Три «Буратино»

— Я дома! — крик прерывает веселое бормотание двух голосов. Он смотрит под ноги, вытирая налипший на ботинки снег о дверной коврик. Пыхтит в шарф, ощущая приливающий к щекам жар. Всю дорогу он скрипел зубами и думал о том, насколько паршивым вышел день, и о том, что учителя явно не знают определения «искусства». Дураки. Радость состоит же из того, что завтра никуда не надо — выходные. Он стягивает рюкзак с плеч, кидает его на стул, но не успевает отпустить лямку, как поднимает глаза и застывает. В груди сразу сжимается тревога, завывает побитой собакой. Его взгляд направлен точно на кухню впереди. Яркий, но какой-то пустой солнечный свет заливает клеенку в горошек на столе, отца, что неизменно сидит на стуле напротив стены. И незнакомца, что вальяжно к этой стене привалился, поставив стул спинкой к прихожей, — он ненавидит отцовских гостей. Они всегда ведут к проблемам, они расстраивают его мать. Раздражение бежит по предплечьям, заставляет кожу покрыться мурашками. Он дает себе время свыкнуться с еще одним человеком в квартире, но какой же незнакомец странный. Так никто не сидит. Он точно хочет стереть убогий рисунок будто бы рыбьей чешуи на уродливом зеленом цвете обоев. Его левая рука закинута на спинку стула, выгнутую крутым мостом. Пальцы правой водят по кромке стакана. А там, как моча, светлый чай. На него больно смотреть. — Ян, чего встал? Проходи, — привычно-холодно зовет отец. Он наконец отпускает лямку рюкзака. Наспех скидывает ботинки, стягивает дубленку, бросив ее поверх рюкзака — лучше б и не видеть его, — и остается неуютно голым. Только темный свитер с рябящим узором, заправленный в черные джинсы. Хочется сжаться. Откуда-то несет холодом, но окна все закрыты и отопление должно шпарить. Незнакомец мельком цепляется за него взглядом и неопределенно хмыкает, вздернув уголки губ в подобии надменной улыбки. Его пальцы перестают следить по кромке стакана. Ян нервно одергивает себя от желания сразу свернуть в свою комнату до того времени, пока незнакомец не уйдет. Его взгляд привлекают в последний миг три бутылки «Буратино», что искрятся почти золотом на солнечном свете. Непривычно искрятся. И он идет на кухню, минуя две семейные черно-белые фотографии по одной стене и одну меловую, оцарапанную по низу, дверь уборной по другой. Прямо по направлению к незнакомцу. Привычный вид придвинутого к стене стола, привычные засохшие печенья, которые по обыкновению, если приходили гости, доставались, чтобы никто к ним не притронулся, и полупустые стаканы чая, да сахарница. В углу также скромно стоит узкая ваза с посеревшими цветами. Все это оказывается резко перед ним, когда он потерянно спрашивает: — Кто вы? — Ах да, познакомься, Ян, это Мар, — говорит отец, заискивающе улыбнувшись незнакомцу. Тот в ту же секунду протягивает Яну руку, не поднявшись со своего места. Ян все еще не разглядывает его лицо, зависнув взглядом на тонких паучьих пальцах с аккуратными ногтями, но посеревшей кожей и будто вымытым красным на костяшках. Его руки не трясутся. Они того, кто не является его отцу собутыльником. — Марк?.. — переспрашивает Ян. Свою руку протягивать он не спешит, ощущая, как пальцы подрагивают в карманах джинсов — когда только успел спрятать? Впервые он решает встать чуть ближе к отцу, только чтобы оказаться чуть дальше от незнакомца. Для приличия держится на том расстоянии, что рука, зависшая в воздухе, досягаема. — Мар, — мягко поправляет, после чего Ян пересиливает себя на секунду и быстро пожимает руку. — Марк имеет совсем другое значение. Холодные пальцы сжимают ладонь Яна, ненастойчиво встряхивают и мельком проводят по кончикам пальцев. Ян дает себе нахмуриться только на незаметную секунду. Отшатывается, резко облокотившись о тумбу с раковиной, будто прячась за отца. За ним все еще нет облегчения. В раковине — он мельком замечает, — в капле воды барахтается паук. Черное тельце скрючилось, лапки влипли в воду. В иной раз он бы помог, но сейчас совсем не до этого. Ян цепляется руками за край тумбочки, старается не сжимать слишком сильно, выжидающе поджав губы. Откуда-то все равно тянет прохладой. — Наверное, просто имени недостаточно… — начинает было Мар, но его перебивает спохватившийся отец, до того задумчиво разглядывавший магниты на холодильнике, что притеснился к углу возле окна по правой стене: — Это наш новый сосед. Он пришел поздороваться, но мы разговорились, — лебезит. Ян усмехается, но внутри облегченно выдыхает, Мар может быть обычным. — Он, в общем, репетитором работает по английскому… Я подумал, может, ты бы у него уроки взял? — Сам справлюсь, — бурчит Ян, заостряя плечи и горбясь. Он стал походить на больную ворону, что вечно крутится у лавки у их подъезда. Черные пряди теперь спадают на глаза, щекочут горбинку на носу. Когда-нибудь он подстрижется под ноль. Когда-нибудь, когда полюбит спортивки. Он сверлит взглядом лакированные туфли Мара. — Еще никто не уходил недовольным, — спокойно отвечает, обвивая пальцами стакан. Ян решается поднять глаза на Мара — ему интересно посмотреть. Мар выглядит ласково-теплым, отпивая чай. Золотые вихры укрывают лоб, чуть заходят на брови. Он весь светлый и опрятный, в свободной шелковой рубашке, в бежевой жилетке с крупным узором-косой, в карамельных штанах с выглядывающими белыми носками на тонких щиколотках. А глаза черные-черные. Яну не нужно к нему близко подходить, чтобы быть уверенным, что они глотают лучи солнца и отдают только одно — многоликость. Ярко плыл по черноте только одинокий крошечный блик. — За пробный денег не беру, приходи, — подмигивает, отчего у Яна белеют костяшки. — Все еще не заинтересован, — цедит Ян, но быстро меняется в лице и выпрямляется, когда вполоборота к нему поворачивается отец. Его лицо заостряется, принимает суровый вид. Он будто разрастается на глазах, его фигура начинает давить на Яна, пока Мар за ним пожимает плечами, делая большой глоток, после которого в стакане остается совсем чуть чайной гущи и нерастворенный сахар. Столько просто не кладут, если хоть что-то чувствуют. Ян поджимает губы, опуская глаза, когда отец раздраженно произносит: — Не видно, чтобы ты сам справлялся! Такой замечательный молодой человек, а ты… — отец не успел разойтись, потому как его мягко прерывают: — Я готов помочь в любое время, так что не вижу смысла на него давить. — По-другому никак! Ему помощь, а он нос воротит! Я сам, я сам, а в итоге что… — отец мигом переключается, гневно всплескивает руками. — А в итоге пока неизвестно, — примирительно закрывает тему Мар, и отец соглашается, обреченно закивав. — В какой момент вы стали разговаривать так, будто меня здесь нет? — шипит под нос Ян, ощущая, как удушающее влияние отцовской фигуры испаряется, но решает переключиться. — Где вообще Дуся? — Кто? — отец хмурится. — Кошка наша. Где она? — у Яна сжимается кулак. — Нет у нас кошки, Ян, — в замешательстве понижает голос. — Шесть лет с нами жила, а тут вдруг нет? — Ян щурится, в его голосе проскальзывают рычащие. — Ян, что с тобой? У нас никогда не было кошки, — отец мельком метает смущенный взгляд на Мара, который неуверенно улыбается и пожимает плечами. — Да хватит! Посмотри на фотку! — Ян зло тычет на видимую даже с его места фотографию на стене коридора, но когда же сам вглядывается в нее, замирает. Обрамленная белой рамкой семейная фотка перед их подъездом. С того дня, когда они взяли их Дусю. Такое глупое имя выбрала мать, которая и присмотрела эту тонкую белую кошку с острыми ушами и вечно хмурыми синими глазами. Она должна быть у него на руках, ластиться к его шарфу в черно-белую полоску, но этого не было. Только родители, обнимающие его с двух сторон, и он, скрестивший руки на груди. — Что?.. — шепчет Ян, подходя к фотографии и снимая ее с гвоздя. Он проводит большим пальцем по закругленному углу рамки и не верит глазам. Он сверлит взглядом черное пятно пальто, на котором должен быть белый комок его будущего счастья. Ян рвано выдыхает. Переводит взгляд на отца, растерянно спрашивает: — Что тогда эта фотка значит? — Ничего… просто наша счастливая семья, — говорит отец и рассматривает его как прокаженного. Ян смотрит в ответ, по солнечному сплетению бежит неприязнь к отцовской «счастливой семье». Взгляд цепляется за Мара, который не смотрит на него, опустив голову к полу, и силится сдержать улыбку. Ян поджимает губы, словив момент, когда Мар скашивает на него взгляд, — по черной радужке плывет тот самый единственный солнечный отблеск. — В общем, — отец прокашливается, — как твой день прошел? — старается перевести тему, и Ян соглашается подыграть. Он тоскливо вешает обратно фотографию, пальцы неуверенно сжимают воздух. Рамка ударяется о стену, с тихим шорохом проезжается по обоям. Ян настороженно идет обратно на кухню, кидает взгляд на Мара, который снова водит пальцем по пустому стакану. Обходит отца, намереваясь сесть на стул между холодильником и столом, но останавливается. В воде, устало дрыгая лапками, тонет паук. Ян помогает ему выбраться. Подрагивающий палец поддевает хрупкое тельце, переносит на лежащую на тумбе рядом тряпку, а та мигом впитывает остаток воды. Паук спасен, но даже после помощи не доверяет людям, что вселяет в Яна неопределенное тепло. Он поворачивается к отцу, когда паук прячется за солонку. — Школа… нормально, — тихо говорит Ян, а взгляд задерживается на задумчивом и неожиданно завороженном Маре. Тот, помедлив, смотрит пристально в ответ. — Как обычно. — У вас же должна была быть выставка? Ты говорил, что будешь там рассказывать о своих работах, — отцу притворно интересно. — Была выставка, но «ценителей искусства» наши с Варей и Петей работы не впечатлили, — бурчит Ян, на что отец тяжело вздыхает и фальшиво-понимающе кивает. — Не расстраивайся, — он даже не старается. — Почему вы еще здесь? — Ян игнорирует взгляд отца, ожидающего благодарности, и облокачивается локтями о стол, наклоняясь в сторону Мара. — Твою мать жду. Она же скоро должна прийти, а мне цветы надо отдать. Твой отец сказал, что она сад выращивает, а на моей стороне все умирает, — отстраненно отвечает. Мар подтягивается на стуле, закидывая одну ногу на другую. Пальцы приглаживают ткань штанов на колене, собирают пылинки и быстро скидывают их на пол. Носок темно-коричневых туфель мягко теперь покачивается. — Просто перенесите с отцом цветы сюда и будете свободны, ничего сложного, — не унимается, за что получает пинок в ногу от отца. — Может, какие цветы я смогу оставить у себя, если они могут жить в тени. Надеюсь, твоя мать мне с этим поможет, — парирует Мар, вяло взмахивая рукой над столом. Ян замолкает. Он переводит взор на круглые часы над ними и облегченно улыбается. До прихода матери осталось всего ничего, жалкие пять минут. Приход матери все решит. Яну кажется, что тогда все точно закончится, и тревожное чувство испарится. Он тихо выдыхает, устало опускает лоб на сплетенные в замок руки, замирая так совсем на чуть-чуть. Теряя время, он тут же чувствует, как сердце болезненно сжимается в секундном замешательстве. — Что-то она задерживается, может пробки? Он резко распахивает глаза, снова поднимает взгляд на часы, в которых точно перескочила длинная стрелка на десять минут вперед. С любым другим человеком и полчаса неудивительно, но его мать была до жути пунктуальной — две минутки и готова на расстрел. Ян вскакивает, но под недовольный взгляд отца спешит оправдаться: — Я в уборную, руки же я не помыл. Отец неуверенно кивает, недолго еще провожает взглядом Яна, который чувствует еще и колющую насмешку в спину. Выходя из кухни, он опускает взгляд к углу тумбочки и стены, где обычно стояла синяя пустая миска для корма и полная воды прозрачная. Их там больше нет. Неуловимо реальность плывет, почти выскальзывая из-под ног. Ему нужно убедиться, и он с холодом по позвоночнику смотрит на фотографии. На них, как в бредовом детском сне, исчезла еще одна фигура. Теперь с рукой на плече рядом с Яном стоит только отец. Он крутит пухлую металлическую ручку на двери и, прежде чем открыть, замечает, что по низу больше не идут царапины. Как и по плинтусам рядом. В ушах гулко отдается грохотание сердца. Все плывет, и он резко захлопывает за собой дверь, хватается руками за раковину. Он упирается лбом в зеркало, давит и давит, пока не чувствует отрезвляющую боль. — Вы не хотите пирога? Моя жена отлично готовит! — приглушенно с кухни дотягивается отцовское заискивание. — Не смею отказаться, — отзывается Мар. Голоса с кухни приглушенные и неразборчивые, что заставляет сжать дрожащие губы. Глаза щиплет, пока он тщетно пытается глотнуть воздуха, упорно пробивая его через удавку. Желчный ком вяжет горло. Он погружается будто бы под воду, на виски давит тихий назойливый шум. Рука тянется к заднему карману джинсов. Треск, как если бы лампочка над ним грозилась перегореть, разрастается. Пальцы неуверенно набирают номер матери и в трубке раздаются гудки, быстро сменяющиеся равнодушной фразой: «Набранного вами номера не существует». Рука с телефоном соскальзывает, находя опору в крае раковины. Ян тупо пялится в маленький зеленый экранчик, а затем резко захлопывает крышку телефона и закрывает глаза. Он содрогается всем телом, его дыхание сбивается. Пальцы сжимают до боли телефон. Треск неумолимо усиливается, становится сильнее сердцебиения. Сквозь это настойчиво пробивается хлопок дверцы холодильника. — Сегодня только утром купил. Ян резко тянется к вентилю горячей воды. Выкручивает на максимум, ощущая, как в лицо брызгает горячий пар. Мощный поток разбивается на сотни капель. Два шума сливаются в один, сдавливая голову. Ян держится за вентиль, как за спасательный круг, заставляет себя открыть глаза и бездумно смотреть на рябящую струю. Смотрит и смотрит, фокусируясь на своем частом и прерывистом дыхании. А затем он резко тушит поток, закручивая кран обратно, и только ржавая труба с причмокиванием глотает остатки воды. Ян еще раз дает себе закрыть глаза, зажмуриться, но потом заставляет себя отстраниться от зеркала. В то же мгновение, как глаза цепляются за бледное отражение, в них появляется осознанность. Вспотевший лоб и покрасневшая от пара переносица. Щелчок ручки, и дверь впускает в уборную холодный воздух. Ян вдруг отчетливо ощущает, застыв на пороге, что холодом несет с его комнаты, будто он забыл закрыть балконную дверь. Обычно он не закрывал ее, когда был дома, давая Дусе бесчисленное количество времени сидеть на подоконнике, но когда Ян уходил, обязательно ее закрывал. Теперь это помнит только он. — Почему вы все еще здесь? — тихо спрашивает он и снова тоскливо смотрит на фотографии. — Твой отец попросил меня помочь поднять ему новый диван в гостиную, — ответ Мар чеканит слишком быстро, отчего горло снова сдавливает. Ян закрывает глаза, замирая на мгновение и глубоко вдыхая. А затем снова открывает, потому что его тошнит от того, насколько дрожат веки. Солнечный свет совсем тусклый, уставший подсвечивать бутылки «Буратино». Теперь они выглядят как все в этом доме, как стертые ботинками доски в прихожей, как тусклое дерево встроенной кухни, как невкусные сухие печенья. — Ян, ты будешь пирог? — безучастно спрашивает отец. По позвоночнику неприятно стягивает. Он спешит пройти на кухню, закрывая за собой дверь уборной. Комната сжимается до крошечных размеров, стены начинают давить на него, а до потолка будто бы остается только руку протянуть. Половина магнитов уже исчезла с холодильника, несколько листков с заметками танцуют в воздухе, в момент опустев. Ян проходит мимо них, скованно садится на прежнее место, а перед ним тут же опускается высокий и узкий стакан с темным чаем. Отец мельком смотрит на холодильник. Ян же пусто смотрит на тарелку, сжимая одну руку в другой. Одергивает себя каждый раз от того, чтобы поднять взгляд на Мара. — Для чего они? — Ян слабо кивает в сторону «Буратино», царапая кожу запястья. — Для трех этапов. — Что с тобой сегодня, Ян? — спрашивает отец. Ян молчит, продолжая зацикленно чиркать ногтем по коже. Только бы почувствовать что-то, что скажет, что это не сон. Звонок домофона прерывает все звуки и распугивает мысли. Дает возможность не отвечать на вопрос. Ян цепляется взглядом за белую трубку, до которой еле дотягивается слабый свет зимнего солнца. — Это скорее всего насчет дивана, — и отец идет строгой походкой по коридору, а он смотрит ему в спину и долго не решается на то, чтобы окликнуть. Он разлепляет ссохшиеся губы, но не успевает выдавить ничего, как слышит стук пальца о стол. Ян только и может, что смотреть, как палец отбивает слишком ровный ритм. Яна сковывает холод. Он плотно сжимает губы, когда поднимает взгляд на Мара. На его лице пропала та нарочитая мягкость, давая возможность проявится пугающему холоду. Тонкий блик стал слишком резко отражаться на абсолютной черноте глаз. — Точно нас, — подтверждает отец после того, как до кухни донесся писк, открывающий подъездную дверь. — Вы пока спускайтесь, не стоит их задерживать, а я быстро в уборную сбегаю, — не отрывая взгляда от Яна, говорит Мар, и отец его просто слушается. Размытая фигура отца, захватив куртку, исчезает за дверью, которая все медленней закрывается, оставляя в конце только тонкий проблеск света коридора на стене. А потом щелчок, и в квартире теперь только они вдвоем. Наступает тишина, которая дает в полной мере ощутить свернувшееся беспокойное чувство между кишок. Мысли только погружены не в воспоминания об отце, а о матери. Ян цепляется за край рукава свитера, мнет его, потому что запястье расцарапано до первых алых бусин и кровавых растяжек. Напрасно все в голове цепляется за ее светлый образ, который, Ян точно уверен, разрушил бы все это. Прямо как в детстве. Стер бы гадкую улыбку с лица Мара, заставил бы его уйти. Но Мар только прикрывает глаза, упираясь облегченно затылком в стену. — Наконец-то, — свободно выдыхает Мар, поднимаясь. — Он так за тебя держался, я думал, не уйдет. Глаза расширяются, сердце замирает в смятении. Он смотрит на идущего по коридору Мара, допуская теперь мысль, что, может, отец потому так заискивал. Худой и высокий. С тонкой птичьей шеей. Ян цепляется за плавные движения и вслушивается в мерный стук каблуков, глухо заполняющий сознание. В квартире теперь звеняще тихо. Мар проходит в прихожую, останавливается на дверном коврике. Ян видит, как он аккуратно протягивает руку к его дубленке, шарит по ней в поисках кармана и, когда достает ключи, приглаживает все обратно и поправляет ворот. Невольно глаза цепляются за пустые крючки, пыльную полку над ними, на которой раньше лежали летние панамки и кепки отца. Ян задушенно скулит, но вжимается в стул, когда Мар переводит взгляд на него. — Я видел, между тем, выставку, прекрасные работы. Могу я забрать после несколько? — Мар скалится, прежде чем отвернуться к входной двери. Он вставляет ключ в замочную скважину и без усилий ломает его, оставляя покоиться внутри. Ян вздрагивает, закрывая глаза. Ему шестнадцать, не восемь, но он чувствует себя снова щуплым и крохотным ребенком. Бессильным, как перед нависшей пьяной компанией отца — чего захотят, Ян не сможет противопоставить ничего. Со вторым замком Мар поступает также, что вызывает еще большую волну дрожи, только теперь он жмурится. Как когда эта пьяная компания обращала внимание на него, улюлюкая и смеясь. Мар страшнее, потому что он только улыбается, оборачиваясь, бросая ненужные ключи от велосипеда и почты на рюкзак, расстегивая пуговицу на воротнике и оглаживая пальцами шею с ключицами. — Не разочаровывай, Ян. Ответь что-нибудь, — насмешливо проговаривает. К горлу подступает склизкий комок тошноты, который Ян успевает задержать, зажимая рот рукой и сильнее горбясь. Мар смеется, заливисто и гадко. Он открывает глаза, снова пуская плавать по ним белый огонек, и идет обратно, но, дойдя до двери уборной, останавливается. Тонкие пальцы, придерживая за край, приоткрывают дверь сильнее. Мар на секунду скрывается в уборной, а потом, закрывая дверь обратно, уже держит забытый Яном телефон. — Он тебе еще понадобится, — Мар проходит обратно на кухню, садится за свой стул и кладет перед замершим Яном телефон. — Зачем? — тихо спрашивает, но хватается за телефон и тянет его ближе к себе. — Ты захочешь узнать, — Мар берет в руку вилку, царапает ей каемку блюдца. — Сомневаюсь, — голос дрожит. Ян сжимает в руках на коленях телефон. Перед ним кусок пирога с нарезками яблока в тесте. Только смотреть на него тошно, что он опускает взгляд вниз. Это не помогает, и Ян спешит подхватить блюдце с пирогом, подняться на ватные ноги и открыть дверцу под раковиной, где прячется помойка. Выброшенный пирог будто забирает часть тревоги. Блюдце опускается в раковину. За спиной Мар тихо фыркает. — Все хотели, — парирует он после недолгой паузы, когда Ян садится обратно на свое место. — Все? — Прости, я сбился со счету после второй тысячи, — вилка ударяет по блюдцу, отрезая уголок пирога. Мар мерзко, но по-страшному обворожительно улыбается, когда видит, как от лица Яна отходят краски. Глаза округляются и в уголках щиплют. Вилка снова ударяет по блюдцу, отрезая кусок побольше, как будто на Мара все больше накатывает непреодолимый голод. Он снова свободной рукой хватается за шею, разминая все еще покрасневшую с того раза кожу. — Что тебе надо? — Ян ковыряет пальцем короткую антенну телефона. От пирога остается меньше половины. Мар ест, будто не чувствует вкуса, только из-за самого процесса или из-за скуки, но не потому что пирог сладкий. Он молчит и молчит, Ян начинает цепляться в этой тишине к своему дыханию, которое ему кажется слишком загнанным. Он начинает корить себя за слабость. — Ах да, точно! Мы же должны открыть бутылку «Буратино» за пройденный первый этап! — восклицает Мар. От звонкого голоса Ян вздрагивает, вызывая издевательское фырканье. Мар берет ближайшего к нему «Буратино» и, поддев ногтем, открывает железную крышку. Та падает на стол и катится по направлению к Яну, на середине заваливаясь на бок и со звоном успокаиваясь. Мар делает выпад в его сторону, отчего Ян со стулом дергается, что ударяет спинку о холодильник, но потом, закусывая нижнюю губу, пододвигается обратно. Мар только берет стакан, игриво сощурив глаза. Подхватив стаканы, он поднимается и в один шаг оказывается у раковины. Вода полощет их стенки, разбавляя недопитый Яном чай и выливая его за пределы. Тонкие пальцы гладят внутренние стенки. Вскоре появляется режущий ухо скрип чистого стекла. Ян рискует спросить: — Как пирог? — Молодец, — он звонко смеется. — Подловил, — Мар закручивает вентиль, и вода прекращает стремительно бежать, — я не чувствую вкуса еды. Мар возвращается за стол с чистыми стаканами, которые в следующую секунду очень размеренно наполняются тускло-желтой приторной водой. Она шипит, и со дна поднимаются пузыри. Мар будто пытается сам потянуть время, чтобы вставить неожиданную простую шутку: — Можешь, если у тебя есть мышьяк, подсыпать мне. Не замечу, но не факт, что умру от него. — Ты не человек. — Я больше скажу, я даже не демон или дух, — он самодовольно вздергивает нос, отставляя опустевшую бутылку, и облокачивается на локти о стол. — Кто ты? — Выпьем за знакомство, — звонко смеется, подхватывая свой стакан и пододвигая второй к Яну. Ян даже сдерживает себя от дрожи, спешно берет стакан под выжидающим взглядом Мара. Только тогда тот, улыбаясь, кивает и начинает чуть ли не светиться, когда Ян не одергивает руку и дает стаканам глухо стукнуться друг о друга. На редкие мгновения у Мара получается задурить, показаться почти что солнечным. Оттого еще более жутко становится в груди, когда Ян вспоминает, что перед ним. — Отвечая на самый первый вопрос: мне нужен ты, вернее… — он прерывается на то, чтобы отхлебнуть «Буратино», — твой страх, но пока еще не все готово. Хотя его от смышлености уже даже с перебором. — Что готово? — Ян задает вопросы бездумно, цепляясь за то, что на часах все еще бегут стрелки, а значит у него есть шанс на план. — Ты со многими общался, а стереть нужно даже косвенные воспоминания, так что ты можешь успеть кому-то позвонить, — он опускает взгляд на стол, но как бы на телефон, кивая на него. — Если чудом кто-то приедет сюда быстрее, чем я сотру воспоминание об этом звонке, и выломает дверь, то ты сможешь убежать… Эх, что замечательно, я могу чувствовать, как вода шипит у меня во рту. Ян замирает, пока Мар снова отхлебывает газированной воды. Руки судорожно цепляются сильнее за телефон, палец поддевает его крышку. Он может рвануть к себе в комнату, запереться там — у него есть защелка на двери, — и выждать. Или получить время на то, чтобы решить, как спуститься с восьмого этажа хрущевки. — Побежишь звонить? — насмешливо спрашивает Мар, и Ян срывается с места, но его останавливает за запястье холодная рука. — Одно условие: ты звонишь из уборной, в свою комнату тебе ходить нельзя, если хочешь, конечно, прожить чуть дольше. Его пальцы обвивают запястье плотнее, надавливая на натертую рану. Ян прикусывает щеку изнутри, судорожно закивав. В миг, когда радужка покрывается сталью от выглянувшего солнца, Ян видит, как зрачки Мара расширяются. От этого по спине бежит холодок, он делает мелкий шаг в сторону от Мара, но тот, усмехнувшись, вовсе отпускает. Ян чувствует липкие щупальца по ребрам, которые упорно тянутся к солнечному сплетению. Он спешит пройти в коридор, оттуда скрыться за уборной, но слышит поспешное и холодное: — И дверь оставь открытой. Хочу слышать тот момент, когда ты заплачешь. Ян покорно отпускает ручку двери, но все равно чуть прикрывая. Под ребрами скользит все то же скользкое щупальце, тонкие паучьи пальцы Мара даже здесь до него дотягиваются. Он откидывает крышку телефона, зеленый экран отдает трясиной. Первым он набирает телефон Пети, при мысли о Варе пальцы каменеют. — Кто это? — после недолгих гудков раздается сонный голос Пети. Он по обыкновению спал после школы. Ян улыбается, не сразу решаясь ответить. Ему просто приятно, ему сейчас чуть легче. Из кухни доносится тихий шорох, Мар прислушивается. — Это… эм-м, это Ян, — робко говорит он, закусывая после губу. — Кто? — Ян закрывает глаза. — Извините, вы, наверное, ошиблись номером. Петя бросил трубку тут же, оставляя Яна слушать надуманное шипение из трубки. Его бросает в лихорадочный жар, по телу бегут мурашки и пламенные змеи. Он медленно оседает на пол, ноги отказываются держать его. Он слышит, как сквозь толщу льда, шумный выдох Мара. Он смотрит на телефон, на зеленый экран. Затем закрывает глаза, медля и медля. Мышьяк он думает подсыпать себе, если бы он был. Пальцы рвано набирают родной номер Вари. Щупальце изводит его, сплетается с трубками сердца, расталкивает кишки, заполняет его всего. — Вспомни меня, вспомни… пожалуйста, — шепчет Ян, пока ухо опаляют гудки, а затем он слышит шелест и щелчок. — Да? — Это Ян, — он упирается затылком в тумбочку под раковиной, облизывает пересохшие губы и пытается не дрожать. — Ян, что случилось? — она не медлит, и он издает нервный смешок, слабо улыбаясь. — Неважно, все потом… — он качает головой, будто она может это видеть. — Просто скажи, что ты помнишь меня. — Ян… — она тускло смеется, потом в трубке Ян слышит только ее дыхание. Долго слышит, с закрытыми глазами пропускает через себя током перед неизбежным: — Кто вы? Он сам захлопывает телефон, прижимая его к губам, останавливая отчаянный крик. Брови сходятся домиком, и он жмурит глаза. У Яна нервно ходит грудь, неравномерно поднимаясь и резко схлопываясь. У Яна дрожат плечи и трясутся коленки. Но он пока не издает ни звука. Это дело времени. Рука с телефоном соскальзывает на холодный кафель. Глухой стук. Щупальца довольно вибрируют. Когда он мельком открывает глаза, в них темнеет, и он снова жмурится. Сердце заполошно бьется в груди, по веткам легких растекается боль, горло сводит болезненной судорогой. Первый задушенный писк выскальзывает из растянувшихся в стороны губ. Он склоняет голову то в одну сторону, то в другую, стараясь сохранить воцарившуюся после первой трещины хрупкую тишину. Гнетущую. Ян хватается за грудь, сжимая в кулак свитер, чувствуя под рукой перекатывающуюся дрожь; немо раскрывая рот и пытаясь заставить себя глотнуть воздуха. Вторая рука сжимает колено. После Ян горбится эмбрионом и утыкается в колени лицом. Жалостливый скулеж перерастает в неостановимое рыдание, а потом и в крик. Он ударяет ногой сначала стиральную машинку, потом бьет пятками по кафелю, сжимая свитер в руке сильнее. А потом все просто сходит на нет. Щупальце нежно гладит миндалину, оставляя остатки страха на потом. Тухнет, и теперь он только давит слезы, жмурясь. Все еще утыкаясь в колени, Ян разжимает кулак и разглаживает свитер, ощущая круговые движения руки сердцем. Оно успокаивается, пропускает удар только тогда, когда до уха дотягивается щелчок крышки и шипение «Буратино». — Иди, выпей со мной, — приглушенно с кухни говорит Мар. Ян глубоко втягивает носом воздух, долго выдыхает ртом. Только губы все еще дрожат. Нос теперь заложен, от этого вдохи шумные. Ян шмыгает, втягивая сопли. Он собирается с силами, последний раз жмурится и выдыхает: — Катись к черту. — Это нецелесообразно, — звонко смеется. Ян поднимает глаза на коридор, ведущий к его комнате. Он не видит света, который должен ложиться на стену напротив. Рука осторожно тянется к двери уборной, приоткрывая. С губ слетает жаркое дыхание, которое Ян пытается сделать незаметным. Как если бы он сам исчез. В груди бьет барабан. Назойливый шум от мушек заседает в голове. Дверь закрыта, чего никогда отродясь не случалось ни с одной дверью в этом доме. Кроме туалета, но это логично. А еще в щели между дверью и полом не просачивался свет, который сейчас яркой полосой тянулся до входной двери из промежутка между открытой дверью уборной и стеной с фотографиями. Солнышко полюбило зимнюю Москву снова. — Ты идешь? — тихо спрашивает Мар. Ян не уверен, что Мар зовет его к себе на кухню. Он точно знает все наперед, ведь третий «Буратино» все еще закрыт. Он хмурится, поджимая губы. Потные пальцы отлипают от двери уборной, мелко трясутся, застывши в воздухе. — Сейчас, — так же тихо отвечает Ян, хватаясь ледяными пальцами за край раковины, и, держась за нее, поднимается на слабые ноги. Он вытирает ладони о джинсы на бедрах, делает шаг назад, страшась пришедшей в голову идее. Пятка случайно толкает телефон, который отлетает почти под ванную. Ян вздрагивает и оборачивается, спешно наклоняется и хватает телефон, снова выпрямляясь. Ян неуверенно поворачивается к зеркалу. Шалые глаза, а вокруг них болезненные покраснения. Острый горб, закрывающие шею прилипшие черные пряди, а на свитере больше нет белой шерсти. Ян плотно сжимает губы, опуская взгляд на руки, сжимающие телефон и прижатые к животу, чтобы скрыть их трясучку. Затем он снова смотрит на дверь и решается. Ян делает шаг вперед, но останавливается у бортика, разделяющего пол коридора, что был на палец ниже, — в детстве он это проверил, — и кафель уборной. Это последний шанс передумать, но он не дает и секунды на это, делая первый шаг в коридор, а потом слышит, как встает Мар. Он замирает, сердце вместе с ним. Мар проходит к раковине, потому что после включается вода. Разобраться в причине Ян не успевает, делая три коротких шаркающих шага и прижимаясь к стене у угла. Он жмурится, вздергивая верхнюю губу, хая себя, потому что это Мар мог услышать. Только никакой реакции не следует. И Ян ступает дальше. Идет не слишком большими шагами, ступая на носок, но не решаясь только на них и идти. А коридор все не заканчивается и дверь незаметно отдаляется. Колени подгибаются, рука боязливо сжимает телефон. Мысли крутятся вокруг того, что он может выпасть. За спиной раздается щелчок — это закрылась дверь уборной, — а потом он слышит скрип половицы и смешок. Ян замирает, жмурясь, а затем срывается с места. Три больших шага, и он цепляется за угол стены, разрывая бесконечное удаление, дергает за ручку дверь и распахивает ее, хватается за ее косяк. Тянет обратно, наваливаясь всем телом, потому что закрыть ее неожиданно тяжело. — Не входи! — жалобно кричит Ян, даже не думая о нелепости сказанного. — И не собирался, надо мне напрягаться, — усмехается Мар, повергая в ступор. — Ты мог вообще и не бежать. — Но… — он резко оборачивается, слепо к тому, что это за помещение, и видит вместо окрашенной в белый дверь металлическую. Рука скользит по гладкой поверхности, и холод обжигает. В нем смутно отражается фигура Яна. За дверью раздается усталое цоканье языком, он уверен, что Мар раздраженно разглядывает потолок. Ян замирает с осознанием, из легких выбивается горький выдох, вместе с ним он начинает свою фразу: — Ты хотел, чтобы я сюда попал. — Обернись, — только холодно отвечает Мар. И Ян слушается. Он резко оборачивается, вжимаясь в железную дверь, от которой глухо пошли вибрации в его тело. Он видит размыто из-за налившихся слез, которые он, жмурясь, пускает одну быстрее другой бежать по щекам. Обитое железом арочное помещение, на него не хватает света люминесцентных ламп. Или той настольной с зеленым колпаком на дальнем столе. Стерильно чистое, но ничем не пахнет. Пол натерт до блеска, будто по нему никто никогда не ходил, или что-то неживое аккуратно отбивало каблуками. Потому что люди в стеклянных гробах таковыми не были — их груди медленно вздымались. Они были повернуты друг к другу в ряд по обе стороны от серого узкого ковра, что доходил до того стола. И до забитых папками и файлами полок. Ян зажимает рот рукой, теперь, один раз скользнув взглядом по расслабленному, лежащему телу в самой невзрачной рубашке и брюках, лицо которого засвечивает чуть зеленоватый свет лампы, не имеет возможности отвести его. Слезы врезаются в пальцы, плотно сжимающие щеки, собираются воедино и только потом стекают по ним. — Нравится зрелище? — насмешку угадывать не приходилось. — Кто они? — Ян шмыгает носом, говорит слабым голосом. — Сильные люди, — не раздумывая, отвечает, через короткую паузу добавляет: — Как ты. Ян опускает голову, обнимая себя руками и растирая плечи ладонями. Он вяло усмехается, горбясь от холода. Теперь он обвивает со всех сторон, проникает в каждую клеточку тела, и Яна бьет озноб, который он усиленно давит. Даже свитер не может больше спасти, хотя согревал столько раз от отцовского «не в духе». — Я дрожу, а ты говоришь о «сильном человеке»? — не признавать что-то более не имеет смысла. — Не смеши. — Ты держишься лучше остальных, но предсказуемость немного разочаровывает, — Мар точно облокотился о косяк двери, точно скрестил руки на груди и может даже облокотился лбом о все тот же косяк. — Мне пришлось подсылать болванок заместо некоторых людей. — Каких? — замерши, уткнувшись взглядом в пол, спросил Ян. — Учителей, одноклассников, по кружку знакомых, — Мар на секунду замолк. — Никого близкого, они не хотели забывать тебя до конца. — И все-таки забыли, — Ян заставляет себя оттолкнуться, ступить по серому ковру и увидеть умиротворенное лицо одного из спящих, с которого соскользнула полоса света. — Только потому что я пришел к тебе в дом, который никогда им не был. Ян мельком оглядывается на железную дверь, вверху которой сияет яркий отблеск лампы. Их света не хватает, чтобы дотянуться до заворачивающихся стен, но достаточно, чтобы оставить свой точечный блик. Он хмурится, еще какое-то время смотря на нее и на то, как подрагивает блик, когда Ян вздрагивает и пошатывается на все еще слабых ногах. Он проходит еще одну пару, прежде чем колени его предают, будто бы выгибаясь в обратную сторону. В момент он теряет равновесие от изнеможения, хватается хоть за что-нибудь. Тело неожиданно передергивает, а в солнечном сплетении снова зарождается паника. Хватается за край стеклянного гроба и тут же отшатывается. Руку ошпаривает льдом. Он смотрит на разливающийся красный, быстро заполняющийся палящей болью. Он кривит рот, тихо шипит и поверхностно дышит, пропуская поднявшуюся дрожь через себя. Он прижимает руку тыльной стороной к ногам, второй сжимает запястье. Ян спрашивает, чтобы отвлечься, чтобы не подать виду: — Почему я тебя вообще слышу? — Мы в основном в твоем мире, чем в моем, поэтому между нами в большей степени твоя деревянная дверь, — Мар показательно ударяет по своей стороне, и по помещению растекается глухой стук. — Замечательно, — вздыхает Ян, преодолевая слабо ноющую боль и проходя оставшиеся две пары. Всего восемь человек. Ян идет к столу, это его цель, и он каждый раз одергивает себя от того, чтобы посмотреть в умиротворенное лицо спящего. Он не хочет дать себе возможность представить себя на их месте. Две ступени ненавязчиво отделяют все помещение от этой части, в которой по полу раскинут темно-красный ковер. — Не особо. Ты ведь понимаешь, что у тебя только два выхода? Третьего запасного я не предусмотрел, — он задумчиво замолкает. — А может он нужен?.. Чтобы продлить игру, — Мар жутко хихикает. Ян бросает взгляд в конец помещения, пропуская им все те же прозрачные гробы. Он поджимает губы, проходя к высокому кожаному креслу, аккуратно задвинутому за стол. Прежде бросает взгляд на ковер. Плотный ворс окрашен в почти кроваво-бордовый, с золотыми ветками, вырисовывающими рамку, и сотней кривых рук, тянущихся из центра. Как слипшийся крысиный король. Яна передергивает, и он торопко отводит взгляд на стол. Каждая вещь на нем лежит идеально ровно, на будто бы вымеренном расстоянии друг от друга. Пальцы потряхивает, когда они замирают над углом стола. Это так не похоже на то, как он ведет свою охоту. Ян тянется к маленькому в кожаном переплете блокноту, но одергивает себя. По ладони все еще растекается легкая боль и тепло. Ян оборачивает ее к себе, смотрит на покрасневшую кожу и сжимает кулак. Шипит, но откладывает это на задворки сознания. Ян оборачивается к стене, по которой идут полки, забитые папками. Все одного цвета, все аккуратные и такие, будто их поставили и не трогали больше. Ни один корешок не растрепан, на них ни одного пятнышка или мятости, и стоят они все ровно. Какая толще, какая тоньше, а этикетки на них выстроены по алфавиту. Ян делает тяжелый глубокий вдох. Воздух липко цепляется за горло и еле проталкивается в легкие. Рука ложится на горло, сжимает его, пока сердце начинает биться взахлеб, по позвоночнику разливается жар. По плечам бежит гусиная кожа. Идея выползает из задворок сознания, захватывает собой все, и Ян надломленным голосом произносит: — Что будет, если я трону хоть что-нибудь здесь? — Защитный механизм сработает, — легкое замешательство моментально сменяется гадким весельем. — Ты уже что-то тронул? — Что конкретно он делает?! — Ян стиснул зубы, прорычав. — Выкачивает весь воздух, — весело отвечает. Ян делает пару шагов вперед ближе к ступеням и там оседает на пол. В груди болезненно сжимается. Рука сминает ворс ковра, пока вторая отчаянно сжимает горло, будто это в нем вырос ком, не дающий более легко вдохнуть, будто его можно вытолкнуть. Ноги безвольно лежат на ступенях. Он пусто смотрит в пол, перед глазами все размыто. — Как быстро выкачает? — он закрывает глаза, накрывая ладонью лицо и сжимая пальцы на переносице. — А когда ты его активировал? — насмешливо спрашивает. — В самом начале, — выдыхает и с силой сжимает переносицу, давит на внутренние уголки глаз, — когда ухватился за угол гроба. — Это не гробы! — искренне возмущается Мар. — Это витрины! Для экспонатов… как в музеях. Остается только истерично засмеяться. Смешки прерывисто выбрасываются в спертый воздух помещения. Ян растирает глаза, давит на щеки, оставляя, вероятно, красные полосы. У него щиплют глаза, но не более. Ничего уже не осталось, только капли страха еще отзываются в сдавленном солнечном сплетении. — Так вообще… — он замолкает на секунду, — не более десяти минут. Немного — одним словом. Ян горбится, заостряя плечи и подтягивая ноги на ступень выше. Руками обнимает острые колени, на которых, возможно, не осталось шрамов от розог, которыми отец его в детстве лупил, как цирковую зверушку, по пьяни. Ян единственному, чему был бы рад — их исчезновению. Он слабо гладит колени, ощущая только ровную ткань джинсов, и затем устало опускает голову, прислоняясь лбом к ним. Так и замирает, тяжело вдыхая быстро нагревшийся воздух в самодельном коконе. Так еще тяжелее, но свет больно бьет в заплаканные глаза, потому он продолжает прятаться. — Видимо, теперь у меня только один выход? — горько говорит Ян в колени. — Почему же? Боишься смерти? — даже так Мар слышит его, но отвечает уже бесцветно. — Боюсь боли, — отзывается тут же Ян, сразу зная, что будет следующим вопросом, и придумав ответ. — Умирать от удушья мучительно. Снова тишина. Яну говорить нечего, медленно сознание погрузилось в ту тишину, которая начинает звенеть, как если бы он оказался под водой. Или был оглушен выстрелом. Неприятно отзывается в сердце волнением и проходящемся жаром по спине. Ян прижимает руки к груди, мельком смотрит на них и тут же жмурится. Пальцы отчетливо синие. Ян тихо раскачивается, глуша подступающую панику. Сейчас бы самое время успокоить себя тем, что за дверью нет больше никого. Ян даже не пытается, потому что грудной клетке совсем тяжело. Глаза щиплют еще больше, а мельком открыв их, он видит, как все порозовело на периферии. Он безвольно опускается на пол и поджимает ноги, ощущая виском холод бетона. Слезка от боли дрожит в уголке глаз. Паутина вокруг него сжимается, липнет теснее. — Слушай, — неожиданно сквозь звон пробивается голос Мара, — что если все-таки есть третий выход? Ян раскрывает рот, но вырывается только хрип, а после он не может сдержать судорожные выдохи, которые раздирают горло, но не могут закончиться. На глаза опустились шоры, от которых он может только всматриваться в размытый силуэт двери между белых пятен вместо гробов. Липкая неприятная щекотка бежит по всему телу в предвкушении — паутина совсем его облепила. Судороги сковывают грудь все больше, из-за них непроизвольно сжимается живот. Боль бы пошла и дальше, но удивительно оставшийся нежным Ян — хотя не раз его били и рукой, и розгами, — выпадает в червоточину. Пронзительная боль толкает его в нее, дает завернуть себя в этот теплый кокон, пока еще несколько секунд полной темноты и пляшущих фейерверков в ней спазмы продолжают разрастаться по легким вглубь к сердцу. Она стягивает ниточки, сходящиеся к мозгу, пока тот не гаснет в забвении. Больше нет ничего, кокон бережно его от всего уберегает. Тишина, тишина, тишина. Может он уже в том стеклянном гробу, спит. Изнутри так тепло и нестрашно. Ян больше не чувствует ни сердцебиения, ни холодного пота по шее. Ян чувствует упокоение. Но тихие вспышки голосов с назойливым шумом разрывают его тонкую паутину. Так часто звучат с кухни сериалы, которые любила мать. Пузатый телевизор не затыкаясь крутил серии второсортных детективов, глупых мелодрам и пошлых комедий. Он вяло морщится, после чего его начинает укачивать, будто он на пароме медленно плывет в отпуск впервые за пять лет со всей семьей. Это было еще до кошки. Воспоминания убаюкивают, забирают обратно, но качка становится, как если бы они попали в шторм. Теперь Ян чувствует и тонкие паучьи пальцы, болезненно сжимающие его плечо. Такие он знает только у Мара. Гораздо позже приходит понимание бережного прикосновения горячей ладони к щеке — вторая рука, которая держит его, когда тряска прекратилась. Сознание снова чувствует призрачную ниточку забвения. Старается ухватиться, но его поворачивают. Ян не уверен: на спину или наоборот, — он не ощущает опоры под собой. Его выбросило за борт, он тонет в воде. Может, он давно стал космонавтом — детской мечтой, — и теперь медленно просыпается где-нибудь на космической станции. Кончики губ вздрагивают. — Рано улыбаться! — сквозь все это пробивается знакомый смешок. Вмиг Ян подскакивает. Сознание кричит и метает, на секунду возвращая все ощущения агонии, но быстро погасив. В это короткое мгновение возможен был крик, но момент упущен. Горло болезненно сжато удавкой осмысления. Он ощущает под ладонями и впившимися пальцами края узкого красновато-морковного дивана. Слышит смех Мара и гам из телевизора. И все потихоньку становится знакомым. Голубоватые стены, белый потолок и пыльная лампа, бьющая в глаза. Деревянная секция с сервантом в центре, за стеклянными дверцами чайный расписной сервиз и разбросанные тут и там маленькие ангелочки с блестящими золотыми крыльями. Старый подарочный наборчик матери. Ян горбится, хватается за горло и кашляет. Жмурится, покрываясь мелкой дрожью от похлопываний Мара по спине и нежной застывшей руки на подогнувшемся колене. И снова слышит смешок: — Я это предусмотрел, вот вода. — Катись к черту, — Ян плюется ядом, хотя хватается за стакан, не помня, когда рука со спины исчезла, и помнит, что к черту Мару нельзя. Мар смеется, заливисто и даже счастливо. Главное — точно искренне. Рука снова на лопатке, греет через свитер и легонько поглаживает. Ян залпом выпивает воду, та кажется ему сладкой. Последний глоток держит во рту, продлевая ощущения сладости, прикрывая глаза и размеренно дыша носом. Это успокаивает его и отводит от мыслей, что ему сейчас обидно. В горле горчит, стыдливо горят щеки, но идея никуда не девается. Он почти умер и это «почти» его раздражает. Он чувствовал боль напрасно, ему не дадут полностью исчезнуть. — На полке снова пустое место, — неожиданно горько говорит Мар, на что Ян спешит открыть глаза. Он быстро глотает воду. Рука с пустым стаканом замирает в воздухе, хотя и подрагивает от накатывающей с незаметным нарастанием усталости. Мар смотрит ему в глаза в ответ. Снова полностью черные с двумя дрожащими точками — одна от лампы над их головами, другая — от серого неба за приоткрытым окном. Оттуда доносятся тихий шум машин и жизнь людей. Ян хмурит брови, поджав губы. Мар вдруг кажется ему потерянным. Застывшая скульптура, как еще одна под его витринами. Тоска от глубоко-задумчивого взгляда куда-то сквозь Яна, под которым стало слишком неуютно, заставляет его поежиться. Червоточина будто взяла свою цену. — Что? — лишь бы убедиться, что червоточина незаметно не забрала голос. — Было бы красиво, если бы твое имя завершало ряд, — тут же отзывается Мар. Он моргает, и все снова становится как прежде. Ян про себя даже облегченно выдыхает. Мар же аккуратно забирает у него стакан и откладывает на журнальный столик. Примечательно, что на специальную квадратную подставку, на которую ставила стаканы только его мать. Ян хмыкает, тут же цепляясь взглядом за Мара, который поднимается с корточек, на которых все это время сидел, и плюхается рядом к подлокотнику, на освободившееся место. И весь он принимает скучающую расслабленную позу и мягкое выражение лица. Мар молчаливо закидывает ногу на ногу, как и на кухне медленно покачивая носком туфли. Тонкие пальцы перебирают опавшие лепестки нежно-розовых гвоздик в прозрачной вазе, складывая их башенками, пока те не распадаются. — И что дальше? Ян свешивает ноги на пол, устало облокачиваясь о спинку дивана, поворачивая голову вбок и всматриваясь в профиль Мара. За ним в углу, между окнами, стоит еще один шкаф с открытыми полками, забитый различными книгами и длинным громоздким магнитофоном со стопкой кассет. Недавно из этой стопки пропали все детские сказки, из которых родители сделали подарок семье с их подъезда, обзаведшейся малышом. — Дальше цена, — отзывается Мар, также поворачивает голову. Ян ожидал продолжения, боясь впустить облегчение в себя. Этот маленький шанс на то, что хорошие люди не закончат из-за него свою жизнь вот так — исчезновением. По груди бежит дрожь, сжавшись клочком в солнечном сплетении. Мар несколько мгновений рассматривает его, пока Ян, отвернувшись к потолку, вглядывается на плывущие слабые тени облаков. — Я верну всех тебе, — начинает Мар, а Ян прикрывает глаза. — Ты же должен найти мне до начала весны сильного человека. Его жизнь будет обменяна на твою. Рука Мара невесомо касается плеча, затем мажет пальцами по краю челюсти и осторожно приглаживает волосы, убрав их со лба. Ян несколько мгновений боится вдохнуть и открыть глаза, замерев. Спустя эти мгновения Ян слышит шелест ткани и скрип дивана. Рука пропадает так же неожиданно, как и опускается. Только тогда Ян разлепляет глаза и смотрит на встающего с дивана Мара. — Жаль, — с мягкой улыбкой шепчет Мар, и Ян просто знает, что оно не относится ни к чему из этого. — Мне надо идти, — громче, неожиданно хлопнув Яна по колену. Его передергивает, он подскакивает на диване и там уже нет выбора, кроме как побрести за Маром. Ян помнит, что там сломаны ключи, Ян хочет увидеть еще одно пугающее чудо. Они идут в тишине. Ян кусает нижнюю губу, каждый раз вдыхая, чтобы сказать, но каждый раз просто неровно выдыхая ртом. Время, Ян знает, ускользает, пока он медлит. Даже если там сломаны ключи, время все равно ускользает из его квартиры. Он замирает рядом, облокачивается о выступающую рамку двери уборной, смотрит на дежавю. Мар отодвигает рукав его дубленки, ведет по ткани в поисках кармана, звенит связкой. Среди пяти ключей два все еще сломаны. Ян внимательно следит за всем взглядом. За тем, как Мар отворачивается к двери, как описывает рукой дугу. Будто на перемотке обратно тот момент. Ян дышит как можно тише, будто это можно спугнуть. Рука с зажатым ключом замирает напротив замочной скважины. Мар достает уже целый, даже без шва, как новенький. У Яна округляются глаза, замирает приоткрытый рот. Мар на него не смотрит, делает то же самое со вторым ключом. И он тоже теперь как новый. — Обязательно всех возвращать? — говорит в щелчок открывающейся двери. Мар усмехается, оборачиваясь. Ян отводит взгляд, цепляется им за фотографии на стене. Там теперь все. Его обнимает мать, утыкаясь щекой в его, пока он держит довольную Дусю, рядом, безучастно положив руку на его плечо, стоит отец. Он улыбается не так солнечно, как мать, он притворяется. — Придумай легенду, — выдыхает Мар, подходя. Он берет нежно руку Яна, крепко сжимая запястье и заставляя перестать складывать их на груди, и вкладывает в нее ключи. Он внимательно смотрит на него, пока Ян пропускает через себя бухающие удары, громкие и оглушительные. Он справляется с дыханием и стойко выдерживает взгляд: — Он работал в милиции. Пусть он умрет в перестрелке с бандитами. Он будет просто еще одним. — Хорошо, — легко соглашается и отпускает его запястье. Мар отходит к двери, хватая на пути длинное медно-рыжее пальто, открывает ее и ступает за порог. Ян идет следом, чтобы схватить за ручку продолжающей медленно открываться двери. Он смотрит на обернувшегося Мара. Тот поправляет воротник и говорит: — Твоя мать в спальне, час назад она приехала домой. Не буди ее еще час, она должна увидеть свою жизнь. До коридора дотягиваются приглушенные лучи солнца, потом оно снова скрывается за облаками и снова выглядывает. Ян молча кивает, после чего, махнув рукой, Мар разворачивается и уходит. Ян недолго смотрит вслед ему, пока по коридору разносится эхо размеренного стука каблуков. Он еще раз кивает и закрывает дверь, замирая. Ян прислоняется к ней лбом. В ушах тихо звенит тишина. Он закрывает глаза и тут же чувствует, как к его ногам ластится Дуся. Ее крохотное теплое тельце вжимается в ноги, тихо мурлычет. Он улыбается, ощущая, как по ногам ступают ее лапки. По щекам катятся робкие слезки, оставляя стройные дорожки. Он приговорил к смерти двоих. Так просто. — А тебе не нужен час, чтобы все вспомнить, да? — открывает глаза, смотря на Дусю, на ее аккуратную мордочку, зажмуренные глазки. Он улыбается, опускаясь на колени, чтобы подхватить ее и прижать к груди. Сердце болезненно сжимается, пока он щекой прижимается к ее морде, пока вслушивается в ее мурлыканье. Она цепляется когтями за его свитер, возможно, ставит затяжки. Ян поднимается вместе с ней, берет точно так же, как на том фото. Вместе с ней он идет на кухню к окну, мимо фотографий, на которых все еще есть его отец, но между этой и второй теперь висит еще одна — фотка со свадьбы его матери и отца. Ян улыбается. На кухне снова просторно, все магнитики на холодильнике держат различные записки, парочка пустых все еще есть. Ян обхватывает Дусю одной рукой, укладывая ее лапки себе на плечо, чтобы снять пустые листики и выкинуть чуть позже. Она щекотно облизывает край его уха, а на столе стоит одна неоткрытая бутылка «Буратино», рдеет под распускающимся закатом. Москвич, жигули и запорожец. Он смотрит вниз на их двор, на припаркованные машины, на людей рядом с ними. У соседнего подъезда сидят бабки, что-то обсуждают. Ян слабо улыбается привычной серой картине, сейчас она кажется ему красивой. Закрытые снегом треснутые дороги, укрытые им крыши домов впереди, голые паучьи ясени вокруг детской площадки в центре. А еще Ян смотрит на вышедшего из-под навеса подъезда Мара. Он как будто знает, что на него смотрят, поднимает голову и машет рукой. Ян слабо машет в ответ, но не уверен, что Мар его действительно видит, наверное, только знает. Мимо, рассматривая его, раскрытого нараспашку, идет женщина с собакой.