Не смотри наверх

Ночь выдается беспокойной - одеяло всё еще хранит запах Малфоя, но, даже кутаясь в него, Гермиона остро ощущает, что снова спит одна.   Глупости, думает девушка мрачно, ворочаясь с боку на бок. Нельзя же за одну ночь привыкнуть к чьему-то присутствию в собственной постели.   Хотя формально ковер перед камином даже постелью не назовешь - так что она чувствует себя идиоткой вдвойне, пока, наконец, не забывается чутким сном. Ей снится Дамблдор, падающий с башни, и Драко, опускающий палочку.   Просыпается с рассветом, но нескольких часов оказывается достаточно для отдыха - недаром вчера они проспали большую часть дня. Жмурясь от розоватого утреннего света, выходит на крыльцо, на ходу потягиваясь и разминая затекшкую от неудобной позы шею. Умывается водой из колодца, прогоняя преследующие после сна образы и, обсохнув, поднимается на второй этаж. Находит в углу рюкзак Альфарда, складывает и убирает в него разложенную на столе карту, хотя знает, что та вряд ли понадобится. Еще вчера Гермиона решила, что, раз появилась такая возможность, нужно снова вернуться в пещеру. Попробовать разыскать лиму и потребовать от неё ответы.   Внизу Гермиону уже ждет чашка с горячим кофе и свежие сэндвичи на столе, а еще Кена, позаботившаяся об этой роскоши и протягивающая ей завернутую в бумагу выпечку.   - На случай, если успеете проголодаться. Ваши любимые, - говорит ей домовик. - Я сняла барьер, окружающий дом, Мисс. Но сегодня очень сыро, будьте осторожнее. - Теперь у меня есть палочка, так что всё не так страшно, - улыбается она эльфийке. Вспоминает грозу, под которую попала, впервые отправившись в лес - стылый холод, пронизывающий до костей, мокрые ботинки - в них тогда буквально стояла вода, а потом - спасительное тепло камина и горячего источника, неуместное ощущение дома и очага. И, разумеется, злость на Малфоя, подогретую всем этим подобно костру, в который кто-то бросил коктейль Молотова. Хмыкнув, Гермиона убирает сверток с бутебродами в сумку и принимается за еду. Подавленность последних суток никуда не девается, поэтому кусок в горло не лезет. Но Гермионе не хочется, чтобы труды домовика пропадали зря, так что под обеспокоенным взглядом болотистых глаз она всё же заставляет себя поесть. - Спасибо за завтрак, - слабо улыбается, дожевывая уже на ходу. Утро дышит свежестью и запахом трав в лицо, доски на веранде привычно скрипят, когда она сбегает по ступенькам в сад и ненадолго замирает в оцепенении.   Годрик, думает Гермиона немного удивленно, ведя взглядом по уходящей к горизонту границе деревьев. Все вокруг залито светом и объято умиротворенным спокойствием летнего утра, не знающего войны. Годрик, как же здесь хорошо, думает она обессилено. Оказывается, всего-то нужно было перестать быть в этом старом доме пленницей, как он тут же стал казаться родным. Она слишком к нему привыкла, настолько, что ей здесь уютно - так же, как когда-то было в гриффиндорской гостиной с ребятами. Настолько, что ей, кажется, будет жаль уходить - особенно учитывая зловещую неизвестность, маячащую впереди.   Хочется привычно разложиться с книгами на веранде и погрузиться в чтение, в свою обычную, устоявшуюся за последние недели рутину, сделать вид, хотя бы ненадолго, что ничего не изменилось. Что она всё ещё заперта здесь. Что Дамблдор жив, и у него всё под контролем. Что Драко никого не убивал.   Мысль заставляет Гермиону вздрогнуть и поежиться: вот уже вторые сутки она не позволяет себе думать об этом. Не смотреть туда - в странное, немое безразличие, поселившееся внутри, где должны быть скорбь и испуг, где самое место осуждению и гневу. Её эмоциональная реакция на произошедшее, вернее, практически полное отсутствие таковой, явно не является чем-то здоровым. Гермионе жаль, что так случилось - и только.   Она не испытала того исступления, в которое впал Гарри на башне и потом пребывал в Норе. Не было горечи, которая читалась в глазах орденовцев, даже потерянности, которая сквозила в разговорах той ночью - Дамблдор бросил их, ничего не объяснив, не оставив никаких распоряжений о том, как выиграть войну, которая пока лишь набирала обороты, только ворох неразгаданных ребусов и сомнительных подсказок. Его смерть стала шоком для всех. Гермиона давно знала о болезни директора, и возможно просто успела смириться с его скорой смертью. Лучше других понимала, почему Малфой не опустил в ту ночь палочку, вот и не находила в себе сил возненавидеть слизеринца. Но ехидный голос в голове усмехался её слабым попыткам убедить себя, что ненависти нет именно по этой причине.   Казалось, Гермиона растеряла её всю до конца.   Ненависть разваливалась и крошилась сквозь пальцы, иссякая по маленькому кусочку много месяцев подряд по дороге сюда, в этот теплый, дождливый конец июня. Оставляя вместо себя странное немое тепло, разливающееся в груди, растущее без всякого контроля и совести. Гермиона прекрасно знает, что ей нельзя давать этому теплу имя, а потому снова и снова отворачивается, заставляя себя вспомнить о более насущных вещах.   Например, сегодня ей предстоит вернуться в пещеру, напоминает себе она, тряхнув головой и выходя на тропу. Потребовать от той женщины ответы.   Лес ведет её сам, словно друг детства, ожидающий у порога и зовущий отправиться в путь. Стелется ковром пожухших листьев и ароматных трав, еле слышно перешептывающихся под подошвами. Гудит птичьим пением и скрипом ветвей, шелестом густой зелени, тянущейся изумрудными лапами вверх.   В этот раз все иначе. Изменилось гораздо больше, чем время года, знает она. Больше, чем палочка, появившаяся в кармане. Изменилось что-то внутри этого леса, или внутри самой Гермионы, потому что тогда - в апреле, здесь неуловимо пахло тревогой и опасностью, а теперь отчетливо пахнет домом. Ощущение чудное, неуместно естественное, оно кружит голову так, что хочется смеяться и танцевать. Магия, живущая вокруг, произрастающая из сердца леса очаровала её еще тогда. Увела за собой в чащу, к самой пещере. Зародила внутри этот пьянящий рассудок восторг, что разбегается под кожей подобно пузырькам под стеклом бокала с шампанским. Поэтому Гермиона снова сдается этой магии без всякого сопротивления. Лес приводит её назад. Переступая порог пещеры, Гермиона щурится, всматриваясь в синеватое свечение, разгорающееся в глубине. Глаза с трудом привыкают к полумраку - сегодня здесь гораздо темнее. Со стен стекает вода, делая лёд внизу гладким и блестящим, похожим на темно-фиолетовое стекло. Алтарь, из которого отчетливо неслись голоса и мощным потоком исходила сила, молчит, погасший, изувеченный свежими разломами по центру - будто развороченное гнездо, брошенное стаей доисторических, давно вымерших птиц. Сглотнув, Гермиона кладет на него руку, от увиденного совершенно забыв, чем это кончилось в прошлый раз - но быстро понимает, что отдергивать пальцы нет никакого смысла. Холодная поверхность ощущается полой. Мертвой. Скорлупой, в которой однажды теплилось биение жизни, но теперь осталась одна пустота. Она понимает все даже раньше, чем слышит голос - скрипучий, старческий, в нем слышится шелест сухой листвы и треск умирающего очага. - Все правильно, милая. Магия уходит. У любого обряда есть цена, а я никогда не была умеренной в том, что просила. Особенно после того, как Нарцисса пришла ко мне за помощью восемнадцать лет назад, - удивленная последними словами, Гермиона недоуменно приподнимает брови и затем хмурится, обернувшись на голос. - Правда, с тех пор я ни разу не просила для себя, - поясняет лима со слабой улыбкой, откидывая спутанные длинные волосы с лица. Женщина перед ней за пару месяцев постарела на десятилетия, думает Гермиона ошарашенно, делая к ней несмелый шаг. - Прости, дитя, я бы встала, но боюсь, тогда у меня не останется сил на нашу беседу, - извиняется лима, обнаружившаяся в глубине ледяного свода, который смыкается темнотой над её головой. Она полулежит среди шкур, устилающих пол и выступы стен вокруг, где из-за перепада высоты получается нечто наподобие кресла или лежанки. - Рада, что мне удалось дождаться тебя. - Что с вами? - выдыхает Гермиона, опускаясь на землю рядом и осторожно касаясь бледной морщинистой ладони. Шершавая кожа над голубыми венами стала такой тонкой и прозрачной, что, кажется, вот-вот порвется от одного неловкого прикосновения. - Почему вы.. - ..вдруг обратилась в рухлядь? - уголок бескровных губ весело дергается вверх, договаривая за неё. - Так бывает, милая. Когда приходит время. Так случилось с Альбусом, ты сама видела. А еще раньше - с моим покойным мужем и потом с нашими сыновьями. Так будет с Геллертом, который первым это начал - и умудрился продержаться дольше всех, старый пройдоха, - казалось, полные ледяной воды глаза, смотрят не Гермиону, но видят другое и других, смотрят куда-то в глубину навсегда оставшихся позади лет и угасающих, будто круги на воде, воспоминаний. - Так будет даже с мальчишкой Томом Реддлом, который боится этого больше всех. - С Геллертом.. Гриндевальдом? - переспрашивает Гермиона, не поспевая за сбивчивым потоком слов, но чувствуя, что всё услышанное важно. - Вы ведь его упомянули сейчас, да? - Проблема в том, что вопросов в её голове становится больше и больше. - При чём здесь он? - Это лишь вздор старой кошелки, не бери в голову, дорогая, - усмехается лима, и её усмешка так похожа на ту, которую Гермиона не раз видела на лице Драко: кривая, совершенно не вызывающая доверия, - прости, мне редко доводится с кем-то говорить. Геллерт, конечно сыграл свою роль, но сейчас нам не до него - мне совсем немного осталось, как ты видишь, а потому задавай правильные вопросы, девочка. С этими словами женщина кашляет - надсадно, нехорошо, так, что всё её маленькое тело сотрясается от хрипов. И вместе с кашлем Гермиона отчетливо слышит стрекотание магии, покидающей его, истончаясь всё сильнее. Прислушавшись к ощущению, Гермиона пытается нащупать причину этого недуга, следует направленным вниманием вдоль невидимых пульсирующих волшебством нитей, и магия откликается, будто говорит с ней без слов. Рассказывает о том, что больше не находит за что зацепиться, и потому уже не может поддерживать жизнь в организме, прожившем неестественно долгую по человеческим меркам жизнь. Годрик, магическая сущность лимы буквально распадается на части, подобно сгоревшей ветоши, рассыпающейся на сажу и золу в руках. И потому женщина права, понимает Гермиона. У неё не так много времени для того, чтобы получить ответы. - Тогда расскажите о Нарциссе, - нетерпеливо качает головой, пытаясь собрать в голове все отрывочные факты и определиться, что важнее выяснить прежде всего. - Вы только что сказали, что миссис Малфой приходила к вам за помощью восемнадцать лет назад. Это как-то связано с Драко? Гермиона собиралась спрашивать о том, что произошло в тот день в гроте, об изменениях в её собственной магии и новом странном чутье, о видениях в камне и о том, что всё это вообще значит. Но упоминание Нарциссы Малфой совершенно сбило её с толку, заставив беспокоиться о слизеринце даже сейчас. - Она хотела уберечь его, еще не рожденного сына, - кивнула лима, - от обещания, данного её мужем. Только контракт был скреплен, и никому было не под силу разорвать его. Поэтому всё, что я смогла - отдать мальчику часть своей активной магии, запечатать её внутри, - сделав паузу, женщина со значением коснулась двумя пальцами себе в солнечное сплетение, будто показывала, где именно таилось волшебство. Тяжело вздохнула, будто ей не хватало воздуха, но всё же продолжила: - Не будь мы кровными родственниками, это конечно, убило бы его, но Драко - мой правнук, его собственная магия была устойчивой еще в утробе матери, возможно именно поэтому Тёмный лорд изначально и выбрал его. Как бы там ни было, мой ритуал сделал его почти полностью невосприимчивым для воздействия тёмных сил, спутав змеенышу все карты. Но в этой защите есть слабое место, обратная сторона монеты, как и у любого сильного заклятия. Мальчик может сам впустить тьму. И если он это сделает, она отравит его гораздо сильнее и быстрее других волшебников, которые носят метку и используют непростительные заклятия. Это кое-о чем напомнило Гермионе. - Когда я коснулась метки, - озвучила она, нахмурившись, - то почувствовала что-то странное. Что-то, похожее на воронку, через которую уходит его волшебство. Это из-за вашей защиты? - Разве уходит только волшебство Драко? Попробуй вспомнить хорошенько, и тебе будет ясно, что дело не в этом, - приподняла бровь женщина, и Гермиона в ужасе сглотнула, вспомнив то ощущение и сразу понимая, о чем речь. Метка втягивала в себя не просто магию Драко, она - по крупице - втягивала в себя всё вокруг. - Ты и сама уже знаешь, милая, что магия похожа на нити разных цветов, плотности и толщины, и лишь некоторые из них подвластны волшебникам. Какие-то подвластны лимам, прочие - домовикам и другим магическим созданиям. Некоторые же не подвластны никому. Нитей этих бесчисленное множество, и, сплетаясь вместе, они образовывают собой полотно мироздания. Вдыхают в наш мир жизнь, или, иными словами, энергию, необходимую для существования всего. Колдовство, создавшее метку, оставляет брешь на этом полотне, и через неё понемногу - незаметно для носителя - подпитывает своего создателя. Тёмный Лорд так накапливает силу, по крупице тянет её из каждого из своих слуг. С этими словами женщина откинулась назад и снова зашлась в приступе сухого надрывного кашля. Гермиона придержала её за плечо, вперившись невидящим взглядом в свод пещеры. Блуждая среди своих полных беспокойства мыслей и догадок, сделанных после чтения о крестражах. Это оказалось на удивление логично. Будто вдруг нашелся кусочек доселе не имеющего никакой смысл пазла и с тихим щелчком встал на место. Если всё, сказанное женщиной - правда, то становилось наконец понятно, как Волдеморт умудрился сохранить былое могущество, даже разорвав свою душу на столько частей, а потом потеряв физическое тело на четырнадцать лет. Хотелось истерически рассмеяться, но Гермиона содрогнулась, холодея от осознания, насколько гениальным стратегом был их враг. Насколько талантливым магом, раз смог создать подобное заклинание. Подумать только. Все полагали, что метка создавалась, чтобы держать Пожирателей на коротком поводке. Во время второй магической войны татуировка стала средством запугивания, и одновременно особым символом почитания, который с гордостью носили особенно фанатичные последователи Лорда. Но на самом деле всё это было лишь удачным прикрытием для её истинного назначения. - Получается, с каждым новым Пожирателем он становится сильнее, - покачав головой, озвучила Гермиона свои невеселые выводы. - Проблема даже не в этом, - возразила женщина мрачно, ненадолго оправившись от кашля. - А в том, что через каждую образовавшуюся прореху Том не просто тянет магию для себя, он также платит цену за такую подпитку. И не только он - все мы - хотя пока это и незаметно. Запомни эти слова, даже если сейчас они кажутся тебе неважными. Нужно, чтобы кто-то помнил, Гермиона. Вот почему я отдала тебе своё последнее волшебство - пусть ты и не будешь им управлять так, как это делала я, оно поможет тебе видеть и слышать там, где другие не могут. Поможет Драко - твоими руками - тогда, когда сам он уже не сможет. Годрик. - Я не понимаю, чего вы от меня ждёте! - взорвалась Гермиона. Этот бессвязный поток информации и загадок лишь порождал новые вопросы, вместо того, чтобы хоть как-то прояснять ситуацию. - Не понимаю силу, которую теперь чувствую в себе, не понимаю, что вы сделали со мной в тот день и зачем. Пожалуйста, объясните, - добавила она. - Вы передали мне что-то, эту странную старую магию, но ведь она неподвластна даже тем, кто унаследовал её от вас. Она убила ваших сыновей! Так как мне, магглорожденной, справиться с ней? Я столько книг пересмотрела, но ничего не нашла. Эта женщина не имела никакого права уходить вот так - оставив Гермиону со всем этим, бросив выплывать самостоятельно, будто в горный поток ребенка, который даже не умеет держаться на воде. Прямо как чертов Дамблдор. Хотя, следует признать, что у представителей их поколения, задержавшихся на этой земле, определенно был свой стиль. Лима тихо хрипло засмеялась, то ли прочитав её последнюю мысль, то ли из-за чего-то в словах Гермионы. Обессилено прикрыла глаза, снова прислоняясь плечом к стене в поисках опоры, прежде чем ответить. - С этим, моя милая, книги не помогут - как не помогут никакие мои слова. Считай, я всего лишь посадила зернышко, а оно признало тебя своей и согласилось пустить корни. Но расти оно будет так и только тогда, когда пожелает само. Насколько ты ему позволишь и не будешь мешать, но не более, ведь сила эта - часть природы. Глупец тот волшебник, который искренне считает, что может повелевать дождем или ветром, приходом зимы или наступлением тепла, и мудр тот, кто знает: его ведут по тем дорогам, которые были написаны. - Вы говорите о судьбе, - устало возразила Гермиона, - а значит, и об исходе войны, как о чем-то давно предрешенном. Но сами заставили меня изменить решение и остаться с Драко, показав все те страшные вещи в камне. Как и в прошлый раз, голова кружилась от обилия новой информации, а от собственных непонимания и бессилия хотелось кричать. Но собеседница явно не собиралась облегчить ей задачу. - Судьба, - фыркнула женщина с пренебрежением, - еще одно упрощение, ставшее популярным и провоцирующее еще большее невежество. Разве можно одним понятием обобщить бесчисленные силы, управляющие этим миром? Они находятся в вечном противодействии, которое легко могло бы все уничтожить, если бы не соблюдался баланс. Но иногда, раз в несколько веков, он все же нарушается, прямо, как сейчас. И тогда никто не может сказать наперёд, чем всё кончится - так что остаётся лишь ждать, затаив дыхание, или действовать вслепую, не зная, в какую сторону этим склонишь чашу весов, - сухая холодная ладонь сомкнулась на запястье девушки, а следующие слова заставили мурашки жути поползти вверх по спине. - Я попыталась всё исправить, но, возможно, сделала только хуже, Гермиона. Ты и твои друзья, и мой правнук окажетесь в самом эпицентре того, что грядет, разбуженное и вскормленное тщеславным мальчишкой, которому Альбус позволил превратиться в чудовище прямо у себя под носом. Рука, удерживающая её, была холодна как лёд, хватка казалось цепкой, но слабой - одно усилие, и Гермиона бы легко вырвалась. Но она сидела неподвижно, завороженно вслушиваясь в тихие пророческие слова. В них ей слышалась та самая песня - древняя, неразборчивая, преследующая девушку во снах с тех самых пор, как она впервые попала в заброшенное поместье. Своды пещеры снова наполнились магией и теперь издавали ритмичный гул, перемигиваясь серебром, голубизной и зеленью в темноте. Рука лимы слабела с каждым словом. И на смену растерянности медленно приходило непонятное принятие происходящего. - Эйрлисса, - позвала Гермиона, вспомнив рассказ Драко и повинуясь смутному инстинкту удержать умирающую женщину в этом мире, позвав по имени, - вас ведь так зовут, верно? Он мне сказал, что слышал ваше имя от Беллатриссы. - Так меня стали называть здесь, в Хогвартсе и после тоже, но моё настоящее имя Эйрлис, - поправила её лима, больше не пытаясь встать, но по-прежнему следя за Гермионой из-под полуприкрытых век, пока ее взгляд снова не затуманился поволокой воспоминаний, - им в моих родных краях зовут лилию долины. Как бы мне хотелось еще хоть раз оказаться там, умыться водой из горного ручья, обнять своих давно потерянных сестёр, - кашель снова прервал сбивчивую речь, разносясь эхом в полумраке среди гула и стрекота магии, вставшей вокруг кольцом. Будто провожая хозяйку в дорогу, подумала Гермиона, затаив дыхание перед лицом таинства, которому стала свидетельницей. - Я не знала, какой путь пройду, когда еще носила своё настоящее имя. Не знала, что он оборвётся здесь, - продолжила женщина, собравшись с силами. - Никому нельзя знать свой путь наперед, милая, потому что тогда не хватит духу его пройти. Так что я не открою тебе, чем всё кончится. Но знай, ведёт он тебя - всех вас - вниз, во тьму и огонь, и только дойдя до конца, можно узнать, что ждёт на той стороне и стоила ли того твоя борьба. - Стоила ли ваша, Эйрлис? - спросила Гермиона, наблюдая, как еле заметное свечение медленно расползается из груди женщины к её рукам и ногам, и потом к переносице, подсвечивая её кожу и глаза изнутри. Как оно вытягивает из них последние краски и саму телесность, разгораясь всё ярче. - Какой он? Драко? - вместо ответа лукаво улыбнулась женщина, чей сияющий взгляд снова стал осмысленным и, казалось, смотрел прямо в душу. - Я видела его ребенком, а потом только в видениях, но они рассказывают немного. Огорошенная вопросом, Гермиона на миг задумалась, прежде чем выдать, возмущенно: - Он… невыносимый! Грубиян и наглец, упёртый, вспыльчивый и до невозможности самовлюбленный, - перечислила она на одном дыхании, раздражаясь от одного лишь мысленного образа слизеринца. Впрочем, картинка быстро сменилась недавней сценой, в которой он поднимает от неё глаза на башне, прежде, чем произнести непростительное. Воспоминание снова не вызывало в ней должных отвращения и ужаса. - А еще, - добавила Гермиона уже тише под внимательным взглядом лимы, не позволяющим солгать - ей и себе, - никогда бы не подумала, что скажу это, но он смелый. Не такой, как Рон или Гарри, они каждый раз безрассудно бросаются в омут. Он готов на многое, чтобы защитить то, что ему дорого - так он защищает Нарциссу. Просто, в отличие от мальчишек, Драко всегда думает, прежде чем делать. Для своего возраста, он очень сильный волшебник - в боевой магии, думаю, ему нет равных на нашем курсе. Но, к сожалению, прекрасно осознаёт свои таланты, и поэтому любит повыделываться. А от его вечного сарказма и показного равнодушия к общечеловеческим ценностям и нормам общения меня уже тошнит, - завершила она свою тираду сердито. Укол вины, за то, что Гермиона выставила Драко последним придурком в глазах его умирающей родственницы, не заставил себя ждать, потому она всё же добавила, усмехнувшись, но совершенно искренне: - Я думаю, вы бы гордились им, Эйрлис. После того, как надавали бы тумаков - за вечные позерство и хамство. Она ожидала увидеть улыбку на губах собеседницы, но, выйдя из задумчивости и подняв глаза, увидела лишь свет - и никого перед собой. - Вот и весь ответ на твой вопрос, дитя, - прошелестел вокруг нездешний голос, явно удовлетворившись её словами. - Как бы там ни было, стоило оно того или нет, моя борьба окончена. Теперь ваш черёд. Призрачные пальцы коснулись щеки, неуловимо, подобно короткому порыву сквозняка, в движении распадаясь в темноте на тысячи мерцающих частиц. - Лес твой, милая, - сказала Гермионе Эйрлис Блэк, растворяясь в неподвижном сумраке грота пятнами расползающегося тумана - гаснущим воспоминанием о знаниях, что навсегда утеряны. Жизнью, утекающей вместе с ручейками из грота прямо в почву, устремляющейся в корни деревьев и от них вверх. Жизнью, которую ветер подхватит и унесёт в невообразимую даль. Возможно, в те самые края, куда мечтало еще хоть раз напоследок вернуться её старое сердце, подумала девушка, смаргивая слёзы. А потом свет в пещере погас. Гермиона не знала, придумала ли сама последние слова лимы, или ей нашептала их мокрая, укрытая талым снегом и еловыми иголками земля, пока она неловко поднималась с колен. Ничего не бойся, прошептала она.