Хроники Орбиты и Космоса: Janteloven

      Медленно прихожу в себя. Глаза не хотят открываться. Да и я не хочу ни на что смотреть. Но всё же приходится. Я лежу на животе Тёмы.       Стоп, что???       Тёма голый по пояс, остальное прикрывает одеяло. Я понимаю, что я без лифчика. Но трусы на мне. Твою мать, нет, нет, нет…мы не могли переспать. Как назло, голова не болит, но я ничего не помню. Что за дикость? Официально заявляю, что это самое ужасное, что я испытывала. Стыдно за то, чего не совершал, и как проверить, было или нет? И если да, то предохранялись ли мы? Надо бы вшить себе что-нибудь от беременности, чтобы вот так не паниковать каждый раз. Хотя будто я трахаюсь постоянно! Боже…       Тихо встаю с кровати и ищу свой лифчик. Да где он? В спальне нет, в коридоре тоже…ванной…в туалете. В другой комнате тоже нет. Да где этот чёртов бюстгальтер!       Возвращаюсь в спальню. Из-под Тёмы торчит чёрная лямка. Это он, это мой лифчик. Господи. Лезу в шкаф и беру первую попавшуюся рубашку. Если я надену рубашку Тёмы, это только больше будет похоже на то, что мы переспали! Надеваю футболку и смотрюсь на себя в зеркало. Вроде ничего такого на мне нет, что указывало бы на близость (хотя что я, блин, ищу? Засохшую сперму? Засосы? Что?), да и по правде говоря, я не чувствую сексуального удовлетворения, даже чуть-чуть. Может, мы просто спьяну разделись и легли спать? Звучит слишком бредово. Что же делать? Сейчас всё наше доверие с Тёмой друг другу медленно рушится. Не то чтобы я его не хотела, просто это неправильно. Я помню, как мы приехали, начали есть, но я даже не помню, как начали пить! Стираю тушь с нижних век, причёсываю пальцами запутанные волосы и продолжаю проклинать себя. Кажется, меня сейчас вырвет. — Ксеня? Ты же не сбежала? — Тёма выходит немного перепуганный из спальни в одних трусах. Чего я там не видела (я ничего там не видела!), но всё равно неловко. — Я тут. — А, — между нами повисает действительно неловкое молчание. Гораздо более неловкое, чем было в моей жизни когда-либо… — Мы… — Мы с тобой… — Ты тоже не помнишь ничего? — Тёма немного виновато на меня смотрит. — Нет. — А как ты себя чувствуешь…ну, в смысле. Как думаешь, мы с тобой… — Нет. — Я тоже так считаю. — Вот и класс. Мне надо домой, Артём. Я доберусь. — Погоди, эй. Ты не сбежишь от меня. Ксень, всё, как и раньше. Мы и раньше спали в одной постели. — Это было два раза и только потому, что было ужасно холодно! И мы не раздевались догола! И не были пьяными! — А тут было ужасно жарко, так что причина практически та же. — Тём… — я сажусь на стул на кухне и роняю голову на руки. Вот поэтому я не люблю напиваться и вообще терять контроль. Я знаю, что в моей душе уйма демонов и целые профсоюзы дьяволов. Поэтому им нельзя давать волю, я не могу распахивать врата собственного ада. Это чревато вот такими вот последствиями. Я не помню, чем занималась вчера. А заниматься я могла чем-то с кем-то и как-то очень нехорошо. Я привыкла держать себя в рамках, а сейчас в мои рамки бесцеремонно все долбятся. Причём во всех смыслах слова. — Эй. Всё норм. Я думаю, у нас ничего не было. Собирайся, я провожу тебя. Пройдёмся по парку до остановки, и там доедем на автобусе. Я вздыхаю и прошу Тёму найти мои вещи. — Ты как себя чувствуешь? Голова не болит? — Да нет, вообще-то. — Везучая. Ну, мне тоже не очень плохо, но в висках точно смурфики ебутся.       Я надеваю джинсы, которые предусмотрительно вчера положила в машину Тёмы. Он даёт мне ещё одну майку, потому что мой топ до сих пор не высох. На улице прохладно, поэтому Артём отдаёт мне свою кожанку, а сам надевает толстовку. Помнится, кто-то так уже однажды делал в моей жизни. Тимофей…сейчас понимаю, как сильно соскучилась по нему, но теперь я чувствую себя виноватой и грязной. Мы собираемся практически молча, потом выходим на улицу и идём в сторону парка. — Мы так и будем идти в этом диком молчании? — Не знаю. А о чём поговорим? — Тему ночи нам никак не обойти. — Ты точно ничего не помнишь? — я знаю Тёму, и он может врать ради блага других. Он может не говорить мне ничего, потому что не хочет расстраивать. — Правда не помню. Первый раз такое. — Я не чувствую сексуального удовлетворения, так что-либо ты очень плох в постели, либо ничего не было. — Но твой лифчик был под моей задницей. Это явно ненормально. — Слушай, можешь представлять, что угодно. Я не против. И сама бы этого хотела, но я предпочту думать, что я хотя бы верной могу быть. Хотя какая тут к чёрту верность… — Так вы же взяли паузу? — Ну да. Взяли, но это сложно назвать однозначной паузой, понимаешь? Мы с Тимой просто говорили и как-то оба поняли, что что-то не так. И всё. Мы просто разъехались без договора о новой встрече. Это сложно, всё… — я начинаю раздражаться, когда думаю о Тиме и о том, что я тут делаю за его спиной. Даже если нам не быть вместе, мысль о нём всё ещё мне неприятна, я не хочу причинять ему такую боль. — А что с ним не так? Почему ты вдруг решила, что не можешь быть с ним? — Он принц, но разве нужен кому-то принц из камня? Есть ощущение, что после Норвегии он стал точёным, слишком идеальным. Он стал казаться мне холодным и отчуждённым. Нет той прежней страсти, того задора, что был в Тиме-подростке. В нём что-то сломалось и так и не срослось. Погасло то, что я когда-то разглядела в его глазах. Раньше тон его глаз казался тёплым, а сейчас пепельным. Это глупо, думать, что перемены можно найти в цвете глаз, но я именно там их и ищу. Плюс вся эта история с тюрьмой наложила отпечаток. Мы не могли…ну знаешь…секса у нас не было, мы оба боялись. Он вроде делал сюрпризы, всё было в общих чертах хорошо, но что-то оборвалось, фитиль погас… — Я вздыхаю. — А может, он вырос, а я нет. И дело только в этом. — То есть он не проявлял чувств? — Сиюминутных эмоций, — хотя это не совсем так. Он вёл себя необдуманно, но с ним всё казалось решаемым. И такой-то он умный, и такой-то он у нас правильный. Не нужна мне картинка, мне человек нужен. — Наверное, моё мнение будет очень субъективным, потому что… — Потому что ты влюблён в меня? — эта игра в кошки-мышки, нравлюсь-не нравлюсь меня порядком измотала. Люди так устроены, им всего мало, им всегда не так. Не было парней — грустила, что так и останусь одна, появились парни, ною, что устала принимать решения. Я раню чувства других, но это ведь их чувства, я не ответственна за них. — Да. — Спасибо за День рождения, за этот поход в клуб, за всё. Это была правда крутая тусовка. Я больше туда не сунусь, но всё же. — Позвони-ка ещё Маше, а то мы сбежали от них. — Да, это точно. Наверное, это самый полноценный День рождения в моей жизни. Но мне не хватало Златы. Я бы хотела втиснуть её в наш семейный ужин. Без неё как-то не так. Мы, наверное, устроим с ней отдельный девичник, где-то на перепутье моего и её дней рождений, — вспоминаю все те разы, когда мы со Златой оставались на ночёвки у меня дома. И каждый из них казался мне чем-то особенным. — Она классная, я бы даже сказал, что она могла бы мне понравится… — Тёма толкает меня слегка, и я смеюсь. Между нами всё по-прежнему? Да, наверное. — А если бы мы встречались, кто из нас был бы льдом, а кто пламенем? — Это глупый вопрос. Я в любых отношениях буду льдом. Я холодная… — и именно эта мысль и не даёт мне покоя. Я холодная. Я замерзаю. И мне нужны чьи-то тёплые руки. — И тебя надо топить? — Чтобы превратить меня в воду, чтобы я утекла от тебя? — Ладно, — Тёма посмеивается. — Видишь, Тима однажды растопил, и всё, я перестала быть прежней. Раньше я была таким точёным кубиком льда. Идеально отражала свет и казалась такой прочной, прозрачной. А потом я превратилась в воду и попала в какую-то неровную яму в асфальте. И меня бросили. И вот теперь я застыла в какой-то причудливой, уродливой форме. — Да. Но причудливое и странное привлекает больше. Ты всё равно прекрасна. И я не понимаю причину твоей такой самооценки. Ты суперкрута для такого возраста. Ты добрая, ты весёлая, ты открытая. Ты зажигаешь в людях огонь. — Не важно, что я делаю. Я…я запуталась, попала в западню. Я разочаровалась, и как оказалось, всё ещё не выбралась из этого. Моя любовь была похожа на какую-то тупейшую историю, историю о том, чего не надо делать в отношениях, типа «Грозового перевала». Сейчас моя реальная любовь — это работа, это другие дети, их судьбы, их развитие. И я не готова от этого отказываться. А если и любить, то в омут с головой. Вот поэтому я так страшилась отношений с тобой. Да и с Коротковым тоже, — пока я выкладываю ему тут всю свою подноготную, я мечтаю, чтобы эта дорога закончилась. Не хочу я лезть в свою же бездну. — Я не готова ни к Тимофею, ни к кому-то, вроде тебя. — Вроде меня? — Тём, мы провели эту грань, провели грань дозволенного. Ты близок мне по душе, ты важен в моей жизни, как никто. И если я буду с тобой, то это будет действительно «за каменной стеной». Ты будешь защищать меня от мира. И меня не надо будет защищать от тебя. Это круто, но…я люблю его. — Тебе с ним бывало страшно? Он тебя обижал? — Нет, н.…не совсем… — я предательски начинаю заикаться. Я никому не говорила о приступах агрессии Тимофея, никто не знает о том эпизоде, когда он меня связал, или когда кричал на меня. Даже Артём. Тем более Артём. — Ты что-то скрываешь? Ксень? — Тёма напрягается. Он не имеет представления о том, насколько наши с Тимофеем отношения бывали нездоровыми. — Давай забудем это. Это то, что должно быть между нами с ним. — Ладно, понимаю. Но я любопытный. — Да, в этом тебе равных нет, — мы доходим до остановки, и я немного расслабляюсь.       Теперь я готова заявить, что мне плохо после вчерашнего. Но вовсе не от алкоголя, а от самой себя. Я совершаю слишком много ошибок. Я стала отключать мозг. Притом ужасно часто… Я не контролирую себя, свои мысли, ничего, мать вашу. Теперь я боюсь встречи с Тимой. Как только мы увидимся, как только двинемся куда-то, не важно, в какую сторону, все поменяется в моей жизни.       Тёма довозит меня до дома и заводит прямо в подъезд. Я обнимаю его и целую в щёку на прощание, но мы ещё минуту стоим и смотрим друг на друга. И сейчас всё как в тумане. В каком-то радужном тумане от передоза марихуаной, я не понимаю своих чувств. Тёма наклоняется ко мне и нежно целует…в губы. И я ему отвечаю. И сейчас я понимаю, что и вчера мы точно целовались. Это очень знакомый трепет внутри. — Прости, но я тоже имею гордость.       Тёма уходит и мне почему-то кажется, что он не просто ушёл домой. Будто за этими словами есть что-то ещё. Сажусь на лестницу на второй этаж и начинаю плакать. В который раз плачу из-за отношений. В такие моменты хочешь вечно быть девственницей и никогда не влюбляться. Ты становишься уязвимым, ничтожным, ты подчиняешься другому человеку безоговорочно, потому что его счастье ставишь выше собственного. Я контрзависима или созависима? К чёрту всё это, я просто никто в этой жизни. Родители не выходят, а значит, я плачу достаточно тихо, чтобы меня не донимали сочувственными взглядами. Собираюсь с силами и поднимаюсь. Ноги холодеют. Я снимаю кожанку Тёмы и натягиваю улыбку. В зеркале перед входом в квартиру проверяю внешний вид. Глаза, конечно, сомнительно несчастные, но можно списать на недосып.       Захожу в квартиру, и в нос ударяет знакомый запах. Запах мускуса, апельсина и пряностей. Запах Тимофея.