Теперь я — твой Кексик

Последняя свеча у ног Вай догорает и гаснет. Искорки её ещё секунду словно живут в глазах девушки, плывя цветными пятнами, но развалины кругом уже погрузились в непроглядный мрак. Она моргает несколько раз, тщетно пытаясь приспособить глаза. После яркого термитного света нельзя так быстро адаптироваться к полному его отсутствию, даже если всю жизнь проводишь в полутьме, сначала Нижнего города, затем "Тихого омута". Хотя, может Заун — просто тюрьма побольше? Притуплённый после драки слух — тоже не лучший помощник. Вай не слышит ничего, кроме слабого звона. В Нижнем городе говорят — когда остаешься в тишине, то слышишь голос мертвецов. Ничто не может подсказать ей где сестра. Ушла ли она, бросив вместо прощания "Джинкс создала ты!", или замерла, ожидая ответа старшей сестры. Верёвки крепко врезаются в тело. Стопы и кисти со сбитыми костяшками уже начинают затекать. Ещё немного и онемение поднимется выше - к коленям и локтям, потом захватит плечи и бёдра. Избитое тело ноет, хочется двинуться, сменить позу, облегчить боль, но ничего не выходит — узлы вязались на совесть. На Вай начинает накатывать старый тюремный ужас. Её, связанную "козлом" — руки к ногам — бросают в самый тёмный сырой и холодный карцер, после хорошего избиения. Так надзиратели отводят душу — бьют за штрафные наряды, за сквозняки в кордегардии, за маленькое жалованье, за то, что из Зауна, за то, что прикрываешь лицо и пах. Иные бьют слабо, жалея скорее себя; когда бьешь дубинкой по черепу — удар неприятно отдается в руку. Их Вай готова почти простить. Но другие... Эти имена и лица вбиты в память накрепко. "Тихий омут" хорошо усмирял Вайолет. Ей кажется, что сейчас из темноты выскочит знакомая потная рожа под высоким кивером, искаженная кровожадной злобой к очередному заунскому отродью. — Мы с тобой всё ещё сёстры? — внезапно звучит совсем рядом с Вай. В темноте, такой душной, плотной и вязкой, даже вкрадчивый и почти нежный голос Джинкс Паудер режет слух, как бритва, и вместе с тем, прогоняет мороки надзирателей. — Ничто этого не изменит! — вздыхает Вайолет. Перед носом Вай вспыхивает зажигалка, сделанная из здоровенного патрона, на мгновение ослепляя её. Сестра смотрит очень внимательно, покачивая головой из стороны в сторону, будто бы пытаясь разглядеть малейшую тень лжи на лице Вай. В розовых глазах пляшут крохотные огоньки, отблески то ли зажигалки, то ли абсолютного безумия. — Я всегда знала, что ты вернешься, — наконец произносит Джинкс Паудер и отстраняется. Она разворачивает кресло. В неровном свете виден край стола, на нём несколько подсвечников, дальше что-то поблёскивает, но что - разобрать нельзя. Со стола доносится резкий запах фотогена. Младшая сестра медленно обходит кресло со старшей слева, вытянув руку с зажигалкой. Резкий и точный бросок — зажигалка летит вдоль стола, пропитанные горючим кончики свеч вспыхивают, высвечивая хаотично расставленные на столе тарелки и бокалы. Слышен слабый звон металла, падающего на камень. (Не всякий гвардеец-гренадер умеет так кидать). По правую руку от Вай - чучела, изображающие старых друзей. Напротив — связанный Силко, с кляпом во рту. Голова склонена, взгляд мутен, видно, что он ещё приходит в себя. Неровные тени ещё больше обезображивают его, чужеродный оранжевый в изуродованном глазу при свечах кажется ещё чужероднее. — Он забрал у нас всё, — голос Джинкс Паудер переполнен злобой и обидой. — Здесь вонзил Вандеру нож в спину, и со мной поступил бы также... — она делает паузу. Где-то наверху кричит ворон, словно подтверждая её слова. — Всё твердил, что ты бросила меня, а сам знал правду... Он лжец. Силко, не поднимая головы, исподлобья буравит Вай полным ненависти взглядом. В нём ясно читается мысль "если бы не ты, всё оставалось бы идеальным". На свою воспитанницу он даже не взглянул. — Хм, а кое-кого не хватает! — произносит Джинкс Паудер, и исчезает где-то позади Вай. Силко продолжает пялиться. Вай отводит взгляд, но натыкается на жутковатые чучела. Майло — деревянная голова со множеством вбитых гвоздей в то место, где должны были быть глаза, кусок корпуса старого автоматона, местами ржавый, весь исписанный неровными буквами. Рядом Клаггор — тряпичный пупс, подвешенный на манер висельника над стулом, с вышитой розовым улыбкой и треснувшими очками. Напротив них Вандер — курительная трубка и кастеты. Сестра пыталась воскресить всех, как умела... Силко тихо рычит и дёргается, пытаясь высвободиться. Джинкс Паудер возвращается, роняя на стол блюдо под высокой крышкой-клошем. — Сегодня утром я навестила твою девушку... — Джинкс кладёт пальцы на крышку. Сердце Вайолет обрывается. — Что ты сделала? — голос Вай дрожит, она не может подготовить себя к худшему. — Сделала закуску! — невинная улыбочка и восторженно распахнутые глаза Джинкс нагоняют особой жути. Она медленно приподнимает крышку, наслаждаясь чудовищной неизвестностью, смакуя её, как смакует пилтоверский аристократ драгоценные вина... и резко отбрасывает крышку в сторону. Вайолет хочет зажмуриться, отвести взгляд, но не успевает. Ужас парализует её, не даёт ей пошевелиться, отвернуться, закрыть глаза. Не даёт ей даже мыслить, только воспринимать. Поле зрения сужается, дыхание перехватывает, крик застревает в горле, она только тихо хрипит... Звонкий смех с̶̶̶̶̶̶е̶̶̶̶̶̶̶с̶̶̶̶̶̶т̶̶̶̶̶̶̶р̶̶̶̶̶̶̶ы̶̶̶̶̶̶̶ слышен как со дна глубокой реки. На блюде лежит голова Кейтлин.