Шаг за шагом

      «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».       Её губы безмолвно шевелились, читая заученную в воскресной школе молитву, её пальцы теребили серебряный крестик. Он был горячим, но она не знала этого. Окоченевшие от холода, её пальцы больше не ощущали ни её теплого дыхания, ни холода её узилища, ни тупой пульсирующей боли от до крови содранных ногтей.       «Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».       Её глаза видели в полумраке холодной пещеры, как лукавый убил её отца, смотрели, как лукавый медленно превращал папу в чудовище, существо только внешне похожее на родного человека, но внутренне чуждого и злого, как сам лукавый, ибо тварь была подчинена бледнокожему дьяволу, не имея не только своей воли, но даже стремления к осмыслению себя. Инструмент не думает, инструмент двигается, подчиняясь нитям, незримым в полумраке. Инструмент - кукла выращенная из переваренного папы Мелиссы.       Теперь, закончив с папой, лукавый принялся за её маму. Существо, что раньше было её отцом, рывком оторвало мать от дочери, разорвав их объятия.       Она видела блеск в маленьких глазах лукавого, когда он, занятый своим чудовищным ремеслом, с любопытством смотрел в её сторону. Он будто гадал, размышлял над тем, что может из неё получиться, хватит ли её на создание ещё одного слуги.       Холодный блеск его крошечных глаз промораживал девочку до самых костей. Кожа, — бумага, натянутая на череп, была мертвенно-бледной, паутина фиолетовых жил покрывала его безобразное лицо, маленький лоб и лысый череп. Его голова была похожа на огромный иссохший орех, на который попытались натянуть кожу, но ничего не вышло и работу бросили на половине пути. Неведомый мастер проковырял отверстия для глаз, но либо забыл, либо не захотел сделать то же самое для рта, лишив эту тварь возможности говорить. Мелисса не видела ушей у этого существа, но знала, что оно слышит, вот только, она не знала, чьими ушами он слушает, своими, спрятанными под кожей, либо ушами своих рабов.       Мелисса думала, что это бог таким образом наказал отца лжи, лишил его возможности врать. Одного лишь она не понимала. Как мог господь позволить этому творить зло с людьми? За какие грехи отправил эту тварь терзать, уродовать и осквернять их тела?       То, что ещё днём было её отцом, теперь помогало убивать её мать. В четыре руки лукавый творил очередного слугу, инструмент, который станет очередным проводником его воли.       Как было и с её отцом, монстры лукавого начали срывать и стягивать одежду с женщины. Они набросились на неё с жадностью голодного зверя, с исполнительностью затравленного раба, боящегося неодобрения жестокого хозяина. Были бы у них клыки и когти, они рвали бы на ней одежду клыками и когтями. Но и не имея этого, они справились быстро, женщина не была способна сопротивляться им. Она могла только кричать, молить о пощаде. Сначала для неё и для дочери, а затем, когда последняя надежда для неё иссякла, только для дочери.       Лукавый стоял в стороне, пока его слуги, выполняя немой приказ, укладывали женщину на деревянный стол. Она бессильно рвалась из лап второго существа, пока "папа" Мелиссы сковывал цепями её запястья.       «Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь».       Неожиданно лукавый снова обратил на девочку своё внимание. Под его взглядом Мелисса сжалась всем телом, мысленно продолжая читать молитву.       В глубине души она знала, что им никто не поможет. От дьявола нет спасения, проповедник в их местной церкви как-то сказал, что бог покинул эту землю. И так и было, теперь она знала, теперь она это видела своими глазами.       Тут бога нет.       Лукавый, он был похож на человека ещё меньше чем тот монстр, каким стал её отец, каким скоро станет её мать, а потом и она сама. Его уродливая голова, то, что по логике должно было быть его головой, это было не самым страшным и отвратительным в его облике. Мелисса никогда бы по своей воле не стала рассматривать тело лукавого, она хотела бы забыть облик дьявола, но она видела, и у неё не оставалось времени, чтобы забыть.       Он был безобразен. Кожа, плотно натянутая на череп, толстыми, жирными складками свисала с его узких плеч. Посеревшие, местами чёрные, складки слоились, стекали под собственным весом вниз. Они почти целиком накрывали его грудную клетку, скрывали собой выпирающие наружу рёбра и килевидную грудину, акцентировали внимание на чернеющем провале там, где у человека расположен живот. Вместо утробы чернел провал. Вид его был настолько ужасен, что Мелисса не могла долго смотреть на эту тварь. Ноги у твари если и были, то они не были способны передвигать тушу лукавого. Когда их привели сюда она видела как лукавый перемещался на носилках при помощи своих рабов.       Двое несли самого лукавого, двое несли кожистый мешок, свисающий с его спины. Он будто являлся продолжением одной из складок на его шее, самой толстой и самой эластичной. Этот длинный пласт кожи она принимала за очередную складку, когда впервые увидела лукавого со спины, но это не было складкой. Когда это существо принялось пожирать её отца, она с ужасом поняла, что это утроба, в которой он выращивает своих слуг из костей и плоти своих жертв.       Рук у твари не было, вместо них из плеч росли тонкие жгуты, нити и канаты. Словно живые они вились под земляным полотком, словно змеи, ползали по полу, время от времени жалили слуг лукавого острыми костяными наконечниками.       Мелисса завыла, заткнув рот руками, когда толстый жгут впился в живот её матери, распятой на столе. Девочка захлопнула глаза, ещё сильней сжалась, ещё плотней сдавила ладонями уши, не имея сил слышать крики мамы, заживо съедаемой, заживо растворяемой в багровую массу.       Она не хотела снова смотреть на это и слышать это. Она уже видела, как умирал её отец, когда тонкие нити и канаты нависли над ним, а затем впились в его плоть, пока иные, потолще, выстреливали в него кислотой, желудочным соком, чем-то, что заставляло кожу кипеть и пузыриться, облегчая процесс поглощения. Она уже видела один раз, как мешок за спиной лукавого наполнялся и обретал форму.       От осознания реальности происходящего она кричала ещё сильней. Кричала, пока хватало воздуха, пока рёбра не заболели. Когда крик превратился в хрип, когда стоны матери оборвались, она замолчала. Когда мертвецкая тишина прошлась по ней волной дрожи, а лицо обдало смрадным дыханием, она открыла глаза.       Перед собой она увидела лицо отца и застыла. Рассудок требовал поверить в то, что это папа, настоящий, живой, но, тот же самый рассудок подсказывал, что перед ней подделка, что через такие знакомые глаза на неё смотрит лукавый.       Мелисса повернула шею, бросив робкий взгляд на лукавого. Всхлипнула, оборвав свой крик. За лукавым пульсировал мешок, обретший багровые краски.       — Не надо... — Мелисса вздрогнула, услышав голос "отца" — Не надо... бояться... — Неуверенно говорило существо. — не... виноват... надо... мне надо... руки... у меня нет рук... мне нужны были руки... много... чтобы хватило... чтобы... не... терять...       Будто понимая, что речь зашла о них, растущие из плеч лукавого отростки оживились и взмыли над его головой. Они потянулись по потолку в её сторону. Мелисса засучила ногами, желая убежать, спрятаться, защититься от этих голодных щупалец.       — Извини... Я... я не виноват... не помню... мне... надо... — Продолжало говорить существо, не замечая ужаса и паники, отражающихся в каждом движении ребёнка. — Я... должен... мне нужны уши... и глаза... ещё... одни глаза... которые... видят... и... ничего... не... упускают... Мне... жаль...       Сердце Мелиссы заколотилось ещё сильней, грозя вырваться из груди, когда "отец" потянулся руками, желая ухватить её. Внезапно он замер, а затем отпрянул от девочки и унесся прочь из пещеры. Лукавый, потеряв к девочке интерес, немигающим взглядом провожал новую пару своих "рук", пока та не скрылась во мраке тоннеля.       — Не... бойся... не... помешает... не... остановит... — над девочкой нависла тень очередного раба лукавого, устами которого он продолжил говорить с ней. — Я успею... Прости... если можешь... Место: США. Чикаго. Штат Иллинойс. Дата: 03.04.2002.       «…И вот, сегодня наступил знаменательный день, который лидеры двух наших стран приближали весь прошлый год. Это было напряжённое время для всех лиц заинтересованных в благоприятном исходе данного мероприятия. Не смотря на готовность обоих сторон к сотрудничеству, мне иногда казалось, что в последний момент переговоры сорвутся. Смею добавить, что у меня были причины опасаться за их итог… подробнее вы можете узнать в моей авторской программе… Так вот, несмотря на…»       Указательный палец водителя с силой вдавил клавишу радиоприёмника.       «… возвращение Майкла в спорт, что для меня, яростного фаната этой легенды баскетбола, стало настоящим событием, сильно сказалось на атмосфере внутри команды. Вот что по этому поводу сказал тренер команды: парни воодушевлены и готовы покорять новые вершины, но мы все должны помнить, что последние годы для Чикаго Буллс были полны испытаний, и это не могло не наложить свой отпечаток на ветеранов команды, тех, с кем мы прошли через трудные времена. Глядя на то, с какой гордостью они прошли сквозь невзгоды, я не устаю напоминать себе, что настоящие испытания, они закаляют, делают сильнее, лучше, выше. Неудачи прошедших лет стали испытанием для всех нас: для команды, для болельщиков. Но, уверяю, это сделало всех нас большими людьми, чем мы были вчера, и, в конце концов, мы были вознаграждены… Возвращение Майкла в спорт и в нашу команду, это без сомнений, большая удача и знак свыше всем нам, что курс, который мы избрали несколько месяцев назад…»       Щелчок.        «…на этом самом месте, внутри этих стен, произошла душераздирающая трагедия. Напомню, что третьего сентября прошлого года, группа масочников ворвалась в здание торгового центра, взяв в заложники больше двух сотен человек. Сутки длились переговоры с преступниками, но всё оказалось напрасным…»       Щелчок.       «Ровно шесть месяцев назад группа радикальных фанатиков…»       Щелчок.       Выключив начавший раздражать радиоприёмник, молодой офицер, сбавив обороты двигателя, свернул на повороте. Машину затрясло, когда под её колёсами асфальт сменился щебёнкой. Оставив позади ещё несколько миль, пару поворотов и перекрёстков, он свернул на узкую дорогу, ширина которой едва ли позволяла разминуться едущим навстречу друг другу автомобилям. Через сорок минут неспешной езды щебёнка под колёсами его автомобиля сменилась абсолютным бездорожьем. Машину затрясло, он сильней сжал руль, пластик заскрипел под его пальцами.       Ещё через четверть мили его путь закончился - дальше ехать было нельзя. Дорогу к одиноко стоящей ферме преграждали поваленные деревянные ворота.       Сложно было сказать, сколько ещё лет они могли выполнять свою функцию, если бы судьба была благосклонна к ним. Да, дерево давно рассохлось, краска облупилась, но даже так, даже вдавленные в грязь десятком машин, побывавшим на этой ферме за последние часы, эти воротины внушали уважение своей монументальностью. Офицер был уверен, что эти ворота видели самого Теодора Рузвельта на посту президента.       Объехать же их было невозможно. Колёса иных автомобилей сделали всё возможное для этого.       Оставив ворота позади, он, выбирая дорогу почище, направился вдоль свежей колеи в сторону офицеров полиции, сбившихся в небольшую группу, образовавшуюся чуть поодаль от двухэтажного коттеджа, возраст которого не уступал свалившимся воротам. Не уступал он им и своим внешним обликом, наглядно иллюстрируя упадок, в который стремительно погружался весь штат вот уже которое десятилетие.       «Мы выстоим, у нас нет иного выбора». — Думал офицер, осторожно приближаясь к строению.       — …И где этих мразей носит… — Донеслись до него слова офицера, что-то заинтересованно рассматривающего под своими ботинками.       — К дьяволу их, они – кретины. — Возразил другой полицейский. — Ты ещё Протекторат пригласи. Вот уж от кого будет польза…       Чем ближе он подходил к полицейским, тем яснее понимал, что они собрались вокруг чего-то конкретного.       — Уж лучше федералы, чем эти ряженые. — Согласился следующий полицейский, пнув носком ботинка кусок дымящегося дёрна. — А вот, кстати, и федералы пожаловали. — Офицер прищурился, а затем усмехнулся в усы. — Только их маловато что-то, для такого громкого дела. Голову даю на отсечение, что ни одна газета не напишет об этом ни завтра, ни через месяц.       — Напишут они, как же... — Его коллега сплюнул себе под ноги. — Они скорее Бегемота в зад расцелуют, чем признают свои обсёры.       — Ай, блядь, — Скривился третий, недобро скосившись на балабола. — Не упоминай эту тварь.       — Да не ссы ты, следующая очередь не его. — Отмахнулся болтун, — И, как по мне, лучше всплыть брюхом кверху, чем свариться от радиации. Говорю тебе, это всё делишки ЦРУ, доигрались с гмо, теперь по всей стране плодятся всякие выродки...       — Ну, тогда вали на побережье. Чёрта с два этот ублюдок примет наше болото за цель.       Раздалось несколько смешков. Негромких и сжатых.       — А ну заткнулись, — Шикнул сержант полиции, по-видимому являющийся старшим в группе. — Долго же вы ехали, — Обратился он к вновь прибывшему, даже не пытаясь изображать радушие, — Всё утро тут торчим, охраняем кости. Продрогли уже.       Молодой офицер равнодушно пожал плечами, заглянув в глубокую рытвину под ногами полицейских. Спустя секунду он достал из кармана удостоверение.       Представившись полицейским, он перешёл к делу:       — Я мельком услышал, как вы упоминали СКП… — Он решил осторожно перевести тему.       Хула на правительство ему была не по душе. Особенно ему не пришлось по нраву то, что сплетни исходят из уст представителя закона. Касаемо же СКП... он находил эту структуру ошибкой столетия, и доказательств этому с каждым днём становилось всё больше. И он тем более не считал чем-то неприемлемым, когда представители Службы Контроля Параугроз подвергались критике. Видит бог, они критику заслуживают больше остальных.       Офицер скосился на углубление в земле. Приглядевшись, он заметил, что из воронки поднимается белым дымок, а дно его заполнено кипящей, булькающей жидкостью, своим цветом отдалённо напоминающей ртуть.       — Сержант МакМиллан. — Полицейский представился и скосился на коллег, — Пока-что веду это дело. Но сейчас даже не знаю, на чьи головы в итоге свалится этот геморрой. Одно радует – не мне этим дерьмом заниматься. — Всё в тоне его голоса говорило о том, что он рад скорой перспективе убраться из этой фермы, — Суть вот в чём: вчера поздним вечером на пульт диспетчера поступил анонимный звонок…       Оперативник слушал полицейского в пол уха, то и дело, продолжая коситься на воронку. Пока, всё, что сказал полицейский, не было для него чем-то новым. Всё это он уже знает. Он знает, что вчера вечером в местное отделение полиции поступило анонимное сообщение и что форма сообщения не оставляла шансов на то, что диспетчер проигнорирует подозрительный сигнал. Знает, что после того как патрульные доложили о прибытии на адрес, связь с ними пропала. Знает о суете начавшейся во всех отделах полиции города, что за этим последовала. И знает, как быстро всё стихло. Последнее было подозрительно.       На сержанта он поднял взгляд, только когда тот перешёл к главному – исходу всего этого дела.       — ...В общем, напоролись мы на ебанутого парачеловека. — Хмурился офицер, с немалой долей страха и отвращения поглядывая на дом за спиной. — Ублюдок… там в подвале такое творил… не описать. Ты, если хочешь, сам сходи, погляди.       Офицер поочерёдно взглянул на рытвину, на МакМиллана и на дом. Пожав плечами, он решил последовать совету полицейского, уже догадываясь, что зря сюда ездил. Если в деле замешан парачеловек, дело, так или иначе, заберёт СКП. Вопрос будет стоять лишь о степени вовлеченности в это дело бюро.       Потянув дверь на себя, он тут же закрыл её и отшатнулся от хлынувшего наружу смрада, гонимого резким порывом воздуха. Достав платок из кармана, он повторил попытку…       Невыносимая вонь была единственным, что выделялось из привычной картины мира офицера. Обстановка внутри дома ничем не выделялась от прочих домов в этом штате. Обойдя первый этаж, офицер глянул на лестницу ведущую на второй.       — Нет там ничего, — Донесся до него голос сержанта МакМиллана. Своим тоном он продолжал выказывать своё недовольство.       Он стоял в дверях. Борясь с желанием выйти на свежий воздух он с переменным успехом изображал равнодушие к вони.       — Всё самое интересное там. — Взгляд полицейского указывал на закрытую дверь ведущую в подвал, — Пошли, покажу, не то до ночи будешь бродить тут.       Не дожидаясь ответа, МакМиллан исчез в комнате, на которую указывал. Офицер последовал за ним.       Подвал ничем не выделялся. Это был типичный подвал с типичными стенами, с типичным хламом, который жалко выбросить и не доходят руки продать. Не типичной была дыра в стене за лестницей. Высотой в человеческий рост, она была достаточно широкой, чтобы в неё могли свободно пройти трое взрослых мужчин и ещё оставалось место.       Луч света от фонаря МакМиллана растворялся в черноте тоннеля, уходящего под землю. Офицер перевел взгляд с дыры на сержанта.       — Всё самое интересное там. — Повторил МакМиллан, в очередной раз пошевелил усами.       — Ну, пошли тогда, — Не уверенно отозвался офицер, не совсем понимая, зачем его отправили сюда, если было известно, что в деле замешан парачеловек. Да, преступлениями связанными с похищениями и захватом заложников занимается бюро, но всё, что касается пара-угроз, передается в СКП.       И не было ясно, почему в этот раз, как и во многие другие, полиция приехала раньше тех, кто был обязан немедленно отреагировать на пара-человеческую угрозу.       Это была очередная причина, из-за которой его отправили сюда. Начальство фиксировало каждую ошибку СКП. Давно ходят слухи, что его шеф спит и видит, как СКП пинками выдворяют из города. Но, мечтать это одно, а иметь реальную возможность это другое. Слишком глубоко они пустили корни во все сферы. Слишком быстро маргиналы обрели культурный статус. И даже культовый.       Вероятней всего его послали, как обычно, для отчётности. Вероятней всего по этой же причине, отправили только его. Ему оставалось только вздыхать от того, что в этот раз жребий указал именно на него. Видит бог, есть множество иных дел, более приятных, чем блуждания по тоннелю, вырытому съехавшем с катушек парачеловеком. Он вообще не хотел иметь дел с паралюдьми. Он не хотел знать их, он мечтал, чтобы их никогда не было. Но они были и есть и скорей всего будут дальше. Ведь не бывает же такого, чтобы плохое заканчивалось само по себе...       — Давай за мной. Не отставай. Там есть ловушки. Один провалился в волчью яму. Удача, что яйца не оставил стекать по арматуре.       Тоннель был вырыт под наклоном, луч фонаря МакМиллана иногда выхватывал деревянные перегородки, иногда попадались стены из красного кирпича, предотвращающие обвал. С потолка на всем их пути свисали провода. Несколько раз тоннель ветвился, путь в некоторые развилки преграждали ограждения, сделанные из подручных предметов и ярких полицейских лент. Перед одной из лент МакМиллан остановился. Прежде чем продолжить путь, он пару секунд буравил взглядом черноту прохода.       — Тут полно таких ложных своротов. А в них полно ловушек. — МакМиллан решил объяснить причину заминки. — Не стоило Денни туда соваться.       Вздохнув, МакМиллан продолжил идти по протоптанному маршруту. Через несколько минут их путь завершился у входа в скудно освещенное помещение. Офицер не знал, как оно выглядело ранее, но сейчас оно предстало перед его взором разгромленным. Земляные стены и потолок местами осыпались. Пол был испещрён разных размеров воронками, рытвинами и провалами, в которых не было видно дна.       Тут была бойня, черт бы побрал всех ублюдков, возомнивших, что вправе убивать налево и направо. С некоторых пор Америка возненавидела слово "бойня", а имя "Джек" стало менее популярным, чем Адольф и Гитлер вместе взятые. И снова, те кто должен решить проблему, ничего не делают.       Всем наплевать, особенно это касается ряженых ублюдков. Спроси простого американца и он подтвердит это с уверенностью осла или буйвола, в зависимости от ситуации.       Им не наплевать только на рейтинги.       — Мы ничего не трогали. Почти. — Сухо произнёс МакМиллан, глядя на фрагменты полуистлевших тел.       Руки, ноги, головы, изорванные и обожжённые куски тел были хаотично разбросаны по всему помещению. И не было понятно, что тут случилось. Кто столь зверски расправился с людьми.       — Что тут случилось? — Спросил офицер и застыл. Когда его зрение приспособилось к полумраку, он разглядел бесформенную фигуру у дальней стены. Этот комок плоти и жира заставил его подавиться заготовленными вопросами, — Что это за херня?       — Вот такая вот херня... — выдохнул МакМиллан, оскалив белые зубы в жуткой усмешке. — Эта херня живьём переваривала людей в бульон и выращивала из них копии убитых в своем брюхе. Не знаю, было ли это когда-то человеком, и знать не хочу, мог ли из этой твари вырасти новый Губитель. Одному я рад точно. Нет, я, блядь, счастлив, что оно подохло и не попадёт в руки СКП живым. С этих гомиков в латексе станется пощадить тварюшку и направить её на путь исправления.       — Этих... — Офицер с трудом подбирал слова, выхватывая всё больше деталей из полумрака. Мозаика в его голове стремительно складывалась в цельную картину из разбросанных фрагментов тел. — Убивают на месте. Даже твои ёбаные гомики в латексе.       — Они не мои. — Выплюнул МакМиллан.       Наружу он буквально вывалился, обогнав МакМиллана. Ещё минуту он наслаждался зимним морозным воздухом, желая полностью выветрить из лёгких липкий запах разложения.       — Он Марку едва голову не снёс струей какой-то хрени, толи кислота, толи ещё какая хрень. Никогда не видел, чтоб земля и бетон плавились и растворялись. — Прошептал поравнявшийся с ним МакМиллан, — Он стрелял этим дерьмом из своих щупалец как из пулемёта. И его поделки были не лучше. Чудом никто больше не погиб сегодня.       Офицер молчал, не желая прерывать полицейского.       — Он хорошо оборонялся там, в своей пещере. Мы закидали его дымами, а потом достали дробовики и стреляли до тех пор, пока дробь не кончилась. Ты не видел, что осталось от наших ребят, которые приехали первыми. Это было как какое-то наваждение, мать его. Мы думали только о том как добраться до того, кто это сотворил. Потом увидели во что он превратил людей. Они ведь только с виду похожи на нас. А внутри они мягкие, словно желе, и такие же непрочные, но вместо крови кислота. Сначала с дуру подумали, что они под контролем Властелина, Дэнни чуть не заплатил за это жизнью... этих сраных педиков никогда нет, там, где они должны быть... Ну а дальше...       МакМиллан пристально посмотрел на федерала. Молодой оперативник так же внимательно смотрел на собеседника, не понимая, к чему клонит сержант и почему рискует, озвучивая такие откровения. За то, что он говорил, можно оказаться на скамье подсудимых.       — Уже потом, мы увидели девочку... Мы думали она мертва... Парамедики сообщили, что промедли мы ещё минуту и никто бы не смог ей помочь. Мы помешали этой твари в самый последний момент.       — Где потерпевшая? — Федерал встряхнулся, дрожь пробежала по его телу до самых пят, когда он представил, какой ужасной смерти избежала девочка.        — Там, — МакМиллан указал рукой в направлении города. — Увезли в госпиталь ещё до твоего приезда… И так и не ясно, выживет ли она. И будет ли счастлива, что выжила. — МакМиллан фыркнул в усы, — Может быть, ту лишнюю минуту нам стоило подождать... Она была ещё в сознании, когда мы пришли, и она без умолку щебетала, повторяла и повторяла... От неё мы и узнали, что он сделал с людьми...       Щебёнка под колёсами побитого жизнью Лэнд Ровера сменилась на гладкую поверхность автострады. Молодой федерал ткнул пальцем в кнопку на панели радиоприёмника, пытаясь выбросить из головы проклятую ферму и её последнего обитателя.       «… Пользуясь тем, что среди гостей моей программы сегодня находится эксперт по паралюдям, я хотел бы задать вопрос, которым задаются, наверное, все жители нашей великой страны: Мистер Питерс, как вы можете охарактеризовать поступок одного из так называемых «свободных» кейпов, приведший к столь плачевным последствиям? Вновь присоединившимся слушателям напомню, что недавно, всего несколько месяцев назад, в нашем городе произошла трагедия, и эксперты до сих пор не могут определиться, как бы всё обернулось, если бы в работу полиции и ФБР не вмешался неожиданный фактор в лице народного мстителя в маске».       Звук кашля. Недовольство в этом кашле было столько, что его хватило бы на то, чтобы наполнить Великий Каньон.       «Вы были правы, когда назвали того парачеловека, народным мстителем. Он был вигилантом, все его ранние поступки ясно говорили, что он не признаёт правил и авторитетов. Сложно сказать, почему он выбрал маску героя, но сомнений в том, что выбранный им путь не мог закончиться ничем хорошим, у меня никогда не было. Трагично, что все мы, да и он тоже, в итоге, заплатили за это непомерно высокую цену. Но, может, эта трагедия станет поводом для юных паралюдей задуматься над своей судьбой и сделать правильный выбор? СКП и программа Стражей были созданы, в том числе, чтобы оградить паралюдей от ошибок, за которые нередко платят непричастные люди».       «Хмм… вы сказали, что никогда не сомневались, что дорога выбранная Ночным Фонарём обязательно бы привела к катастрофе. К этому выводу пришли только вы? А если это не так, и если это было столь очевидно, почему уполномоченные люди, ведомства, специально созданные для контроля и предотвращения угроз со стороны паралюдей, не предупредили эту угрозу заранее? Почему СКП допустило это? Почему, зная, что Филипп Эванс Моусли может стать угрозой для мирного населения, они ничего не предприняли? СКП создано, чтобы разгребать преступления паралюдей, а не контролировать последних? Не знал, что это так, и я уверен, что американские налогоплательщики, мои слушатели, тоже не знали таких подробностей».       «Вы передёргиваете факты… а нарушение закона...»       «Довольно, всем известно имя Ночного Фонаря - главного виновника октябрьской трагедии. Я устал, вся страна устала непрерывно слушать о защите прав безответственных подонков, и видеть, как права добропорядочных американцев попираются в пользу выродков с суперспособностями...»       — Слишком много паралюдей, — Пробурчал федерал, отключив радио. — Дышать уже нечем.       Ему нужно было ехать в офис, отчитываться перед начальством, исподволь вздыхая о напрасно потраченном времени. Потом нужно было возвращаться к разгребанию накопившихся дел. Мысли о последнем вгоняли в тоску и уныние. Оба этих события ему хотелось отодвинуть как можно дальше.       Вместо пути в офис, он выбрал дорогу, ведущую в госпиталь. Ему хотелось это видеть. Он должен был знать, он обязан был увидеть цену вседозволенности крошечной, незначительной, но такой влиятельной части Америки.       Гражданская война. Всё чаще он вспоминал эти слова. Всё чаще думал о том, что всё это дерьмо сможет выжечь только огонь гражданской войны.       Выжженная земля. Два этих слова заставляли его отвесить себе мысленную оплеуху и не думать всякие опасные глупости. Гражданская война уничтожит Америку. И некому будет ходить по усыпанной пеплом земле.       Выжженная земля. Он ненавидел эти два последних слова. Они заставляли его терпеть. Смиряли с ситуацией, с несправедливостью и смертями и горем. С возмездием, которого не будет.       Госпиталь был полон. Иного и быть не могло. И это пожалуй было одной из немногих вещей, на которые никаким образом не повлияло появление героев, злодеев и иже с ними. В этом городе больницы всегда переполнены, не потому, что много насилия и болезней, а потому, что больниц не хватает. Слишком мало больниц для такого большого города.       «Куда идут наши налоги?»       Стоять в очереди ему нравилось ещё меньше, чем отчитываться перед начальством. Но поделать ничего было нельзя. Холл был переполнен. Очереди в приемной было не видно конца и он не знал куда идти. Так вышло, что в этой больнице, как и во всей этой части города он не был частым гостем. Он вообще никогда тут не был.       Долго он не стерпел. Схватив за рукав спешащую по своим делам хрупкую медсестру, обладающую взглядом матёрого убийцы, он едва сдерживая своё раздражение, потребовал отвести его в травматологию.       Там народу было меньше, чем в приёмной, и сориентироваться было проще. Отпустив медсестру он отправился на поиски главы отделения. Должность бюрократическая, менее всех относящаяся к лечению больных, а потому, офицер был уверен, что глава отделения - именно тот человек, который ему нужен. Сама должность обязывала его в подробностях знать всё о пациентах. О новых пациентах этот человек узнавал едва ли не быстрее диспетчеров.       Диалог с главой отделения отнял меньше времени, потраченного на его поиски.       Девочку звали Мелисса Харт. Возраст одиннадцать лет. Родители мертвы. Иных родственников нет. Врачи всё ещё боролись за её жизнь и по обмолвкам главы отделения, бороться ей придется всю оставшуюся жизнь, какой бы длинной она ни была. Та тварь успела сильно повредить органы брюшной полости девочки.       Её он так и не увидел. Да и не хотел. Ему хватило увиденного на ферме и слов опытного врача. Этого было достаточно для отчета, и этого было слишком много, чтобы лишить его сна на пару следующих вечеров.       Ему хотелось выкурить сигарету. Всю пачку.       На выходе из кабинета главы отделения он столкнулся с мужчиной в деловом костюме. Весь его вид кричал, что к этой больнице он не имеет никакого отношения. И это лицо он уже видел. За последние годы он запомнил в лицо всех сотрудников СКП.       Не скрывая чувств, он сделал шаг из кабинета, толкнув юриста СКП плечом. Уступая ему в весе и росте, юрист словно мячик отлетел от его плеча и болезненно ударился о дверной косяк вторым плечом. Запутавшись в ногах, он едва не рухнул, но удержал равновесие.       Офицер усмехнулся, захлопнув дверь за юристом.       — Эй! Ты не хочешь извиниться?       Офицер медленно повернул голову. Только сейчас он заметил ряженных. Их было двое. Девушка отзывалась на кличку "Синица". Её бледно-голубому костюму с птичьими крылышками за спиной было самое место в цирке. Наглого засранца, героя множества скандальных слухов он тоже хорошо знал. В бульварных газетах его называли "йоркширским терьером". Было известно, что это народное прозвище тот не любил, предпочитая отзываться на иную кличку.       — Как там тебя? Пёсель? — Офицер хрустнул шеей. Его терпение и до этого трещало по швам. — Нет? Пудель? Кажется болонка... нет, нет. Такса. Ты даже сюда опоздал. С утра спросить хочу, а где ты, пекинес отодранный, был этой ночью? Ты ищейка да? Вынюхивать любишь. Сколько задниц за ночь обнюхал?       Офицер не видел реакции ряженого, его черная пёсья маска полностью скрывала лицо. Но видеть его лицо был необязательно. Облегающий чёрный костюм сотрудника Протектората не скрывал ничего. Ни его растущей злости, ни раздражения.       — Повтори! — Прошипел парачеловек.       — Спокойно пёсик. — Офицер сделал шаг на встречу. И плевать, что сам создал этот конфликт. — Я всего лишь спросил, где ты, сучонок был, когда весь город на уши встал? М? Чё молчишь? На случку возили? Бродячим кабелям интервью давал в подворотне?       Он озвучил все слухи из жёлтых газет, которые преследовали Ищейку уже несколько лет. Доказательств, как всегда, не было, но кого это волнует?       — Я тебе покажу случку. — Выдавил тот, двинувшись на офицера.       От ошибки его остановила напарница. Синица, девушка, в талантах которой числились умение летать и рвать ушные перепонки окружающих, остановила напарника, уперев ладонь ему в грудь.       — Вдохни, выдохни. — Говорила она ему, бросив злой взгляд на офицера. Тот усмехнулся. — Успокойся. Нам не нужны проблемы.       — Она держит тебя за яйца, да? — Рассмеялся офицер. Смех был фальшивым и громким. Он был рад, что на нём не написано, что он из бюро. Он перевёл взгляд на Синицу. Видит бог, к её работе у него тоже имелись вопросы, но их было недостаточно для неприязни. — Они у тебя в кармане? Они засушенные или как огурцы в банке? Или ты носишь их на цепочке на шее? — Он снова обратился к Ищейке. — А зубы она тебе тоже вырвала? Или не успела? Кто там тебе пиздюлей вставил под рождество? Тебе понравилось, правда? Послушные пёсики любят, когда их мордуют вонючими тапками.       Драки не случилось. Синица не позволила, и они привлекли слишком много внимания. Отчасти это было хорошо, отчасти он покинул больницу разочарованным. Он не знал, чего хотел, и не понимал, имелся ли во всем этом смысл.       Теперь ехать в офис он хотел ещё меньше. Когда он прибудет, там уже будут знать о конфликте с членом Протектората, и метафорический пожарный гидрант в задницу вставят уже ему.       — Похуй... — Сплюнув под ноги, молодой сотрудник бюро сел за руль старенького Ленд Ровера и отправился в офис. Посмотрев в своё отражение в зеркале заднего вида, он улыбнулся себе. — Если драки не избежать...       Вздох вырвался из его легких, не позволив закончить старый как мир призыв к действию. Проблема была в том, что любая воля бессильна против невообразимых возможностей иных паралюдей. И тем более нет смысла бросаться в драку, которая ни к чему не приведёт. Стране требовались системные изменения. И выбивание дерьма из опального члена Протектората ничего не решит.       — Но морду бы я тебе набил, — Усмехнулся офицер, — И Синица бы тебя не спасла.       Всё было как он и думал. Ещё на проходной ему передали приказ явиться к заместителю директора Оскару Ли Кэнли. Старик с короткой бледно-рыжей шевелюрой добровольцем застал окончание войны во Вьетнаме. Знаменит тем, что получил осколочное ранение в обе ягодицы за три недели до окончания войны. Смеяться над этой героической травмой среди его сотрудников и коллег дураков не находилось. И ещё не родились те идиоты, которые посмели бы посмеяться над этим вслух. Свои травмы он получил, эвакуируя раненого товарища на вертушку под плотным огнём и ничего кроме безграничного уважения этот поступок вызвать не мог. Ещё больше уважения он заслужил, когда не ушёл на пенсию по выслуге лет. Страна до сих пор держится одной лишь волею таких людей как Оскар Ли Кэнли.       Оскар Ли Кэнли в выражениях не сдерживал себя никогда, не стал исключением и этот случай. Окончив разнос, он устало опустился в свое широкое кресло.       — Нет, ну скажи, тебе голова нужна, чтобы еду в неё класть? — Вздохнул Оскар Ли Кэнли, потирая мясистыми пальцами густые рыжие брови. Пудовый кулак полностью скрывал его лицо от подчинённого. — Я всё понимаю. Ты недавно похоронил отца. Я, засранец ты эдакий, очень хорошо тебя понимаю. Но, это уже никуда не годиться. Мне из СКП телефон оборвали. Обещают тебе все кары какие только смогут организовать. И если ты считаешь, что меня это устраивает, то ты ошибаешься.       Оскар вздохнул, оторвал руку от лица и одарил подчинённого хмурым взглядом.       — Через полчаса на моем столе должны лежать твоё удостоверение, служебное оружие и заявление на отпуск. Ближайшие недели тебя ожидают всевозможные проверки на служебное соответствие. Мне не нужно быть провидцем, чтобы предвидеть подобный исход. СКП вцепится в этот случай и использует все доступные рычаги. Они давно мечтают избавиться от нашего пригляда в Иллинойсе и ты подарил им возможность ослабить поводок. Не исключена медийная компания против нас. Но тут они сами себя зароют. Инцидент с последним массовым убийством они не успели замять и мы воспользуемся этим. Это тебе поможет, если дело дойдет до разбирательства. Я попробую отбить тебя, но ты должен мне помочь.       — Что я должен делать? — Голос молодого офицера был бесцветным.       — Сидеть дома и не высовываться, пока я не разрешил!       Оскар Ли Кэнли хлопнул ладонью по столу с такой силой, что ручки и карандаши, весело подпрыгивая, посыпались на пол.       Съёмная квартира встретила молодого сотрудника бюро давящей тишиной, рождающей чувства потери и мысли об одиночестве. Всплывшие в памяти строчки прощального письма он подавил, не желая вспоминать о том, что она предпочла порвать с ним отношения, оставив письмо на подоконнике. Да и в строчках тех не было ничего, что стоило бы вспоминать.       Попытка обвинить, упрёками скрыть настоящие причины размолвки. Нет, чтобы прямо сказать, признаться, что чувства просто ушли… что нашла другого. Он давно заметил, что она отдалилась от него, это стало очевидно после октябрьских событий. А возможно те события стали последней каплей.       Ему нечего было ответить на её упрёки, он не врал себе в том, что сам не стал удерживать её, пытаться сохранить отношения… и он не удивился, когда однажды она просто ушла. Он знал, что так будет, он ожидал этого, но всё равно, уже который день его не отпускало чувство потери. Мысли, полные сожалений, то и дело возвращались к ней.       Тряхнув головой, он постарался выбросить всё это дерьмо из головы. Этим вечером его ожидали пиво и телевизор. В отличие от телевизора, пиво было редким гостем в его доме, но сегодня он собирался напиться до соплей и уснуть под бормотание ведущих ночных телепередач.       Пиво оказалось тем ещё дерьмом, а в вечернее ток-шоу было посвящено событиям, с которых начался его день. СКП в этот раз действительно не успело замять историю с очередным ублюдком в трико, и похеру, что этот мудак не смог бы носить штаны при всём своём желании. Выругавшись, он выключил телевизор. Бросив недопитую банку пива в раковину, он отправился спать.       Он не сразу понял, что это сон, что картина перед ним не настоящая. Он никогда не видел снов, никто в его семье по линии отца не видел сновидений, но он знал, читал о том, что человек неминуемо просыпается, едва осознав себя во сне.       Глядя на багровое небо над головой, он начал подозревать, что книжки в этом отношении врали. Это фантастическое место не могло быть ничем кроме сна. Но, зная это, уверенный в этом на сто процентов, он не мог вырваться из объятий морфея, проснуться, раскрыть глаза. Он не мог перестать видеть перед собой бесконечный пляж и пенистые волны безбрежного океана.       — Как тебе это место?       Он рывком обернулся на голос, прозвучавший из-за спины и опешил, увидев перед собой молодого человека, ростом едва ли ему уступающего. Его удивило, заставило на секунду замереть то, во что тот был одет.       Металлическая кираса, хламида под ней, поножи, сандалии. Для образа циркового придурка, или как сейчас принято говорить – Маски, не хватало лишь шлема с забралом, и вышел бы вылитый фрик, образом отсылающий к древнему Риму. Будто хоть кого-то из этих балбесов это сделало менее похожим на дурака.       — Дожил, блядь. Вы, уроды, уже сниться мне начали… — Проворчал он.       Этот ненормальный сон нравился ему всё меньше. Ещё меньше ему нравились навязчивые мысли, что это нихрена не сон.       Отвернувшись от видения, он никак не ожидал, что оно вновь заговорит.       — Никакого почтения к старшим…       А ещё он не ожидал, никак не мог ожидать того, что видение схватит его за плечо и рывком развернет лицом к себе. И удара под глаз он не ожидал.       Удар был стоящим. Офицер свалился с ног как подкошенный.       В голову лезли тупые мысли о том, что книжки вновь солгали, те, в которых говорилось, что если ущипнуть себя во сне, то точно проснёшься. Минуту он приходил в себя, чувствуя, как опухает его лицо. Через минуту он смог сесть на песок и целым глазом посмотреть на злое дитя своего подсознания. Дитя подсознания насмешливо смотрело на него в ответ.       — Ну, теперь ты обратил на меня внимание?       — Я понял: ты один из этих чертей. Властелин. Залез ко мне в голову… мудила. Это Пёсель тебя подослал?       — Да, в некотором роде я властелин, был им и сейчас им остаюсь. — Кивнуло видение. — Можешь звать меня своим властелином.       — Много хочешь.       Он ударил быстро. Ударил, зная, что кем бы ни был этот говнюк, увернуться он сможет, только если является сраным Движком. Но он ошибся. Видение просто растаяло; его кулак прошел сквозь дымку бледного тумана.       Вслед за туманом развеялись последние сомнения. Он не спит и в его голове действительно ковыряется Властелин.       Удивиться он себе не позволил. Затылком чуя угрозу, он крутанулся на пятке в сторону и не прогадал. Помедли он хоть миг и сандалий злобного видения разбил бы ему голову.       — Хватит. — Видение замерло, застыло, твёрдо опустив ногу на песок. — Это начинает походить на детскую забаву.       Слушать видение он не стал. Однако, попытка схватит этого болтуна провалилась - он вновь растаял в воздухе.       — Хватит! Поиграли. Теперь давай говорить.       — Что толку говорить с галлюцинацией? — Он смачно харкнул под ноги видению. — Уйди из моей головы!       — Я, верно, стряхнул тебе голову. — Видение удручённо покачало головой и сделало пару шагов назад. — Ты не бредишь. И я никуда не уйду.       — И кто же ты?       Пользуясь паузой, он решил начать прояснять ситуацию. Ему нужно было убедиться, что в его голове не лазает властелин, что он просто бредит, траванувшись паршивым алкоголем.       — Зови меня Пелид. Я - твой предок.       — Ну, допустим… и чего тебе от меня надо?       Он уже жалел, что решился на разговор со своим воображением. Он бы не удивился, что спустя секунду этот плод его больной фантазии назовет себя каким-нибудь Алкидом. Не нужно мелочиться… Нужно повышать накал бреда.       — Сказать хочу, что избран ты, что выбрал я тебя, именно тебя. Ещё хочу сказать, что это место, — назвавшийся Пелидом развел руки в стороны так широко, будто он желал охватить всё пространство вокруг, — отныне и вовек твой дом.       Он ждал удара, но снова не увидел его. Ноги не удержали и он рухнул на песок. Боль, сдавившая его голову в тиски, не позволяла ему даже вздохнуть.       Теряя сознание, он смог услышать и осознать окончание брошенной Пелидом фразы:       — ...прощание, скажу, что выбор тот был не слишком велик. Что избран мною, ты гордись. Спи и гордись, а я жить буду за тебя, за нас обоих.       Пелид проснулся.       Он улыбался, пока его глаза блуждали, задерживаясь на вещах, непонятных и незнакомых ему. Он уже понимал – мир изменился очень сильно, но это не могло его смутить, такая мелочь не могла помешать ему насладиться триумфом. Он вырвался, он снова жив. По-настоящему жив. У него настоящее тело. Без скидок и оговорок. Это стоило всех принесённых жертв.       Впереди его ждала целая жизнь и больше никакой преисподней и никаких проклятых вокруг. И не осталось никого, кто смог бы всё испортить...