Тейватская похлёбка

      У него тонкие, ловкие пальцы с аккуратными ногтями и без торчащих заусенец, с немного огрубевшими кончиками; намозоленные, но такие, что не скребут; не как шлифовальная шкурка или пемза, или брусок. Нет, это такие пальцы, которые чуть грубее пястных подушечек, плотной парчи или немного потоптанного ковра. Такие, о которых мечтают многие женщины. И каждая лира.              Этой повезло. Она лежала в его руках, её струны сияли, как помазанные маслом, когда тонкие пальцы перебирали их, и внимательный глаз мог выхватить тот момент, когда по ним проходился яркий блик от притороченной к настенному подсвечнику свечи. Их в «Доле ангелов» было много в этот вечер, прислуга зажгла все запасы, и теперь лица всякого присутствующего можно было разглядеть до ресничек и морщинок.              Но морщинок было мало — все слушали песни барда с наслаждением, их лица расслаблялись, веки сами собою смеживались, а вино — то самое, знаменитое «рассветное», из одуванчиков — лениво колыхалось в бокале, точно волны спокойного моря. Подавальщики редко выходили в зал и наливали, напитки в этот вечер не лились рекой, а тянулись, как смола — под такие песни иначе нельзя.              По крайней мере, так казалось. А потом раздалось:              — Да ну, разве ж так бывает?              Волшебство момента развеялось, бард умолк, тронув в последний раз струны, и вместе со всеми опустил глаза на сидящего подле одного из столов юнца. Ему не хватило стула в забитой таверне, потому он примостился рядом с товарищами, подложив под себя плащ, как подушку.              — Все эти песни, — мучительно краснея, мальчишка оттянул воротник рубашки, стараясь смотреть куда-угодно, но не на разглядывающую его толпу. Это было сложно, ибо людей за вечер выросло столько, сколько не вырастало травы в сезон дождей, и взгляд то и дело ударялся о чьи-то глаза, нос или губы, а разглядывать то, что ниже, — дурной тон. — Ну, песни эти, — нарушитель атмосферы прочистил горло, — они же о легендах, выдуманных героях или, ну, сильно приукрашенных… не бывает же так, они никогда не живут в наше время, а разве ж есть смысл в этом?.. Почему нельзя петь о чем-то, что близко нам всем?.. Я никогда не встречал никого из этих героев Тейвата. Зато я видел… ну, видел работяг и прочих, и вообще…              К концу мальчик начал откровенно стушёвываться, последние слова он почти проблеял, и то благодаря тому, что нашёл то единственное место, где не было зевак — потолок. Вверху висела худощавая кованная люстра с тонкими, порядком погоревшими свечками, и мальчишка все глаза проморгал, стараясь не щуриться из-за слепящего света.              То ли его несвязную речь никто не разобрал, то ли все глубоко задумались, разгадывая её смысл, но повисла та самая тишина, которую мог прервать только хороший словесник: шуткой или сменой темы. Бард не сделал ни того, ни другого.              — Баллады чаще пишутся о тех, кого нужно помнить. Забудут люди, забудет история, но старые герои будут жить в песнях. — Он задумчиво погладил деревянный бочок лиры, будто ту возмутил вопрос мальчишки и теперь она нуждалась в успокоении. — Трудящиеся в поте лица люди, благодаря которым мы едим пышный хлеб и пьём это доброе вино, будут жить всегда, покуда есть жизнь, общество и какой-то порядок в нём. Но герои приходят и уходят, от них остаются лишь тени, и на них не наступишь случайно, идя по улице.              — Но герои тоже ели хлеб и пили вино. — Мальчик наконец посмотрел на барда, чувствуя прилив уверенности. — И герои прошлого, и будущие герои, они все, ну, будут как мы во многих вещах. Почему нет песен о моём отце, об отце моего отца, о его деде?.. И я уверен, что моя мать сшила хотя бы один добротный плащ, который перепадёт одному из будущих героев.              Бард склонил голову к плечу и заинтересованно прищурился.              — Ты предпочтёшь слушать песни о швеях и иглах?              Несколько завсегдатаев сдержанно рассмеялись, и мальчик уставился на свои ботинки. Он тихо признался шнуркам:              — Швеи и иглы хотя бы существуют…              Точно художник с полной краски кистью, бард мазнул взглядом по толпе и встретился с игристыми, как шампанское, светлыми зенками, в них отражался свет десятков свечей и делал их ещё желтее, ещё солнечнее, как две монеты по море. Они смотрели с прищуром и весом, приобретаемым в долгих путешествиях. Такие в Тейвате были только у одного человека, известного почти так же широко, как герои раскритикованных мальчиком баллад. Несмотря на то, что слухи расходились по землям быстро, как свежеиспеченная партия пирожков утром рыночного дня, мало кто знал об этой фигуре так уж много. Некоторые даже понять не могли, их спас путешественник или путешественница: мелькала охапка пшеничных волос, свистел у носа шарф, длинный, что хлыст — и всё. Уже потом спасённые узнавали больше о геройской личности и протягивали: «А-а, так вот оно что», — но даже они сейчас не признали бы будущую легенду и балладу в закутавшейся в плащ, будто во вторую кожу, фигуре.              Только бард признал — сам же и пригласил своего дорогого друга на вечер — и кивнул сердечно. И обронил как бы ненароком, будто платок или взгляд:              — Возможно, кому-то из присутствующих есть что сказать? Кто-то ещё хочет песню о швее?              В этот раз народ засмеялся громче, где-то стукнулись боками полные бузы пинты. Юнец, едва не плача, быстро заморгал, а из-под глубокого капюшона донёсся неясный голос, далёкий, будто говорили из пещеры:              — Ты сам знаешь, что любая твоя песня будет хороша, Венти. Лично я с удовольствием послушаю и о чём-то простом и житейском.              Слова отливали явным акцентом, но непонятно каким — в Тейвате такого говора не было: звуки тянулись, точно патока, а потом резко обрубались, как остриём меча или ножницами, из-за чего первое предложение могло быть произнесено почти слитно, как одно длинное слово, а следующее было коротким и рублёным, поделённым на десяток неравных частей.              Второй голос был не в пример высоким и тонким:              — Бард-бродяжка наверняка сумеет спеть хоть о приключениях слайма! А в конце из него бы сделали вкусное, нежное желе, которое закончило бы свой путь в чьём-нибудь рту… Паймон бы послушала о таком…              После новой волны смешков море из людей успокоилось, Венти вернулся к лире, допел недопетую балладу и закончил своё выступление. Выглядел он при этом так, словно думал о чём-угодно, но не о перфомансе.              Опередив друзей, к нему пробрался Чарльз. Барменские дела остались ждать в сторонке вместе с завсегдатаями, вознамерившимися наконец-то всерьёз распробовать все напитки «Доли ангелов». В очередной раз.              — Ты вот что, бард, попроще будь… Как бы сказать. — Чарльз принялся тихонько отстукивать по столешнице, подбирая слова. — Мальчишку я знаю лично, дружил раньше с его родителями, хороший он. Микель зовут. Зря ты так потешался над ним.              До того задумчивый, Венти удивлённо вскинул голову.              — Боюсь, меня неправильно поняли. И ты тоже, да? — За стойкой прятался, прикрывшись меню, тот самый юнец с неповоротливым языком. Венти улыбнулся ему. — Твои вопросы, Микель, были очень важными, ты поднял серьёзную тему. Я завёл с тобой диалог не с целью посмеяться, мне всего лишь хотелось капнуть глубже.              — Вот видишь, — хмыкнул Чарльз, похлопывая неудавшегося шпиона по плечу, — на пьяниц наших можешь не обращать внимания. Нимрод, когда под градусом, смеётся и над «червячком-мизинцем», а про остальных я и говорить не хочу, не для твоих ушей.              Микель скрыл хихиканье под ладошкой.              — А всё-таки, — уже другим тоном спросил упрямец, — почему нет песен про таких, как моя мама, как её друзья? А как же песни про дядю Чарльза?!              — Ну будет тебе, — мигом смутился тот, — не стоит.              — Но ты выполняешь такую важную работу! Мама говорит, ты отвечаешь за похмелье половины города в утро рабочего дня!              — Паймон не думает, что Микель знает о том, что значит слово «похмелье».              — Совершенно точно не знает, — кивнул Венти. Чарльз взялся за плечи мальчишки и развернул его в сторону выхода.              — Ну всё, — пробурчал он, — поздно уже, тебе пора уходить, иначе увидишь ещё что-нибудь лишнее, и тогда твоя мать будет не так осторожна в высказываниях.              — Чудесный парень растёт, — констатировал Венти, когда Чарльз с Микелем скрылись за дверью таверны. — У него чистая душа ребёнка и любопытное сердце будущего храбреца, которое ставит в один геройский ряд и великих почётных рыцарей, и простых швей.              — А они там не стоят?              — Крамольный вопрос от почётного рыцаря Ордо Фавониус! — Венти прошёлся по струнам лиры, которая после выступления будто заснула — и оттого, возможно, изданный ей звук вышел тихим и ленивым, — и признался уже с иным видом: — На самом деле, каждый человек является настоящим героем, который ежедневно сталкивается со многими трудностями… Проблема в том, что люди, приходящие сюда пить, хотят послушать о том, как могущественные герои с Глазом Бога сражают орды чудовищ и покоряют новые горизонты. Они не хотят слушать о таких же простых завсегдатаев таверн, которые делают мир лучше, ведь тогда окажется, что и они сами на что-то способны, верно?              Вернувшийся Чарльз, поправив рукава, тут же направился к стойке; у той уже собралось немало людей, которым не хватило внимания официантов. Первым среди них стоял Нимрод, которого уже тянуло к полу, как магнитом, и единственным препятствием между ним и половицами было плечо Куинна.              — Чарльз! Ну наконец-то! Ик! Ещ-щ-щё! Повтори два п-последних, только ты понимаешь, о чём я! Ик!              Паймон поджала губы и сложила руки на груди.              — А Паймон считает, что тому же Нимроду было бы неплохо послушать какую-нибудь такую песню, после которой к нему наконец-то пришло бы понимание того, что пора перестать пить! Ты бы спас этим не только его, но и Юри.              — Мы и правда устали отвлекать его жену…              — Ах вы соучастники! — пожурил Венти. — За награду, наверное? А я думал, вы только меня покрываете перед Дилюком.              — А мы думали, ты только нас на драконе катаешь! — не осталась в долгу Паймон. Ей бы в ответ наверняка прилетела новая шпилька, но тут рядом вырос запыхавшийся Чарльз.              — А знаешь, бард, — впопыхах сказал он, держа сразу три подноса с пустыми пинтами, — ты песню напиши для Микеля, он мальчик хороший. Не нужно про барменов — про других простых людей напиши.              — Хм-м…              Чарльз определил подносы куда-то за стойку и, поправив уже жилет, вернул себе серьёзное выражение лица. Только стекающая в бороду капля пота напоминала о его усталости.              — Я даже поставлю тебе условие, бард.              Венти скучающе подбоченился…              — Если напишешь песню для Микеля, то получишь бочку одуванчикового вина из запасов мастера Дилюка. Если же нет… тогда тебе в «Доле ангелов» больше не наливают.              …и враз стал бледным, как пахта.              Чарльз важно кивнул ему и принялся увлечённо протирать вымытые стаканы.              Уже в Шепчущем лесу, где после выполнения поручения их отряд заночевал — вернее, просидел полночи не смыкая глаз, — Паймон сказала, лишь бы разбить неуютную тишину:              — Признаться, такая подстава от Чарльза неожиданна. Но бард-бродяжка заслужил, не всё же время петь популярные песни и пить до потери сознания! Как раз поработаешь на своё любимое вино. Заслуженная еда всегда вкуснее.              — Ты что, проверяла? — хмыкнули рядом.              Паймон и глазом не моргнула:              — Говорят не с тобой, вообще-то. Кхм-кхм!              Венти устало зевнул. Он лежал, прикрыв глаза, но сон к нему не шёл, и он то и дело хмурился, размышляя о чём-то.              — Кхм-кхм! — снова прочистила горло Паймон.              — Ехидность тебе не идёт, — наконец просушил Венти, приоткрыв один глаз. — Как и Чарльзу не идёт шантаж. Какой ужас! — Не вставая, он умудрился всплеснуть руками. — Как теперь верить хоть кому-то в этом мире? Везде одни предатели, которые готовы причинить тебе сильнейшую боль, лишь бы добиться своего! И это с учётом того, сколько я сделал для «Доли ангелов»! Я бы пошёл и пожаловался Дилюку, если бы не знал, что он сделает всё только хуже. Одна отрада в этом несправедливом мире — мой друг рядом…              — Кажется, вероятность лишиться неисчерпаемого источника алкоголя сильно ударила по тебе.              — …да и тот смеётся надо мной, — вздохнул Венти.              — Мы не смеёмся над тобой, — заверила Паймон, впрочем, из голоса удовлетворённость ситуацией не пропала. — Просто приятно смотреть, как кого-то вечно ленивого заставляют работать.              — А Паймон поработать не хочет?              — Ты на чьей вообще стороне?!              — Я поддерживаю нейтралитет.              — Лучше бы вместо поддержания нейтралитета кое-кто помог бы своему другу, — уныло сказал Венти. — Я уверен, Чарльз сжалился бы над почётным рыцарем Ордо Фавониус.              — Проверять поздно, — резонно заметили по ту сторону затухающего костра.              С другой стороны развалилось Сидровое озеро, и от него всё сильнее тянуло холодком, особенно заметно это становилось под утро, когда роса собиралась на всём, на чём только можно собраться. Венти в третий раз за час привстал, отряхнулся, подбросил веточек в огонь и снова упал на расстеленное покрывало.              — Песня о простых людях, — сказал сам себе. — Для мальчика, который считает героями своих родителей.              Венти знал, что этот вопрос прозвучит:              — Неужели за все прошедшие столетия ты не сочинил ни одной песни о простом человеке?              Поэтому без обиняков ответил сразу за последней буквой, опередив даже вопросительный знак:              — Конечно сочинил! И не одну. Как ты помнишь, друг мой, Мондштадт долгое время страдал от тирании аристократии. Какой бард упустит возможность сочинить в честь этого несколько песен, посвящённых крестьянам и слугам? О, уверяю тебя, я исполнил не одну балладу о храброй прачке, хитром мельнике и смекалистом рыбаке. Только вот… — Венти повернулся к светлеющему небу, в котором явно видел не облака, и задумчиво пожевал левую губу. К моменту, когда та почти разжевалась, он успел вернуться из — судя по глазам — дальнего странствия. — Понимаешь, ни одна из тех песен не подходит нашему времени. Хотел бы я и дальше исполнять их, но увы.              — Это как предлагать съесть камень? — смекнула Паймон. — Они не смогут переварить его?              — В яблочко! — Венти приподнялся на локтях и посмотрел на двоицу по ту сторону опять затухающего костра — к концу ночи он совсем оголодал. — Я говорил, что пою, чтобы напоминать людям о прошлом, но есть те его моменты, которые омрачат даже самую весёлую пирушку. Бардов, поющих такое, на них больше не зовут.              Паймон расстроенно почесала макушку:              — Получается, Микель ошибочно полагает, что песней про простых людей нет?.. А бард-бродяжка не может спеть о них, потому что все они ещё и рассказывают о плохих временах? Ой-ёй…              — Не совсем, — отозвался мягкий голос, растянувший половину слогов на две отдельных фразы. — Венти, все те прачки, мельники и рыбаки ведь жили в Эпоху Аристократии? То есть они всё-таки боролись за что-то, как и остальные герои баллад. Микель говорил про совсем простых людей, которые сражаются за другие вещи.              Венти усмехнулся:              — Мальчик хотел песню про жизнь любого труженика, полную незаметных на первый взгляд подвигов? — Он вдруг умолк, и тишина вокруг стояла до тех пор, пока птицы не стали просыпаться, слетаясь на первые солнечные лучи, как на рассыпанные семечки. — Простая песня о простом и обыденном, — безучастно подытожил Венти. И вдруг повеселел: — О трудностях, с которыми сталкивается каждый, о том, как каждый может их преодолеть и сделать свою жизнь лучше. Песня не о весёлых глупостях, а о глубинных проблемах, касающихся всех. Ты не единственный герой в этом мире, друг мой! Вместе с тобой геройствуют и все простые люди, просыпающиеся спозаранку и делающие жизнь такой, какой мы её видим!              — Даже не знаю, как мне смириться с этой мыслью…              Погрузившаяся в глубокие раздумья, Паймон натирала подбородок, точно стекло:              — О-о… — глубокомысленно шептала она себе под нос. А потом очнулась, прозрев: — Бард-бродяжка напишет песню о сегодняшних жителях Мондштадта! Тогда в честь этого можно даже устроить…              — Подожди, — вскинув руку, прервал Венти, — мне нужна тишина. Меня посетила муза.              Паймон хотела ещё что-то сказать, но только она открыла рот для ответа, как её сграбастали под длинный шарф. Малявка всё же не выдержала и через несколько проплывших по небу облаков спросила:              — Ну и что не так? Где песня? Барда бросила муза?              В очередной раз бессмысленно тронув струны лиры, Венти откровенно сказал:              — Мне не хватает совсем немного вдохновения. Я готов писать песню, но о чём именно? Это сложный процесс, и к нему необходимо подходить ответственно. Как вы уже могли заметить, я бард, а не кузнец, швея или мельник.              — Архонту, прожившему тысячи лет, не хватает опыта?              — Хе-хе.              — И что бы это значило?              — Неважно, что это значит, Паймон устала ждать! Давайте вернёмся в Мондштадт и опросим всех жителей? Пусть покажут нам, как живут, а Венти сообразит что-нибудь, ладушки?              — …как я живу? — удивилась Катерина. Она склонила голову к плечу, разглядывая подписанную бумагу, свидетельствовавшую о том, что поручение приключенца выполнено и награда получена. Паймон и Венти терпеливо ждали ответа, но Катерина обратилась к почётному рыцарю: — Если вам необходимо собрать информацию о жизни простых людей, то лучше спросить у кого-нибудь другого. Хотя я всё же могу вам помочь.              — Неужели?              — Да. У гильдии скопилось много невыполненных поручений. Это простые дела, за которые никто не хочет браться: нужно помочь Вагнеру поддерживать огонь в горне, пока Шульц приболел; принести в церковь травы, которые из-за прошедшего концерта не успела собрать Барбара; а на одной из мельниц что-то произошло с шейным подшипником, и его нужно починить прежде, чем случится плохое.              Катерина зачитала это обыденно, безэмоционально, как список продуктов, которые нужно купить. В данном случае это был список дел, которые ложатся на плечи почётного рыцаря Ордо Фавониус, ибо Паймон и Венти, преисполненные желанием написать песню для Микеля и получить бочку вина, смотрели выразительно. Так выразительно, что оставалось только протянуть руку и принять поручения и доброжелательную улыбку Катерины, которая лишь немного отдавала жалостью.              — И что бы гильдия без вас делала?              — Ха! Лучше не проверять, — напыжилась Паймон.              В кузнице Венти был очень говорливым. Пока Вагнер, сжав губы в нитку, стучал молотом о наковальню, а двое новоиспечённых помощников — по сути полтора — не отлипали от мехи, нагнетая воздух в горн, он прохаживался от балки к балке и что-то бормотал под нос. Пару раз Венти вылез из-за плеча Вагнера, задавая интересующие его вопросы про жизнь кузнеца, но тот был столь угрюм и не расположен к диалогу, что все потуги быстро прекратились.              Уже к концу дня, когда горе-помощники облились седьмым потом и отжимали одежду и волосы, как мокрые полотенца, Вагнер отрезал от себя пару слов:              — Вот так и живу, как видите. Работаю с утра до вечера, дышу горячим воздухом и молчу. Я вам так скажу: любая работа будет выполнена хорошо, если делать её молча и без лишних выкрутасов. Ты хочешь написать песню о таких, как я, бард? Тогда попробуй закрыть рот и поработать. Как я. Без обид              — Никаких обид, — серьёзно кивнул Венти. — Спасибо за хороший совет, кузнец. — И добавил уже тише, для друга: — Хе-хе, кажется, придётся показать вам, насколько я ловок и старателен в любой работе.              — О, ждём с нетерпением, — скупо бросила Паймон, не прекращая махать веткой, точно веером.              Ждать пришлось недолго, в Вольфендом за травами они отправились сразу же после того, как искупались. Необычайно бодрый, Венти хлопнул в ладоши, и ветер скосил траву не хуже любой косы. Цветы и волчьи крюки закрутились вокруг них, точно карусель.              — Вы что делаете?! — крикнули из-за спины.              — Сестра Джиллиана? — быстро опознала хозяйку голоса Паймон. — Что ты делаешь здесь в такое время?              Сестра Джиллиана, отряхнув подол белого церковного платья, воинственно направилась к ним. С каждым покачиванием бёдер качалась и корзинка с длинными ручками, закинутая на плечо.              — Я как обычно протирала одну из статуй Анемо Архонта недалеко от Спингвейла, но погода была такой хорошей, что я решила прогуляться, и ноги сами довели меня до Вольфендома. Я увидела несколько волчьих крюков, вспомнила, что они обладают целительными свойствами, и решила собрать немного для церкви.              Паймон озадаченно посмотрела на спутников.              — А ты… не боишься монстров? У тебя нет Глаза Бога, это опасно.              — У меня есть два кулака. — В доказательство своих слов Джиллиана продемонстрировала их по очереди. Впечатлён никто не был. — Ладно, — вздохнула она, — пришло время признаться: по юности за мной толпами бегали кавалеры, так что мне приходилось отгонять их. Это вряд ли сложнее, чем отогнать от себя парочку монстров, верно?              — Ну-у… — неловко пронукала Паймон. Джиллиана раздражённо добавила:              — Травы можно использовать не только для того, чтобы лечить, но и чтобы калечить. Малая доза яда — лекарство, а большая… Понимаете?              — Э-э, Паймон не уверена, что…              — Неважно, — резанула Джиллиана, — вы тут что творите? Чтобы сохранить лечебные и… прочие свойства большинства трав, их нужно собирать аккуратно. А вы что делаете?!              Венти мельком глянул себе под ноги.              — Я точно уверен, что ветер никак не повредил…              — Во имя Барбатоса, бард, чтобы я больше такого не видела.              — Хо-хо! — Сделав быстрый шаг назад ровно в тот момент, когда Джиллиана сделала такой же вперёд, Венти вскинул руки в примирительном жесте: — Как скажет сестра церкви! Очень не хочется испытать на себе… прочие свойства целительных трав.              — Мудрое решение.              — У Паймон мурашки по коже! И всё же… Тут и правда опасно. Джиллиана, поспеши домой к мужу и дочери.              — Мне нужно собрать ещё трав, — заупрямилась та.              — Никаких проблем, возьми наши. — Венти пересыпал в её корзину свои травы. — Это в качестве извинений за то, что… э-э… помешали тебе. Заодно убедишься, что ветер ничего не портит.              Джиллиана скептически оглядела его дар, но возражать не стала.              — Ну и женщина, — пробормотала Паймон. — Странно, что похитители сокровищ имели на неё влияние. Это она может кого-угодно…              — Похитители сокровищ? — поинтересовался Венти, склонившись над землёй и выискивая несобранные травы.              — Паймон.              — Да так, — смутилась та, — ничего такого…              Венти хитро прищурился, но промолчал, хотя нечто в его лице говорило: он прекрасно знает, о чём идёт речь. Паймон подозрительно смотрела на него некоторое время, а потом не выдержала:              — Ты мог бы сэкономить нам время и опять собрать всё с помощью ветра.              — Увы, — пожал плечами Венти, — Джиллиана даже помогла нам, ибо Вагнер всё же был прав: если я хочу написать хорошую песню, мне нужно прочувствовать её на себе. Так что буду собирать травы, как сёстры церкви. Веселей! Вместе мы управимся быстро.              — Я могу сэкономить нам время и заверить, что по итогу ты прочувствуешь только боль в спине.              — Я тебе, конечно, искренне верю, мой дорогой друг, но отлынивать от работы нехорошо.              — И это сказал ленивый бард-бродяжка! — возмутилась Паймон.              — Хе-хе.              Собирали нужные травы долго, все лучшие достались Джиллиане, и, заскучав, Венти стал тихонько напевать незамысловатую песенку, стройную и тоскливую. И тогда…              — Барбара?! Барба-ра-а?!              Паймон вздрогнула и возвела очи к небу с самым страдальческим видом.              — Барбара, где ты? Я услышал, как ты поёшь!              — Альберт.              — О? Почётный рыцарь? Паймон, бард? Вы не видели Барбару? Я пришёл сюда в надежде вновь случайно пересечься в лесу…              — Как можно случайно пересечься в опасном, кишащем монстрами лесу? — прошептала Паймон.              — …и уже почти отчаялся, когда встретившаяся по пути Джиллиана сказала, что Барбара сегодня не покидала церкви, но тут я услышал её прекрасное пение! Моё сердце замерло и пустилось в дикий пляс, даже ладошки вспотели, вот, гляньте…              — Паймон верит, не нужно доказывать! Только вот…. — Паймон неуверенно развела руками. — Видишь ли, ты слышал не…              — Ха-ха, Барбара только что ушла! — рассмеялся Венти.              — Что?..              — Как так? — Альберт ссутулился и расстроенно почесал шею. — Можете хотя бы сказать, в какую сторону она направилась?              — Барбара готовится к концерту, — поддержал тему спокойный голос.              — И ты туда же? — не поняла Паймон.              Венти лишь подмигнул ей.              — К какому концерту? Только недавно же прошёл благотворительный, — совсем потерялся Альберт. Взяв его, ничего не понимающего, под руку, Венти неторопливо направился по тропинке прочь из леса.              — Видишь ли, господин Альберт, — так же неспеша говорил он, — через день… нет, через два дня утром Барбара планирует новое выступление, и все её мысли и дела сейчас заняты только им. Она уже отправилась репетировать новую песню.              — Но я всегда узнавал о всех её концертах самым первым!              — Она доверила это нам по дружбе, когда попросила помочь ей собирать травы, понимаешь? — Дождавшись неуклюжего кивка, Венти вальяжно сказал: — Конечно, эту новость необязательно держать в секрете. Так уж вышло, что нам просто повезло узнать первыми, и вот теперь по случайности узнал и ты.              — Я-я немедленно сообщу всему фан-клубу, чтобы собирали людей! — вдохновился Альберт, сжав кулаки. — Я сделаю так, что весь Мондштадт придёт послушать её! Старания прекрасной Барбары окупятся, и все воздадут ей должное! Сам Барбатос прилетит верхом на четырёх ветрах и благословит этот концерт!              — О, так и будет, вне всяких сомнений, — пообещал Венти, не переставая кивать. — Хорошо, что у Барбары есть такой чудесный помощник.              — Вы считаете меня её помощником? — Альберт потрогал себя за горящие щёки, будто не веря, что всё ещё сидит в своём простом человеческом теле, способном краснеть и трепетать. — О, это такая честь, честное слово… Я не подведу…              Когда они вышли к дороге и вдали показались макушки домов Спрингвейла, дышащие дымом десятков топящихся печей, Венти отпустил Альберта и напомнил:              — Пусть весь Мондштадт соберётся, всем расскажи.              — С этим я всегда справлялся на «ура», — мгновенно отозвался тот с неподдельной горячностью, — всё будет в лучшем виде!              Паймон проводила худосочного Альберта внимательным взглядом.              — Но Барбара же не будет выступать.              — Конечно нет, — махнул рукой Венти. — Но мне же нужна хорошая публика, ведь так?              — Шарлатан, — ужаснулась Паймон, — они же придут слушать её пение, а не твоё.              — И забудут об этом в мгновение ока, только зазвучит моя лира. Не стоит переживать, просто доверьте это мне. Если я взялся за дело, то сделаю всё красиво. Мондштадт будет долго вспоминать это выступление.              — Лишь бы хорошими словами, — хмыкнули сбоку.              — Что-то Паймон начинает переживать…              А переживать стоило по поводу одной из мельниц. Когда они подошли к надёжно сколоченной двери, та открылась до первого стука; так открылась, что кое-кто едва не получил по носу.              — О Архонты, почётный рыцарь! Мои глубочайшие извинения! Вы прибыли по поручению? Ну конечно да. Скорее-скорее!              Не дав никому опомниться, импозантного телосложения мужчина без труда затащил всю троицу — двоих с хвостиком — пришедших — и прилетевших — внутрь. По ту сторону двери было душно, почти как в кузнице, и шумно, но шум этот уже отличался от ударов молота о наковальню; как минимум, он бил по вискам.              — У нас тут самая настоящая катастрофа! Сейчас этот умный господин из Фонтейна вам всё объяснит, только у него от такого язык не сломается.              — Это они? — Тот самый господин из Фонтейна — судя по виду и чисто фонтейнскому говору — критически оглядел спасителей и с сомнением произнёс: — У вас Мондштадте… хм. У вас тут за все жизненно важные дела берутся дети?              — Разве в Фонтейне не говорят, что размер и возраст не главное? — недоумённо спросил мельник.              — Глупости! Так говорят в отставшем Натлане.              — Э-э, мы думали, у вас тут дела неотложной важности, — сказал Венти. Господин из Фонтейна страдальчески вздохнул и указал на лестницу; сделал он это, конечно же, самым элегантным и чопорным образов, едва ли не поклонился, но вовремя вспомнил, кто перед ним:              — Прошу. — Его острые каблуки громко цокали, почти перецокивая весь остальном шум, вызванный десятком рабочих, разгружающих мешки с какими-то материалами. — Постараюсь объяснить как можно проще, чтобы даже ваши примитивные мозги сообразили, что к чему. Итак, основными причинами преждевременного выхода любых подшипников из строя, как правила, являются всякие загрязнения, вызванные неправильным обращением с устройством, а также, в более редких случаях, если судить по моему опыту, перебои в подаче смазки, самым опасным из которых является попадание в смазку окалины, песка или же металлической стружки. Из-за износа рабочих поверхностей подшипников нарушается их работоспособность, для восстановления которой чаще всего требуется ремонт с заменой подшипникового узла. Причин преждевременного выхода подшипников из строя, конечно же, много больше; взять, к примеру, наволакивание материала подшипника на вал или повышенные кромочные разгрузки. Это сложно контролировать, и при любой ошибке, даже самой маленькой, работа подшипника под внешним воздействием ухудшается и ухудшается, пока не наступает момент «икс», когда требуется полная замена устройства. Конечно, причиной ещё могла быть и недостаточная жесткость вала и подшипника, которая изначально прогнозировала подобный исход, но, — тут господин из Фонтейна оставил за собой удовольствие сдержанно рассмеяться, — давайте представим, что в городе, где мельницы являются таким же важным атрибутом, как и власть, этого произойти не могло. Кстати, у многоопорных валов самой частой причиной отказов подшипников являются отклонения от соосности опор или же шеек вала, а также недостаточная жёсткость корпуса, несущего опоры, но сейчас это не имеет значения. Я думаю… Вы вообще меня слушаете?              — Простите, вы что-то сказали? — переспросила Паймон. — Тут так шумно, уф! Аж голова трещит.              Когда они поднялись на самый верх, где было заметно тише, господин из Фонтейна вновь во всех красках и со всеми деталями повторил свою речь, заглядывая в глаза каждому по очереди. Вероятно, он надеялся найти в них понимание. Когда во второй раз его сдержанный смех после остроумной шутки про мельницы и Мондштадт никто не поддержал, господин из Фонтейна нахмурился:              — Почему мне кажется, что, дай вам такую возможность, вы бы пропустили всё, что я говорю?..              — Вам кажется, — заверил Венти, зевнув. — Если коротко, то нам нужно с помощью большой силы или элементальной магии помочь рабочим поменять деталь мельницы?              — Это нужно сделать быстро, — уточнил господин из Фонтейна. — Очень быстро.              — Я когда-то видел, как почётный рыцарь использует силу гео, — нерешительно сказал мельник, стараясь смотреть куда-угодно, но не на почётного рыцаря. — Конечно, мне могло и показаться, но… это бы здорово помогло нам сейчас.              — Без проблем.              Венти откинул стороны щегольского бардовского плаща за спину и с готовностью закатал рукава.              — Подержите мою шапку, сэр, — вежливо попросил он.              А потом мельница как закружилась.              Через несколько ветряных потоков, гео-платформ и натужных вздохов проблема была улажена. Все, за исключением Паймон и господина из Фонтейна, привалились к стене или полу и вытирали стекающий со лба пот.              — Ну Екатерина и придумала поручения. Паймон так устала и проголодалась.              Господин из Фонтейна вздёрнул нос.              — Вот и всё, элементарно. Что ж, как видите, вам очень повезло, что по пути в Ли Юэ я решил заскочить в ваш город, — заносчиво сказал он.              — Да ты не кичись, — по-простому ответил мельник, выпрямляясь. — Твой нос можно как вешалку использовать. Без этих ребят у нас бы ничего не вышло.              — Прошу прощения, я вас спас, а вы умаляете мои заслуги? Какая… неслыханная дерзость. Ни секунды больше не хочу тратить на ваше неприятное общество. Оплату принесите в отель Гёте, я пробуду в этой дыре ещё день.              И с этими словами он застучал своими фонтейнскими каблучками вниз.              — Ну и тип. — Паймон упёрла кулаки в бока. — Высокомерный грубиян! Он же ничем не помог, просто повторил слова Катерины более заковыристым способом!              Мельник уныло, с каким-то смирением сказал:              — Мы с такими часто имеем дело. За какую бы работу ты ни взялся, всегда будут те, кто палец о палец не ударят, но потребуют относиться к себе как к божеству. — На его лице растянулось усталое подобие улыбки. — Спасибо за вашу помощь. Я завтра же отнесу в гильдию награду за поручение, вам передадут её ещё до обеда.              — Не стоит, — покачал головой Венти. — Мы рады были просто помочь. Вам и без того придётся платить господину из Фонтейна за консультацию, иначе он устроит громкий скандал. Считайте нашу работу безвозмездной. Верно, друзья?              — О-о, Паймон не верит своим ушам. Какое благородство.              — Хе-хе.              — Словами не передать, как вы помогли, — сердечко кивнул мельник. — Позвольте, я хотя бы провожу вас. Жаль, моего сына не было тут сегодня, в такие дни он обычно помогает матери в мастерской. Ему бы смотреть почаще на столь добрых и отзывчивых людей.              Парящая у его плеча Паймон доверительно сказала:              — Если ваш сын пошёл в вас, то он и без того получил хороший пример.              — Ну будет вам, — хмыкнул мельник. — Именно от того, что он пошёл в меня, он такой дуралей временами. Мелкий ещё, ручку двери едва перерос, а уже бегает где не надо, даже в таверну нашу местную проникает по крыше, вот сорванец. Мы его столько раз отлавливали, а он всё равно туда бегал посидеть, набраться взрослых слов, послушав нехорошего говора… Чарльз, мой бывший друг, конечно, заверил, что присмотрит за ним, сказал, умный мальчик у меня растёт, но я-то знаю Микеля, эх…              Паймон удивлённо вскинула брови, но, перехватив строгий взгляд лучистых глаз, промолчала.              — Простите, а почему вы назвали бармена Чарльза бывшим другом? — как бы невзначай поинтересовался Венти. То ли из-за того, как просто был задан вопрос, то ли мельник был действительно сильно благодарен, но скрывать он не стал:              — История нехорошая произошла много лет назад. Мы дружили с раннего детства, на одной улице росли, а потом рассорились из-за работы. Винокурня «Рассвет» тогда с новой силой набирала популярность, ходили слухи, что Крепус Рагнвиндр платит щедро, так что каждый хотел попасть в его бизнес. Естественно, устраивали жёсткий отбор, могли себе позволить. Мы с Чарльзом решили попробовать себя. Ну и вышло так, что я должен был пройти, а он нет. А семья Чарльза всегда была богаче моей, так что, как оказалось, шансов у меня изначально не было. Узнал я об этом почти сразу от одного из других непрошедших. Тот сетовал на нечестный отбор и продажность. До Крепуса тоже дошли слухи, вроде бы он даже что-то предпринял по этому поводу, но Чарльз всё равно остался, не знаю как. А у меня не было выбора, пошёл в мельники, как и покойный дед, решил не повторять ошибку отца и вернуться в прибыльную отрасль. В Мондштадте это хорошее дело, известное. Только вот устаём тут все, как собаки. Это тебе не барменом быть, другой труд немного… Я не жалуюсь, вы не поймите превратно! Благодаря этой работе я встретил свою жену, она родила мне чудесного мальчика! Просто я точно знаю, что эта работа забрала у меня не один десяток лет жизни, и их уже не вернуть…              Мельник со вздохом потёр лицо, будто мог этим стереть с него все морщины, собравшиеся везде, где только можно. Он выглядел намного старше Чарльза, и не расскажи он своей истории, никто бы и не предположил, что они почти ровесники.              От взгляда мельника не укрылось сочувствие, с которым на него смотрят. Паймон даже приложила руку к груди, на то место, где билось маленькое сердце.              — Ну будет вам, — буркнул он, — я не ныл. Вы спросили, а я ответил… Простите, что нагрузил, вы и так помогли сильно. Простои мельница без дела хотя бы пару часов, это стало бы огромной потерей.              Венти понимающе кивнул.              — Мы были рады помочь, — повторил он. На их плечи — даже на Паймоновы — легли по очереди крепкие, сморщенные ладони:              — Ну, доброго вам пути тогда, куда бы вы щас не шли. Да хранит вас Барбатос.              Вечерело. Когда они отошли от мельницы вглубь Мондштадта, зажглись фонари, а первая встреченная лавочка оказалась холодной, точно колючая шубка крио слайма.              — Ну как, бард-бродяжка напишет про жизнь простых людей?              Венти без интереса пнул попавшийся под пятку камень, и тот отлетел прочь от лавочки куда-то в кусты. Два голубя взлетели в темнеющее небо.              — Спеть про борьбу за желанную работу, преждевременную старость, больные спины, вынужденную заносчивость, огрубевшие сердца, которые не щадят даже друзей детства? — Венти невесело усмехнулся. — Знаете, я лучше исполню что-нибудь весёлое и глупое, с задорным мотивом, и чтобы легко запоминалась. Может, даже добавлю туда скабрёзную шутку на радость всем.              Паймон кинула в него осуждающим взглядом:              — Песня для ребёнка, вообще-то.              Ответом было неопределённое мычание Венти, не сводящего глаз с каменной плиты под лавочкой. Он без интереса покачивал не подложенной под себя ногой, как делают скучающие дети.              — Песня для ребёнка, которую тебя попросил сочинить тот самый человек с огрубевшим сердцем, не пощадивший даже друга детства, — глубокомысленно произнесли рядом.              Венти перестал покачивать ногой. Он поднял голову, сдул опавшее на глаз перо и изменившимся голосом сказал:              — Сочинять буду за городом, чтобы никто, кроме вас, раньше времени не услышал. Надо произвести яркое впечатление на публику, которую соберёт для меня Альберт!              В Шепчущем лесу от рассвета до заката пела лира и три голоса: один звонкий, сладкий, как мёд, и два потише, что подпевали, сами того не замечая. Птицы — и те молчали, прислушиваясь.              Следующим утром Мондштадт впервые со времён века аристократии проснулся под звуки струн. От «Доли ангелов» несло не только свежеиспечённым хлебом и варящимся для жаворонков кофе, но и музыкой. Даже не несло, а воняло, ибо очень скоро, ещё до завтрака, у таверны собралась толпа, которая ушла-то оттуда всего пару часов назад. Потирая заспанные глаза и прочищая уши — уж не видения ли? — зеваки скапливались у ступеней здания целыми горстями.              Ничуть не расстроенный тем, что ему пришлось проснуться до петухов, Чарльз стоял, подпирая собой одну из стен «Доли ангелов», и довольно смотрел на барда. И на Микеля. Тот замер в первом ряду и не верил своим глазам. Под конец второго куплета мальчишка уже улыбался до трещинок на щеках и губах. Он то и дело оглядывался на лица собравшихся. А тех становилось всё больше: подтягивались на концерт многочисленные члены фан-клуба Барбары. Те, которые не ждали у таверны с прошлого вечера.              — А где… — хотел было спросить один из них, но умолк на полуслове, очарованный, и подставил уши, чтобы согреть их музыкой. Остальные последовали его примеру, опустив плакаты с наскоро нарисованными, немного подтёкшими лицами пастора Ордо Фавониус.              Венти пел так хорошо, душевно и уверенно, что никто бы не сказал, что музыка только-только из головы и еще не успела отзвучать и пяти полных раз, а отрывки её ещё тем днём пелись в чаще леса для всех кабанов и хиличурлов. Возможно, об этом расскажет Флора, когда обнаружит, что половина цветов, собранных под утро близ Мондштадта, оказалась необычно пахучей и пышной, да настолько, что на неё слетелись все пчёлы округи.              Но пока слетелись только рыцари Ордо Фавониус. Они потоптались, издалека глядя на большую — слишком большую для утра — толпу и, не сумев протиснуться сквозь живой щит из людей и поспрашивав что-то у крайних из них, ушли. Чтобы вернуться немногим позже вместе с действующим магистром.              — Что здесь происходит? — громко вопросила Джинн, которой люди сами уступали дорогу, открыв проход к стоящему на одном из уличных столов барду. — Венти…              — Всего лишь небольшое выступление, — непринуждённо отозвался он, не убирая пальцев со струн лиры. — Прошу, действующий магистр, присоединяйтесь к слушателям!              — Утро рабочего дня. Некоторые магазины ещё не открыты, почти весь город собрался здесь, опаздывая на свои рабочие места. — Она была смурой, как дождевое облако. — Это… это похоже на саботаж, Венти. Я жду объяснений.              — Действующий магистр Джинн такая грозная, — шёпотом восхитилась Паймон.              Особенно грозной Джинн стала, когда скрестила руки на груди и нахмурилась. Венти и бровью не повёл.              — Никакого саботажа. Напротив, я даже делаю всем причастным к сфере производства одолжение. — Он тронул несколько струн, одна из которых сыграла до того мелодично, что даже Джинн удивлённо вздохнула. — Мы с почётным рыцарем на днях провели расследование и выяснили, что люди ужасно устают, а никакого праздника в ближайшее время не предвидится. А уставшие люди не могут продуктивно работать. Таким образом, — (трунь), — мы решили улучшить положение дел, сделав свой праздник с песнями и плясками. С песнями про простых людей. Впервые со времён... с далёких времён.              Джинн покачала головой, будто скидывая наваждение.              — Это не было оговорено ни со мной, ни с кем-либо ещё, причастным к организациям праздников. Иными словами, это — несанкционированное мероприятие, подрывающее привычный быт и экономику Мондштадта. Как действующий магистр я обязана…              — Прошу прощения, — вмешался до того стоящий в стороне Чарльз. — Это особое мероприятие, проводимое «Долей ангелов».              — Я не получала письма от мастера Дилюка.              Чарльз смущённо потупился.              — Вероятно, оно просто не успело дойти до Ордо Фавониус, — невинно предположил Венти. — Ветра сильные, почтовых птиц сносит с курса.              — Венти, — надавила Джинн. — Прежде, чем устраивать праздники, необходимо получить разрешение от вышестоящих. Неважно, было написано письмо или нет. Я должна была сперва одобрить запрос, и лишь затем… — она обвела ладонью всё вокруг, — и лишь затем могло быть устроено это.              — Мне очень жаль, — пробормотал Чарльз. Микель стоял сразу за ним с повисшими плетьми руками и переводил взгляд с действующего магистра на бармена и обратно.              — Но ведь ты говорил… — прошептал он и замолк, не договорив.              — Мне жаль, — ещё глуше повторил Чарльз.              — Как и мне.              Все обернулись на новую фигуру, за доли секунды выросшую будто из-под земли.              — Мастер Дилюк, — кивнула Джинн. — Вы можете объяснить ситуацию?              Дилюк молча осмотрелся, заглянул в глаза Чарльзу, мазнул взглядом по Венти, особо на нём не задерживаясь, и склонил голову в сторону почётного рыцаря Ордо Фавониус.              — Мы просто, э-э, — неуклюже начала Паймон и тоже замолчала.              — Вероятно, моя птица действительно сбилась с курса из-за сильного ветра, — спокойно сказал Дилюк. — Это моя вина, мне стоило доставить просьбу лично в руки. Я беру на себя ответственность за нелегально проводимый праздник.              — Значит, письмо всё же было, — задумчиво протянула Джинн.              — Чарльз написал мне с просьбой, и я не смог отказать.              Чарльз смотрел так, что было совершенно ясно: он никому ничего не писал. Впрочем, на нём никто не заострял внимания.              — Скорее всего, праздник действительно был бы одобрен, — размышляла Джинн. — Только вот это не отменяет того факта, что на данный момент он не является официальным, а по закону…              — Так одобри его сейчас, Джинн, — нежно усмехнулась Лиза.              — Сколько людей сегодня покинуло свои берлоги, — довольно произнёс Венти. — Хороший бард всегда соберёт толпу.              Лиза хмыкнула, впрочем, без особой укоризны:              — Я уверена, что почти вся эта толпа изначально здесь ради Барбары. Так что, Джинн?              — Ситуация неоднозначна, и мне нужно время на её обдумывание…              — Но ведь пока ты будешь обдумывать и утверждать её, все люди разбредутся, и праздник придётся собирать заново. — Лиза с хитрецой посмотрела на Венти. — Тем более, недавние отчёты действительно говорили об ухудшении работоспособности граждан. Много всего свалилось на Мондштадт в последнее время. Праздник будет глотком свежего воздуха, люди отдохнут как следует и уже с завтрашнего дня ситуация начнёт улучшаться.              Толпа одобрительно зароптала.              — У нас действительно упали показатели, — нехотя признала Джинн, прикрыв веки.              — Ну же, я вижу, что ты упрямишься скорее по привычке, — мягко сказала Лиза, поправляя накидку. — А это значит, что тебе тоже нужен отдых.              Открыв глаза, Джинн глянула на всех вокруг новым взглядом.              — Жители Мондштадта! На правах действующего магистра и я официально одобряю проводимый праздник и объявляю сегодняшний день выходным. — Правда, тут она добавила: — Для всех, кто не занимает должности на предприятиях, осуществляющих работу круглосуточно для поддержания Мондштадта.              Тут из толпы послышалось несколько стонов, но прочие остались довольными. Венти вновь тронул струны лиры и запел, и голос его удивительным образом смешался с радостными возгласами людей, сделав из них новую песню. Она была весёлой и задорной, но вдумчивые люди быстро перестали смеяться и глядели на барда печальными и понимающими глазами. Микель хлопал в ладоши на словах о тяжёлой судьбе мельника и смотрел на своего отца как на настоящего героя — с гордостью и бесконечным уважением. Не без уловок со стороны Лизы Джинн осталась на празднике и выглядела задумчивой, а в брошенном на Венти взгляде сияла грустная причастность ко всему, о чём он пел.              Только Шуберт Лоуренс и ещё пара аристократов остались разочарованными. Их слуги, отдыхая вместе с городом и впитывая в память всеобщее веселье, получили приказ вернуться к дому и никуда не выходить — это чтобы не приобщаться к дурным привычкам и не проникаться культурой черни. Сами аристократы и носа с самого утра не высовывали.              Не то чтобы это стало для кого-то потерей.              — Микель, кажется, доволен и счастлив. — Мельник со спины подошёл к Чарльзу и мрачно усмехнулся, когда тот вздрогнул от неожиданности. Мимо них пронеслась стайка танцующих ребят, встрёпанных, как воробьи. — Я знаю, что это ты про песню придумал. Ладно вышло.              — У тебя прекрасный мальчик. Он заслуживает весь мир.              Мельник окинул Чарльза оценивающим взглядом.              — Верно, — просушил он. — Спасибо тебе за это. Пойду я.              — Не останешься на празднике?..              — Нельзя мельницы бросать, на них Мондштадт держится. А там ребята сидят, которые тоже хотят глянуть на веселье хоть одним глазком.              Поджав губы, Чарльз кивнул отдаляющейся спине бывшего друга. А потом ещё раз — уже Дилюку.              — Мастер Дилюк. — Чарльз от души пожал ему руку. — Спасибо за то, что пришли на помощь.              — Мой отец всегда ценил и уважал своих работников. Было бы неправильно поступить иначе. К тому же, это по моей вине письмо не было вовремя доставлено.              — А. Вы. Это. Ну. — Чарльз тяжело сглотнул и снова пожал ему руку. — Очень благородно с вашей стороны, спасибо. Как вам праздник?              Дилюк вздохнул и сделал шаг назад, давая Микелю возможность убежать от стремительно догоняющей его девчонки. А может, просто хотел избежать очередного рукопожатия.              — Шумный. Я не буду задерживаться, у меня ещё есть дела.              — Конечно. Хорошего дня, господин. — Уже ему в спину Чарльз бросил: — Мастер Дилюк!.. — Тот обернулся с вопросом в глазах. — Я хотел сказать… хотел сказать, что я… — Чарльз прикусил язык и проморгался. — Хотел ещё раз сказать спасибо…              — Не за что благодарить.              И с этими словами Дилюк ушёл.              — Кажется, кто-то перепутал спины, — с грустью произнёс Венти, когда Паймон и почётный рыцарь подошли к нему между песнями. Шапка его лежала на голове чуть криво, целиком закрывая одно ухо, будто отделяла его этим самым от внешнего мира — нового, совсем не похожего на старый, про который сложена не одна баллада.              — Ты снова поёшь о простых людях...              Венти с готовностью ухватился за протянутую ладошку и улыбнулся:              — Да... Необычно. Хорошо, что ты рядом и слушаешь вместе со всеми.              Пальцы чуть сжались.              — И всё же, как печально всё вышло! Паймон хотелось бы, чтобы старые друзья помирились... Интересно, как там Нимрод?              — Пьёт не просыхая в честь праздника, — ответил за Венти Чарльз. Он вложил тому в руку бутылку вина и кивнул в сторону таверны: — Во дворе стоит телега, в неё погружена твоя бочка. Хорошо поработал, бард.              Венти расплылся в блаженной улыбке и, обняв сразу и почётного рыцаря, и лиру с бутылкой, направился в сторону танцующих.              — За Микеля! — заулюлюкал он. — Прекрасный ребёнок!              — Ты точно всё делал ради бочки вина, — в ужасе отпрянула Паймон. — Бард-бродяжка не меняется!              — Зато как хорошо всё вышло. Теперь мы заслужили отдых до вечера.              Паймон непонимающе воззрилась на Венти:              — Но праздник же до ночи?              — О, это вряд ли. К этому времени Джинн и Дилюк наверняка поймут, что все письма и отчёты — моя иллюзия. Лиза вот уже поняла.              — Что?! Опять?! Но почему она ей не сказала?!              Венти простодушно пожал плечами:              — Наверное, хочет, чтобы наш ответственный действующий магистр отдохнула. — Он отпил из бутылки и указал на танцующую толпу. — Подарите несчастному барду танец, о великий почётный рыцарь, мой драгоценный и любимейший друг, хе-хе?              — Венти. — Паймон приложила руку к лицу, будто целительную траву к ране. — К нам направляется злой Альберт.              Успевший порядком захмелеть от двух глотков вина и веселья, витающего в воздухе вместе с одуванчиковым пухом, Венти мигом протрезвел.              И рысцой побежал к своей телеге с бочкой.