проходит пара дней, окутанных нежной заботой его верного сторожевого пса, и ни писем, ни ночных проишествий больше не повторяется. Поэтому, когда наступает долгожданная пятница с грандиозными планами, настроение у него более чем великолепное. Вечер обещает быть крайне приятным, и Коленька, понимая, что до приезда Мишки домой в районе часа, решает проделать половину пути с работы, когда надо пересаживаться с метро на автобус, пешком. Погода радует почти полным отсутствием ветерка и лишь чуть морозит красные щеки и нос. Коля неторопливо бредет по покрытому извилистой изморозью тротуару и тщательно высматривает причудливые узоры, тщетно давя предвкушающую улыбку. То самое нежно оберегаемое и очень желанное всеми жителями мегаполиса новогоднее настроение наконец посещает его, и всё вокруг приобретает совсем другие оттенки. Чуть-чуть не хватает снега, который обычно в это время уже покрывает весь город, но ожидание первого снега ещё слаще, чем его присутствие. Самое яркое — это, конечно, момент выпадения. Ещё безумно хочется проснуться первого января, в то самое зимнее утро из стихов Пушкина, и утащить Мишку на улицу, чтобы построить снеговика или устроить снежную бойню, или и то, и другое. А для полной красоты нужно мамино оливье, которое, господи, никогда не сравнится с его собственным. Вообще вся мамина стряпня — что-то божественно-великолепное, что почему-то никогда не удаётся повторить самому, хотя и кулинаром он за прошедшие четыре года стал вполне себе. Подбивает, сильно-пресильно подбивает заглянуть в их тайный конвертик и прочитать Мишкины желания. И хочется, как говорится, и колется, потому что такого рода авантюры у Коли отчего-то никогда не получаются, его всегда на этом ловят. А хочется, чтобы не поймали, но это, конечно, только мечты. Коля уже давно себя знает и давно знает, что, как бы тщательно он ни продумал свои грандиозные планы, они всё равно не удадутся. Это ещё бабушка ему говорила: «Хочешь посмешить бога — расскажи ему о своих планах». А у Мишки всегда всё получается. Что там стоит для этого СОБРовца втихушку залезть в конвертик? Правильно, ничего. Странно, что Миша до сих пор этого не сделал, хотя, вероятнее всего, сделал, просто он об этом не знает. — Иди сюда, мальчик! Сфотографируйся с Дедушкой! — добродушно смеётся басом незнакомец. Коленька поднимает на него глаза и тут же отшатывается, словно от огня. Чуть ли не сбегает, спотыкаясь на каждом шагу, потому что, господи, Дед Мороз. Бежит всё дальше, периодически оборачиваясь через плечо, и вновь сталкивается с новым Дедушкой. — Эй, парень, поаккуратнее! Но Коленька уже не слушает. С дикими глазами срывается с места, сворачивая в какой-то переулок. Отходит от шумной улицы подальше и устало прислоняется затылком к стене, медленно сползая вниз, на корточки. Закрывает лицо ладонями и глубоко дышит, пытаясь успокоиться. Понимает, что ненормально, понимает, что развивается фобия, все понимает: профессия обязывает, но… Где-то совсем рядом слышатся шаги, и Коля отстраняет руки от лица, поднимая взгляд. Дыхание перехватывает. Прямо перед глазами красная шуба с белым мехом на уровне паха. Рот сам по себе приоткрывается от шока, а Дед отвратно скалится, распахивая дублёнку, под которой ни-че-го. Являет ему свой волшебный, далеко не вялый посох и всё приближается. Парень судорожно цепляется за стену, пытаясь подняться на ноги, но всё тщетно, и в какой-то момент просто не выдерживает: визжит как настоящая девчонка. Жмурится, роняя капли слез с уголков глаз, а, когда вновь открывает их, видит лишь пустой переулок. И нет Деда, уже нет. С горла вырывается отчаянный вопль и уж очень тянет свернуться в комок, в конец разрыдавшись, но Коля всё-таки психиатр, Коля понимает, что дальше так нельзя… Сидит в подворотне, давя подкатывающую истерику, и старается успокоиться. Более-менее выходит лишь спустя минут 10-15. Он медленно поднимается на затекшие ноги и устало плетется в сторону дома, а, как добирается, первым делом идёт в душ, сразу включая ледяную воду, что заметно отрезвляет. Закутывается в махровое полотенце и буквально падает на диван. Золотистая шевелюра разметается по обивке, и парень лишь отрешенно поднимает локон, раздумывая над тем, как давно он стригся и стоит ли стричься перед Новым Годом. Ждёт. Мишку ждёт. Потому что больше так нельзя, больше он не выдержит. Мишка появляется минут через пятнадцать. Первым делом целует, мельком облапывая: уж очень нравится почти полная нагота любовника — но Коля довольно быстро отстраняется. Садится, прикрывая полотенчиком хозяйство, и одаривает мужчину озабоченным взглядом. — Миш… Меня преследует Дед Мороз, — и смотрит так серьёзно, что Миша лишь удивлённо приподнимает брови. — Я… я не шучу. Настоящий, настоящий Дед Мороз. Это он забирался к нам в дом. — Коленька, — осторожно начинает мужчина, прикладывая ладонь к его лбу, — ты никаких странных таблеточек с чужих рук не принимал? — Миш! — тут же вскакивает, роняя полотенце, и предстаёт словно Аполлон во всей красе. — Это не бред! Он пишет мне всякие маньячные письма и… и шубу сегодня передо мной распахнул, а там его член, стоящий на меня член! — Подожди, — Миша усаживает его обратно, стягивает со спинки дивана плед, укрывает и смотрит теперь уже сосредоточенней, суровей. — Какие письма? — Всякие письма, я… я не знаю. Они стали приходить почти сразу после того, как мы написали те желания, и… он называет себя Дед Морозом, а меня Снегурочкой! Он… он не мог пролезть в дымоход, но это был он! Это всё он! — Тише-тише, малыш, посмотри на меня. Вот так, молодец, — обхватывает точеное лицо ладонями, вынуждая сосредоточиться, вынуждая слушать и не отводить взгляд. — Куда ты дел эти письма? — Выкинул, все выкинул, — шепчет парень, тихонько шмыгая носом. — Хорошо. Говоришь, ты видел его сегодня? Он ничего тебе не сделал? — Ничего, просто… — Лицо запомнил? — Да. — Во-от, замечательно. Значит, передадим это дело полиции, я распоряжусь, Коль, не волнуйся. Найдут после хорошего пинка под задницу буквально за неделю. — Какая?.. Какая полиция? Он настоящий, Миш, — с явным оттенком истерии произносит мальчишка. — Это всё из-за того, что я написал желание. Всё из-за этого… Я… Ты читал? — В тот же день, когда ты в душ умотал, — вздыхает мужчина, устало потирая переносицу. — Я понимаю, что странно, что он так представляется и так называет тебя, но вряд ли он мог прочитать их. — Он шлёт письма в таких же конвертах. В абсолютно идентичных, Миш, это… не просто так… — парнишка вдруг дергается, поднимая на него шальные глаза. — А что ты написал? Миша заметно хмурится, видно, начиная понимать всю суть проблемы: — Что хочу сходить с тобой на симпозиум по БДСМ. Ты же любишь иногда пожестче, я хотел научиться правильно связывать, да и, сам понимаешь, без должной подготовки таким лучше не заниматься. — Блядь, — истеричный смешок вырывается сам по себе, и Коленька закрывает лицо ладонями. — Бля-а-адь… — Всё будет хорошо, слышишь меня? — шепчет мужчина, утягивая его в объятия. — Мы его обязательно поймаем. — Не поймаем, Мишенька, не поймаем. Это не человек… — Ш-ш-ш, успокаивайся. Пойдём хоть гирляндочку повесим, ну, ты же любишь её? В лицо будет светить, пока мы спим, замечательно же? Да и не так страшно тебе будет, если ночное происшествие повторится. Пойдём, м? — как-то даже жалобно просит Мишенька, явно не представляя, как его успокоить в такой ситуации. — Пойдём, — последний раз всхлипывая, чуть улыбается мальчишка. **** Когда он просыпается посреди ночи, понимает всё сразу же. Только вот, просыпается не на моменте «до», а уже конкретно «в процессе». Сначала, когда выплывает из дремы, слышится опостылевший шорох углей в камине и почти сразу первый тяжёлый шаг. Следом ещё один и ещё. Дедушка, кажись, нарочно шагает медленно, нагнетает и так не шуточную обстановку. Коле хочется и плакать, и кричать, и нервно смеяться, и обоссаться от страха тоже очень хочется. Ну, приходит какое-то понимание обреченности, то есть как бы всё, конец. Раз, два, три шага, четыре… И, как только они затихают где-то уже конкретно поблизости, Коленька мигом вцепляется в запястье возлюбленного, поворачиваясь в сторону того. Запястье почему-то мягкое, меховое… Парень во все глаза смотрит сначала на белый мех, в который вцепился пальцами, а потом и поднимает взгляд повыше, обнаруживая скалящуюся рожу Дедули. Штанишки, кажется, всё-таки промокают, но момент как бы чуть-чуть не тот, чтобы переживать по этому поводу. Коленька визжит так, что, по идее, стекла уже должно бы выбить от зашкаливающих децибел. Вскакивает, уворачиваясь от хватки сказочного упыря, и со всех ног бежит к выключателю, попутно выкрикивая единственное, что хочется кричать: «Миша». Но Миши, как и в прошлый раз, увы, нет, да и ёбнутый на всю голову Дедулька света совсем не боится. Страшнее становится только Коленьке, потому что удаётся разглядеть полностью, во всей красе, а такое зрелище, скажем так, никому не посоветуешь. Дедуля выдвигается в его сторону с, как выяснилось, присущей неторопливостью. Ну, ещё бы, это ж Дед Мороз, хрен от него, на самом-то деле, скроешься, не человек же. Коля выбегает в коридор, попутно включая свет во всех комнатах, но Мишки нет. В смысле, вообще нет. Глаза разбегаются. Что делать дальше — непонятно. А Дедушка нагоняет… Коленька судорожно хватается за ручку двери ванной комнаты и тут же запрыгивает туда, закрывась на щеколду. Выдыхает, спускаясь вниз по стеночке. С уст срывается нервный смешок, и непонятно, плачет ли он или всё-таки это смех. В тёмной ванной что-то шуршит, и Коля зажимает себе рот ладонью, чтобы не завыть во всю мощь. Слепо нашаривает выключатель и всё равно вскрикивает, как только загорается свет. Вот, как говорится, и Мишка нашёлся… Мишенька лежит в ванной, в одних трусишках, явно выдернутый из постели и связанный небезызвестной гирляндочкой, загадочную пропажу которой Коленька по понятным причинам не заметил в такой суете. Лежит и смотрит на него расширенными от шока глазами. Говорить не может — рот заклеен скотчем, но одних глаз хватает, в общем-то, с лихвой. Парнишка первым делом отчего-то нежно гладит дрожащими пальцами темную макушку любовника, глотая слезы, и только после отдирает скотч, позволяя Мишеньке говорить. Но Мишенька ничего путного, хотя, может, только путное и говорит. Произносит тихое, но слишком отчетливое «ебануться» и кое-как переворачивается на живот, показывая, что главный узел на спине. Коленька всхлипывает и без слов начинает аккуратно развязывать запутанную конструкцию. Щёки уже все мокрые, слезы текут и текут, застилая взор, потому что в дверку игриво постукивают ровно три раза, как бы показывая, что их обнаружили. Хотя, что там обнаруживать на ста квадратах жилплощади? Мишку удаётся развязать только минут через 10, и странно, что Дед Мороз терпеливо ждёт, не вламывается. Видно, Дедок любит поиграть. Мужчина первым делом разминает затекшие конечности, а следом хватает его за плечи, хорошенько встряхивая, тем самым приводя в чувство. Оба бросают взгляд на травмат, так и оставшийся лежать возле унитаза с прошлого раза, и… Жаль, что просто травмат, жаль, что пули резиновые, жаль, что не огнестрел… Очень, очень жаль. Мишка мысленно клянётся себе приобрести дробовик для личного пользования, то есть для таких вот ситуаций. Поднимает его, проверяет на всякий случай обойму и снимает с предохранителя, крепко сжимая ствол в руке. Мишка, как и Коля, прочный скептик, поэтому в то, что это всё-таки тот самый «настоящий» Дедуля не верит совершенно, ну, а если это человек, то там всё просто. Просто берёшь и стреляешь, а потом сдаёшь ментам и списываешь увечья на самооборону. Даже в случае летального исхода волноваться не о чем, ибо связи действительно творят чудеса. Поворачивается к с волнением ждущему объяснений возлюбленному и тяжко вздыхает, мягко приглаживая блондинистые кудри. Его маленький светлый ангелочек с глазами-небесами, в которых слишком часто приходится тонуть, особенно в такие моменты, как сейчас, когда эти небеса выходят из краёв, разливая драгоценные, едва солоноватые слезы. Ангелочек заранее отрицательно машет головой, завороженный в свою очередь его глазами, потому что всё-всё читает именно по ним. — Жди. Жди здесь, я тебя умоляю, малыш, — с самой что ни на есть просительной интонацией произносит мужчина и, как только парень открывает рот, тут же продолжает: — Мне так будет легче. Я не буду беспокоиться о тебе, и всё пройдёт быстро и без лишней крови. Я вернусь быстро-быстро, ты даже соскучиться не успеешь. Пожалуйста, Коль, пожалуйста, сделай мне такой подарок на Новый Год, ладно? — Нет… — дрожащим голосом шепчет мальчишка, вновь слабо качая головой. — Нет, Миш, это бесполезно, ему ведь нужен я… — Вот поэтому я и прошу тебя не идти туда. — Ты не сможешь, он настоящий, он не человек, господи… Почему ты мне не веришь? Он… А если он убьёт тебя? Тогда что, Миш? Всё так и будет, он в любом случае доберётся до меня. Лучше он убьёт меня и… По щеке прилетает хлесткая пощечина, выбивая искры из глаз. Коля мгновенно затыкается, ошарашенно смотря на любовника. Прикладывает ладонь к горящей щеке и чувствует во рту солоновато-металлический привкус. Не то чтобы бил сильно, нет, совсем нет, просто… Это же его Мишенька… — Не смей, — с незнакомой серьезностью чеканит Миша и в то же время вид имеет виноватый, будто и сожалеет, и нет одновременно, — не смей, Коль, больше никогда не заикаться о своей смерти. Коля заходится истерикой по новой. Отталкивает любовника, щёлкает замком и вылетает из ванной, распахивая дверь настежь. Рядом с оной, прислонившись к стене в явном ожидании, стоит гадкий Дедок, и всё, на что хватает парня, так это сплюнуть в омерзении на пол. — Да пошёл ты нахуй, Дедуля! Иди оленей еби! — выкрикивает с той степенью отчаяния, когда уже просто плевать, и яростно взмахивает руками, пытаясь выразить что-то активной жестикуляцией. Дедушка корчит грустную мордашку, что заставляет взбеситься лишь больше, наигранно смахивает несуществующие слезы, прям так насмешливо, и до боли трагично растворяется в воздухе, не забыв и помахать откуда-то взявшимся белым платочком. Мишка, кинувшийся было к нему, молча переживает охуевание высшей степени, а Коля лишь оторопело моргает, понимая, что как бы не может всё так закончиться. Коля уже завёлся, Коле столько надо всего высказать этому хрену с волшебным посохом в штанах, что!.. — Куда, блядь, свалил, Дед?! Испугался, тварь?! А ну, сука, возвращайся! — орёт с явной обидой Коленька, ходя по дому в поисках сказочного маньяка. — Фу, блядь! — снова сплевывает. — Ебал я такие приколы! Пиздабол! Ебать сколько всего наобещал, а, как прижали, свинтил, маразматик старый! Недовольно цыкает, для верности пиная диван, и устало валится на него же, всё надеясь, что Дедок вернётся. Ну, не делаются так дела! За свои слова и уж тем более действия принято отвечать! А то совсем не по-пацански как-то выходит… — Ссыкло ёбаное, — вздыхает Мишка, двигая его в сторону, чтобы самому плюхнуться на родной диванчик. — Я как-то настроился уже, что ли, а этот… растворился. Ну, охуеть, он, конечно, придумал! — Думаешь, вернётся? — тихонько спрашивает Коленька, устало укладывая головушку на сильное плечо. — Хотелось бы, — тянет мужчина, уже бережно поглаживая эту же головушку. — Правда? — Ага. Он нам столько крови подпортил, — вновь вздыхает, неприятно хмуря брови. — Ты… Прости, Коль, ладно? За то, что так сильно ударил. Ты всё-таки прикусил щеку, да? Я не хотел. В смысле, делать больно не хотел, но за такие слова пощечину ты заслужил. — Да ладно, если б ты такое сказал, я бы тебе сразу в челюсть двинул. И, знаешь, потом бы совершенно не раскаивался. Заслужено же. — Спать пойдём? — мягко улыбается Миша, уже подхватывая его на руки. Коля согласно угукает, поудобнее располагаясь в уютных руках, и обнимает возлюбленного за шею. Мишка по пути выключает везде свет и в спальне аккуратно сгружает его на постель, прежде чем щёлкнуть выключателем. Замирает на пару секунд, хмуро глядя в окно, а после лишь качает головой: — Всё-таки ссыкло. Коленька заинтересованно вскакивает, прослеживая его взгляд. А на окнах игриво переливается надпись инеем «С Новым Годом, дети мои» с кривоватым сердечком рядом. Мальчишка давит смешок и плюхается обратно на подушки, а вскоре его привычно утягивают под бочок, сокрывая в надёжных объятиях от всех бед. **** На часах без десяти двенадцать. В доме тишь да гладь, темнота, разбавляемая лишь новенькой красивенькой гирляндочкой, и негромкая возня откуда-то из спальни. На кровати находится нечто, очень хорошо движущееся, сплетенное из двух тел, а на тумбочке рядом — початая бутылка виски, присланная им в подарок от матери младшего. Коленька тихонечко постанывает, ответно потираясь бёдрами о чужой стояк. Целует глубоко и влажно, до непристойного чмоканья, чтобы смешанная слюна текла по подбородку. Мишка, ведомый им, с превеликим удовольствием позволяет ему играть, запускает ладони в задние карманы его джинсов и с силой сжимает упругие ягодицы прямо так, через жёсткую ткань. Мишенька чуть отстраняется, оставляя припухшие покрасневшие губы любовника в покое, и тянется к тумбочке, делая весомый глоток, чтобы вскоре снова захватить чужой рот, передавая жидкость через поцелуй. Коленька и так уже конкретно хмельной, да и он малёха поддатый, поэтому, да, уже не терпится приступить к «главному блюду», но пока нельзя. Нет, не то чтобы прям совсем-совсем нельзя, но оба периодически хитрюще переглядываются, потому что план, у них великий план. А, когда с гостиной доносится тихий знакомый шорох, парочка, условно кивая друг другу, бесшумно выдвигаются в ту сторону. Застают они долгожданного гостя уже в процессе залезания обратно в дымоход, уже с оставленными под елочкой подарками. Коленька нарочито кашляет, скрещивая руки на груди, и скептически поглядывает на упитанную задницу, сокрытую красной шубкой с белым мехом. «Гость» заметно вздрагивает, кажется, ударяясь головой о внутренности камина, и не придумывает ничего лучше, чем в спешке продолжить свой путь. — А ну, стоять, пердун старый! — возмущается мальчишка, широко распахивая глаза, и, не медля ни секунды, залезает туда же. Мишка многозначительно присвистывает, наблюдая теперь его задницу, обтянутую узкими джинсиками, во всей красе. — Куда попёр?! Разговор есть, Дед! Слышишь?! Стой, бля! — Дедок в какой-то момент продвигаться перестаёт. Беспомощно барахтается, пытаясь пролезть дальше, но безнадёжно застревает. — Оп, Дедуля, теперь на разговорчики настроен? — Дед вместо ответа обречённо кряхтит. — Замечательно. Значит, заключим сделку: я помогу тебе выбраться, а ты, скотина, пообещай больше никогда не забираться в дом без спроса, не слать мне маньячные письма и вообще никоим образом не угрожать. — Обещаю, обещаю! — жалобно хрипит Дедушка Мороз. — И что будешь заходить иногда в гости. Через дверь. — Обещаю. — И что найдёшь себе уже Снегурочку, а то совсем кислый ходишь, бедолага. — П-постараюсь… — Постарайся, постарайся, если найдёшь, ждём вас в гости вдвоём. И, если уж на то пошло, то где, черт возьми, мой первый снег?! — Будет снег, будет, — уже не так печально отзывает Дедулька. — Во-от, другой разговор. Давай, старик, тужься, я подтолкну! Коленька с силой толкает массивный зад раз и два, и Дед наконец выбирается. Тяжко вздыхает, склоняется к дырке трубы и прощально машет ему тем же белым платочком, что и в прошлый раз. — Пока, Дедуль! — орёт Коленька, краем уха слыша весёлый звон колокольчиков с крыши, и со смехом выбирается в комнату. Мишка с улыбкой осматривает его и, не выдерживая, заливается хохотом. — Эй, ты чего? — Та ты ж весь в копоти, малыш, — стирает слезы с уголков глаз и всё равно обнимает его, грязного. — Я тут дедулькины подарки посмотрел и, знаешь, что он нам оставил? — Что? — любопытно спрашивает мальчишка, а голубые глаза словно загораются. — Кое-что для ролевушки с Дедом Морозом и Снегурочкой и два билета на БДСМ-симпозиум. — Правда?! — взвизгивает Коля, подпрыгивая на месте, и тут же крепко вцепляется в его шею, сразу и глубоко целуя. А потом вдруг отстраняется с сияющими детской радостью глазами. — Миша, снег пошёл!