POV: Олег — отец Антона.
Мужчина — опора семьи. Нет, не так. Мужчина — щит семьи. Нерушимая броня, защищающая от всего зла на свете. Кто или что бы ни хотело навредить семье, нарушить её целостность — кормилец решит эту проблему, оградит родных от опасности. Любой… любой ценой… Любой?! Убийство собственного ребёнка, мать вашу, это достаточная цена?! «Ну ты же у нас бухгалтер. Вот и сведи дебет с кредитом, и озвучь плату.» Бухгалтер говорит… говорит, что это размен. Один на двоих. Нет, один на троих! Каких ещё, к чёрту, троих?! Нет… нет. Я остался там. Я никогда не возвращался домой. Домой ли… в этот дом. Брешешь, Олег! Ты прекрасно видишь, что совершенно никто не считает это строение домом! Жена? Жена взаперти. Она в темнице, а ты её надзиратель. Дочка? Она тоже, катись оно всё лесом, взаперти! Ты же видишь, как она угасает!.. Антон… для него дом — это скорее лес. Так говорил и Он… Он не только говорил, но и показал мне это. И ещё… А что я могу сделать? Или… что я должен сделать? Разменять людей. Но как же я не готов к такому… Это ужасно! У меня трясутся руки, а мысли сбились в кашу! А ты видел, как выглядит каша. О да, Олежа, видел! И видел ты далеко не манную кашу! «Времена такие. Ситуация такая.» — пустые бестолковые отговорки бесхребетного Олега Петрова и ещё тысяч таких же Олегов! Какие, мать их дери, «такие»?! Любому родителю страшнее всего на свете потерять ребёнка. А я его должен самолично убить! Убить! Своего! Сына! Белокурого мальчишку, который ещё в детстве рисовал нас — всех четверых! Всех четверых Петровых, дружно держащихся за руку под наивным ярким солнцем. Как по-детски, как наивно… тот Антошка уже давно умер. Я же вижу, я же, в конце концов, его папа. Только вот… солнце… Поднимаю взгляд, тяжко выдыхая горячий воздух. Клуб пара вырывается и устремляется куда-то далеко — к небесам. Надеюсь, Тоха — сынок мой — тоже отправится туда… Вижу чёрное небо. И пусть меня на месте сожрёт метель чёртова, если я не вижу в этой черноте невообразимые гротескные образы! Уродливые лапы… они тянутся к нашему хлипкому домишке. Я вижу эти когти — они просто гигантские. Они без труда ведь проломят всю эту хлипкую бревенчатую конструкцию. А если каким-то чудом не смогут побороть её — проломят крышу, которая не видела ремонта лет тридцать. — Я… я схожу с ума. — тихо и с горечью говорю я небу и лесу. Помимо косящихся чёрными провалами окон домишек, это единственные мои зрители и слушатели. Я правда с удовольствием отдал бы свою жизнь. Не Карины! Не Оли! И не Антона… Свою! Но… кто тогда защитит оставшихся? Карина вообще ничего не смыслит в тёмной изнанке современного общества. Оля же… ребёнок, тут и сказать нечего. И я мог бы отдать бразды своему сыну! Только вот он ещё не окреп… он же даже влюбиться не успел ещё нормально! Защита семьи зиждется на благоразумии, трезвости ума и мудрости. Ты должен обладать опытом, ты должен быть хоть сколько-нибудь закалён. Он не готов… и я не готов. Вот она правда. Меняю хват топора, вытираю испарину со лба. На улице дубак — я в кофте да брюках, но мне жарко. Это… это моё сердце рвётся на куски, высвобождая всё, что было в нём. Драный лес молчит. Твари в лесу тоже молчат — они затаились и… это глаза? Щурюсь, присматриваюсь. Два золотистых огонька — достаточно ярких, чтобы увидеть их. Достаточно ярких, чтобы напомнить мне о деле. О сделке. О цене. Если так подумать, то в семье остались только Оля с Кариной. Всё. Я умер, сын мой, считай, тоже… Я правда надеюсь, что что-то (или кто-то) помешает мне. Но я же помню! Чёрт возьми, я помню о пропажах детей! Сколько ни жили здесь — всегда вывески, всегда чёрно-белые фото дерьмового качества и всегда… всегда с них улыбались мертвецы. И Антон будет. Будет улыбаться мне со своего надгробия. Как годы назад улыбался. Часть меня даже рада такому исходу. Я не дам ему повзрослеть ещё сильнее, я не дам вкусить весь ужас этого мира! И вообще… надо вспомнить… Я хочу перехитрить тварей. Я знаю, чего они хотят, и я не дам им сделать это! Я не позволю забрать моего сына в вечный танец агонизирующей нечисти. Вечный ночной пир, вечный ночной жор… Я спасаю его! Я защищаю его путём убийства! Да, методы просто кошмарны, но они здесь — меньшее из зол! Собираюсь с мыслями… Пора. Медленно направляюсь в дом. Легко — все двери я смазал заранее, места пола для тихой поступи выучил наизусть. Иду по дому… шагов не слышно. Смерть крадётся бесшумно, смерть беспощадна ко всем. Лестница. Первая ступень, вторая… третья. Каждый шаг всё более медленный и всё меньше уверенности в движениях. Я боюсь. Нет, я просто в ужасе и теряю остатки здравомыслия! Но у меня появилась мечта… она сейчас заставляет меня тихо утереть выступившие слёзы, начавшие катиться по щекам. План идеален — все спят сейчас наиболее крепко, все нужные двери смазаны. Зайти, нанести один роковой удар топором и… и мир рухнет. Подхожу к злополучной двери моего сынишки. Слышу его лёгкое сопение… Слышу? Наверное… наверное, из-за долгой тишины мой слух просто успел обостриться. Тем не менее, я встаю перед дверью в нерешительности. Сейчас она — это всё, что ограждает моего любимого сына от смерти. От смерти в лице собственного отца… Прямо как в «Тарасе Бульбе», чёрт рогатый побери! Только мой сын не предавал меня. Я сам предал его. А вместе с ним предал и жену, и дочь, и себя самого… Я ненавижу себя, но тянусь к ручке как можно более медленно. Антошка, ты не станешь тварью. Антон… тебе не будет больно. Ты не почувствуешь вкус утрат больше. Ты не будешь бояться сверстников и старшеклассников. Ты не попадёшь в передрягу, идя поздним вечером мимо пьяных хмырей. Я не отдам тебя. Слышишь, сынок?! Я не отдам тебя никому! Ни гопоте, ни сраным зверям, ни бандитам! Ни-ко-му! Тебе не будет больно. Я обещаю… Лишь какой-то тоненький двоящийся голосок где-то там — далеко-далеко говорит мне не делать этого. Это моя совесть? Не думал, что у неё такой вкрадчивый и… женский голос. На голос Карины вовсе не похоже, как и на голос Оли… Так… Но я отчего-то помню его. Как будто слышал где-то… когда-то очень давно. Безумно давно. Много-много лет назад. Я что-то упускаю… но я почти уверен, что здесь есть след этой рогатой твари. О-о-о, я помню запах, который от него исходил! Запах прелой мочи, запах… запах мяса и крови. Убить. Убить во благо. Я почти никогда не матерюсь, но сейчас на языке вертится всего одно слово, наиболее точно отображающее ситуацию. Пиздец… Дверная ручка медленно проворачивается. Она скользит, неумолимо скользит в потной ладони, отчего замок издаёт предательски громкий скрип несколько раз, словно ворча от внезапного раздражителя. Колотит в висках. Руки трясутся. Я теряю ошмётки самообладания. Оно и не мудрено… Приоткрываю дверь в комнату Антошки и вижу… его лицо! Он проснулся и теперь подпирает дверь с гримасой ужаса! Как он догадался?!..END POV: Олег Петров
Сон с младшего Петрова как рукой сняло. Слова Алисы… он не мог поверить, что они оказались правдивы. «Смерть идёт к тебе прямо сейчас с топором.» Непонятно, кто из двоих Петровых сейчас был в большем ужасе. Один теперь вынужден всеми силами подпирать дверь, дабы не дать убить себя своему собственному отцу! У другого ситуация едва ли лучше. Ему надо что-то делать — он выбрал убийство родного ребёнка, а теперь тот ещё и сопротивляется, а обратного пути уже просто нет. Или есть? — П-пап?.. — неуверенно спрашивает белокурый у своего без пяти минут убийцы, глядя то на его искажённое в безумном ужасе лицо, то на не менее безумный топор позади мужчины. — Зачем ты?.. Мужчина молчит. Долго. Томительно долго: пару раз попытавшись просто выдавить дверь своим весом — но было видно, как тяжело ему давалась каждая попытка, и Антон увидел это тоже, ведь понимал, что при желании отец спокойно выбил бы и дверь, и сына вместе с ней из-за разности силовых показателей. — Папа, я не хочу умирать… Лучше расскажи мне, что тебя привело к такому? — робко поинтересовался Антон, подрагивая от каждого звука — в том числе и от собственного голоса. Мужчина стыдливо отвёл взгляд, давя слёзы и сглатывая — напор совсем ослаб. Адреналин младшего же ещё не спал, оттого тот смог даже потеснить отца. Однако, он всё же чуть отпрянул, оставляя щель для переговоров, но и упираясь ногами получше, на случай жестокой ловушки от не вполне здравомыслящего папы. — Слушай… сынок. — отцовский голос дрожал, он далеко не сразу смог вернуть зрительный контакт. А Антон увидел в слезящихся глазах отца собственное отражение. — Ты ведь у меня прекрасно знаешь, что с этим лесом всё неладно… знаешь же? Если на то пошло, то давай не будем таить ничего? — … — Антон промолчал, оценивая все «за» и «против», но уверенность всё же разлилась по его грудной клетке, не смотря на мелкую дрожь тела. — Знаю, папа. Знаю, что лес ненормальный. И некоторые его жители тоже… хуже, чем просто ненормальные. Голос мальчишки в моменте стал настолько тусклым и блёклым, что Олег насторожился и присмотрелся к опущенным в пол глазам своего сына. Однако когда сын внезапно поднял глаза и блеснул в них уверенностью, отцовское сердце дрогнуло. Рука медленно опустила топор на пол, облокачивая его о стену. — Ох, Антоша… я… я чуть не совершил ошибку. — с выражением лица, похожим на очень болезненную улыбку, Петров-старший приложил ладонь к лицу, тщетно скрывая своё ужасное состояние. — Я думал, ты и не подозреваешь… Антон молча раскрыл дверь, удостоверившись в том, что топор больше не представляет угрозы. Он жестом руки пригласил отца сесть на кровать и обсудить кое-что крайне важное. Кое-что, от чего зависит судьба всей их семьи. Мужчина последовал приглашению, а хозяин комнаты закрыл за ними дверь и уселся на кровати рядом со своим папой, всё ещё ужасаясь от того, что только что происходило и что могло произойти. Это, с другой стороны, только подстегнуло его начать речь. — Слушай, папа, я действительно уже знаю о том, что в лесу водятся… можно я грубо выражусь? — решил уточнить Антон, помня про нелюбовь отца к грубым словечкам, не говоря про обсценную лексику. Отец семейства на удивление лишь кротко кивнул. — В лесу нашем водятся очень «милые» сволочи-зверушки. И это если мягко говорить. — несколько злобно процедил Антон, поглядывая на лес и чувствуя некий триумф от того, что может здесь и сейчас говорить такое по сути в лицо Тайге, будучи в относительной безопасности. Он сам не заметил, как ожесточённо улыбнулся — гордо и открыто насмехаясь над кошмарной стихией. — Зовут детишек, жрут детишек и танцуют… А ещё пытают тело и душу, и набирают из некоторых детей пополнение в свой состав. Я знаю… Я догадываюсь, что ты встретился с Ним. — С Ним?.. — не веря уточнил Петров-старший. — С Хозяином леса. Рогатым демоном, козлом во всех смыслах. — ровно произнёс Антон под наитием какой-то внезапной храбрости или даже скорее безразличия. Как учёный говорит о проделанной работе и её результатах, так и белокурый парнишка заключал сейчас. — Я осведомлён о том, что он хочет получить меня в их чёртово братство. Я знаю о них. Волк, Медведь, Сова, Козёл… — …И Лиса. — как в пустоту проговорил Олег, внезапно вспомнивший, кому принадлежал голос в его голове. — Нет. — резко ответил младший, помотав головой. — Лиса не с ними. — Сынок, ну ты же понимаешь, что она просто… — Я понимаю её ненависть к тому, кто её захомутал и проклял жрать детей. — оскалился школьник. — Я понимаю её стремление сыграть свою игру. Но ты этого явно не знаешь. Алиса не с ними. Она против них. Мужчина с прищуром внимательно посмотрел на своего сына, выискивая в нём любую деталь, которая выдала бы наивного мальчишку, которого в свои сети заполучило одно из чудовищ. Но неожиданно встретился лишь с уверенным в своих словах взглядом уже не мальчишки, а юноши, если не сказать — мужчины. — Но ты же понимаешь, что она может просто использовать тебя? — всё же с недоверием спросил он, получив ещё один повод для очень глубоких и очень безрадостных размышлений. — А если тебе хочется просто пообщаться с девушкой… — Н-нет!.. — возмущённым шёпотом воскликнул Антон, чьи щёки предательски зарделись, а глаза начали искать какое-нибудь укромное местечко подальше от довлеющего взгляда отца. — Дело не в этом. Не только в этом… Там сложно, папа, и я не хотел бы говорить что-то однозначное. Сын собрался с силами, вспомнил про этот ночной ужас, про страшный лес, про исчезновения детей и недавнее горе утраты, которой, к великому счастью, не произошло. — Я не собираюсь становиться разменной монетой, пап. Я не просто ведом её образом, но и трезво оцениваю ситуацию. Сейчас мы в относительной безопасности, не смотря на тварей. Я нужен им, и у нас есть какое-то время. Думаю, ты понимаешь, что сбежать у нас теперь уже не выйдет. Тут не бандиты, от которых мы спрятались. Тут настоящее древнее зло. И почему-то именно я могу поспособствовать победе над ним. Но пока что нам надо делать вид, что всё в порядке, понимаешь? — вопросительно посмотрел на отца мальчишка. — Мы должны выглядеть нормальными: тебе надо придумать, как ты нашёл Олю, а мне надо просто ходить дальше в школу, не попадаясь в лапы зверям. По крайней мере, сейчас я вижу это так… И всё это время мне надо будет придумывать план. К сожалению, никто из вас не осведомлён в должной мере о методах борьбы, так что мне остаётся обратиться лишь к паре персон, одна из которых — как раз зверь. Но это действительно лучше, чем прекратить моё существование, понимаешь ли ты? Лучше бороться до конца — ведь ты сам мне так говорил всегда, папа… На глазах паренька выступили слёзы. Причиной тому был этот груз. Всё, что произошло этой ночью — и разговор во сне с Алисой, и покушение от собственного папы, и нынешний разговор… Петров понимал, что уснуть ему будет трудно. Очень. Отец же бессильно положил ладонь на плечо своему драгоценному ребёнку, кое-как сумев придать себе вид сильного мужчины и того самого сильного отца, который теперь так нужен ребёнку. — Хотел бы я сказать, Антошка, что ты юн ещё для такого, что тебе не стоит рисковать собой… — досадно вздохнул мужчина. — Но я увидел и что ты уже не юн, и что в намерениях своих и её уверен. Могу лишь дать совет не рисковать особо и со злом не заигрывать. Я вот заигрался, и куда меня это привело?.. Лучше забыть это… как только мы покончим со всем. Или… или ты покончишь. Мужчина грузно встал и направился к выходу, чётко выверяя количество сил, которых ему хватит сдержать лицо как можно дольше. Встав перед дверью и взявшись за ручку, он обернулся к устало потирающему переносицу сынишке, легко улыбнувшись. — Прости меня, сынок. Прости за произошедшее. Пожалуйста… Я заглажу вину перед тобой, я непременно исправлюсь. — горькая слеза прокатилась по отцовской щеке, предвещая близящийся нервный срыв и истерику, но увидев готовность сына простить его, Олег набрался сил и смог ещё немного продержаться. — Нам с тобой, думаю, ещё предстоит обговорить всё это, уточнить ряд деталей… но потом. Сейчас нам обоим нужен отдых. И вот тебе небольшой подарок… в общем, сегодня на уроки можешь не идти. Я уверен, что все поймут. Тотчас мужчина стремительно, но тихо покинул комнату сына и направился на кухню, по пути вернув топор в кладовку. На кухне его интересовала старая стеклянная бутылка с крайне терпким напитком в ней. Взяв бутылку, он налил в хрустальную стопку пятьдесят грамм и… присосался к горлышку бутыли устами, выпив куда больше залпом, чем было в мелкой таре. Тяжело вздохнув, он подпёр голову руками, безжизненно уставившись на дверь в дом, которую было видно через проём прохода на кухню. Вообще, он не был особо пьющим. Давно уже не любил Олег напиться до беспамятства, и проделал с подросткового возраста над собой заметную работу, борясь со стандартным для тех лет пристрастием. В последнее время он вообще не пил. Даже страх расправы над всей семьёй не совращал его забыться. Да что уж там — проблемы с законом, семьёй и деньгами также не сломили его. Это всё напротив только подстёгивало Олега держать разум в трезвом тонусе… Но теперь мужчина увидел, насколько повысился градус всей ситуации, и оттого всё же повысил уже свой градус.POV: Антон Петров
Так значит, Алиса умеет… посещать сны? В голове не укладывается. Это какое-то безумие, и мне очень хочется плакать. Но я не хочу плакать на виду у леса. Нет уж. Но вся эта ситуация… Боже, за что мне это?! Боже?.. А я вообще крещён? Хм-м… Нет, не думаю. Был бы я крещён — стала бы ко мне тянуться вся эта нечисть? Очень уж вряд ли. Хотя… а кто сказал, что нечисти есть какое-то дело до того, купали ли тебя голеньким младенцем и вешали ли тебе на шею несчастный крестик? Никто. Но… Это всё пустые мысли… только вот они мне помогают не тронуться умом! А папе, кажется, не помогли… хотя мне и очень страшно было бы признать его безумие. Особенно учитывая, что поводов для этого предостаточно… Папа… То, каким я его видел сейчас — это ужасно. Это просто безумно. Я честно старался спастись убеждением себя в том, что он просто очень сильно устал… но здесь всё оказалось хуже. У меня грудь словно тиски сдавливают, стоит мне хотя бы попытаться представить, как моего сильного папу практически полностью сломила та рогатая тварь! Но это ещё и наводит на определённые мысли. Главная из них — Хозяин леса владеет магией. Мой папа сильный. Он всегда был невозмутимо улыбчив, никогда почти не давал даже малейших поблажек своим эмоциям. Его ум всегда, сколько помню и сколько я мог видеть, был трезв и крайне прочен. А тут вот встреча с Ним и как итог — такое состояние. А может, колдовством владеет даже не козёл. Но если это какая-то магия разума… что-то вроде славянского морока… Надо бы поискать книжки мистические. Что-нибудь вроде старых преданий или… сборников ритуалов. У нас в доме есть мини-библиотека, только сейчас я совсем не в состоянии нормально воспринимать чтиво, какого бы сорта оно ни было. Алиса… не знаю, как ты это смогла провернуть, но спасибо тебе. Даже если ты не участвовала в этом на самом деле, всё равно спасибо. Я всё больше понимаю (и от того ужасаюсь), что сейчас главным островком безопасности для меня стала людоедка в… справедливости ради, довольно красивой маске… А ведь я совсем недавно хотел её прирезать… Но никогда не поздно исправиться, ведь так? А я теперь… Я резко встал, отчего тут же чуть не рухнул — подкосились ноги, но, удержав равновесие, я подошёл к окну и приложил ладонь ко стеклу. — Вот же плутовка… — слабо ухмыльнулся я, пытаясь выискать силуэт посреди жутких зарослей частокола веток. Но глаза отчаянно не могли не то что выловить её образ, а даже просто сфокусироваться. Наверное, это из-за моих слёз, хах… — Теперь я тебе жизнью обязан, выходит. План остаётся прежним. Поправка теперь лишь на помощь папы и поиск метода борьбы с… условно говоря мороком козла. Хотя, почему я решил, что это его морок? Вдруг это всё наша огненная лисичка проворачивает? Всю эту безумную игру одного дирижёра… зачем? Свести меня с ума? Нет, слишком много затрат на такой пустяк. Да и вообще сложно представить, чего бы она могла хотеть добиться такой вот игрой. Того, чтобы я перешёл на её сторону? Так тоже нет — я и без всего этого безумия готов довериться, хоть и боязно это. Нет… я всё же думаю, что мы с ней хотим одного. Хотим прекратить этот кровавый пир, кошмарный бал, танец лесного безумия… Как же хочется встретиться с ней. Сейчас она кажется самой адекватной из тех, кто ведает о том, что творится на самом деле… Ладно, надо спать. Адреналин наконец спадает, а из-за колоссальной траты сил в дело вступает страшная сонливость. Благо, папа разрешил сегодня никуда не идти. Вернувшись в кровать, я сразу же пал во тьму, хоть та теперь и молчала. Ничего страшного, это лишь к лучшему, на самом деле…End POV: Антон Петров
— Так значит, ты говоришь, что у той… девушки была нечеловеческая сила?.. — со всем скепсисом спросил мужчина, устало потирая переносицу и отчаянно цепляясь за лучик раннего утреннего света, который упорно пробивался через пыльные стёкла окна. Сейчас он находился в достаточно аскетично обставленном доме, сидя в прекрасно знакомой на удивление довольно ухоженной кухне и беседуя с одним хорошо знакомым подростком, а хотел бы быть дома и желательно в своей кровати. — И что у неё были… — Когти. Когти, мать их. — сплюнул Пятифан, кривящийся от недоверия и воспоминаний о недавней стычке. — Слуша… слушайте, начальник, мы с вами к сожалению давно знакомы, и вы сами понимаете, что я бы просто так не стал обращаться в мус… милицию. — Конечно, Роман. — со всё прежним недоверием вздохнул старлей, переведя взгляд на потрёпанного парня перед ним, а затем обращаясь к записанному в блокнот. — Значит, что мы имеем? На тебя напала какая-то сектантка в маске волка и серой одежде, которая носит какие-то странные перчатки с острыми вставками, похожими на когти, обладает ненормальной силой, которой даже ты мало что мог противопоставить? Ты сам веришь в это? — Начальник, ну я бл… — резко осёкся парень в кожанке, мотнув головой, словно переключаясь между радиоканалами. — Я уверен, что всё было именно так. Я не пил вчера, и тем более мне неоткуда было бы достать дозу, чтобы такое привиделось! — А про вещества никто и не говорил… — спокойно подметил мужчина, пристально смотря в глаза потерпевшему. — Но ты сам понимаешь, что в такие рассказы поверить довольно сложно? Иначе бы я катался по каждому вызову, где ребёнок видел бабая или ещё кого потустороннего… Нет, я возьму во внимание твои слова, но какого-то чёрта рогатого искать не намерен. Просто какая-то тренированная, с твоих слов, девушка среднего роста. Хм-м… Мужчина отвёл взгляд и обратился снова к блокноту. — Знаешь, твои слова напоминают некоторые свидетельства о так называемых «лесных зверях». А мы это считаем полной чушью. Так что тебе стоит понимать, что каких-то активных действий мы предпринимать не будем. У нас есть дела поважнее. — Поважнее? Поважнее нападения какой-то твари? — гневался проблемный ребёнок. — Да, важнее баек о нечисти. Ты наверное ещё не слышал, но Петрова Антона ведь знаешь? Мальчик такой, вы в одном классе учитесь. — Антон… Антоху знаю, да. А что с ним? — насторожился Рома. — У него сестра недавно пропала. А нам вот недавно позвонила семья Петровых и рассказала об успешном нахождении Петровой Ольги. — поведал Тихонов. Рома хотел изречь бранный восторг, но помня получасовые нотации самого Тихонова ему на эту тему, просто широко и зубасто улыбнулся, искренне порадовавшись за своего друга и надеясь расспросить его как только выдастся возможность. — Как ты мог знать, там тоже фигурирует лес. Ну, в их деле. Именно поэтому я всё же немного. — мужчина поднял указательный палец, акцентируя внимание. — Совсем немного верю тебе. Но это всё лирика. Разговор наш с тобой окончен. Сейчас же утро и… так и быть, сегодня можешь в школу не идти. Милиционер встал со стула и направился к выходу, складывая все свои принадлежности в виде ручки и толстого блокнота в новую папку, которую на самом деле будет внимательно рассматривать дома, только здесь показав довольно безразличное отношение к делу. В действительности всё было совсем не так… но стоящему на учёте в детской комнате милиции Пятифану всего знать точно не нужно. — Но только смотри мне. Увижу тебя с сигаретами или вообще с бутылкой — будем беседовать в совсем иной обстановке. — погрозил старлей, и вышел из дома, садясь в потрёпанный годами сельской службы УАЗик. Пятифан буркнул ему что-то вслед и закрыл дверь, возвращаясь в свои размышления. Константин с мученическим видом потёр глаза. Из-за бессонной ночи за оформлением отчётов и рассмотрением проклятого дела о пропаже детей под веками было ощущение, что находятся песчинки, которые доставляют немало дискомфорта при моргании. Мужчина вспомнил о работе и кинул задумчивый взгляд на новую папку, которую только что положил на пассажирское переднее сиденье. У него таких теперь три. Пропажа Семёна, пропажа Оли и вот теперь ещё нападение на Пятифана Романа. А под все пропажи детей в участке отведён уже целый шкаф. «Дел всё больше, а зацепок толковых нет.» — зло подумал мужчина, вернув взгляд на дорогу и заводя тарантайку, которая пару раз отказалась работать, но с третьей попытки всё-таки сжалилась. Теперь цель — дом Петровых.