Вероятности

      Шопинг девятнадцатого века оказался довольно-таки разочаровывающим занятием. И если фрак для месье Малфуа нашелся, хоть и за двойную цену и потребовавший тщательной подгонки, во время которой Гермиона сидела в чайной неподалеку и отчаянно скучала, то дела с готовым дамским платьем обстояли куда хуже – а точнее, вовсе никак. При огромнейшем разнообразии материй, кружев, лент и прочих вариантов отделки, каждое платье шилось под заказ для его будущей владелицы – и никак не за те жалкие часы, что оставались в их распоряжении до бала. Все, что им удалось купить без проблем – это длинные бальные перчатки и веер, но на том их успехи и закончились.       Если Драко был явно недоволен этим обстоятельством, то Гермиона аж расцвела: отсутствие достойного наряда – вполне подходящий предлог не идти ни на какой бал, на котором она не знала ни что следует делать, ни что говорить. В конце концов, родня-то Малфоя, не её, вот он пусть и отдувается – а она могла бы провести вечер с большей пользой, к примеру, все-таки поотираться в мантии-невидимке около дома этого Мерритта – а вдруг бы ей повезло?..       Но Малфой ничего и слышать не желал. По его словам, оставить девицу одну на постоялом дворе и уйти на бал в то время, когда приглашение было адресовано обоим, было верхом неприличия, и к тому же могло оскорбить хозяев.       В результате ожесточенных споров Гермиона решилась все же попробовать надеть то платье, что было на ней на злополучном приеме в Министерстве – благо, все свои вещи она взяла с собой, в том числе и его. Наколдовать вторую туфлю в пару к утерянной труда не составило, а вот платье село на всю эту конструкцию с корсетом и нижними юбками примерно как на корову седло – и девушка победно усмехнулась, потому что даже слепому было ясно, что в таком виде на людях показываться было нельзя: корсаж на утянутой корсетом талии висел мешком, едва не падая вниз, а юбка обтягивала кринолин так, как будто вот-вот лопнет по швам, да еще и оказалась безбожно коротка. Однако чувство триумфа быстро сменило нечто похожее на угрызения совести. Впомнилась и неожиданная доброта Малфоя, когда он предложил ей еду и кров, еще не зная ничего о той ситуации, в которую она попала; то, что он позаботился об одежде для неё, не пожалев даже собственных вещей. И еще то пирожное… Да в конце концов, Малфой все же ввязался в эту авантюру, и даже отправился в прошлое с ней – хотя вполне мог бы ухватиться за предложение Снейпа остаться и не рисковать почем зря. А теперь, когда они своим вмешательством поставили под угрозу репутацию его французской родни, она ведет себя, как капризная девчонка, которую кто-то должен уговаривать и упрашивать. Разве это честно?.. В конце концов, это всего лишь бал, а не ограбление Гринготтса – неужели же она не справится?.. И пусть Малфой утрется своими представлениями о приличных девушках полуторавековой давности!.. Она еще докажет ему, что ничем не хуже их!       Преисполнившись решимостью, Гермиона подняла волшебную палочку и напрягла память, вспоминая все хитрости, которыми пыталась делиться с ней Джинни еще в Хогвартсе. Семья Уизли не была особенно богатой, что отражалось на гардеробе всех детей – и не только мальчиков, но фантазия Джинни и капелька волшебства помогали ей всегда выглядеть отлично – вот только Гермиона не то чтобы внимательно слушала.       Однако спустя несколько десятков попыток корсаж платья вновь сел на неё, как влитой, юбка распустилась до самого пола широкими роскошными складками, и вдоль подола легли серебристые узоры, словно нарисованные изморозью на обледеневшем окне.       Накинув сверху мантию, которую тоже пришлось увеличить, чтобы она укрыла её с ног до головы, девушка набросила на голову вместо шляпки глубокий капюшон и осторожно, крепко цепляясь за перила лестницы и стараясь не упасть, спустилась вниз, где её уже должен был ждать Малфой. На мгновение Гермионе показалось, что она снова совершила прыжок во времени, оказавшись на этот раз в Хогвартсе тысяча девятьсот девяносто пятого года, в декабре, когда вот так же, боясь оступиться, спускалась по лестнице к юноше, смотрящему на неё с нескрываемым восхищением во взгляде. Но иллюзия развеялась так же быстро, как и возникла, стоило ей скользнуть глазами по элегантному фраку, белому жилету и такой же бабочке и напороться на равнодушное, скучающее лицо и холодные серые глаза, в которых плескалось, возможно, раздражение, или досада на её задержку – но никак не то, что можно было бы посчитать восхищением.       Гордо вздернув носик, чтобы этот сноб не подумал, что её хоть в малейшей степени волнует его мнение, Гермиона прошла мимо него, прямо к дверям – туда, где их уже должен был ожидать экипаж.       И он в самом деле их ожидал – и девушка не смогла сдержать изумленного возгласа, когда его увидела. Небольшая карета, не чета экипажу “Шармбатона”, была запряжена парой роскошных крылатых коней, но не золотистых, которых ей уже доводилось видеть, а гнедых. А она-то думала, что они доберутся в Малфой-мэнор только поздним вечером, проведя несколько часов в дороге… -      Ну знаешь… - только и смогла проговорить Гермиона. -      А ты рассчитывала на единорогов? - ехидно поинтересовался Драко. - Это этонские кони, у моих предков была одна из лучших конюшен в Европе. Они не такие мощные, как абраксанские, но для частного использования вполне удобны. Долетим до Уилтшира минут за пятнадцать.       Она ничего не ответила – не хватало только подкармливать малфоевское тщеславие, задавая вопросы и показывая интерес, который, конечно же, разрывал её на части. Подойдя к экипажу, Гермиона подобрала юбки левой рукой, как видела в кино и, помолясь всем богам, которых знала, уже поставила ногу на подножку, когда ощутила поддержку того, от кого ожидала её в последнюю очередь: Малфой крепко сжал её правую ладонь в своей, давая такую необходимую опору, и помог взобраться внутрь.       Ей казалось, что там, где он прикоснулся к ней, рука будто горела, и отчаянно хотелось стянуть перчатку и убедиться, что ожога нет, и все это лишь разыгравшееся воображение – но Гермиона не решилась оскорбить севшего напротив неё парня столь явным проявлением недоверия.       Путь и в самом деле не занял много времени – или так только показалось, потому что Малфой без остановки рассказывал ей обо всем, что приходило в голову, словно стараясь объять необъятное: про историю его семьи и том, что он знал о жизни франзцуской ветви их рода, об основах этикета, правилах приличия, о том, стоит ли ей пить алкоголь, если предложат, и как вежливо отказываться от танцев, чтобы не привлекать лишнего внимания.       Однако последнее явно было излишним – потому что всеобщее внимание обратилось к ним, стоило только переступить порог бальной залы. Высокий беловолосый юноша, красивый и, как немедленно разнесли пролетевшие по зале шепотки, знатного рода и неженатый, притянул к себе все взгляды – но ровно до того момента, как присутствующие заметили шедшую чуть позади него девушку. В серебристо-черном наряде, так разительно отличавшемся от светлых и воздушных туалетов остальных девиц, она была черной дырой, в которой неизбежно тонул взгляд каждого, кто смел хотя бы посмотреть в её сторону – а на них смотрели все.       Она была другой, не такой, как они, во всем – от прически до носков туфель, прятавшихся в подоле платья, и поняла это сразу – хватило одного мимолетного взгляда на замершую по обеим сторонам от них, образовавшую нечто вроде коридора, толпу, и наступившей тишины, в которой гулко разносился каждый удар её металлических шпилек по наборному паркету. Гермиона сделала то, что велели ей инстинкты, в одно мгновение позабыв все наставления Малфоя – гордо вскинула голову выше и выпрямила спину так, что обнаженные лопатки почти коснулись друг друга. Она была не отсюда; это был чуждый ей мир, и дело было вовсе не в том, что от дома её отделяли полторы сотни лет. Это был мир чистокровных волшебников, тот самый мир, в который уже однажды вошла маленькая девочка из семьи магглов – и который так и не захотел принять её за свою, несмотря ни на что. Она была смелее и лучше их всех – и все же этого оказалось недостаточно, так стоило ли покорно склоняться перед ними, признавая свою второсортность?.. Гермиона Грейнджер никогда так не делала – не сделала этого и теперь, и за два десятка шагов Клэр Дюбуа вместе с ней прошла огромный, казавшийся непреодолимым путь от никому не интересной дебютантки-бесприданницы, безымянного довеска к наследнику французского рода де Малфуа, до новой сенсации английского высшего волшебного света.       Их закружила бесконечная вереница фамилий и новых лиц: чета Малфоев подводила к ним гостей одного за другим, не давая ни единой возможности перевести дыхание или укрыться от любопытных взглядов. Дамы пожирали её наряд глазами, пытаясь за короткие минуты аудиенции запомнить все детали, а джентльмены не оставляли попыток осыпать комплиментами и пригласить на танец, несмотря на щедро расточаемые ею извинения и уверения в том, что она не танцует. В какой-то момент Гермиона отчаялась отделаться от очередного настойчивого кавалера и перешла на французский, который не практиковала лет с пятнадцати – с тех пор, как закончились их с родителями летние поездки к бабушке во Францию, но даже её “Je suis desolee pour mon mauvais anglais” не остановило юношу, и он продолжал разливаться соловьем о том, какой несказанной честью было бы для него её согласие подарить ему хотя бы один танец. -      Я не танцую, если можно не танцевать, - в бессчетный раз улыбнулась Гермиона, чувствуя, как щеки болят от этой ломкой, такой неестественной для неё улыбки. -      Но нынче нельзя, - галантно произнес возникший будто из ниоткуда рядом с ней Крассиус Малфой. - Вы не возражаете? - спросил он отнюдь не у неё, а у Драко, и, дождавшись его учтивого полупоклона, подхватил за руку и повел на паркет.       На счастье Гермионы, это оказался не котильон и не какая-нибудь мазурка, а вполне знакомый ей классический вальс на размер три четверти – и она закружилась в водовороте пар на паркете, полностью доверившись своему, несомненно, куда более опытному, партнеру.       Разумеется, за этой парой наблюдали все – и Драко не стал исключением. С самой первой минуты, когда они переступили порог так хорошо знакомого – и одновременно незнакомого ему дома, он осознал, что совершил чудовищную ошибку, притащив Грейнджер сюда, несмотря на все разумные доводы против. Он опасался, что она не впишется в светское общество, в котором он сам рос с пеленок – и она, конечно же, не вписалась, вот только стала почему-то не аутсайдером, а звездой этого вечера, напрочь позабыв об уготованной ей роли скромной сиротки. Она оказалась гораздо больше блестящей Анной, чем застенчивой Кити, и с каждой минутой, с каждым липким взглядом, каждым затейливым комплиментом, подобострастной улыбкой, адресованной ей, Малфой злился все больше и больше, не беря на себя труда задуматься о том, какая роль отведена ему самому в этой литературной параллели.       Он внимательно смотрел на танцующих, особенно придирчиво следя за Грейнджер. Драко отчаянно хотелось найти в ней хоть один изъян, подловить хотя бы на одной-единственной ошибке. Пусть бы она была нелепа, смешна, неуклюжа… но она скользила по паркету так, будто носки её туфель вовсе не касались его, и при этом улыбалась своему партнеру – точно такой же широкой, лучезарной улыбкой, какой улыбалась когда-то Краму, точно так же паря с ним в танце над полом Большого зала. -      Она хороша, не так ли? - зазвенели совсем рядом серебряные колокольчики, и Малфой обернулся на голос, сохраняя все то же скучающе-безразличное выражение лица, которое было при нем весь вечер. - Столько огня, столько страсти… На месте вашей матери я бы поостереглась держать в собственном доме такой соблазн для холостого юноши, - как ни в чем ни бывало продолжила Кларисса, наблюдая за Гермионой с не меньшей придирчивостью, чем он сам. -      Моя мать знает, что она мне как сестра, - не повелся на провокацию Драко. - Мы росли вместе. -      Росли-росли, да выросли, - обронила Кларисса. - Вы смотрите на неё совсем не как брат. И весь вечер не давали и шагу ступить от себя, несмотря на то, что мадемуазель Дюбуа привлекла внимание всех юношей в этой зале. -      Мы уезжаем завтра, - равнодушно ответил Малфой. - Я обязан блюсти честь мадемуазель Дюбуа, и мне совсем не нужны лишние осложнения. -      И конкуренты, - проницательно добавила миссис Малфой. - Бросьте, Себастьян. Из всех мужчин на мои чары не реагирует только один, чрезвычайно редкий подвид. -      Те, в чьих жилах течет кровь вейлы? - с любопытством поднял бровь Драко. В конце концов, она была его пра- и так далее бабкой – к чему уловки?.. -      Те, кто безнадежно и безрассудно влюблены, - шепнула она ему в самое ухо, опалив его своим дыханием, и, легко рассмеявшись, перешла к следующему гостю, которому повезло удостоиться её внимания.       А он остался, словно громом пораженный. Он?.. Влюблен в Грейнджер?.. Что за бред?!       Да, она выросла, превратившись из симпатичной девчушки в красивую девушку – он не отрицал. И будила в нем определенные желания – этого он не отрицал тоже, да и к чему, если это было так очевидно. Но влюбленность?..       Для этого нужно что-то большее, чем физическое влечение. Большее, чем восхищение её умом, талантом и отчаянной храбростью. Нечто более значимое, чем желание задеть, зацепить, получить от неё хоть каплю внимания, которое преследовало его с первых месяцев знакомства. Более глубокое, чем жгучий интерес к тому, что за мысли постоянно крутятся в её хорошенькой головке. Нечто иное, чем желание её защитить от всех и каждого, не прятаться за её хрупкой спиной, а укрыть собой от невзгод и целого мира…       Да, она нравилась ему. Восхищала. Интересовала. Будила в нем то, чего, казалось, вовсе никогда не было. Но это же просто… просто Грейнджер. Она такая. Нерядовая. Неординарная. Особенная. И всегда была такой, чем раздражала и злила его еще в школьные годы до зубовного скрежета. До боли. До бессильного воя в подушку по ночам. Всего лишь Грейнджер. Та, кого он должен был презирать. Та, на которую он не мог не смотреть.       Черт бы тебя побрал, Грейнджер, и весь этот чертов мир вместе с тобой!..       В “Дырявый котел” они вернулись глубокой ночью.       Драко не сказал ей и десятка слов до самого окончания бала, и, предприняв несколько попыток обсудить с ним вечер на обратном пути, Гермиона наконец сдалась и умолкла – а потом и вовсе задремала, прислонившись головой к подрагивавшей стенке кареты.       Когда они приехали, он окликнул её – грубо и резко, и вышел первым, не обернувшись и даже не подумав подать ей руку на этот раз – хотя бы из вежливости.       Гермиона не могла понять, что сделала не так. Она ведь пошла с ним на этот чертов бал, только для того, чтобы угодить ему, потому, что он попросил! Прикидывалась дурочкой, лопотала по-французски, поддерживая их легенду, ни с кем так и не танцевала, кроме мистера Малфоя, слушалась его во всем. Неужели его так разозлил этот один-единственный танец, на который она позволила себе согласиться?.. Но ведь она справилась, ничем не выдала себя, не опозорила ни его, ни ту мадемуазель, роль которой играла весь вечер. Чем Малфой опять недоволен?!       Она бы очень хотела хлопнуть дверью своей комнаты и не видеть его надменного лица хотя бы до утра, но некстати вспомнила, что не справится сама со своей одеждой, кроме разве что платья, и была вынуждена окликнуть блондина, который явно имел те же намерения. -      Малфой!.. - он замер в проеме двери в ту комнату, что предназначалась ему, но не обернулся даже теперь. - Помоги мне раздеться, пожалуйста. -      Через десять минут, - ровным тоном ответил он, выдержав паузу, и скрылся за дверью.       Гермиона только фыркнула, не находя объяснений его странно испортившемуся настроению, но списала все на усталость – и потому постаралась справиться сама, чтобы не задерживать его надолго. Ей удалось избавиться и от платья, и от нижних юбок, и от чулок – вот только корсет со шнуровкой сзади никак не желал подчиняться её магии. Ну не резать же завязки, в самом деле?..       Она стояла перед зеркалом, выбирая из рассыпавшихся волос шпильки, когда дверь тихо открылась. Малфой не постучал и не удостоил её ни словом, лишь молча подошел вплотную и сразу же занялся шнуровкой.       Какое-то время Гермиона молча наблюдала через зеркало за его сосредоточенным лицом и точными, выверенными движениями рук, но когда он закончил и все так же, не произнеся ни звука, развернулся, чтобы уйти, не выдержала. -      Да какая муха тебя укусила?! -      Муха?.. - нахмурился Малфой. - Ты о чем? -      Ты не разговариваешь со мной после этого чертового бала, даже не смотришь на меня! - воскликнула она. - Я сделала что-то не так? Допустила ошибку? Оскорбила твоих родных? -      Ты была безупречна, - процедил он сквозь сжатые челюсти. -      Тогда что не так?! - окончательно вышла из себя она. -      Все не так, Грейнджер, - он устало прикрыл глаза. - Я не должен быть здесь. Это все не мое дело. Я хочу обратно свою жизнь. Ты подловила меня в какой-то момент, но теперь я понял, что совершил огромную ошибку. -      Ошибку?.. - неверяще повторила Гермиона. -      Именно. Завтра мы узнаем про это чертово пророчество, и дальше, я уверен, вы со Снейпом справитесь сами. Вам же не привыкать спасать мир, - губы его искривились в холодной, надменной усмешке.       В последний раз окинув её долгим взглядом – всю, от рассыпанных по плечам волос до босых ступней, Малфой вновь усмехнулся и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.       А Гермиона так и осталась стоять окаменевшей статуей, прижимая к себе развязанный корсет, словно щит, который не мог защитить её ни от предательства, ни от острого, пронзительного одиночества.