Хроники Орбиты и Космоса: Janteloven

— Какие планы на будущее в психологии? Работа? — мы сидим на полу, а еда стоит на кофейном столике. Я кусаю сырный тост, и хруст немного заглушает ответ Тимофея, но я всё равно понимаю, что он говорит. — Во-первых, я планирую получить свой диплом. Без него я ничего не могу. Почти ничего. Во-вторых, в Норвегии я понял, что психология — не совсем мой профиль. Она требует высокого уровня эмпатии, которая не мешается с жалостью. Это навык, но я не хочу его отрабатывать. Меня больше привлекают случаи, когда многое решает правильно подобранное лекарство. Я всю жизнь, что себя помню, принимаю таблетки, а потому хотел бы в эту область. Это, конечно, немного скомканное объяснение, — Тима проглатывает свою пасту, а потом запивает соком. — Мне нужна минимум магистратура, а максимум — второе высшее. Но, надо заметить, я уже начал получать первые документы на открытие своей клиники. Не совсем психология, реабилитационный центр для подростков. Два здания подходят под аренду, во вторник и в среду должен ехать на экскурсии. Хочу выбрать лучший вариант. — Вау, как амбициозно, однако. Почему только для подростков? — Их проблемы в России не всегда считаются существенными, чаще всего подросток, который испытывает злость, ведёт себя агрессивно или же, напротив, подвержен депрессиям, считается виновным в этом. Но, уверен, если бы у этих детей была возможность не злиться на всё и вся, они бы обязательно это сделали. Я хочу дать им эту возможность, потому что мне её дали. Психология и реабилитация в России — непаханое поле, здесь есть, к чему стремиться, хотя не уверен, что бизнес здесь будет приносить большую прибыль. — Но это же будет платно? Помощь получат те, кто имеет деньги. — Не вини меня в том, что я хочу зарабатывать, но у меня будут довольно демократичные цены, я пока не уверен в том, как всё будет работать. Может, я буду брать и бесплатно, места по квоте. До открытия ещё много времени, так что посмотрим. Сначала надо получить разрешение, подтвердить квалификацию, все налоги заплатить. Много волокиты. Да и не уверен, что это моё. Но пока есть желание, работаю… — Эх, ты такой успешный, с планами, а я обычная студентка, — я наигранно вздыхаю и надуваю губки. — Ты моя студентка, и это всё перекрывает, — я улыбаюсь и продолжаю есть. Однако это хоть и шутка, мне правда кажется, что я слишком проста для Тимофея.       Салат вкусный и довольно сытный, что обычно не свойственно «Цезарю». Сок обычный, наверное, из пакета «Фруктовый сад». — Тим, — я аккуратно подхожу к этой теме. — Да? — Ты обещал про Риту рассказать, — Тима становится серьёзнее после моих слов. Он кладёт вилку и делает глубокий вдох. — Я уже говорил про передоз, но не рассказывал, что именно было, да? — я киваю. — Ладно. — Тимофей собирается с мыслями. — Это будет долгая история. не уверен по датам, что правильно помню, но когда Рите было, кажется, лет четырнадцать, она объективно была чуть ли не самой красивой девочкой в школе. Она была не такой худой, как сейчас, это уже потом у неё началось РПП. Короче, милая блондиночка, с длинными ногами и большими глазами. Она напоминала оленёнка Бемби, я её даже дразнил так. Я тогда как раз начинал становиться говнюком, водился не с теми ребятами, курил, и мы с сестрой отдалились. К нам в школу пришёл новый педагог, Замаратский Антон Викторович. Молодой, высокий, в очках, всегда в костюме, обходительный. Из девчонок так и вытекали жидкости на его уроках. Но он имел хорошую репутацию, как я знаю. Риту тогда сильно доставала одна учительница, она потом была уволена. Короче, Рита рыдала в туалете после очередного прессинга той стервы. Сестра сидела в милой юбочке, гольфах, блузке. И её плач услышал Замаратский. Он её утешил. И Рита так увлеклась, что по-настоящему потеряла голову. Она всегда хваталась за любую соломинку и превращала её в косячок. Вечно от чего-то зависит. Короче, без интриг, этот идиот её изнасиловал. Ну, Рита не говорит о насилии, но она была маленькой девочкой, даже шестнадцати не было, так что он в любом случае мудак. Тогда Рита и стала увлекаться литературой, она пошла на индивидуальные дополнительные курсы. Иногда они проходили в его спальне. Рита была девственницей, и её первый секс был на учительском столе, и было очень больно, потому что он не особо нежничал. Он был абьюзером, и Рита стала его собственностью. Поползли слухи, а Рита имела репутацию нестабильной девочки, потому что был конфликт с одной дрянью за полгода до этого. Короче, Замаратский сказал, что девочка надумала себе, что он точно не давал поводов. — О боже…. — Да. Он публично её унизил, сказал ей, чтобы та не рисовала себе несбыточных картин. Рита чувствовала себя использованной, тогда она рассказала Дориану, тот мне. Я рассказал Долу, он тогда был президентом и моим товарищем. Мы устроили самосуд. Толпой избили этого урода. Месть-то была, но Рите от этого легче не стало. Потом Рита делала вид, что всё отлично, а сама искала способы забыться. У нас в школе тогда все курили травку, Рита начала с канабиса… — С чего? — увы, но я не знакома с такими терминами. Хотя, почему же увы… — Марихуана. — А. — Чувствую себя идиоткой. — Она начала курить, ярко краситься, а по ночам её не было в школе. Она ходила на какие-то вписки, там её первый раз накачали экстази. В четырнадцать у Риты состоялся первый групповой секс под препаратами. Её трахали три парня, и там ещё вроде девушка была. — Откуда ты это знаешь? Она рассказала сама? — Захар. Он был там, и он увёл оттуда Риту. Буквально посередине оргии. Тогда мы с ним и стали дружнее. Рита полночи блевала у меня в комнате, а я напоминаю, мне тринадцать, и я ещё не был крутым парнем. На тот момент я был в шаге от коллективного блевания с Ритой. Она не имела претензий к тем, кто её ебал, а я имел. Но что я мог сделать.… На фоне этого и я начал курить и бухать, так что я дерьмовый брат. Потом Рита как-то достала мефедрон, и вот им-то её и шарахнуло. Мефедрон опаснее кокаина или метамфетамина, его действие сильнее, но короче. Рита сначала просто попробовала, но во время употребления происходит резкий выброс дофамина, который дарит чувство эйфории. У Риты было пару доз, и за неделю она их использовала. А ещё достать не смогла, и тогда у неё начался абстинентный синдром. — Можно попроще для меня… — Ломка. У неё началась ломка. Рита искала встречи с Замаратским все месяцы, а тот то пропадал, то появлялся. Но Рита нашла способ и встретилась с ним, а этот урод накачал её всякой дрянью. В том числе и мефедроном. Замаратский, как оказалось, давно был торчком, и в ту ночь он решил кайфануть на полную. Алкоголь и наркотики — ужасный дуэт. Замаратский умер, вколол мимо вены, это вызывает некроз тканей, а вот кайф не вызывает. Короче, у него был передоз, захлебнулся собственной рвотой. Прости, не к столу будет сказано, — Тима пожимает плечами. — Рита нюхала, не кололась, у неё вен не видно. Это, по её словам, единственное, что её остановило. Она отключилась, и её нашла какая-то старушка, случайно. Её откачали, и было чудо, что она начала восстанавливаться. Обычно после таких передозов человек теряет способность к полноценной жизни. Но она справилась. Это всё тянулось около года. В пятнадцать она вернулась в школу после реабилитации, папа отстегнул большую сумму, чтобы её взяли с такой-то репутацией. В итоге она осталась на второй год, и мы стали однокурсниками. Я как раз начал подниматься по лестнице иерархии школы, имел авторитет. Рита сделала себя сама, но её нервная система до конца жизни останется минным полем. И у неё не было поддержки. Меня не было, отца тем более, мама, когда узнала, конечно, была с ней, но она с трудом не срывалась на ругань. — И как же она пережила то, что было с Дорианом… Рита просто герой, бедная девочка. — Да. Наркотики она сменила на людей, хотя она один раз сорвалась. Почти сразу после реабилитации. Но после этого пришла ко мне и рассказала, а потом, как и любой торчок, отрицала это. Но мы быстро среагировали, всё закончилось благополучно. Хотя, если считать, в какие отношения она потом влезала, лучше бы наркота… — Тима протирает глаза и трёт виски. — Ты чувствуешь вину, да? Думаешь, что мог бы ей помочь? — Конечно. Я был слишком озабочен своими проблемами. Даже тогда, когда ты появилась в школе, я был эгоистом. Даже там не мог уступить Рите. И я ей часто в спорах напоминал о том, что и она не святая. Даже не знаю, как она это выносила. Ещё одно доказательство, что из меня хреновый специалист. — Вы друг друга стоите. Но сейчас с ней всё нормально? — Сложный вопрос. Рита и попытки суицида переживала, и передозы, с этим, скорее всего, тоже справится. Но ей…ей нужны хорошие люди рядом. Нужно быть полезной. Не знаю, как это устроить. Но я хочу ей помочь. Очень. Я не переживу, если с сестрой что-то произойдёт… — Тима говорит последнюю фразу тихо, будто не хочет, чтобы это услышал кто-то посторонний. — Всё будет хорошо. У нас всех. — Ну а у тебя? Я же вижу, у тебя тоже есть проблемы с нервами, и я хочу больше об этом знать. — Чёрт тебя дери, Тимофей. Я не хочу обсуждать это. — Ничего серьёзного. — Ты решила мне соврать? — Коротков, я не вру. Ничего серьёзнее тебя или Риты, — я становлюсь жёстче. — Ксюш, я просто переживаю. — Как ты думаешь, я могла остаться прежней после того, что со мной сделали? Помимо этого были ещё эпизоды. Я пила разные витаминки, магний. Никаких транквилизаторов и жёстких седативных я не употребляла. — Я вру, но почти сразу сдаюсь. — Сначала. Сначала не употребляла. Я пошла к врачу, и сразу сказала, что не хочу решать вопрос терапией разговоров, хочу таблетки. Я принимала антидепрессанты, флуоксетин вроде, но врач предложил мне бензодиазепины. А я не пальцем делана, знаю, что их эффективность неоднозначна. Короче, не хочу об этом, у меня есть какие-то лекарства, успокоительные, но я нечасто их пью. Сейчас я сфокусирована, триггеров не много, я стабильна. — Хорошо. А то, что ты хотела дать Злате? — Это был единичный случай, я сейчас стараюсь сама справляться, а не приучать нервную систему к тому, что таблетки будут выполнять её работу.       Мы доедаем ужин, но аппетит не особо бурный. Что ж, я сама спросила. Тима вдруг начинает озираться по сторонам и шарить рукой по карманам, а потом по полу. — Ты чего? — Я не знаю, где мой телефон. А мне должны были позвонить или написать по поводу работы. Очень важно. Чёрт, — Тима встаёт и начинает искать телефон. — Детка, можешь мне позвонить?       Я киваю и иду в гостиную за своим телефоном. Номер Тимы в избранных, так что я сразу набираю его. Где-то начинает играть мелодия, но мы не сразу понимаем, где именно. Музыка знакомая. Сначала звуки дождя и грома. Биты усиливаются, резкий раскат грома. Потом начинает петь Pyrokinesis. Мы почти две минут ищем телефон. Он провалился в диван. Так что, пока его достанешь, гудок успеет пройти. «Девчонка, оседлавшая молнию». Вот, значит, что у него стоит на звонок. Кто вообще ещё устанавливает песни на звонок?              Тима сбрасывает вызов и делает максимально невозмутимый вид. Но я вижу, что он смутился. Чёрт, моё любопытство усиливается. — Почему же именно эта песня? — Да, чисто случайно, — Тимофей пытается мне соврать? Как же нелепо он выглядит. — Ты решил мне соврать? — Просто понравилась песня, что не так-то? — Всё так. Просто поинтересовалась.       Я разворачиваюсь и с улыбкой сфинкса на лице иду в спальню. Ну, не просто же так эта песня? Из всех песен про любовь — именно она? Реально? — Ну, давай, ты же начнёшь допрос… — начинает замученным голосом Тима.       Я всё ещё молчу. Просто расправляю одеяло на кровати. — Потому что песня со смыслом, потому и поставил. Чтобы точно знать, что это ты. И чтобы каждый раз напоминало о том, насколько много ты значишь для меня. — А вот мне не надо каждый раз напоминать себе об этом. Я и так это чувствую, — хочу ли я с ним спорить и ссориться? Нет, но ведь это так заводит… — Ты специально? Ксюша, я же могу вспомнить времена, когда я не спрашивал, и просто брал. И ты станешь снова Кей.       В другой бы ситуации меня это задело. Он знает, что я плохо отношусь к этой кличке. Но, чёрт возьми, сейчас я безумно хочу с ним спорить. И чтобы мы спорили, лёжа в постели. — Ты уже не в той форме, чтобы просто брать. Два года тебя изрядно поизносили. Раньше было лучше, — я дерзко складываю руки под грудью.       Тима молчит, но очень пристально смотрит на меня. Вообще-то, за эти два года он стал куда опытнее в сексе. Это ощущается, хотя объяснить трудно. И я боюсь, что, если он захочет ещё круче это делать, я просто умру. Умру, кончая. Святые боги, что же творится. Я немного отхожу к комоду. — Вот, значит, как? Тебе хочется, чтоб я был с тобой грубее? Подавлял тебя? Думаешь, я поведусь на это? Ты хочешь манипулировать мной, Кей? — он раскусил мой план, и меня это почему-то злит. Хотя я и не сильно-то шифровалась. — Не понимаю, о чём ты. — Сними нижнее бельё. — Что? — Сними. Нижнее. Бельё. Сейчас же, — Тима подходит ближе, и в комнате уже становится невыносимо тесно. Я сглатываю, снимаю трусы, не отрывая глаз от лица Тимофея. Как только моё бельё оказывается на полу, Тима подхватывает меня и усаживает на комод. Он мгновенно снимает штаны и входит в меня. Он очень жёстко меня берёт, и я чувствую, что мне неудобно сидеть, что затекают ноги, но мы смотрим друг другу в глаза, будто это борьба.       Тима берёт меня на руки и практически бросает на кровать. Из спущенных джинсов достаёт повязку, которая была на моих глазах, когда мы пришли сюда. — Да? — Тима спрашивает разрешения на то, чтобы завязать мне глаза. — Да.       Мои глаза больше не помогают мне ощущать этот мир, и я уже чувствую сильное напряжение. Я трудно переношу такие моменты, не люблю завязанные глаза, потому что не люблю быть беспомощной, но сейчас я доверяю Тиме.       Он начинает расстёгивать мою, то есть, свою рубашку, и я вздрагиваю. Я пугаюсь от его касания. Просто так я реагирую, не могу ничего поделать. Но это особенный страх, он смешан с вожделением, и это, надо признать, тот ещё коктейльчик. Когда я остаюсь голой, по телу пробегают горячие мурашки. Такое вообще бывает? Тимофей проводит руками по моим ногам, а потом начинает медленно их раздвигать. В сексе, лично у меня, есть такое расстояние между ногами, которое уже можно считать неприличным. Так вот, Тимофей раздвинул их раза в два больше, чем неприлично. Я практически в шпагате, хорошо, что я занимаюсь спортом, и мне не больно. Я слышу шуршание, полагаю, презерватив. Ой! Мы же занимались сексом без презерватива…надеюсь, я не залечу. Только не это.       Тима шлёпает меня по внутренней стороне бедра, чего я вообще не ожидаю. — Хватит думать. Не место и не время.       Тима сразу входит в меня, и опирается на мою талию. Он давит на живот, и дышать становится чуть тяжелее, от чего я возбуждаюсь ещё сильнее. Это вообще нельзя назвать нежным сексом, это именно дикий жёсткий секс, который мне так сильно нравится. Тима долбит меня, иного глагола тут не найти, и я не успеваю привыкнуть к нему внутри, как он уже снова внутри. А то, что я ничего не вижу, даёт карт-бланш моей фантазии, которая порой накачивается наркотой без моего ведома. Сейчас я представляю Тимофея таким сексуальным, каким запрещено быть человеку. Тима останавливается и кончает, а я…нет. Это больно. Не душе, а телу. Это больно, я уже была готова. Я слышу тяжёлое дыхание Тимофея, и не знаю, стоит ли мне что-то говорить. Но Тимофей не заставляет себя долго ждать. Он доводит дело до конца нехитрыми манипуляциями пальцев, а я просто взлетаю над кроватью, когда, наконец, оказываюсь в экстазном состоянии. Я не могу пошевелиться, так сильно меня припечатало.       Через несколько минут Тима уже лежит головой на моём животе, а я расплылась по подушкам. — Официально заявляю, этот секс будет сложно переплюнуть, мои ноги до сих пор не хотят шевелиться. — Даже я в лёгком потрясении. Мой член вряд ли встанет в ближайшие часы, с него довольно.       Тима целует меня в живот и поглаживает ногу. Немного щекотно. — Интересные у тебя предпочтения, ты любишь либо полностью видеть себя в зеркале во время секса, либо не видеть вообще ничего. — Во-первых, я люблю видеть нас в зеркале, я не себя. А во-вторых… — я поворачиваю лицо Тимы к себе, — почему именно та песня? — Vi lukket emnet…, — Тима закатывает глаза. — Так, тот факт, что я тебя не понимаю, не даёт тебе права ругаться при мне постоянно. — Dra til helvete, min kjære. — Коротков! — Тату у меня с молнией за ухом, вот и песня такая. Меня после одной драки стали звать молнией, за ухом был шрам от той стычки, я сделал на шраме тату. Понятно? — Покажи, — Тима поворачивает голову и загибает ухо. И правда, у него есть маленькое тату молнии. — Ты меня оседлала, оседлала молнию. И просто песня классная, так что отстань. — Ну вот, а так сложно было сразу сказать. — Ты невыносимая. — Я знаю. Тоже хочу тату. — Только если моё имя большими буквами на груди. — Фу, не буди во мне ярую феминистку, — Тима смеётся, и я тоже вместе с ним. Мы лежим и смотрим в потолок. Кстати, это интересное занятие, особенно после секса. — Ксюш, а тебя всё устраивает в нашем сексе? — Меня-то да, но, судя по вопросу, тебя нет? — Да я не к этому. Просто мы с тобой взрослые люди, и знакомы довольно давно, но если рассуждать здраво, знаем мы друг о друге мало. Тебе нравится секс? Как досуг или как способ коммуникации? — Я начинаю ерошить волосы Тимофея, а он поворачивается на бок, чтобы видеть меня. — Секс с тобой мне нравится, но я отвыкла от такого. Секс — это настоящее искусство, и оно требует достаточной концентрации, а это навык, который следует тренировать. Мне сложно быть в процессе, понимаешь? Обычно эту энергию я направляла в нужное мне русло. — Сублимация. — Да. В каком-то роде. Как способ коммуникации секс, безусловно, важен для меня. Рядом с тобой, голой и жаждущей, я чувствую себя в безопасности, чувствую, что освобождаюсь. А оргазм — способ профильтровать мысли. Оставить только нужное, исключить шум. Ещё я чувствую, что ты стал…опытнее. Будто стало проще это делать. — Нет. Ты стала раскованнее. Раньше ты постоянно зажималась, даже не осознанно. Сама вспомни, ты даже куни не разрешала делать… — Тима обольстительно улыбается и целует меня в живот. — Было дело. Ну а ты? Как ты относишься к сексу? — Тимофей поднимается и садится на кровати. Я делаю то же самое, скрещивая ноги в позе лотоса и прикрываясь одеялом. Мы сидим друг напротив друга и говорим о сексе. Интересный эпизод. — Секс в моей жизни, кажется, никогда не был серьёзным табу. Папа говорил мне о женщинах, после развода он был убеждён, что лучший секс — без любви, и что любовь делает тебя неосторожным, что крайне плохо сказывается на бизнесе. Потому для меня с детства любовь и секс — понятия нетождественные. Из-за этого и отношение к женщинам у меня было иным. Я не придавал большого значения тому, что мы делаем с партнёршей голыми. Так было до появления Лукреции. С ней мы стали изучать эту область, секс стал своего рода медитацией. — Ну да, конечно, у тебя был свой тренажёр для секса. — Ксюш, не ревнуй. Это было тогда, и это был эксперимент. — И что же вы делали с Лукрецией? Чем таким необычным промышляли? — Тима чувствует нотки ревности и раздражённости в моём голосе. Вообще, я и не пыталась их скрыть. — Мы общались. Пробовали разные позы. С ней мне нравилось быть жёстким, думать о себе. Но это работало только тогда, когда я точно знал, что и её это заводит. С Лу я понял, что мне нравятся минеты, и нравится, когда девушка на меня смотрит. Это довольно распространённое предпочтение, но не всем это подходит. Мне нравится, когда девушка говорит в процессе, когда стонет громко… — И это в укор мне, ведь я предпочитаю молчать и сдерживаться. — Давай обсудим это. Обсудим, что нам нравится, может, что-то попробуем. Это не в укор, я просто хочу рассказать тебе о себе. И хочу узнать тебя, детка. — Тима видит, что я всё ещё смущаюсь. — Я понимаю, что говорить об этом неловко, и вербально объяснять такие вещи трудно. Ты чувствуешь себя глупо, когда говоришь во время секса что-то типа «мне нравится твой член» или «да, сожми меня посильнее, сучка», — я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Но это защитная реакция, потому что мне правда кажется это глупым.       Тима ждёт, пока я снова буду готова к диалогу, но я бы предпочла отложить общение на потом и заняться сексом ещё раз, потому что разговоры меня завели. Но это неправильно. Важно говорить. И мы поговорим. — Прости. Я никогда этого не делала, так что мне трудно, ты прав. Но я хочу учиться доставлять удовольствие тебе, поэтому внимательно слушаю. — Почему ты не можешь это говорить? — Потому что где-то в глубине души я считаю это порочным, грязным, а значит плохим, а я воспитывалась «хорошей девочкой» и мне страшно показаться с такой стороны. И для меня это уничтожает интимность процесса. — Я пытаюсь быть максимально честной с ним, но иногда проблема в том, что ты не можешь быть честным с самим собой. — Тебе ведь иногда хочется в процессе чего-то ещё? Чтобы я ускорился или замедлился, или чтобы я поцеловал тебя, потрогал где-то. — Нет. Скорее, нет, чем да, потому что я воспринимала секс с тобой как что-то, где ты — профи, а я — твой ученик. И я ставила под вопрос свою компетентность. Это если грубо обобщать, но суть ты понял, я надеюсь. — Серьёзно? Ты даже не анализируешь свои потребности? — я отрицательно машу головой. — Что ж. Нам надо заняться этим. Помнишь, мы уже так делали. Ты говорила, где тебе нравится, когда я тебя трогаю, а где нет? — Помню. Но многое изменилось, я повзрослела. — Тогда давай обновим данные. И расскажи мне, какие мысли тебе приходят в голову. Может, ты бы хотела что-то попробовать? — я задумываюсь. Хочу ли я чего-то особенного? — Как часто ты смотришь порно, Ксюш? Ты же его смотришь, да? — Порно создано по больше части для того, чтобы на него дрочили. Я перестала это делать, так что и порно редко может меня заинтересовать. — У такого рода работ есть ещё одна функция: познавательная. Ты смотришь порно и пытаешься понять, что тебе нравится, а что — нет. Выявляешь любимые жанры, типажи актёров, актрис. Какая обстановка тебе нравится, какие образы, музыка или её отсутствие, просто ебля или сюжетники. У меня, например, нет типажа внешности у актрис, но мне точно не нравится полностью симметричная, неестественная грудь. — Чего? У меня асимметричные сиськи? — я смотрю на свою грудь и пытаюсь понять, что с ней не так. — Во-первых, почему ты сразу стала искать в себе недостатки? А во-вторых, у тебя правая грудь чуть более округлая, чем левая. И, повторюсь, мне такое нравится. Меня заводит естественность, поэтому запах пота, выделений, обилие слюны или размазанный макияж меня только больше стимулируют. Не люблю идеальную картинку, когда нет ни одной складочки, лицо как с обложки и даже накладные ресницы не склеиваются. Видишь? Я хочу этим с тобой делиться, и прошу тебя о том же. — Мне нравится музыка. Вряд ли в порно мне это будет приятно наблюдать, но я подумала, что в жизни мне бы очень хотелось заняться сексом под музыку. Меня заводит подчинение. Думаю, в обе стороны. И когда я в слабой позиции, и когда я в сильной позиции. В порно мне нравится что-то пожёстче, но я бы точно не хотела участвовать в таком. Нет. Хотя секс втроём как идея мне нравится… — Я немного понижаю тон голоса. Тимофей увлечённо следит за мной и слушает. Кажется, у нас получается толковый диалог. — Кто третий? Пол? — Без разницы. Но, думаю, если в реальности это будет девушка, я буду ревновать. Но допустить к себе чужого парня я тоже не могу, потому что секс для меня не только акт любви, но и минное поле из травм, если ты помнишь. И я не уверена, что буду готова к тому, что против меня одной два человека. — В сексе никто не против кого-то. У всех одна цель — собственное удовольствие, которого часто не бывает без удовольствия партнёра. — Ещё мне нравится массаж. — Точно! — Тимофей вдруг вскакивает и выходит из комнаты. Я немного пугаюсь, а потом мне уже становится любопытно.       Я тоже встаю с кровати и планирую пойти за Тимой, но на секунду останавливаюсь у зеркала и смотрю на свою грудь. Да, Тима прав, у них немного разная форма, но теперь меня это не смущает, а наоборот, радует. Интересно, а ему сейчас нравятся полностью выбритые девушки или нет? Может, спросить? Я всегда предпочитала избавляться от волос максимально, но иногда забивала на это. Может, Тиме нравится больше с волосами? Или у него есть предпочтения в интимных стрижках? — Детка? — я поворачиваюсь и пытаюсь понять, стоит ли смущаться. — Любуешься? — Тима встаёт сзади и убирает мои косички за спину. Я чувствую, что у Тимы член всё же готов к труду и обороне. — Кажется, ты возбуждён… — Да, ты права. Массаж…есть у меня кое-что для этого. — Тима протягивает мне полурасплавленную свечку. — Это свечка из специального материала, масла. Она тает, пахнет и превращается в масло для массажа. Они дорогие довольно, но я взял две. Совсем забыл о них. — Я улыбаюсь в предвкушении. — Ложись, буду делать тебе массаж. — Нет. Ты и без этого сегодня много для меня сделал. Я хочу доставить тебе удовольствие, поэтому я буду массажисткой. — Тимофей протягивает мне свечку и отходит к кровати. — Зажигалку дашь? — В сумке, правый боковой кармашек. Я иду к сумке и открываю тот отсек, который сказал Тима. И нахожу там сигареты… — Там не хватает одной. Я не курю. Точнее, курю редко. Детка, давай обсудим это позже, я хочу массаж. — Я смягчаюсь и решаю отложить выяснение. Я тоже хочу того же, что и Тима. Достаю зажигалку и использую её по назначению. Сначала я укладываю Тимофея на живот, хотя он и жалуется, что его член всё крепчает, что довольно сильно мешает. Пусть терпит, у нас будет массаж с продолжением.       Капаю несколько капель воска себе на руку, чтобы проверить, точно ли не обожгу Тимофея, а когда понимаю, что тёплое масло, попадающее на тело, невероятно заводит, решаю этим воспользоваться. Пахнет оно лавандой. Не самый страстный аромат, но точно приятный. Я капаю Тимофею на спину, и тот вздрагивает. А потом стонет. О да… Я начинаю плавно растирать масло, рисуя разнообразные узоры, а потом решаю порадовать Тиму. Ему нравится, когда говорят, значит я буду стараться говорить, и говорить комплименты. Я шепчу ему, что у него невероятно крепкая спина, что мне нравится, как напрягаются его мышцы, что у него очень нежная кожа на шее, которую хочется бесконечно долго целовать. А потом я перехожу к его груди. Тимофей переворачивается. У него такие красные щёки, это так мило. Я капаю воском на соски и возбуждаюсь только от того, как это выглядит. Чёрт, я тоже так хочу. А что, собственно, мне мешает? Я хитро улыбаюсь и подношу свечку к своему телу. Масло медленно капает на мою грудь. — Чёрт, Ксюша, мне уже нечем дышать, — Тимофей протягивает руки к моим соскам и разглаживает масло по телу, пока то не впитывается. Я чувствую, что Тима уже возбуждён до предела, а потому решаю совместить секс и массаж прямо сейчас. — Не смей кончать, ясно? — Я погружаю член Тимы в себя и очень надеюсь, что это не будет ошибкой, которая сделает нас родителями так рано. — Блять… Это будет сложно, — я сжимаю Тиму внутри и немного подаюсь вперёд. — Лучше возьми презерватив, я… — Тима почти не может говорить, и я вижу по его лицу, что он очень старается сдерживаться. Не будем рисковать. Я встаю с кровати и иду к джинсам Тимофея. — Там больше нет. В сумке, но и там осталось немного. Надо пополнять запасы.       Я достаю презерватив и возвращаюсь. Беру свечку, снова капаю на грудь Тимы маслом, а потом задуваю её, потому что массаж, можно сказать, закончен. И у меня, и у моего парня руки в масле, что сильно осложняет процесс распаковки долбанного латекса. Чёрт. — Эй, дай, — Тима берёт упаковку и зажимает в зубах. Я беру с другого кончика и мы, аккуратно потянув в разные стороны, открываем её. Я раскатываю презерватив по члену и занимаю исходную позицию. Я продолжаю делать массаж, растирая масло по животу и бокам Тимофея, но секса мне уже хочется больше. Это самое невероятное возбуждение в моей жизни. И это точно абсолютно иная степень близости. Мы целуемся, Тима старается двигаться медленно, чтобы продлить удовольствие. — Не сдерживайся, я вижу, ты уже на пределе. Давай доведём дело до конца, — говорю я, опуская свою руку к клитору, чтобы помочь себе. Тимофей ускоряется и кончает почти сразу, я тоже дохожу до кульминации и пытаюсь не сдерживать стоны. Стоит признать, разговоры в постели — лучшая прелюдия.