Вероятности

      В кабинете повисла тишина.       Снейп молчал, ожидая реакции на свои слова.       Гермиона молчала, думая о том, чем обернулась попытка подслушать другое пророчество, которую предпринял в свое время сам Северус Снейп. Если бы он не сделал этого, кто знает, как все вышло бы… Кто знает, сколько людей осталось бы в живых, а сколько погибло бы, пока Волдеморта не смогли бы остановить. Тот его поступок и в самом деле изменил, столкнул историю с рельс – вот только сам Снейп, она точно знала, ни на день не переставал жалеть об этом. Чем же заплатят за попытку вмешательства они?..       Малфой молчал, переводя взгляд с Гермионы на Снейпа и обратно, и не понимал, почему эти двое так странно отреагировали на вполне ожидаемую, в общем-то, вещь. Почти с самого начала было понятно, что им придется попрыгать по прошлому, и, раз уж это не нанесло им ощутимого вреда – неизвестную тварь в Министерстве скорее стоило списать на случайность, - то в чем, собственно, проблема? -      Хорошо, - решилась наконец гриффиндорка. - Ладно. Я попробую. Мы знаем дату? -      Не точно, - покачал головой Снейп. - Снова размытый интервал, предположительно, в два-три дня. И мы не знаем точного местоположения. То есть мы можем переместить вас условно в Лондон в нужный период времени, но искать Кассандру вам придется на месте – и признаться, это может быть весьма затруднительно. Судя по дате, интересующее нас пророчество было произнесено ею, когда она была еще ребенком, а не известной всему волшебному миру пророчицей, так что.. -      Возможно, есть жизнеописание, - предположила Гермиона. - Какие-нибудь биографические книги, в которых описано её детство и юность, там могут быть упомянуты места. Или спросить у профессора Трелони… -      Едва ли профессор Трелони сможет дать четкий ответ на подобный вопрос, - позволил себе выразить сомнение Снейп. - Да и кто пойдет спрашивать? Вы? Я?.. -      Я мог бы, - вызвался Малфой, о котором все, казалось, позабыли. - Меня-то еще, я надеюсь, не включили в список разыскиваемых лиц? Ну или безвременно умерших, - ехидно добавил он. -      Постараемся обойтись библиотекой, - покачала головой Гермиона, не желая акцентировать внимание на том, что профессор Трелони никогда не покидала стен Хогвартса, а там ему вряд ли были бы рады.       Еще вчера она не задумываясь бросила бы ему это в лицо, и даже не поняла бы, что сделала что-то не так – но после их недавнего разговора что-то между ними изменилось, и девушка поймала себя на том, что не хочет ранить Драко, пусть даже в таких мелочах напоминая о прошлом.       Идея с библиотекой была, безусловно, неплоха, но для этого сперва требовалось попасть обратно в Малфой-мэнор – а максимум достижений Драко пока сводился к самостоятельному посещению уборной. Любые более значительные физические усилия, даже попытка надеть джинсы, обходились ему слабостью, головокружением и моментально пропитывавшимися кровью бинтами. Снейпу удалось разыскать записи о напавшем на него существе и выяснить, что в когтях неизвестной твари тоже был яд, который мешал поврежденным тканям срастаться обратно и пытался растворить изнутри все покровы, созданные магией, но способа нейтрализовать его они не знали – а значит, нужно было ждать, пока яд выведется естественным путем, если это вообще произойдет. Так что Снейп категорически заявил, что нужны еще как минимум сутки под наблюдением, чтобы с полной уверенностью утверждать, что опасность для жизни миновала – и молодым людям не оставалось ничего иного, кроме как смириться с вынужденным бездействием.       Гермиона коротала это время за изучением Книги регистрации пророчеств, хотя и сама не очень понимала, что ожидала в ней найти, да разговорами со Снейпом. Несмотря на то, что они были отрезаны от внешнего мира всего чуть больше суток, из-за прыжков во времени ей казалось, что прошло намного больше, и она жаждала услышать от него хоть какие-то новости. Однако таковых не было, за исключением успешного ареста Мальсибера, о котором она уже и без того знала, и из которого “Ежедневный пророк” в очередной раз раздул целую историю, всерьез предлагая своим читателям поразмыслить над тем, не была ли поимка давно разыскиваемого преступника еще одним признаком того, что Министерство под влиянием Поттера начало истребление чистокровных и инакомыслящих. В этом не было ничего неожиданного, и все же очередная статейка возмутила Гермиону до глубины души, и она кипела, как раскаленный чайник, с остервенением перелистывая страницы Книги пророчеств в поисках неизвестно чего.       Драко же пытался собрать воедино все обрывки и осколки произошедших с ним событий и хоть как-то их осознать – впрочем, не особо успешно, поскольку измотанный борьбой с отравой и кровопотерей организм то и дело норовил погрузить его в сон, который больше напоминал беспамятство. Он помнил о том, как был зол на Грейнджер после бала, помнил, что для собственного блага принял решение держаться подальше от неё, пока все не стало еще хуже – хотя, по правде сказать, едва ли такое было возможно. Но теперь, когда дымка физической слабости окутала все его тело, просачиваясь в каждую пору, та же самая слабость туманила и его разум, укрывая, словно пуховым одеялом, все протесты и сомнения, запихивая этот пух в глотку оравшему во все горло инстинкту самосохранения, призывавшему бежать, спасаться и спасать то, что от него еще осталось. Как будто еще можно было забыть о том, что он понял, если она вдруг исчезнет из его поля зрения. Как будто расстояние между ними могло сделать это менее реальным, ненастоящим, не стоящим никакого внимания.       Грейнджер спасла ему жизнь. Это ничего не значило – она бы так поступила, будь на его месте кто угодно. Это вновь не было чем-то личным, чем-то для него – это была просто её суть. Грейнджер не из тех, кто бросит другого в беде, не делая никакой разницы между магглами и волшебниками, людьми и существами, светом и тьмой. Разве что Волдеморта она не стала бы спасать – но Малфой никогда и не падал так низко. Но потом она вполне могла поручить его заботам Снейпа – и все же, по словам крестного, не отходила от него ни на минуту, пока не случился перелом и он не очнулся. И это уже было чем-то значимым, чем-то важным – тем, что разбередило его расстроенное, полубредовое сознание, пробудило такую глупую и безрассудную надежду. Да, он облажался, и не в первый раз – но Грейнджер как будто не заметила этого. Ей были не важны его ошибки, то, что он все испортил, сделав их путешествие в прошлое бессмысленным и бесполезным – только намерения, и это было ново и странно для него. Как будто она была готова снова перевернуть испорченный, залитый чернилами лист, и начать заново. Она видела впереди цель, и, казалось, ей было неважно, сколько раз они скатятся с обрыва, раздирая руки в кровь и оставляя клочья своей плоти на острых камнях – важным было лишь то, готов ли он встать и попробовать еще раз. А потом еще, снова и снова, до тех пор, пока они не взберутся на самый верх. Потому что она была готова, и единственное, что для неё было важно – хотел ли он пройти этот путь с ней до конца.       Хотел ли он?.. Это был тот самый вопрос, на который Драко мучительно искал, но никак не находил ответа. Что ждет на этой вершине его? Новое, дотоле незнакомое ему чувство, что он – спаситель целого мира? Этого он не хотел, к этому никогда не стремился. Да, он завидовал Поттеру – но отнюдь не в том, что на его долю выпала участь стать героем этого прогнившего до основания мира, который с потрохами, словно стая голодных пираний, сожрет своего спасителя, стоит только тому оступиться и сделать хоть крохотный шажок с той дорожки, что ему уготована. Были времена, когда Малфой жаждал славы, власти, всеобщего преклонения. Он хотел, чтобы на него смотрели с тем же страхом и благоговением, что на его отца, хотел уважения, хотел обожания. С тех пор много воды утекло. Он своими глазами убедился, что власть – все равно что песок, утекающий сквозь пальцы, как бы сильно ты их ни сжимал, а подобострастие и преклонение – лишь широкий рукав, в котором прячется нож, готовый вонзиться тебе в спину, стоит лишь на мгновение отвлечься. Окружающие и их мнение обесценились для него в тот момент, когда Драко осознал, что никому в этом мире нет дела до других. Никто из тех, кто прежде заглядывал в глаза Люциусу Малфою в поисках хотя бы слабого проблеска одобрения, не протянул ему руки, когда он рухнул с вершин своего мнимого, иллюзорного величия. Никто не встал на защиту Малфоев, когда она им понадобилась – по-настоящему, по-крупному, на самом деле. Те, кого он считал друзьями, отвернулись от него, как только он перестал быть полезен, и потянулись обратно лишь тогда, когда у него вновь появилось что-то, что он мог им предложить. Драко нравилась компания Блейза и Тео, но он предпочитал не обманываться на их счет. Они бы не пошли за ним на смерть, как Грейнджер и Уизел за Поттером. Они не стали бы лгать в лицо убийце ради него, как Нарцисса. Они не убили бы за него, как это сделал Снейп – хотя последнее тоже едва ли было сделано ради него самого. Да и сам Драко едва ли чувствовал в себе готовность к подобной самоотдаче. Разве только ради матери… а теперь вот и Грейнджер. За ней он поперся сквозь века, не зная, чем это обернется – и вот, пожалуйста, чуть не умер за неё, и после этого все еще сомневается, не продолжить ли. Зачем? Ради чего? Она не заметит и не оценит; примет как должное, просто как факт. В её мире это нормально – но не в его. Так стоило ли приносить очередные жертвы в пустоту, раздирая в кровь ладони и сбивая ноги, карабкаясь вслед за ней к этой вершине, особенно, если знаешь, что каждый шаг делает прочнее нить, привязавшую его к ней, превращая её в веревку, в канат, сплетенный из волокон его сердца – и знаешь, что там, на этой вершине, если они когда-нибудь все же достигнут её, она безжалостно перережет его за ненадобностью?.. Оборвет и пойдет дальше, потому что ей не был нужен он сам – а лишь безличный спутник, партнер в этом восхождении?..       Ответ на каждый вопрос из этой бесконечной череды казался очевидным, если бы не их недолгий разговор, оставивший после себя странное послевкусие и жажду. Драко проклинал спутанность собственного сознания, все еще одурманенного ядом, потому что, несмотря на все усилия, у него никак не получалось дословно восстановить его в памяти – лишь обрывки, отдельные фразы и противное, назойливо жужжащее чувство, что он что-то упускает, что-то очень важное, значимое… Но поймать за хвост ускользающую мысль все никак не удавалось, и все, что у него было – лишь удивительное ощущение ясности, как будто впервые они с Грейнджер увидели друг друга. Мутная пелена, разделявшая их, словно стекло, и искажавшая все – слова, жесты, звуки – как будто на несколько минут исчезла, и они оказались друг перед другом, ничем не разделенные, открытые, беззащитные и… близкие. Драко был отчего-то уверен, что в эти короткие минуты он смог увидеть её такой, какой она была, без пыли, масок и толстого слоя впечатлений, представлений и воспоминаний, как будто она сбросила все это и позволила увидеть себя полностью обнаженной – и сам оказался перед ней таким же. Это было сложно, неловко, непривычно – словно внезапно оказалось, что то, что ты принимал за собственную кожу, вдруг оказалось просто еще одним чехлом – и в то же время подарило чувство странной, неведомой ранее легкости и освобождения. И, если говорить начистоту, Драко хотел бы пережить это странное ощущение еще хотя бы раз.       Его мысли текли медленно, просачиваясь сквозь слой дремоты и слабости, словно через слои песка, оставляя на поверхности лишь образы, яркими картинками вспыхивавшие под веками. И в них была она – только она. Теплая, мягкая, такая желанная и такая запретная в его собственной постели, изящная и блестящая на балу у Малфоев, сонная и растрепанная за завтраком в его рубашке, о чем-то спорящая со Снейпом и сердито надувавшая губы прямо сейчас, когда он смел наблюдать за ней из-под полуопущенных ресниц. Если сейчас он решит все закончить и уйти, ограничив свое дальнейшее участие предоставлением книг из своей библиотеки да визитом к Трелони – все это останется с ним; но только это, и больше ничего. Если же решит идти дальше… Это было нечестно и несправедливо – то, что он вынужден выбирать, снова и снова, в каждой гребанной точке, тогда как её дорога была прямой и ясной. Вот только куда вели их пути – её прямой и его, такой путаный и извилистый? Что ждет их там, когда все закончится? Их дороги разойдутся, и каждый пойдет своей, или… возможно ли вообще хоть какое-то “или” для них, героини недавней войны и его, неудачливого Пожирателя смерти? Навряд ли волшебный мир примет его обратно; едва ли она согласится вернуться в мир магглов вместе с ним. Драко очень хотел бы сейчас взять у неё артефакт и внимательно рассмотреть все дорожки, все тропинки – и может быть, среди них отыскалась бы хоть одна, которая могла бы придать всему этому смысл. Но парень был слишком слаб, да и объяснить причину ей в лицо он бы не смог, а значит, все, что ему оставалось – блуждать в лабиринте на границе сна и яви, словно слепец, не имея в руках ни компаса, ни спасительной нити, способной вывести его оттуда и указать верный путь.