Всё было в порядке

      Романову хотелось кричать, но воспитание не позволяло ему портить соседям теплый пятничный вечер.       Они с Москвой неделями ждали этих выходных, когда у столицы будет возможность приехать к нему, но только что пришедшее СМС-сообщение разрушило волшебное ожидание, которое он испытывал последние несколько часов, загодя сделав всю работу и готовясь к его приезду.       “Прости, срочные дела. Отдохни без меня, позови друзей, развейся. До встречи”       И все. Ни единого теплого слова или надежды на то, что они встретятся на следующих выходных.       С той ночи, когда Петербург был вынужден ночевать прямо в офисном здании, где его оставил Миша, прошло два месяца, а они так и не поговорили об этом. За все это время им так и не удалось ни минутки побыть наедине.       “Я понимаю. Удачи с работой. Люблю тебя.” — написал Александр, положил телефон на стол кнопками вниз и упал в свое любимое кресло, закрывая голову руками.       Было неприятно.       Он понимал, что Москва с головой зарывается в работу только для того, чтобы страна скорее встала на ноги, но все равно было неприятно.       Московскому он в данный момент не был нужен ни как город, который нужно спасать, ни просто как кто-то, кто может побыть рядом, ни как помощник в его делах — с того дня Москва действительно перестал отдавать ему часть своей работы, не дав Саше и шанса показать, что он может справиться со всем и сразу. Нельзя было осуждать Мишу за то, что в сложный для страны период он отсекал от себя бесполезных.       Обидным было только то, что на этот раз бесполезным стал Петербург, а не кто-то еще.       Его жизнь с момента потери статуса столицы держалась, по большому счету, на двух столпах. Первым как раз был его Миша, которого сейчас ужасно не хватало, а вторым…       Александр мягко похлопал по своему колену, и Нева, уже какое-то время тершийся об его ноги, запрыгнул к нему, устраиваясь прямо под рукой.       Вторым была его безграничная любовь к своему городу.       Он не мог, как Миша, например, сказать, что любит всю страну разом, без остатка — это не было бы полностью правдой. Он старался заботится обо всех, когда был столицей, и делал вежливые комплименты каждому городу, в который его заносила судьба, но его мысли всегда возвращались сюда, на берег Финского залива, к золоту шпилей и ровным линиям проспектов, которые лаконично переплетались с улицами и переулками в искусной задумке старых архитекторов.       Петр сотворил город-мечту, и Александр будет благодарить его за это каждый день, который отведут ему небеса.       Протянув руку, Петербург взял всегда лежащий рядом с этим креслом томик Пушкина и безошибочно открыл его на своем любимом стихотворении, читая первое попавшееся на глаза четверостишие:       ‎Красуйся, град Петров, и стой       Неколебимо, как Россия,       Да умирится же с тобой       И побеждённая стихия;       Было удивительно, насколько точно поэт смог передать то, что чувствовал город. Жителям его города довольно часто удавалось приятно его удивить.       Горожане… В каком бы состоянии Романов ни был, он всегда мог отличить петербуржца от любого другого жителя России. Было в них что-то неуловимо иное, как будто звук дождя, отскакивающего каплями от мостовых и падающего в воды рек, оставался в их душе и звучал там, успокаивая и помогая мыслям, таящимся где-то в глубине сознания, найти выход и обрести форму слов.       Но в последние годы понимать их становилось все сложнее, и Александр не был уверен, почему.       Встав с кресла, он захлопнул книгу, положил ее на место и медленно направился к своему рабочему столу, на котором одиноко лежала последняя криминальная сводка.       У той же Ленинградской области проблем с пониманием своих жителей никогда не возникало, и этот факт еще сильнее выбивал Романова из колеи. Свои основные обязанности по управлению городом он всегда исполнял быстро, правильно и профессионально ‎— Петербург был в буквальном смысле рожден стать столицей, поэтому его нынешние обязанности казались ему простыми, даже немного скучными, и постоянно таскал у Миши дополнительную работу, чтобы поддерживать себя в форме. Но теперь, когда его предложения помощи вежливо выкинули в помойное ведро, он не находил себе места, перепроверяя свои распоряжения по десятку раз и пытаясь задавить преступность, бушующую у него так же неконтролируемо, как и у других городов.       Он не понимал, почему петербуржцы делали все это, и поэтому никак не мог исправить положения. Нельзя было просто переговорить с каждым, убеждая оставить разбой.       Однажды высказав свои мысли полусонному Московскому (пока тот еще приезжал на выходные) Александр услышал совет “никогда не пытаться понять преступников”. Почему, он так и не узнал — Миша заснул на его коленях, не объяснив подробностей, а спрашивать наутро было уже как-то неуместно.       Но разве это глупо — даже не попытаться понять своих же граждан? Может быть, тогда у него появился бы ключ к разгадке того, как победить разъедающие его город изнутри пороки?       Мысль казалась логичной, и, не будучи опровергнутой никаким Михаилом Московским, потому что его здесь не наблюдалось, была принята к сведению.       Как бы ни было обидно, что планы на вечер отменились, нужно было поднимать голову и найти себе занятие. Но занятие нужно было находить вне дома — перечитывать документы в одиннадцатый раз и страдать по не приехавшему Москве, как было выяснено опытным путем, плохой вариант.       Можно было начать работать в направлении понимания горожан. Работа, даже, если можно так выразиться, полевая, всегда помогала отвлечься от тоски и почувствовать себя нужным.       Взяв свой ежедневник и подойдя к оставленному на столе телефону, он нашел когда-то на всякий случай записанный номер Колпино и набрал его, с надеждой вслушиваясь в длинные гудки.       Чтобы понять людей, нужно было обратиться к тем, кому это уже удалось, и провести вечер в их компании.

***

      — Не пожалеете! Я всех позвал, оторвемся сегодня! — воодушевленно говорил Дмитрий Меньшиков, и Петербург поморщился, услышав слэнговое выражение.       Колпино, едва услышав просьбу, выдвинулся к нему, и теперь, спустя всего час, они уже шли по Невскому куда-то в сторону канала Грибоедова, и только что остановились на полпути туда.       — Допустим, но куда именно мы идем, и почему стоим? Кто-то должен забрать нас… — начал было Александр, но затих, когда понял, что его уже не слушают: пальцы Дмитрия, уже ритмично кивающего головой и мыча какую-то неизвестную Петербургу мелодию, быстро стучали по небольшим кнопочкам его нового телефона, и он был полностью захвачен этим занятием.       Вздохнув, Петербург засунул свои руки в карманы и направил взгляд налево, где среди деревьев Екатерининского сада проглядывался памятник единственной Российской императрице, которой посчастливилось остаться в истории под именем "Великая".       Он любил проходить здесь после работы. Это было его обычным маршрутом: выйдя на станции "Гостиный двор" он доходил до этого сада и проходил сквозь него, иногда на пару минут задерживаясь, чтобы в сотый раз рассмотреть памятник Екатерине II. После он шел мимо него, к Александринскому театру, и обходил его, оказываясь на улице Зодчего Росси, которая вела его прямо к набережной Фонтанки, где он и жил.       Но сегодня его маленький ежедневный ритуал был грубо нарушен одним нахальным городком, не знавшим этого пути: сначала он тащил его по набережной до самого Аничкова моста, и только потом — на Невский, через одно из самых многолюдных мест северной столицы.       Надежды на то, что его ведут хоть сколько-нибудь в культурное место, оставалось немного — Колпино был одет во что-то яркое и спортивное, и как будто специально растрепал свои длинные и черные, как смоль, волосы, тогда как сам Александр был в простой фиолетовой рубашке, отказавшись от белой, чтобы не выглядеть слишком уж официально, и своем обычном сером пальто.       — Вот они! — воскликнул Дмитрий, заставляя северную столицу встрепенутся.       Рука Колпино призывно махала черной машине, несущейся по Невскому в направлении обратно, к Фонтанке, и та, издеваясь над своими шинами, резко затормозила рядом с ними. Дмитрий схватил Петербург за руку и бесцеремонно потащил на заднее сиденье, и только Романов хотел вывернуться и выйти в пока еще открытую дверцу машины, чтобы сказать, что с таким водителем он никуда не поедет, с переднего сидения высунулась та, кого он ну никак не ожидал здесь увидеть.       — Александр Петрович! Рада, что Вы решили присоединиться к нам сегодня! — приветливо сказала Гатчина, взмахивая волосами, и Петербург замер, пытаясь сопоставить давно знакомый голос с человеком, которого сейчас видел перед собой. — Дима сказал, Вы хотели получше узнать, чем заняты ваши горожане в такое время?       Софья Романова, которую он знал с 1796, когда император Павел присвоил ей статус города, была ему, как младшая сестра. Еще сегодня утром она заходила в его кабинет в деловом костюме, с тщательно расчесанными волосами и серьезным взглядом, но сейчас на него смотрела совершенно другая женщина. На ее голове был небрежно завязан высокий хвост, костюм был забыт и сменен на джинсовый, а глаза — ярко подведены.       — Я… — замялся Александр, не зная, что сказать, но Колпино, потянувшись через него и громко захлопнув дверь машины, решил ответить ей сам.       — Все путем, Соф, трогай!       — Хорошо! — весело сказала она и вдавила педаль газа в пол, резко трогаясь с места в сторону моста. — Едем в "Гору"!       Петербург понятия не имел, в какую такую " Гору" они направлялись, и оставил эту мысль, возвращаясь к предыдущей.       Они с ней прошли через очень многое бок о бок, и, как ему казалось, были похожи. Как и ему, Гатчине тоже приходилось менять имена: за последнее столетие ей пришлось называться Троцком, Красногвардейском и Линдеманнштадтом. Разница между ними по меркам городов не была такой уж большой, но Александр, выросший в разы быстрее, всегда старался помогать ей то делом, то советом; она же, не смотря на внешнюю хрупкость, что есть сил защищала его, когда дело доходило до сражений.       Но еще ни разу Романов не видел ее такой.       Пялиться на кого-то так долго было не очень прилично, поэтому Петербург отвел взгляд, упирая его в окно.       Он даже не заметил, когда они успели свернуть на Лиговский. Сад Сан-Галли, проносящийся мимо, заставил его мысли потечь в направлении 19 века. Когда все еще было в порядке, когда…       — Александр Петрович, а почему Вы пришли с этой просьбой именно ко мне? — внезапно положил руку ему на плечо Колпино, вырывая из сладкой грёзы.       — Мне показалось, что Вы, Дмитрий, хорошо разбираетесь в подобном, — вежливо улыбнулся Романов. — Однако мне было бы гораздо комфортнее, если бы Вы сообщили мне, куда именно…       — А почему сегодня? — легкомысленно прерывает его Колпино. — Обычно Вы, наоборот, в пятницу уходите пораньше, поэтому я подумал, что это снова по поводу водопроводов в посёлке Коромчино, но потом…       Дмитрий в своей обычной манере начал тараторить все, что было у него на уме, а Романов, вздохнув, повернулся к нему и изобразил интерес, хотя и слышал об этих водопроводах уже в сотый раз.       Колпино тоже выглядел иначе, чем обычно, но изменения в нем удивляли гораздо меньше, чем в Гатчине. Дмитрий Александрович Меньшиков вполне неплохо следил за своим городом, пусть иногда и допускал оплошности. Все хвалили его за прямоту и искренность, тогда как Петербург называл это про себя грубостью и нахальством. Годы Великой Отечественной войны сблизили их общим горем — Колпино под конец выглядел едва ли лучше Александра, почти всю блокаду находившись у самой линии фронта, и восстанавливались они вместе, — но дружеским их общение до сих пор назвать было сложно.       Машина остановилась, и Петербург, бегло глянув в окно, понял, что они оказались где-то на набережной Обводного канала.       — Приехали! — сказала Гатчина, заглушив автомобиль и начиная выходить со своего места.       — Петергоф уже там, он мне написал, — ответил Дмитрий, следуя ее примеру.       Александру ничего не оставалось, кроме как последовать за ними.       Софья, взяв из багажника свою сумку, быстро отошла от них и скрылась в одном из переулков, а Колпино с несвойственным ему спокойствием повел Петербург по набережной в неизвестном направлении.       — Мы идем в "Гору", хотя это Вы, наверное, уже слышали, да? — начал Дмитрий неуверенно, будто не зная, что именно говорить в сложившейся ситуации.       — Слышал, но все еще не понимаю, как именно это связано с моей просьбой, — ответил Александр, немного нервно глядя по сторонам.       После всех криминальных сводок было немного неуютно находиться на открытом пространстве улицы после захода солнца.       И то, что они шли в направлении шумной группы людей, стоящей около одного из зданий, спокойствию никак не способствовало.       — Вы спросили про то, как понять людей, и я сразу подумал — разве может не знать о людях всего такой великий и мудрый город, как Вы, Александр Петрович, — от неожиданного комплимента щеки отвыкшего от подобного Петербурга порозовели, но в полутьме вечера этого почти не было заметно. — А потом я подумал: чего может не видеть взгляд, всегда направленный вверх?       — Грязи? — моментально высказал догадку Александр. — Дна?       — Обычной земли, Александр Петрович, — рассмеялся Дмитрий, одергивая на себе олимпийку. — Вы определенно лучше всех разбираетесь в книгах и высшем обществе, но навряд ли в том, как проводят свободное время простые люди, правда?       — Очень точное замечание, — кивнул Петербург.       — Вот, поэтому… Я рад, что Вы позвонили именно сегодня, в пятницу. Для большинства людей это очень особенный день, — они подходили к зданию с людьми уже довольно близко, и стало слышно, что оттуда доносится громкая музыка. — Это день, когда заканчивается рабочая неделя, и все идут отдыхать и расслабляться. Многие ходят в места вроде таких, чтобы забыть о проблемах на работе.       Спустя минуту они уже стояли перед дверью, и музыка стала слышна гораздо отчетливее, сотрясая стены и мостовую под их ногами.       Колпино протянул руку, будто давая последнюю возможность развернуться и уйти, но Александр был твердо настроен узнать, что именно так привлекает людей в этом месте, поэтому принял это предложение и прошел за Дмитрием.       Было… Ужасно громко и многолюдно.       Колпино вел его куда-то, заставляя протискиваться между хаотично двигающимся в непонятном танце людьми. Мерцающий свет и невозможность определить, куда они идут, создавали полное ощущение того, что сейчас у Петербурга не было никакого контроля над ситуацией, и это немного пугало. Барная стойка, внезапно возникшая перед глазами, казалась оазисом, на за который можно ухватиться, и Александр оперся на нее, рассматривая помещение, где оказался.       Это было достаточно большое помещение со сценой и огромным танцполом. Яркие разноцветные лампы, установленные в разных концах потолка, светили как будто чуть ярче положенного — кажется, это было из-за непонятной дымки, которой было охвачено все над головами танцующих.       Мише бы здесь, скорее всего, не очень понравилось.       Но его здесь и не было.       — Давайте я отнесу Ваше пальто, а Вы пока возьмете что-нибудь выпить, — быстро сказал Колпино, забирая из рук Александра верхнюю одежду и исчезая в рядах людей, оставляя его наедине с пытливо смотрящим на него барменом.       Ассортимент был пестр и непонятен, поэтому, неопределённо махнув рукой на одно из названий, Петербургу оставалось только гадать, зачем тот смешивает сразу несколько жидкостей и замысловато взбивает их вместе, а затем принять из рук бармена высокий стакан с жидкостью ярко-оранжевого цвета и кусочком апельсина, прикрепленном к одной из стенок.       — Здесь так шумно… Как тут вообще можно расслабится? — сам не зная, кому, высказал свою мысль Александр, и провел по кромке стакана пальцем.       Это место действовало на него странно. Напряжение от нахождения в незнакомом месте с бьющей по ушам музыкой необычно переплеталось с чувством легкой эйфории от ощущения того, что здесь его не найдут ни работа, ни проблемы, ни печальные мысли.       — Вы что-то сказали? — подошел к нему бармен, расслабленно покачиваясь в ритм играющей в данный момент мелодии.       — Я сказал, как можно здесь почувствовать себя расслабленным? — повторил свою фразу Петербург.       — Сию секунду, — человек за стойкой вырывает из его руки неначатый напиток. — Я понял, о чем Вы, сейчас все будет сделано.       Наклонившись со стаканом куда-то вниз, он спустя десяток секунд возвращается, зачем-то проводит над жидкостью рукой и перемешивает, после чего передает обратно.       Наверное, это было какой-нибудь местной традицией. Что-то вроде церемонии посвящения? Усиление вкуса?       — Вот. Митя у нас частый гость, так что для его друга все сделано по высшему разряду. Почувствуете минут через 10.       — Спасибо?.. — растерянно протянул Романов, глядя в спину уже отходящего к другим бармена.       Взяв стакан в руку, он крутанул его, наблюдая, как кубики мутного льда двигаются в вихре жидкости цвета солнца.       Это завораживало.       — Александр Петрович… — Начал было вернувшийся Колпино, но был оборван на полуслове.       — Мы не на работе, Дима. Зови меня попроще, пожалуйста, — поморщившись от кислоты напитка, сказал Петербург. — Сам сказал, что люди здесь пытаются забыть обо всем.       — Сашей будет нормально? — подняв уголок губ сказал тот, и махнул рукой человек за стойкой.       Романова передернуло. Так называл его только Москва, и этому имени нечего было делать в настолько низменном месте. Он резко закачал головой из стороны в сторону, надеясь, что собеседник поймет его без слов, и тот, весело усмехаясь и чуть не смахнув стакан со стойки, стукнул кулаком:       — Тогда вариант один, — уверенно сказал он. — Будете Шурой! Вам…       — На “Ты”, пожалуйста, — перебил его снова Петербург.       — Хорошо. Я просто хотел сказать, что еще Вам… то есть, тебе, нужно прозвище. Чтобы говорить с людьми, не используя рабочее имя, — Дмитрий, кажется, понемногу расслаблялся. — Есть идеи?       От битов и выпитого вело, а поэтому Александр не сразу увидел подсевших к ним людей. Сразу понять, кто это, не удалось: в конце концов, полутьма клуба и рассчитана на то, чтобы каждый развлекался практически без риска быть узнанным.       — До сих пор понять не могу, как ты его сюда затащил, Мить, — толкнула Колпино в плечо девушка, и Саша по голосу узнал в ней вернувшуюся Гатчину.       — Но без вопросов принимаем, крыша от главного человека Северной столицы еще никому не мешала! — сказал второй, убирая с глаз челку и открывая свою личность — это был Петергоф.       Музыка почему-то уже не казалась такой уж плохой. Напротив, она с каждым звуком будто затекала в него и оставалась там, разгоняя кровоток быстрыми битами. Было ли это действием алкоголя, или чем-то еще, напряжение утекало, сменяясь плохо знакомым Александру ощущением легкости.       Работа? Все загодя сделано.       Миша? Он сам сказал пойти и отдохнуть без него, и это место прекрасно помогало не думать о том, что тот отдаляется.       Алкоголь? Да, он может потерять контроль, но здесь его друзья, и они примут меры, если что-то пойдет не так.       — Только лицо попроще, да хаер распушить, и вообще свой здесь будешь.— оскалился в несвойственной себе улыбке Петергоф и, грубо вплетя пальцы ему в волосы, растрепал их.       Александр мог только догадываться, как выглядит сейчас. Рубашка глубокого фиолетового цвета, расстегнутая из-за духоты помещения, неуложенные волосы, пьяный взгляд…       — Хорош так много думать, когда это приводило к хорошему? Думаешь и думаешь… Хоть Думским называй, — хохотнул Колпино и хлопнул его по спине. — Мы сюда знакомится с местными пришли, а не сидеть, так что давай за нами, как допьешь.       Можно было на вечер отпустить все. Всего на один вечер. А потом, поняв, что происходит в таких местах, вернуться к работе и использовать эту информацию.       Саша залпом допивает свой стакан и, чувствуя в груди бурление накопившихся за годы постоянной вежливости и спокойствия сил, соскакивает со стула, чтобы скрыться на танцполе и… Как там говорил Колпино…       Оторваться?..

***

      Закончилась очередная рабочая неделя. За окном стоял конец июня, и на бережно прибранную кухню квартирки на набережной Фонтанки лились теплые лучи вечернего солнца. Хозяин этого места, Александр Романов, только что пришедший с работы, задумчиво смотрел на экран своего телефона, изредка нажимая какие-то кнопки.       "Отпразднуем сдачу квартальных отчетов, Александр Петрович? Все будут рады, если Вы придете снова, так что жду звонка, если решите." — написал ему смс Колпино около получаса назад.       "Проблема с отключением воды у меня решена, отчет на Вашем столе. Придете сегодня?" — пришло сообщение от Гатчины только что.       И ни строчки от Миши. Нужно было писать самому, потому что вдруг он опять решил приехать, не предупреждая.       Конечно, шансы были крохотными.       Но вдруг?..       "Позволишь мне помочь с обобщением квартальных для Московской области? Я уже почти закончил с моими, так что, если ты приедешь и привезешь мне их, я все сделаю." — написал Романов и пытливо уставился на экран, ожидая ответа.       Проводить свободное время с другими городами, кроме Московского, оказалось не так уж плохо. Они показывали ему новую, доселе незнакомую сторону жизни города, помогали на время оставить обязанности где-то за спиной и выплеснуть негативные эмоции, но как бы интересно и весело с ними не было, Александр всегда втайне надеялся на то, что вот теперь, вот именно в эти выходные его телефон зазвонит, и Миша веселым голосом скажет, что купил билет на поезд.       Саша очень скучал по его теплу.       Телефон звякнул, и Петербург, встрепенувшись, начал читать пришедшее сообщение.       "Нет, твоя помощь мне не нужна. Хороших выходных."       "Твоя" помощь. Его помощь Москве теперь была не нужна.       Положив телефон в карман брюк, Александр подорвался с места и вышел с кухни в коридор, пытаясь оставить за спиной все неприятные мысли.       Где-то здесь был…       Вот. Пакет, подаренный Дмитрием на прошлых выходных после просмотра футбольного матча, на который была прицеплена насмешливо-официальная записка: "Для более эффективного взаимодействия с определенными слоями населения".       Раз Александр Романов уже закончил с работой на эту неделю, и не был никому нужен до понедельника, смысла оставаться им не было.       Быстро переодевшись в одежду, найденную в пакете, и подойдя к зеркалу, цокнул языком, увидев, что фиолетовая олимпийка с эмблемой "Зенита" вполне ему подходит.       "Да, я хочу прийти, заедь за мной" — отправил он смс-ку Колпино, и криво улыбнулся.       Сегодня были люди, которые хотели видеть Шуру Думского, и не было ни одной причины отвергать эту просьбу.