У бездны на краю

      Вокруг сновали трактирщик и служанки в зеленых передниках и белоснежных рубашках, с весьма откровенными вырезами, демонстрировавшими большую часть груди. Я же только плотнее закуталась в шаль, съежившись в уголке у самой дальней стены, и с немалой опаской покосилась на группу деревенских мужиков, которые заполонили большую часть общего зала, и сейчас вливали в себя все новые и новые порции крепкого эля. Среди них были и совсем старые, и помоложе, и едва ли намного старше меня. По крайней мере, это были самые обычные люди, и на вид им едва ли минуло двадцать.       И я уже кожей ощущала, что кое–кто из них посматривал на чарванскую девочку с откровенным любопытством, притом не вполне пристойно поблескивали глаза и искривлялись в усмешке губы. И оставалось только надеяться, что они видели, с кем я сюда приехала. Если видели – побоятся тронуть, а так ведь – степи кругом, самая что ни на есть окраина Империи, в трех–четырех сутках езды верхом линия пограничных гарнизонов, зажмут в углу, задерут юбки и все, прощай, девичья честь… И закричать не дадут, ясное дело… И тогда он точно здесь и оставит, вон каким волком, невесело думалось, смотрит.       Словно оправдывая самые страшные мысли, из–за стола невдалеке поднялись пара парней и мужик, и неверным шагом направились к единственной в трактире кроме разносчиц девушке. И тут же застыли, когда от лестницы мелькнула быстрая гибкая тень в черной с серебряным узором тунике. Дерево, щит и меч… Эмблема, которую в Империи каждый знал сызмальства, уж точно о ней слышал, Особый Отряд. Просто увидеть – и то чудо редкое, а я… Вот уж было бы, о чем шептаться подружкам – забрали Особые! Но у меня, вот уж незадача, нет подружек. И кругом одни только мужчины, взрослые, серьезные и молчаливые. А этот… Бэнджамин… Того и гляди, взглядом испепелит, а может, он это даже и умеет, он же маг. И, судя по выглянувшему пару раз из–под рукава темному металлическому браслету, самый что ни на есть обученный.       – Привет, – на меня устремились красивые, напомнившие солнечные лучи, оранжевые глаза. Даже скорее золотистые, мерцавшие искорками, и молодое лицо, на вид лет семнадцати, разве что без юношеской прыщавости. – Тебя Элиа зовут, да? А меня Карру, – самир протянул ладонь, улыбаясь, и я осторожно вытянула свою. Намерившиеся были со мной познакомиться местные с разочарованными вздохами ушли обратно. – Очень приятно с тобой встретиться.       – Мне тоже, – робко улыбнулась я, впервые не ощущая колких подозрительных взглядов. Карру, кажется, дружит с Бэнджамином… Они все время держались поблизости в прошлые два дня в дороге. – Вы вовремя подошли…       – Я немного задержался, Бэн просил прийти к тебе сразу, как мы приехали, у него дело к одному жителю этой деревни. – Повел плечами чародей. – Тебя не обидели?       – Нет, но некоторые на меня посматривали, – я поправила шаль. Оранжевые ободки стрельнули на толпу взглядом и вновь обратились на мое лицо.       – Не посмеют, они меня видели. – Подбадривающе улыбнулся он. – А почему ты не ешь? Не нравится?       – Я просто…       – Ясно, боялась, – отмахнулся от невидимой мухи мужчина. – А теперь не бойся и жуй, ты худенькая, можно есть и есть. Хочешь медовые пряники закажу? Тут они страсть какие вкусные…       – Не стоит, – я взялась за уже остывшую тушеную капусту с грибами, которую выдал брат, прежде чем исчезнуть. Карру сделал заказ для себя и снова обратил внимание на меня, а трактирщик одарил странным, сочувствующим взглядом. Верно, принял за «жертву» Отряда. – Спасибо вам, но не стоит. Я хотела узнать… А нам долго ехать?       – Больше месяца, – кивнул собеседник. – Дариан далеко, будем пользоваться порталами, но до ближайшего еще неделя. Тебе там понравится, город на холмах, и в самом центре протекает широкая река, в летнее время по ней можно прокатиться на специальной лодочке и посмотреть на город с воды. Очень красиво, кстати…       – А правда, что там стоят Стены, которые делят его на кольца?       – Правда. Раньше они играли роль оборонительных линий, как крепость, но сейчас просто дань прежним эпохам. Очень внушительная, – с юношеского лица, хотя я знала, что ему могло быть и добрых лет сорок, не сходила теплая, задорная улыбка, так отличавшаяся от волчьего взора старшего брата, коего я не могла заставить себя называть таковым. – Монолитные, крепкие, высокие… Город очень красивый, – мечтательно протянул самир. – Один из лучших. Я бы советовал посмотреть парки, в центральных частях, и фонтаны… На Дворцовой площади фонтан похож на те, что украшают крупные города Саммир–Эа. Если хочешь, покажу столицу, когда у меня будет выходной. – Внезапно предложил он. – От Бэна ты вряд ли дождешься, а я буду только рад помочь. Я знаю такие красивые места… И такие кондитерские… Ум отъешь!       – Вы же много работаете, – я отвела глаза, смутившись столь радушному отношению совсем незнакомого самира. – Не стоит…       – Мне совсем несложно, у меня мало друзей, ты – сестра одного из них, и мне будет приятно показать тебе город и дворец. Мы живем во дворце…       – Ого… – только и удалось выдавить. Я, сирота из захолустного городишки, больше похожего на большую деревню, буду жить во дворце?! Такое не могло и во сне присниться, но…       – Да, именно так. – Карру мягко сжал мою руку. – Не бойся, все совсем не страшно, я уверен, что ты умная девочка и быстро во всем разберешься. Кстати, а чем ты интересуешься? Я продумаю, что тебе стоит узнать в первую очередь, пока мы будем ехать.       – Ну… Я… Я люблю читать, – растерялась я. – И вышиваю, нас учили в сиротском доме. И готовить умею… – улыбчивые светлые глаза посерьезнели, и рука чуть сильнее сжалась.       – Хорошо. А что еще?       – Меня очень интересуют южные страны, ну, Саммир–Эа и страны людей… Их культура, и книги, и как там живут. Я слышала про заклинателей змей и людей, которые управляются с огнем…       – Факиры, – заметил мужчина. – Они называются факиры. В Дариане часто выступает Театр Огня.       – И я очень хочу побывать в настоящем театре! Я только скоморохов видела… И кукольников. И еще я слышала, что в Дариане много музеев, и туда можно ходить даже простым. И зверинец… И я очень–очень люблю все волшебное, магическое. У нас иногда проезжали настоящие маги и показывали свои умения. Это так красиво!       – Стой–стой, – рассмеялся мужчина, совсем как человек, покачав головой. – Давай постепенно, хорошо? Будет театр и музеи, и змеи. Но сначала придется кое–что выучить, кое–что узнать… – я понимала, что он имел в виду то, что мне еще только предстояло научиться вести себя в высоком обществе, но в его формулировке это нисколько не задевало и не обижало. К тому же, Мастер Карру был прав. Кстати, а он Мастер? Мастер — это же сотник…       – А вы можете что–нибудь показать? Вы же волшебник? Мастер Карру, пожалуйста?       – Я не Мастер, только десятник, – покачал головой мужчина. – Смотри, – из–за его плеча выпорхнула, танцуя в воздухе и складываясь в какие–то фигурки, стая жемчужнокрылых крошечных птичек, словно бабочка маленьких, постепенно выписавшая мое имя над нашим столиком и рассыпавшаяся радужными искорками. – Нравится?       – Так красиво, – я не смогла скрыть восхищение тем, как легко и непринужденно новый знакомый творил магию, при этом не отвлекаясь ни от еды – тушеной баранины в специях, ни от разговора со мной.       – Это очень простенькая иллюзия, – покачал он головой. – Ребенок… Кстати, если хочешь, можешь звать просто по имени и на «ты». Только помни, Карру и имя, и фамилия. Меня зовут Карру Карру.       – Правда?       – Отец по ошибке назвал фамилию дважды, когда записывали в регистрационные книги. И вместо имени тоже написали Карру, и вот уже двадцать с лишним лет как я обладатель весьма странного имени. А хотели назвать Дайго. Но мне кажется, что Карру красивее.       – Мне тоже, – невольно улыбнулась я, собеседник располагал к себе, заставляя забыть и то, кем он служил, и то, почему я с ним познакомилась. К тому же за все время в пути, да что там, с ухода матушки, он был единственным, кто относился ко мне так тепло. И я отчего–то не задалась в тот ужин, когда мы обсуждали до поздней ночи столицу, мою учебу в школе, сиротский дом и интересы, мыслью, что это дружелюбие было отнюдь не искренним, и что представители их профессии, буде сие необходимо, могли расположить к себе кого угодно. Почему–то казалось, что это немного снисходительное, но доброжелательное отношение было не менее настоящим, чем сердитый взор Бэнджамина.              

***

             Небольшая простая рамка, покрытая тонким слоем серебристой краски, заняла свое место на столике у широкой, слишком просторной для меня кровати, застеленной темно–красным атласом. С портрета, тусклого, не слишком качественного, улыбалась совсем молодая девушка, с красивыми, оранжевыми, похожими на золото глазами и простой косой. Единственное изображение матушки, еще когда она жила на родине, как она рассказывала, еще до того, как ей пришлось бежать в Империю. Здесь она познакомилась с отцом, тогда служившим в одном из главных ведомств страны, обеспечивавшем порядок и покой подданных. Между ними случился роман, в результате отец оставил жену и сына, ушел в отставку и уехал с моей матерью на юг. Там они обвенчались за несколько месяцев до моего рождения, родилась я, пошла в школу…       Отец долгое время трудился в местной Шэрфилдской городской гвардии, а когда мне было шесть, все же вернулся на службу в Особый Отряд, ближайший штаб которого находился в соседнем городе, несколько более крупном, чем Шэрфилд. Собственно, моя родина и входила в территорию, за которой пара десятков самиров и присматривали. Отец же как раз и представил Отряд в Шэрфилде и окрестных деревеньках, и в связи со службой последние два года частенько бывал в разъездах. Из одной из подобных служебных вылазок он и не вернулся… Точнее, вернулось только бледное, посеревшее тело…       Погребальный костер и пламя, охватывавшее скрытую покрывалом высокую жилистую фигуру, побледневшая мама с влажными дорожками слез на щеках, траурные одежды… Это оказались мои последние воспоминания об отце, сильном, умном, заботливом, казалось, знавшем совершенно все на свете и способном справиться с любым противником. Но, видимо, кто–то из оборотней или нечисти, обитавшей на юге Милэсайна, оказался сильнее. Что именно произошло, я не знала, впрочем... И не старалась выяснить. Знание подробностей не вернуло бы мне папу.       А чуть больше двух лет назад я и вовсе осталась сиротой и угодила в местный Шэрфилдский приют. Воспитанников там было не слишком много, приют был один на несколько небольших городов и десятка полтора деревенек, и вместе со мной там не набиралось и пары десятков детей разного возраста.       Жизнь меня ждала серая и безрадостная – наследства после отца у нас с мамой не осталось (и теперь, когда выросла, я подозревала, что не без участия первой его семьи), мама много работала, и я училась в гимназии, расположенной в Шэрфилде (собственно, именно из–за нее родители когда–то именно там и поселились)… Но после того, как я осиротела, за школу, разумеется, никто не платил, в гимназиях обучались за деньги, а обычную школу я бы к тринадцати годам уже закончила. И в итоге… Школу я не закончила вообще. А то, кем при жизни (и особенно при жизни до Шэрфилда) служил папа, любви со стороны многих соседей не добавило. «Особистская дочка», «выродок», «нагулыш»… Эти и прочие ласковые эпитеты за последние года два я слышала сотни раз, вновь и вновь каждый день… Графский титул, а кроме него у меня особо ничего и не имелось, совершенно не спасал. Только поводов для насмешек и обзывательств вроде «графиня приютская» или «ваша высокосветлость» прибавил.       – Мам, это моя новая комната, – я провела кончиками пальцев по тонкой рамке, отогнав неприятные и грустные воспоминания. – Брат, ну, Бэнджамин, забрал меня из приюта. Здесь очень красиво, но все слишком роскошное, вот. Бэнджамин хороший, только все время сердитый, но я его понимаю, правда. И у него есть друг, Карру, он забавный, расспрашивал обо всем, обещает показать город, шутил, пока мы ехали... – вещей у меня было мало, всего несколько больших коробок и ворох одежды и обуви, купленных в дороге братом, вместо, как он выразился, "обносок". Я грустно улыбнулась, оглядев большую спальню, с добротной меблировкой, ковром на полу, согревавшим босые по традициям народа ноги, гардины, пару гобеленов и гравюры. И вздрогнула, услышав за спиной холодное, равнодушное:       – Ты закончила делиться радостью с картинкой? Тогда пошли, у меня есть полезные сведения.       – Это не картинка... – я выдавила улыбку, не решаясь поднять взгляд на тонкие черты смуглого лица, с проницательными черными глазами и острыми скулами, на вид всего лет восемнадцать, а на самом деле старше меня больше, чем на десять лет... – Это мамин портрет, я иногда с ней разговариваю, с тех пор, как она ушла...       – Выглядит странно, – фигура развернулась, удаляясь в сторону общей гостиной, куда я поплелась, сжимаясь в комочек. Что–то в нем завораживало с первых секунд, еще когда я увидела в окне прибывших из самой столицы в нашу дыру гостей. И с тех мгновений, когда взгляд встретился, впервые, с глубокими темными глазами. – Садись, – кивнул на низкую кушетку, куда я опустилась, так и не решившись на него взглянуть и понимая, что он меня наверняка ненавидел глубоко и страстно. – Утром я ухожу на службу, заступаю на смену на сутки, одни через двое. В свободные дни тренировки, длятся несколько часов, могут возникнуть поручения, которые несколько изменят режим, бывают поездки, от нескольких дней до нескольких месяцев. В это время ты остаешься дома, занимаешься, чем будет угодно. Можешь выбираться в город, посещать театры, салоны, вечера, ходить за покупками. Мне все равно. Когда я дома, ты тоже можешь заниматься, чем угодно. Кроме некоторых запретов: тебе нельзя приглашать гостей, кроме как с моего согласия, которое я, предупрежу сразу, скорее всего не дам. Поздно вечером, хотя бы за час до полуночи – и да, даже когда меня нет, я все равно узнаю, во сколько вернулась, ты дома. После рассвета – можешь идти, куда заблагорассудится. Когда гости приходят ко мне – идешь в спальню и сидишь там, пока не уйдут, если, опять же, я не разрешил остаться. Если захочется о чем–то рассказать, поделиться, сходить куда–то не одной... Пожалуйста, не обращайся ко мне, ага?       – Но... – я вздохнула. – Я не хочу, чтобы тебе пришлось меня содержать. Я могу работать...       – Да? – в голосе проскользнул, впервые со знакомства, неприкрытый сарказм. – Кем? Ты графиня, милочка, тебе не пристало трудиться поломойкой. Впрочем... Я поговорю, возможно, пойдешь учиться на писаря, обучение длится три года, и подыщу место, если так хочешь. Но недельку придется посидеть дома.       – Хорошо, – я потерла руки, почему–то онемевшие. Всю дорогу до столицы я корила свое любопытство, расспрашивая о Дариане, о дворце, о нем и его службе... И жутко боялась, что мужчина передумает и отправит меня обратно в приют, решив, что не хочет связываться. Магией не владела, как и какими–то особыми навыками, да еще и слишком эмоциональная, и неуклюжая... – Но я не знаю город, и у меня нет денег... Я лучше посижу здесь, – впрочем, если Карру, который, казалось, за время дороги стал относиться ко мне еще теплее, собирался сдержать обещание, то город я должна была вскорости увидеть.       – Можешь тратить на что и сколько хочешь, – в руках почти незаметно оказался небольшой, туго набитый кошель. Я чуть распустила шнурок и заглянула внутрь. Золото и серебро, причем золота больше.       – Бэнджамин, я не думаю, что мне столько нужно. Это очень большая сумма.       – Оденешься прилично, купишь украшения, духи, что вы там еще используете... – мужчина в секунду пересек комнату и сжал мое запястье. – Можешь еще заняться уроками этикета, тебе не помешает обучиться манерам. Даю сразу много, чтобы потом не приставала, что тебе что–то нужно купить. Трать с умом, договорились?       – У тебя не такое большое жалованье, – заметила я. – Карру говорил, сколько вы примерно получаете. Ну, даже вместе с поместьями... Здесь очень много, столько не нужно.       – У меня металлургический завод на исторической родине. Потратишь за неделю, не жалуйся, это месяца на четыре, можно дольше, не огорчусь. В общем, требование простое и всего одно – не досаждай, и мы поладим. – Пальцы приподняли подбородок, бережно, совсем небольно, и глаза заглянули в мои. – Я не буду издеваться, ущемлять, напоминать, кто ты, обижать. Но, не обессудь, братской любви тоже не испытываю. У меня есть совесть, и я не мог тебя оставить без опеки.       – Я постараюсь тебя не доставать, – кивнула я, с трудом находя в себе силы коснуться длинных пальцев, убирая их от своего лица. – Спасибо, что забрал меня оттуда.       – Я не мог поступить иначе, – в голос примешались задумчивые нотки. – Ты мне ничего не сделала. Сделали в этой ситуации другие.       – Я могу уехать, если мешаю. Ну, мне скоро будет шестнадцать, буду считаться взрослой.       – Ты никуда не поедешь, – сухо бросил самир, отвернувшись, и, не говоря больше ни слова, скрылся в узком коридоре к спальням. Моей и напротив его, впрочем, я видела только дверь, красивую, украшенную резьбой.       На следующее утро я решилась выбраться из дворца, в котором, как оказалось, у нас были свои комнаты, фамильные, уже несколько столетий. Познакомилась с кем–то из дам, принявшимися фыркать, едва заслышав мою фамилию, узнала адреса хороших, по мнению общества, портных, понимая, что соответствовать положению и титулу брата была просто обязана, и, отделавшись от старичка–модиста, долго снимавшего мерки, приобрела пару книг, обучавших основам этикета и кое–каким другим тонкостям высокого общества, пару украшений. Вспомнила, что Бэнджамин вернется только утром, наверняка жутко голодный, а мне себя было решительно нечем занимать.       Припоминая, что видела кое–какую посуду, и что в гостиной имелся очаг, в котором я вполне могла приготовить что–то несложное, и вроде бы этого не запрещали, обзавелась целой корзинкой продуктов, потратив оставшийся вечер на уборку покоев, немного пыльных, на наведение уюта, и приготовила сладкие творожные шарики и холодный травяной чай на завтрак. И с самого рассвета ждала в гостиной, твердо намереваясь подружиться со старшим братом, коль уж судьба свела нас вместе, измеряя комнату шагами, изредка поглядывая на плащ, теплый, совсем новенький.       Когда скрипнул засов, я поспешила было накрывать на стол, когда меня остановил голос, с легкой ноткой усталости и еще более слабым налетом удивления.       – Это что такое?       – Я прибралась в покоях, кое–что переставила и... Ты же голодный... Я сделала завтрак...       – А кто, – вместо ожидаемой похвалы, хотя бы слабой, последовало то, чего я совсем никак не ждала. – Тебя просил? Убираются в комнатах слуги, у них есть расписание. И я завтракаю в городе. Если хочешь, можешь съесть сама. И впредь, очень прошу, не изображай хозяйку, это не требуется.       – Ну хотя бы попробуй. – Я постаралась задушить возникшую обиду. – Я очень старалась.       – Попробую, – творожное лакомство исчезло в цепкой ладони, и самир, пару томительных секунд помолчав, бросил на меня взгляд. – Неплохо, но я не хочу есть. Хочешь, оставь, потом перекушу, хочешь, съешь сама. Кстати, травяные чаи я тоже не жалую. – Первая попытка подружиться не удалась, в чем я с грустью себе призналась.