Путешествие Иранон

Одна несравненная дева Желаннее всех для меня, — Та, что блистает под стать Новогодней звезде В начале счастливого года. Лучится ее добродетель, И светится кожа ее. Взгляд упоителен, сладкоречивы уста, Без пустословья. Горделивая шея у ней над сверкающей грудью. Кудри ее — лазурит неподдельный. Золота лучше — округлые руки ее! С венчиком лотоса могут сравниться персты. Поступь ее благородна, А стройные бедра Словно ведут на ходу спор об ее красоте. Сердце мое похищает она, величаво кивнув. Встречных мужей вынуждает она обернуться И вслед поглядеть непременно. Кому улыбнется — счастливец, Средь юношей равных — избранник! Ей стоит лишь из дому выйти — И люди ее, как богиню, приветствуют — с первого шага. Лирика древнего Египта

— Можно я не пойду к царице? Я так ужасно выгляжу, мне стыдно являться к ней в таком виде. — В каком виде? Ну-ка. Ифе присела рядом и с интересом оглядела меня. Смутившись, я подтянула ноги к груди. — Мне бы от соли отмыться и одежду сменить, и волосы… Обернувшись на Жреца, культистка закусила губу и проводила взглядом моряков, тянущих канаты к берегу. Ее глаза цвета моря сверкнули, тонкие пальцы поймали мое запястье. — Идем, у нас есть пара минут. Аккуратный рывок поставил меня на ноги. Не дожидаясь ответа, Ифе потянула меня к дверям нижней палубы. Сопротивляться ее рвению было бессмысленно, и на всякий случай я ускорила шаг, чтобы пройти как можно дальше от Фоули. Мужчина не дернулся в мою сторону, но перед тем, как скрыться в проходе, я заметила, что он все равно чуть повернулся, подняв бровь. — Какой он жуткий. — Фоули? Забудь о нем, лучше посмотри сюда. Почти бегом мы добрались до дальней каюты, и, влетев внутрь, девушка тут же бросилась к сложенным на постели сумкам. Ее комната была вдвое больше моей и имела свой отдельный туалет, а у дальней стены имелось окно. Двухъярусная кровать предполагала второго пассажира, но, видимо, Ифе жила тут одна. — Мне кажется, это подойдет и платок, и… иди сполоснись, у меня в душе еще осталась вода, все равно экипаж будет тут набирать новую. — А волосы? — Завяжем тканью как у меня, иди скорее. Оставив на постели Деми, я послушно скрылась за небольшой узкой дверью ванной комнаты. Внутри было неуютно и совсем мало места, но умещалась даже раковина. Вода для мытья, прямо как в моем домике, поступала с улицы после дождей прямо в резервуары над кабинками. Небольшая лейка над головой с готовностью вылила на меня слегка нагревшуюся от солнца влагу. Одежду я даже не пыталась почистить, повесив ее на крючок внутри. Промокнет, просохнет, и уже хорошо. — Ты готова? — Да-а, сейчас, у тебя есть мыло или масло? Волосы спутались. — Посмотри за зеркалом. Заметив, что над простой металлической раковиной действительно есть отдельная полка, я сунула руку в нее и достала дорогое душистое мыло, явно купленное где-то в Санктуме. Намылив наскоро голову, я ощутила, как меня окутал приторный запах шоколада. — Ой… — Что-то случилось? — Я пахну как дочь кондитера. Из комнаты послышался заливистый смех Ифе. Спустя минуту, едва я смыла пену, она бесцеремонно заглянула ко мне, ущипнув за бок. — Какая ты милая веснушка! Даже спина вся в крапинку и попа… — Ифе! Уйди! — А что такого? Я тебе полотенце принесла, держи. Заглушив воду, я схватила полотенце и тут же завернулась в него, чувствуя, как начали гореть щеки. Культистка, как назло, явно не собиралась быстро уходить, с откровенным интересом рассматривая меня. — Какая же ты красивая, никогда такой красоты не видела. — Прекрати… — Ну правда, ладная, как куколка, иди сюда, приведем тебя в порядок. Снова поймав меня за руку, она утянула меня в спальню. Грозно посмотрев на демона, я дала ему знак отвернуться, понимая, что Ифе не постесняется меня раздеть на его глазах. — Вот, держи, надевай, а после тебя заплетем. — Уже, наверное, столько времени прошло. — Без тебя Жрец все равно никуда не уйдет, одевайся. Получив в руки легкое платье из тонкого лазурного льна, я накинула его на себя и подвязала пояс. Ориабская мода была мне еще незнакома, поэтому Ифе тут же бросилась поправлять складки. Я удивилась тому, что плечи были открыты, а на груди был довольно глубокий вырез. Хотелось тут же закрыть кожу, но девушка хлопнула меня по ладони, как только я попробовала потянуть за край одеяния у ключиц. — Не порть ткань. — Мне неуютно. — Глупости какие. Поджав губы, я промолчала, но обида уже вцепилась в мои измотанные нервы. Заметив, что я едва не плачу, Ифе с удивлением посмотрела на меня. — Это же красиво. — Я не хочу так. Не хочу, чтобы на меня глазели и тем более прикасались. — Ты настолько зажата, будто и с мужчиной ни разу не была. Кровь прилила к лицу так, что я едва не умерла от стыда. Замерев на месте, словно истукан, я буравила взглядом пол, боясь даже дышать. Культистка поняла все без слов. — О-о-о, ладно, давай возьмем другой наряд. Стянув с меня платье, она дала одеяние травяного цвета, и оно уже понравилось мне намного больше. Просторные штаны из тонкой ткани были с вырезами чуть выше колена, но все равно довольно закрытые, короткая плотная майка чуть стянула грудь и открыла живот, но на нее сверху Ифе дала мне длинную летящую накидку, защищавшую от солнца и закрывающую руки просторными рукавами. Волосы собрали под повязку, подобную той, что была у девушки, оставив свободными только пару прядей у лица. Заметив рога, я ощутила, как Ифе их огладила, но ничего не сказала, будто их наличие было обычным делом. — Ифе! Где вы там?! Прошло уже явно больше пары минут, и голос Мартина казался раздраженным, но культистка лишь отмахнулась. Достав из отдельной сумочки металлический футляр, она показала мне нежно-алую твердую помадку, которую мягкой кистью нанесла мне на губы и совсем капельку на скулы. — Такая милашка, просто загляденье! Так и бы и съела. — И-ифе… — Даже не знаю, что пожелать, чтобы ты оставалась такой же прекрасной, как невинный цветок, или все же попала в ласковые руки, что помогли бы тебе распуститься. — Прекрати! Иначе я больше никогда с тобой разговаривать не буду! — А в гневе ты еще милее, я просто не могу сдержать восторга! Едва не задохнувшись от злости, я проследила, как Ифе сложила разбросанные вещи обратно и, накинув на себя тунику оттенка морской волны, спокойно подхватила меня под локоть, будто мы были подругами. Деми, улучив момент, снова скользнул ко мне, на этот раз в образе змеи, спрятавшись в сложной прическе. — Уверена, ты понравишься царице. — Если она такая, как ты… — Конечно нет! Великая мать лучше каждого из нас. Она сильна, строга, мудра и крайне жестока к врагам. Снова миновав коридор нижней палубы, мы поднялись к остальному экипажу, собравшемуся у трапа на краю корабля. Мартин, увидев нас, строго покачал головой и, кажется, собрался отчитать, но Жрец, заметив мое появление, благосклонно кивнул. — Молодец, Ифе. Культистка чуть не подпрыгнула от радости и быстрее потянула к проходу, встав в начало процессии сразу за Фоули. Только тогда, взглянув на пирс, я заметила, что все свободное пространство порта Бахарны заполонили жители города, массово высыпавшие на улицы и с интересом обратившие внимание на прибывший корабль. Опешив, я чуть было не отступила назад, но Ифе крепко держала меня и не дала даже шага ступить в сторону. — Откуда столько… Загорелые, смуглые, обласканные яркими, совсем летними лучами солнца, одетые в легкие, свободные, летящие одежды, улыбающиеся искренне, с неприкрытым восхищением в глазах — ориабцы вдруг разом запели что-то на местном наречии, и, спустя всего пару строчек, им вторя, ударили барабаны, а вдалеке зазвенели флейты. Наша процессия двинулась вперед по багровым порфировым плитам пирса. Я плелась, едва переставляя ноги, ошарашенно разглядывая толпу, и, если бы не Ифе, наверняка совсем растерялась, а то и вовсе потеряла бы сознание. Люди не наседали, каждый из них теснился, желая оказаться поближе к прибывшим, но они не пытались нас задавить, и стоило нам выйти на широкие улицы города, как большая часть ориабцев расступилась, позволив мне вдохнуть свежий морской воздух полной грудью. — Страшно? Ифе склонилась ко мне, с усмешкой глядя, как я робею перед таким представлением. Инстинктивно захотелось огрызнуться, но нараставший в груди восторг мешал разозлиться или обидеться всерьез. Жители продолжили петь, хотя теперь это делал точно специально обученный хор. Барабанщики оказались замечены на домах, и их ритм будто разгонял кровь в жилах. Кровавых оттенков дорога, уходившая вверх, прямо на холм, к огромному многоярусному дворцу из золотистого жилистого камня, показалась почти бесконечным путешествием в ореоле славы и всеобщего обожания. Только достигнув первых ступеней огромной просторной площади перед обителью царицы, мы оказались почти что одни, спокойно поднявшись через гранитные величественные ворота прямо во дворец, обильно украшенный золотом, рубиновыми колоннами в виде невиданных существ, гобеленами и коврами ручной работы из самой тонкой шерсти, коралловыми статуэтками у блестящих стен цвета шафрана. — Рада видеть тебя, Жрец. Долог был твой путь. Мягкий голос, послышавшийся впереди, принадлежал немолодой женщине, облаченной в тяжелую длинную тунику, сотканную из крохотных драгоценных бусин, каждая из которых была тщательно огранена и переливалась, словно крохотная слеза моря. Смуглые сухие руки сжимали ветхую пожелтевшую книгу. Узкие губы в ярких мелких морщинках улыбались, но выдавали привычку хозяйки их поджимать. Абсолютно лысую голову покрывал широкий капюшон, легкий, как паутинка, и плотный, чтобы создавать для лица тень. — Для меня то было лишь мгновение, Кибела. Жрец вышел вперед к женщине и взглянул на нее с высоты своего роста. Хрупкие пальцы Кибелы отложили чтение на яшмовый столик рядом и приняли от подошедших слуг золотое нагрудное украшение из треугольных пластин. Мужчине пришлось немного наклониться, чтобы чуть дрожащие руки сомкнули замок на черной шее. Тень, и без того окружавшая Жреца, будто сгустилась и черными дымными щупальцами свернулась под полами плаща. Внутренне похолодев, я дрогнула, но Ифе до боли сжала мое предплечье. Кибела тем временем обратила внимание на Фоули: — Это последний? Как тебя зовут? — Корнелиус. Корнелиус Фоули. Мужчина подобрался и горделиво вздернул подбородок. Его строгий костюм по последней целестинской моде смотрелся сейчас вычурно и странно, а выправка аристократа стала была будто глупой пародией на степенное поведение Жреца. — Фоули. Ясно. Слуги, попросите юную Ма прийти сюда и приведите остальных ее женихов. Пускай они познакомятся с последним даром. Кибела дождалась, пока пара худощавых мужчин в богатых тогах поклоняться, выслушав просьбу, и скроются за тяжелыми плотными занавесями, отделяющими зал от коридоров дворца. На Корнелиуса она больше не обращала внимания, словно он перестал для нее существовать вовсе, и вместо разговоров с даром обратилась прямо к Ифе. — Я вижу, ты тоже не одна. — Великая мать, я привела вам ветвь! Наскоро поклонившись, культистка потянула меня вперед, к царице. От неожиданности запутавшись в собственных ногах, я чуть не растянулась на дорогом ковре и, неловко остановившись перед Кибелой, побоялась даже дышать. От невысокой и хрупкой женщины исходила аура настоящей богини, что одним своим взглядом могла как благословить, так и покарать. Ее ухоженные тонкие пальцы коснулись моего лица. Взгляд темных глаз был мягким, словно на меня смотрела моя настоящая мать. — Как тебя зовут? — Иранон. — Какая прелестная… совсем молодая, но какая сильная. — Простите? — Не бойся дитя, я не причиню зла, мне лишь интересно поговорить с тобой. — А что значит - ветвь? — Часть первого древа, что из плоти своей сотворило весь мир. Не веря своим ушам, я невольно подалась вперед, чувствуя, как затрепетало сердце в груди. — Мундус? — Мундус. Кибела улыбнулась мне тепло и нежно, точно понимая, о ком и о чем я говорю. На миг показалось, что она, как и я, видела его когда-то, знает, точно знает и может даже что-то рассказать о жизни на островах или до вторжения иных богов. — Как жаль, что я не встретила тебя раньше, дитя. Из тебя вышла бы прекрасная царица. — Ой, что вы, разве я могу… — Можешь, ты в самый раз заняла бы это место, маленькая ветвь. Я так давно не видела тех, кто вырос на этих тайных островах. — А были и другие? — Конечно, были. И некоторые из них даже оставались у нас навсегда. Хочешь, расскажу о них? — А можно? — Конечно, можно. У меня будет немного времени до церемоний, я найду тебя, как будет возможность. — Спасибо. — Тебе спасибо, мое сердце радуется при виде тебя. Со стороны коридора послышались шаги. Тяжелую занавесь придержали слуги, пропуская высокую смуглую красавицу, рядом с которой я даже просто стоять постыдилась бы. Обласканные солнцем широкие бедра выглядывали из разрезов длинной юбки. Полную грудь перевязывала дорогая ткань. На одежде в такт движениями дрожали тончайшие подвески из драгоценных камней, ярко блестевших на свету. Угольные волосы были заплетены в косу, доходившую чуть ли не до пола. Томный взгляд из-под кукольных ресниц заставлял робеть в надежде на то, что дева обратит внимание именно на тебя, но розовые губы капризно поджались при виде Фоули. — Это?! Великая мать, великая жрица! Целестинцы действительно прислали только его? Бархатный голос пробирал до мурашек, и поначалу никто не осмелился ответить девушке. В зале повисло молчание, и только шаги мужей, стройной шеренгой вошедших за Ма, разбавляли тишину и шорох одежд. Ифе отвела меня в сторону, остановившись рядом с Жрецом. Кибела с усмешкой обратилась к своей сменщице. — Ты ожидала видеть самого короля? Задумчиво прикрыв веки, Ма передернула плечами, сверкающими от ароматных масел. Ее тон стал заметно тише, будто она говорила только с царицей или с собой. — Необязательно. Меня удовлетворил бы и наместник в Сомне... — А что тебе не нравится, будущая царица? Неужели одного меня мало и тебе нужно было прислать целый полк для утех? Или, может, сразу всю армию? Голос Корнелиуса сочился ядом, он прожигал взглядом Ма с ненавистью, но не без восхищения. Будущая царица, вздернув подбородок, уперла руку в бок и, остановившись напротив мужчины, посмотрела на него, как на жука, неожиданно заговорившего из зловонной лужи. — Какой длинный язык, может быть, и его тебе укоротить, раз манерам не обучен? Это надо же, такой подарок мне послать, ни ума, ни внешности, сплошное разочарование. О чем только думал Авреллиан? — О том, чтобы отделаться от царицы, коей своих мужиков в королевстве не хватает. — Ах, вот как. Может быть, тогда отправить тебя обратно? Фоули открыл рот, чтобы ответить что-то еще, но Ма вдруг сделала два шага назад и протянула руку к слугам. Ей тут же вручили две вещи: небольшой клинок в ножнах и тонкий длинный хлыст с серебряной ручкой. Брови Корнелиуса поднялись вверх. — Собираешься меня наказать? — Конечно, за каждое оскорбление. Пока Ма отходила еще на пару шагов, я посмотрела на Кибелу, с ужасом представляя, насколько она может быть разгневана, но царица выглядела безмятежно, как штиль в море, довольно наблюдая за представлением. Кажется, ее вообще не волновало, что доносится из рта Фоули, и уж тем более что собирается сделать с ним Ма. — Раз. Хлыст молниеносно рассек воздух и звонко щелкнул, оставив на щеке последнего мужа красную полоску крови. Капли скоро набухли и скользнули по подбородку, пока Корнелиус ошалело отпрянул, неверяще прикасаясь к лицу. — Только попробуй… — Два! Легкий взмах руки, и новый громкий щелчок. Фоули взвыл, закрыв ладонью рот и отпрянув еще дальше к выходу. Кто-то из мужей тихо хохотнул, наблюдая, как на дорогом ковре расцветают мелкие алые пятна. — Три! — Стой! Не смей! Мужчина выставил руку вперед в надежде, что хлыст запутается и не ударит, но вместо этого ладонь расчертила новая рана. Корнелус закричал, шарахнувшись в сторону, и, кажется, хотел уже выбежать из дворца, но охрана у выхода тут же перегородила ему путь. Ма, удовлетворенно кивнув, начала сворачивать хлыст, не спеша направляясь к будущему мужу. — Куда же ты, мой милый? Ты даже не забрал свой клинок. — Су-ука… Фоули обернулся к ней и, выбросив вперед здоровую руку, что-то бросил. Ослепительная вспышка исчезла так же быстро, как и появилась. Вся магия, собранная мужчиной, рассеялась без следа, и сколько бы он не пытался, он не мог призвать ее вновь. — Ты-ы… Его голос был похож на рык рассерженного кабана, и столько злобы в нем слышалось, что по спине невольно бежали мурашки. Наклонившись к обуви, Корнелиус выдернул клинок из сапога и бросил его в Ма, но она без труда отбила его рукоятью хлыста, остановившись прямо перед мужчиной. К моему удивлению, девушка заботливо вложила в свободную ладонь будущего мужа другое оружие, заставив его сжать пальцами ножны. — Я убью тебя им… — Он ранит только хозяина. Я не советую использовать раньше срока, иначе, боюсь, до оскопления ты не доживешь, а это важная часть ритуалов. — Что-о? — Разве тебе не говорили ранее? Оскопление. Тебе придется лишить себя гениталий, чтобы быть моим мужем. Таков путь каждого супруга царицы, в назидание за измену. — Какую измену?! Ты сошла с ума?! Его брови сошлись на переносице, глаза сверкали неприкрытой ненавистью. На этот раз на вопрос Фоули ответила Кибела. — Связав себя узами брака с царицей, прекрасный муж получил в свои руки всю страну, все горы, реки и озера в ней, но этого ему оказалось мало. Он сознательно предал супругу, а дабы не погибнуть от ее ненависти, наказал себя сам, отрезав чресла. Так он получил возможность выжить и остаться рядом с царицей, а все последующие мужи за ним обязались повторять ритуал, чтобы плоть и чувства не доставляли возлюбленной вред. — Вы лжете! — Спроси остальных, каждый из женихов подтвердит мои слова. — И вы готовы с этим мириться?! Вы готовы искалечить себя?! Он лихорадочно повернулся к мужчинам, молча стоявшим в стороне. Первый из них, высокий эльфийский юноша, изящный, словно выточенный из фарфора, и прекрасный, как весеннее утро, легко улыбнулся, чуть сощурив глаза цвета бирюзы. — Это лучше, чем отправиться к древу Каро. Можно сказать, что это большая честь, начать новую жизнь здесь, на месте богатого и знатного мужа. — Безумец! Рядом с эльфом, чуть пониже ростом, жилистый, худой и будто выцветший, стоял ломарец с жестким каменным выражением лица. Его голос звучал холодно и твердо, напоминая о жизни в бескрайних льдах его родины. —Поддерживаю эльфа, служба иным богам - это высшее благо, которое должен преследовать каждый из Ломарцев. Так завещали нам предки, этого ждет от нас всеотец Итакуа. Пока он говорил это, бледные щеки окрасил легкий румянец, какой бывает от снежного ветра. Руки, украшенные ритуальными шрамами, он демонстративно скрестил на груди, давая понять, что намерения ломарца непоколебимы и обсуждаться другими не могут. Рядом с ним послышался новый голос. Тихий и вкрадчивый, принадлежащий невысокому мужчине, с ног до головы закрытому синей тканью жителей Зара. В единственной открытой щели на лице блестели яркие серебристые глаза. — Я не предполагал служить иным и не желаю вступать в культы, но готов стать заботливым мужем для царицы. На родине меня обучили всему, что может потребоваться для этого: от боевых искусств до работы по дому. Корнелиус злобно усмехнулся, посмотрев на зарца с отвращением. — Оскоплению тебя тоже учили? — Лекарское дело мне тоже под силу. Ему тут же ответила будущая царица, благосклонно кивнув головой: — Мой благоверный супруг, я понимаю и принимаю твою позицию, ты волен молиться своим богам и проводить свои ритуалы. — Спасибо. Зарец весело прищурился и чуть поклонился. Взгляд Фоули переместился на следующего мужчину в шеренге. Он был тоже невысок, но крепок. Не отличался красотой, но загрубевшие ладони и узловатые пальцы говорили о немалом трудолюбии. Лысая голова и глубоко посаженные глаза невольно ассоциировались с воловьим хмурым взглядом. — Большую часть жизни я провел рабом, в нелегком труде прокладывая себе путь к знаниям и власти, но после смены глав у меня ничего не осталось, даже семьи. Жизнь здесь мне кажется долгожданным отдыхом, будто Высшие услышали, наконец, мои молитвы, обращенные к ним. — Неужели тебя тоже не волнует ритуал?! — Ерунда, лишь скромная плата. Недовольно сплюнув кровь, Фоули повернулся к последнему из мужей. Высоченному, плечистому, сильному оборотню, обросшему густой коричневой бородой. Возвышаясь над остальными, он добродушно улыбался, слушая чужие рассказы, и едва дошла его очередь, с жаром поддержал супругов. — Это и платой не назовешь! — Но как же потомство? Как же дети? — Ха! У меня их шесть! Шесть! От двух жен близняшек. Такие они милые были, когда я их впервые увидел, так делить и выбирать не хотел, что взял обеих в жены и ни разу не пожалел, хотя лисиц хитрее них даже представить сложно. Старший вот, детиной вымахал, чуть ли не с меня ростом, и вызов мне бросил, место хэрсира занять захотел, а я и не стал противиться. Что мне за власть цепляться? Я не молод, и сын у меня хоть куда, пора ему ответственность брать за свое поселение, учиться быть вожаком, а то мамки совсем разбаловали. — Неужели ты даже скучать по ним не будешь? Переживать? — С чего бы? Они в Лунде и без меня разберутся, а надо будет, сядут на торговый корабль и приплывут повидаться. Я им еще и Ориаб покажу заодно, никто из оборотней, поди, не видел такой красоты, а уж что говорить о местных фруктах и еде. Чую, после оскопления понадобится пара слуг, чтобы катать меня по коридорам, сам я ни за что не стану сдерживаться в десертах. Выслушав его, Ма усмехнулась, с теплотой смотря на оборотня, кажется, он нравился ей больше остальных, и мужчина явно отвечал ей тем же, почти не сводя глаз с будущей царицы. Их настолько сильно тянуло друг к другу, что мне стало неловко даже просто находиться рядом, переглядки супругов все больше походили на что-то исключительно интимное. Сгорая от стыда, я уговаривала себя ни в коем случае не представлять их вместе, хотя пара выходила просто потрясающая. Интересно, знает ли этот оборотень Вильгельма? Если подумать, то Лунд совсем рядом с ним…