Путешествие Иранон

К моему удивлению, встреча с оборотнем не заняла много времени, хотя обсудить на ней мы успели достаточно. Торвальд с готовностью поведал мне о своей жизни в Лунде, о жизни в Тирио и о разбойниках, коих в последнее время как-то убавилось. Народ все больше оставлял северные земли и переселялся, отбросив попытки выжить в жестокой схватке с хворью, тянущейся от эльфов. Взрослые мужчины и женщины собирали самое ценное, как при пожаре, занимали корабли и уплывали к сородичам, к югу и даже в иные страны, пользуясь тем, что в той же Сомне всегда требовались рабочие руки и воины, готовые встать на защиту нового дома. — Нам бы до заката солнца добраться домой. Когда я вернулась в предоставленную царицей спальню, Ифе лежала в постели среди подушек и дорогого покрывала, лениво попивая вино из тяжелого хрустального бокала. Орехи в карамели мелькали в ее изящной ладони, отправляясь в рот один за другим, голые ноги, неприкрытые съехавшим к бедрам халатом, привлекли мое внимание легкими покачиваниями розовых пяток. — Домой? Не на корабль? — Что тебе там делать? На матросню глядеть? Глупости, отдохнешь у меня, я уже передала весточку помощникам, тебе подготовят комнату к нашему приходу. Передернув плечами, я неловко сцепила руки в замок. Длинные тени за окном уже скрыли часть внутреннего сада, позволяя золотым лучам ярче выделяться среди крон кустарников. Еще не сумерки, но уже совсем скоро. — А как же мой домик? — Его тоже перенесут, не беспокойся. За крепкими стенами в Ориабе будет во стократ безопаснее. Ты правда так думаешь? Мало ли какие твари населяют это место, это остров иных богов, и моя власть здесь невелика. Твой личный демон все еще слаб. — Что ж, хорошо, а почему важно успеть до заката? — Потому что иначе мне придется приводить тебя в чувство после встречи с местной живностью. Видя мою растерянность, Ифе не спеша села в постели и, потянувшись с присущей только ей грацией, выпрямила спину, серьезно взглянув на меня: — Дорогая, ты же видела, что за тип этот Жрец. Жуткий прихвостень иных, что обитает у себя на вершине гор, где ему в свою очередь прислуживают шантаки. — Ша-а… что? — Шантаки, они водятся только в Ориабе. Они похожи на птиц, но покрыты чешуей и размером с дом, а головы будто лошадиные. Только приблизительно представив эту тварь, я почувствовала, как стало плохо и неуютно. Неужели такие тут действительно водятся? — Ч-чего? — Ты увидишь, они безобидные и вполне разумные, если хочешь, я научу тебя их языку, но гости острова уж очень боятся этих существ. Нервно вздрогнув, я потеребила край своего халата и прошла к кувшину, стоящему на мозаичном ажурном столике рядом со стеной. Половина стакана прохладной фруктовой воды немного сняла мое напряжение и першение в горле, хотя в противовес вдруг показалось, что лоб стал горячим. — Но если они в горах, почему мы должны их встретить? — Потому что Жрец только вернулся и какое-то время будет тут во дворце с Кибелой, а шантаки непременно спустятся его поприветствовать и забрать к себе в горы. — Надо же. — Переодевайся, нам стоит уже выйти, иначе я выпью еще больше вина и никуда не пойду, оставшись здесь. — А так можно? — А ты хочешь остаться под одной крышей с Фоули? Внутренне похолодев, я ощутила, как меня передернуло. Невольно вспомнились его руки под одеждой. — Ну уж нет. — Умничка, собирайся. Мы ушли из дворца в самом начале заката. Солнце сонно, лениво опускалось за горизонт, будто до конца не решаясь и мучительно раздумывая, стоит ли. Воздух наполнил запах пряностей, благоухающих цветов и тепла нагретого за день камня, из которого здесь был выложен весь город. Бахарна второй раз за день приветствовала меня во всем своем великолепии, доверительно и открыто наполнив улицы рыжим светом, пением птиц, цикад и обычным шумом жителей, что не спеша закрывали лавочки с фруктами, перекрикивались с соседями и распевали вечерние молитвы. — Во чреве неба зрела ночь. Из чрева неба вышла ночь. Ночь принадлежит матери своей. Мне принадлежит покой телесный. Длинные витиеватые тропки, словно озорные звери, метались между домами с плоской крышей. Небольшие проемы окон, обязательно вооруженные деревянными крашеными ставнями, глядели на окружающих разгорающимся светом небольших свечей, ламп с маслом и едва заметным отблеском очагов. Чем меньше солнца оставалось на улочках, тем тише становились песнопения местных, будто с наступлением ночной морской прохлады из Бахарны уходила жизнь. — О ночь, даруй мне мир — И я подарю тебе мир! О ночь, даруй мне отдых — И я подарю тебе отдых! Спустившись к средним террасам, мы прошли по изогнутому каменному мосту, подобному плечам диковинного лука перекинутого через кристально-чистую речку, приветствовавшую нас своим тихим журчанием. Ее ограждением стал район с необычайно разросшимися апельсиновыми деревьями, в котором мы свернули к неожиданно знакомому двухэтажному дому, такому же простому, как и все остальные, такому же невзрачному, как и остальные, и такому же необъяснимо близкому мне, как и все остальные. Сколько бы я ни вглядывалась в наступающие сумерки, сколько бы ни оглядывалась в поиске хоть какого-то ответа для себя, мне никак не удавалось понять, почему же этот район мне был словно уже привычен и знаком. Остановившись на крыльце, я не стала сразу идти в порфировую обитель, а пригляделась внимательнее, с удовольствием отмечая яркие клумбы под окнами, уютные закрытые дворы с домашними фонтанами, мозаичную отделку входов. У нашего дома рисунком из мелкой разномастной глазури были выложены узоры волн и неведомых щупалец, вздымавшихся из воды. — Вечер убрался прочь, Сломан посох его, Расколот его кувшин, И дурная вода пролилась. Не торопя меня и оставшись стоять на пороге, Ифе произнесла свою часть молитвы, с интересом наблюдая, как последние лучи скрываются за зеленеющими кронами. Порыв ветра принес сильный цитрусовый запах, в котором лишь малозаметным шлейфом читалась соль и благовония, разожженные на подоконнике соседей. Там же, рядом с тонкой струйкой дыма, на земле высился большой глиняный сосуд, закрытый крышкой и опаянный воском. — Ифе, а что в этих кувшинах? Повернувшись к подруге, я вдруг заметила, как ее передернуло. Втянув голову в плечи, она отвела взгляд, явно не желая отвечать на вопрос. — Дань, она у всех одинаковая. Для нашего благополучия и мира царица берет плату в каждую свою смену. Не трогай эти кувшины и тем более не заглядывай внутрь, а если услышишь шепот… Я с ужасом ощутила, как по спине пробежали мурашки, мысленно представив, как тихий, невнятный, зловещий голос раздается из-за багровых стенок. За доли секунды меня словно облили ледяной водой и волосы встали дыбом, но Ифе, неожиданно резко схватив меня за руку, вдруг закричала: — Съест! — Ифе! — Ну что ты такая пугливая, Иранон, тебя просто невозможно не дразнить! — Мерзавка. Стряхнув ладонь девушки с плеча, я недовольно насупилась, наблюдая за тем, как Ифе заливается смехом. Повернувшись к двери, она достала ключи, чтобы открыть замок. Состроив обиженное лицо, я отвернулась от нее, скрестив руки на груди. Вот доиграется, и за каждую глупую шутку буду ее щипать или розгами бить по жопе, чтобы неповадно было. Иранон, так нельзя. Можно! Она надоела! Пока за спиной скрипела замочная скважина, я обратила внимание на еще один кувшин, стоящий у соседей перед входом во двор. Он был заметно меньше предыдущего, иной формы, пузатый, с полустершимся рисунком ветвей апельсина. Мне на миг показалось, что это кувшин для чего-то иного, нежели первый, но дальше, ниже по улице, мне на глаза попался еще один кувшин, и еще. Все разномерные и столь непохожие друг на друга, что это невольно вызывало вопросы. Что могло быть одинаковой данью, которая помещается в разные сосуды? Справившись с дверью, Ифе перешагнула порог и потянула меня за рукав одеяния, нарочито добродушно улыбаясь. — Идем, бука, я накормлю тебя тиропитой. Не веря своим ушам, я застыла в проходе. — Тиропитой? — Да, это такой сырный пирог, тебе понравится, я заранее попросила помощницу его приготовить и наполнить шкафы съестным. Если хочешь, могу налить вина. — Я… эм… нет, вина не надо. За порогом чужого дома меня встретила безумно родная обстановка. Главное и самое просторное помещение при входе было кухней с длинной деревянной стойкой и большой белой печью. У светлых стен стройным рядом на меня смотрели простые шкафы с множеством мелких полок, на них, как на диковинных насестах, собрались фигурки богов размером с ладонь. Жуткие, вырезанные из темного камня лица со щупальцами, клыками и множеством ртов одним своим видом будто бы охраняли дом от вероломных пришельцев. — Чего ты там встала? Хочешь, чтобы тебя шантаки утащили? — Они же безобидные! — Это не значит, что они не могут тебя украсть. Ифе достала из печи большой металлический поднос с тонким золотистым пирогом. Безумно аппетитный запах еще сильнее раззадорил чувства. Сделав шаг внутрь, я закрыла за собой дверь, заметив, как теплый свет кухонной лампы разливается по комнате, очерчивая плотные плетеные ковры под ногами, уютную старую тахту у окна, яркие тяжелые кадки с цветами по углам. Все выглядело так близко, так знакомо, что я невольно опустила взгляд в пол, проверяя, не найдется ли там маленький глиняный уборщик. Отрезав несколько кусочков тиропиты, Ифе положила их на две тарелки, отдав одну из них мне. Из-под неровного слоеного теста выглядывали края сыра и творога с зеленью. Будто во сне я подняла один из ломтиков и попробовала, ощутив во рту привычный когда-то соленый вкус. Стыдно признаться, но пирог оказался точно таким же, как в моем сне у матери. Немыслимо, такого просто быть не могло. — Идем на второй этаж, я покажу тебе спальню, оттуда же можно увидеть акрополь. — Акрополь? — Ой, ты ж не знаешь, что это. Ну в общем увидишь, там тоже один из главных храмов. Прислушавшись к чему-то на улице, Ифе довольно улыбнулась и, поймав мою руку, потянула к лестнице на второй этаж. Гладкие, начищенные ступеньки едва не вывернулись из-под ног, я чудом удержала тарелку в ладони, но снедаемая любопытством спешила за подругой, прошмыгнув за ней в комнату, где, согласно моим снам, жил дедушка. Сейчас его место у окна пустовало, хотя рядом даже нашелся стул. Не такой, как в моем прошлом, странное влияние иных исказило мебель, но даже причудливые резные рисунки на спинке не могли меня разубедить в том, что это место, этот дом и даже район, создавались человеком (человеком ли?), явно знавшим мою родину. — Глянь! Идут, уже идут! Ифе помогла мне сесть на подоконник, огороженный по краю длинным подвесным кашпо, лианы неизвестного мне растения спускались вниз, к улице, по которой неожиданно разнеся гул далекого колокола. Далеко внизу, за уходящей к скалам тропой, мне показались колонны неведомого храма, а из него, будто неведомое наводнение, стекал туман, медленно, но неукротимо поднимавшийся к центру города. — Ифе, что это? — Акрополь и его жители. Подруга облокотилась рядом со мной и довольно улыбнулась, глядя куда-то вниз, словно там ей встретился знакомец. Вытянув шею, я проследила за ее взором и отметила какое-то шевеление среди фруктовых деревьев, туман, поднимавшийся из темного неосвещенного храма, будто просочился сквозь землю к нам, тонкими струйками, витиеватыми пальцами выбираясь на поверхность. — Ифе… — Не бойся, главное не упади. За считанные минуты диковинная мгла преодолела половину расстояния до нашего дома, и только тогда, значительно запоздав, я смогла рассмотреть ее среди набравшей силу темноты, что опустилась на город сразу после заката. Множественные улочки едва были освещены, бледные огни горели только на самых больших из них, но и то скорее служа чуть намеченным ориентиром, нежели реальной помощью странникам. Туман, затопивший все дороги, можно было разглядеть только благодаря его странному, едва заметному сиянию, словно отражающему редкие огни Бахарны. В витиеватых завитках невесомого дыма постепенно проступали понятные моему глазу черты, и картина, открывшаяся мне, вдруг показалась жуткой, поистине ужасающей, но чудовищно знакомой. Мгла несла в себе огромное множество лиц, спокойных и веселых, грустных и радостных, выражающих тоску или смирение в зависимости от настроения. Передо мной в безумном туманном море предстали мертвецы, уверенные в собственном существовании и вышедшие так обыкновенно, будто это было частным явлением. Стоило им подойти ближе, я внутренне обмерла, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Казалось, в моей жизни не будет ничего страшнее поездки через Ведьмин дол или серую эльфийскую Эсту, но Бахарна смогла это с лихвой превзойти. Мертвые, всюду мертвые, их не счесть, не объять разумом, и они среди живых гордо шествуют по городу, будто остальные были лишь временными гостями своих домов и улиц. — Но как же… — Ночные жители Ориаба. Стоит солнцу уйти, как начинается их время. — Я не понимаю… Рискованно свесившись вниз, я во все глаза уставилась на проходящие мимо белесые силуэты. Они действительно вели себя так, словно начался их привычный распорядок дня. Часть фигур разошлась по домам, часть продолжили путь наверх, но не к дворцу царицы, а по тропам к террасам, заполненным кустарниками кофе. — Что они там делают? — Работают, конечно, Ориаб всегда следит за своим урожаем и днем, и ночью. В каждой семье есть хотя бы один работающий мертвец, помогающий живым по хозяйству или трудящийся в полях. — И у тебя тоже? Насмешливо цокнув языком, девушка покачала головой и показала рукой вниз. Среди апельсиновых деревьев, там, где я несколько минут назад видела лишь мелкие лепестки тумана, уже стоял силуэт высокого юноши в свободных одеждах, его лицо было безумно похожим на Ифе.