Помни о смерти

      Лето в том году выдалось неистово жарким — даже ветер, господствующий в землях, как назло, стих. Утренняя тренировка в дворике замка казалась издевательством, но Дилюк не смел ослушаться. Сколько себя помнил, всегда следовал указаниям. Наставлениям отца, выразительным просьбам Аделинды, командам и приказам учителей. Но это не давило на юного мастера — мысль ослушаться и сделать по-своему даже не приходила в рыжую голову. Ему было комфортно идти за, а не прокладывать путь самому. Он почти не виделся с Джинн в те знойные месяцы; у клана Гуннхильдр постоянно находились причины, чтобы не приезжать. А Дилюк не мог даже помыслить о том, чтобы самому отправиться к подруге. Не то чтобы он не хотел ее увидеть, просто… Мог ли он? — Вы рассеяны и совсем не следите за движениями, господин Дилюк. Голос учителя не обрушился внезапно, но заставил юного мастера быть еще более недовольным собой. Он ненавидел этот тонкий меч, подрагивающий в руках. Но отец настаивал на выборе именно этого оружия. Аристократии вроде Дилюка не престало пользоваться луком и стрелами, как простым крестьянам. И юный мастер мучался с тонким клинком, который был слишком податлив, слишком легок в его руках. — Смотрите на меня, а не под ноги. Сохраняйте стойку. Дилюк молча повиновался. Стерпел очередную тренировку, стойчески выдержал все замечания от учителя, и отправился в центральное здание замка. — Вам стоит вымыться, господин Дилюк. Конечно, увидевшая его — запыхавшегося и вспотевшего — Аделинда не была в восторге. Оттого и сморщила нос, а затем прошествовала далее, как всегда командуя остальными служанками. Дилюк отправился в ванную, но по дороге был перехвачен уж очень довольным отцом. Тот схватил его за шкирку, играючи, будто щенка, и поставил на место только в своем кабинете. Причина такой радости оказалась прозаична — удачный контракт на поставку вина в Ли Юэ и Сумеру. — Время для приема! Дилюк почти закатил глаза; отец обожал отмечать каждую большую удачу в своих проектах с размахом. И делал это не столько чтобы похвастаться перед важными господами, сколько из искреннего желания поделиться своей радостью. Аристократы много шептались на этих встречах. И о процветающем винном бизнесе, и о простаке-хозяине, и о их близкой дружбе с магистром. Дилюк мгновенно загорался, стояло кому-то нелестно высказаться о Крепусе, но то всегда ласково гладил мальчишку по голове. — Ты не сделал ничего плохого, отец! Почему они так говорят? Крепус отвечал неизменное: — Люди постоянно говорят. Кем бы я был, если бы слушал их все время? Дилюку никогда не нравилось это стоическое отношение отца. Но юный мастер рос и учился, стараясь походить на него. Ни одной грубости по отношению к гостям, вежливость и учтивость превыше всего, и «прекратите строить такое лицо, мастер», когда во взгляде амарантовых глаз вспыхивала ярость на всех зазнавшихся богачей, отпускавших неуместные сравнения. Дилюк оттого и молчал по большей части, зная, что если сорвется, то наговорит грубостей и лишь расстроит Крепуса. Поэтому Дилюк лишь старался скрыться с глаз всех напыщенных особ как можно быстрее. Так было и в этот раз. Крепус находился в окружении местной аристократии. Сегодня главными гостями была семья Лоуренсов, еще одних важных шишек. А вот семья Гуннхильдр снова проигнорировала приглашение. Но Дилюк и не питал надежд увидеть Джинн здесь — она редко посещала приемы, предаваясь тренировкам и подготовке к службе в Ордене. Дилюк уважал ее рвение, пусть и скучал по подруге. Аделинда, словно из воздуха возникшая перед ним, чуть не стала серьезным препятствием: — Куда вы направляетесь, юный мастер? Дилюк как раз пытался улизнуть через черный ход. Мог ли он всерьез рассчитывать сбежать, спокойно обойдя при этом Аделинду? О, он был наивен и глуп! — Эм… я… Мне надо… Выйти. Причина звучала так нелепо и неуверенно, но глаза женщины все же смягчились. Не секрет, что она питала к юному мастеру нежные чувства. Аделинда буквально вырастила его, была свидетелем всех глупых выходок будущего хозяина замка. Волевая и строгая, но бесконечно преданная Рагнвиндрам — она не смогла отказать юному мастеру в его робком желании. — Будьте осторожны, господин Дилюк. И Дилюк сделал то, о чем всегда мечтал. Выскользнул в узкий дверной проход, стремительно приближаясь к воротам замка, не замечая удивленных взоров стражи. За спиной послышался вопрошающий вскрик, но мастер уже не обращал внимания. Выбежал из ворот замка, где воздух, вопреки любым законам, казался свежее и чище. Пусть и дышал от небольшой беготни мастер слишком громко, разрушая атмосферу безмятежности вокруг. Взгляд по сторонам — в сумерках поблескивали фонарики у виноградников, раскинувшихся на мили вперед. Деревенька, устроившаяся рядом с замком, погрузилась в сон. Взгляд вверх — мириады звезд светили прямо над ним, складываясь в причудливые созвездия. Дилюк знал многие из них. «Мудрая сова» блистала среди остальных, а вот «Благородная львица» слабо просматривалась на небосводе. Может быть, однажды, они укажут ему путь. Шажок за шажком — ласковый вечерний ветерок, так кстати появившийся в духоте последних недель — и замок кажется лишь огромной красной точкой вдалеке. Дилюк просто идет, удаляясь все дальше и дальше, с упоением разглядывая все вокруг. Утром его ждет тяжелый вздох отца, небольшой домашний арест, и слабая улыбка Аделинды, спрятанная за нарочитой серьезностью. Учителя в тот день избавят его от занятий, а сам мастер… будет просто валяться в кровати. И, вопреки всем нотациям, чувствовать себя прекрасно. А потом к юному господину придет озарение — тонкий меч будет выброшен из тренировочного арсенала, а на смену ему придет клеймор — подарок магистра Варки. Еще никогда тренировки не будут доставлять столько удовольствия. Конечно, Крепус не будет доволен, увидев новое оружие мастера, да только может ли он всерьез запретить Дилюку пользоваться им?

***

      Вещи быстро были сложены в походную сумку, черная парадная одежда сменилась на более неприметную, похожую на ту, в которой расхаживал Кэйа. Дилюк дернулся, чуть не выпустив сумку из рук — воспоминание об их первой встрече внезапно кольнуло. Это было не в коридорах замка, в чем наверняка уверен сбежавший принц. Немного раньше. Центральная башня, карета с новым учителем — мастер прятался поодаль, хотел увидеть наставника, которого выбрал отец. Но увидел синеволосого юношу, который на учителя не походил. Дилюк не знал, что почувствовал тогда, но… Он был заинтересован. Не только потому, что ему не хватало сверстников в замке, а Джинн была слишком занята постоянными тренировками. Просто… Дилюк не знал, как описать это ощущение. Он словно должен был встретить Кэйю. Рано или поздно. Вышедший за ним Дайнслейф уже не привлек должного внимания господина. Может, если бы не расшалившееся тогда любопытство — Дилюк не скоро заметил нового слугу. Но судьба упрямо сводила их снова и снова — около кабинета отца, в библиотеке замка. Хотя судьба ли? Или Кэйа просто искал информацию, околачиваясь там, где легче всего ее добыть? Хозяин замка мотнул головой, выгоняя мысли о Кэйе оттуда. Спускаясь по ступенькам, оглядываясь на множество картин, Дилюк внезапно осознал, что покидает дом. Не просто для поездки в город с отцом, или для охоты, или для встречи с сестрами Гуннхильдр. Но для того, чтобы разобраться с убийцей отца. Чтобы отомстить. Вот только… был ли домом огромный красный замок и сотни виноградников? Или им всегда были люди, живущие там? Хоть Дилюк и покидал замок ночью через черный вход, мимо Аделинды незамеченным ему пройти не удалось. Он находил в этой встрече, окутанной мягким пламенем свечей, что-то предрешенное и ностальгичное. Женщина выглядела невероятно усталой и отрешенной, но стоило ей различить в темном силуэте любимого господина, выражение лица изменилось. Она слегка улыбнулась, но глаза в этот раз поблескивали от непролитых слез. — Куда вы держите путь, господин? Конечно, она догадалась. Это же была Аделинда — ее никогда не удавалось провести. Стоило лишь попасться — и можно смело прощаться со всеми грандиозными планами, ведь тебя быстро спустят на землю. В этот раз Дилюк даже не стал пытаться. Ему никогда не обмануть женщину, которая знала его с самого рождения. С которой он вырос. — На север. — Снежная? Женщина нахмурилась, заметив кивок. — Путь не близкий. — Знаю. Дилюк ужасно не хотел, чтобы это выглядело как прощание. Но Аделинда лишь подошла к нему, сжимая в крепких объятьях, отдающих нежностью и отчаянием. Думала ли она, что видит его в последний раз, как и Крепуса? Или надеялась на то, что юному господину уготована иная судьба? — Я оставляю Рассвет на тебя. Аделинда медленно отстранилась, не желая отпускать мастера. Но разве могла она отказать ему в яростном желании, уверенно пустившем корни в светлой душе господина? — Возвращайся скорее. В приглушенном пламени свечей можно было заметить робкие дорожки слез на женском лице. И то, как она впервые не добавила любимое ею «мастер» или «господин». Дилюк кивнул, намереваясь выскользнуть из узкого прохода. — И живым.       Уже усаживаясь в заранее приготовленную карету, Дилюк не знал, сможет ли он выполнить просьбу Аделинды. Но мастер пообещал себе, что сделает для этого все возможное. Лошади тронулись с места, а через некоторое время весь замок был как на ладони. Его замок. Его наследие, которое он так просто оставил. Но Дилюк еще слишком ярко помнил выражение лица Дотторе, его едкие слова, обращенные к отцу. Нет. Он не может отступить. Крепус всегда говорил, что зло должно быть наказано, а невинные помилованы. Но в Докторе нет ничего, чтобы проявить милосердие. А значит, он должен умереть. Деревья спешно проносились за окном, лошади продолжали набирать ход, а Дилюк посматривал в окошко кареты. Замок уже скрылся из виду за рощей, даже огни его нельзя было различить в ночи из-за темноты леса. Мастер знал эту дорогу как свои пять пальцев — именно по ней они с отцом всегда добирались до Монда. Отец. Дилюк никогда не задумывался о том, насколько большое место в его жизни занимал Крепус, пока тот не скончался. Он был всем для маленького мальчика, когда мамы не стало. И даже когда мальчик вырос, отец всегда был рядом. Отец любил его. Ему правда повезло. Так говорила Джинн. Ведь ее отец никогда не верил в нее, как в рыцаря. Ставил глупые условия, пренебрежительно относился к тренировкам, пытался сделать из нее образцовую жену-домохозяйку. Дилюк успокаивал подругу после ссор с отцом, спокойно принял решение о расторжении никому из них не нужной помолвки, хотел даже попросить отца поговорить с Шеймусом. Вот только… все это уже не имело смысла. И Шеймус Пегг, и Крепус Рагнвиндр покоились в земле. Наигранное удивление в голосе Дотторе снова всплыло в память. Дилюк не хотел вспоминать тот день — не сейчас, когда каждое воспоминание об отце все еще болезненно отдавалось в груди. Но ничего не мог поделать. Картина, которую он наблюдал в маленькой комнатке проигрывалась в сотый, тысячный раз. Если бы он вмешался… Но разве помешать коварному плану Дотторе было в его силах? Дилюк не знал. Но боль от потери отца рубцом осела на юном сердце, полном скорби и неисчерпаемых сожалений. Мертвых нельзя воскресить. Круг жизни невозможно обмануть, или повернуть вспять, или спрятаться. Дилюк знает, что рано или поздно и его тело перестанет дышать, похолодеет и исчезнет под грудой земли. Смерть придет за всеми ними; но в этот раз Дилюк готов немного посодействовать. Дотторе должен лишиться того, что отнял у Крепуса. Жизни.       Шум за пределами кареты отвлекает от мыслей; мастер надеется, что они уже на развилке — там, где можно повернуть вправо в столицу ветров Мондштадт или поехать в сторону Каменных врат. Взгляд из окошка — он видит знакомый указатель. Никогда еще он не ехал в левую сторону. От грядущей неизвестности на секунду захватывает дух, да только у Дилюка нет времени восхищаться новыми местами и странами. К тому же, резкая остановка беспокоит мастера — потому что ее не планировалось. Дилюк пытается дозваться кучера, со всей силы сдергивает шторки с маленького окошка внутри, и, увидев знакомую фигуру на месте, немного теряется. И решает все же разобраться, что происходит. Вылезая из кареты, первое, что делает Дилюк, складывает руки в замок и потягивается. Легкий ветерок ласково треплет волосы, все еще жутко непослушные. Юноша огибает карету, подходя к лошадям, и уже открывает рот, чтобы спросить об остановке, но так и застывает. Рядом с кучером, перепуганным и нервным, восседает светловолосый мужчина в плаще. Очень знакомый мужчина. — Захлопните рот, мастер Дилюк. Это дурной тон. Дилюк повинуется, все еще застыв от неожиданности. — Что вы тут делаете, Дайнслейф? Видеть абсолютно непроницаемое лицо учителя слегка странно, учитывая его резкое исчезновение из замка Рассвет. Крепус тогда лишь пространно ответил, что у Дайнслейфа появились срочные дела, а потому их занятия уходят на небольшой перерыв. Известие скрасило будни мастера, ведь тогда он был занят Кэйей, поездкой к сестрам Гуннхильдр, да и пропажа нового учителя не то чтобы беспокоила его. Но теперь, зная чуть больше — едкие слова Дотторе, Кэйа — сбежавший принц в изгнании, — Дилюк может ожидать от Дайнслейфа чего угодно. Он безусловно в сговоре с принцем Каэнрии, а потому следует быть настороже. — Как вы можете видеть, — Дайнслейф, в противовес тяжелым думам мастера, лишь равнодушно разводит руками, — Я сижу. Насмешка чудится Дилюку во мраке ночи. — Вы преграждаете мой путь. Заявление мастера встречается с долей скепсиса; небольшой фонарь у развилки не позволяет полностью оценить выражение лица бывшего учителя, но Дайнслейф выглядит точно не впечатленным. — Нет, мастер Дилюк. Я лишь хочу преодолеть тот же путь, что и вы. — Нет. Резкий ответ удивляет и учителя, и самого мастера. — Я буду отличным попутчиком, — мягко возражает Дайнслейф. Его умиротворенное лицо контрастирует с испугом кучера рядом, складывая не лучшее впечатление для мастера. Теперь Дилюк удивляется, как мог не замечать опасность и силу, исходящие от некогда учителя. В предложении Дайнслейфа будто и нет выбора вовсе. — Не думаю, что ваша компания скрасит мое путешествие, — Дилюк пытается сгладить углы, думая, что все еще может отделаться от бывшего учителя, не прибегая к грубой силе клеймора. И пусть у мастера много вопросов для неожиданного путника, он не собирается тратить драгоценное время. Но тонкие губы лишь расплываются в чрезвычайно доброжелательной улыбке. — Не будьте таким невежей, — едва заметная пауза, — все же, истинному хозяину Рассвета не предстало так себя вести. Откуда бывшему учителю известно о смерти Крепуса Рагнвиндра? И прежде чем как следует поразмыслить над этим, взрывной нрав берет вверх. Дилюк без раздумий обнажает маленький ножик, спрятанный на поясе, секунда — и он уже готов вонзить его в Дайнслейфа. Ни один мускул не выдает удивления учителя; лишь тяжелый вздох, словно говорящий о том, что с этим мальчишкой будет гораздо сложнее. — Посмотри сюда, — спокойно говорит молодой человек, обращая внимания мастера на кучера, все еще испуганно скрюченного. Левой рукой — не видимой изначально для мастера — Дайнслейф держит похожий ножик на уровне живота застывшего от ужаса мужчины. — Хочешь смерти невинных? — голос учителя лишен любых интонаций, монотонный, но не уставший, четкий, но не звенящий в тишине сумрака. Дилюк знает этот тон — Дайнслейф всегда так с ним разговаривал, почти не заинтересованный в обучении будущего наследника Рассвета. Однако, советы, которые тот успел дать, были не лишены полезных знаний и логики. Дайнслейф успешно выполнял свою работу, даже если при этом выглядел безразлично и равнодушно. Мастер все еще не до конца осознал, почему Дайнслейф больше не похож на того дотошного и холодного молодого человека, с которым он впервые встретился в кабинете отца. И пусть он выглядел почти так же, как и в их первую встречу — лишь россыпь звезд плаща погрязла в дорожной пыли, а светлые волосы стали чуть длиннее — чутье в ужасе вопило от сидящего рядом с кучером и готового вонзить неповинному работяге нож в живот. — Убери нож, — командует Дилюк. Дайнслейф так же мягко возражает: — Тогда ты убери свой. За неимением лучшего Дилюк повинуется, возвращаясь в изначальное положение — нож показательно откидывается в сторону. Глаза кучера благодарно расширяются, когда холод металла перестает щекотать ткани одежды. А затем Дайнслейф изящно спрыгивает с сидения, отряхивая плащ. Дилюк по инерции делает несколько шагов назад, отчего учитель будто еще больше возвышается над ним. — Ну так что? — буднично спрашивает светловолосый, будто бы сейчас и не разыгрывал жестокое представление, играя на совести и принципах мастера. Дилюк нервно поджимает губы, отмечая, что выбора действительно и не было. — Проходите. Дайнслейф посылает ему дежурную улыбку, выверенную и вежливую, элегантно забираясь в карету, не забывая расправить плащ, прежде чем присесть. Дилюк остается снаружи, перебрасывается с все еще перепуганным кучером парой фраз — и просит его продолжать путь, обещая заплатить вдвое больше за такие смертельные неожиданности на дороге. Уже внутри кареты, Дилюк подпирает ладошкой лицо и устремляет взгляд во мглу дороги — дубовые рощи сменяются другими деревьями, а поля и руины земли ветров — более гористым ландшафтом. Установившееся молчание, вполне устраивавшее Дилюка, разбивает спокойный голос попутчика: — Соболезную вашей утрате. Дилюк чувствует, как начинает снова закипать. Рана от потери еще слишком кровоточит, чтобы выслушивать лживые и наверняка ничего не значащие соболезнования от Дайнслейфа. Человека, что был готов убить его кучера, простого мужчину, ради того, чтобы добиться своего. Мастер не думал, что его учитель, придерживающийся правил и приличий высшего света способен на такое. Видимо, все это отражается на его лице, потому что Дайнслейф не стесняется продолжить: — Крепус Рагнвиндр был достойным хозяином Рассвета. И достойным человеком. Поверьте мне, мастер Дилюк, я встречал мало таких людей. Вам следует гордиться, а не горевать. Огонь вспыхивает в амарантовых глазах. — Откуда вам знать, что мне делать? — Вы не единственный мой ученик. Дилюк застывает; испытывал ли Кэйа ту же боль утраты, что и он сам? Разрывался от невозможности все изменить? Все ответы прямо рядом с ним, только спроси, вот только, скажет ли Дайнслейф правду? Дилюк больше не может наивно верить каждому. Тишина снова накрывает их, лишь цокот лошадиных копыт, да неровности на дороге разбавляют ее. Дайнслейф спокойно восседает напротив, в его взоре — привычное ничего. Почему этот человек покинул принца? Почему исчез тогда, когда Кэйа, скорее всего, нуждался в нем? — Почему вы ушли? Вопрос повисает в воздухе, и мастер даже не надеется уже услышать ответ. Но напрасно. — Потому что у меня появились неотложные дела, — отец говорил ему тоже самое, и эта фраза кажется отнюдь не правдой. — Ложь, — резко обрывает Дилюк, — Вы лжете! Дайнслейф равнодушно пожимает плечами. — Я думаю, услышанная правда вам не поможет. Иногда незнание куда безопаснее. Дилюк чувствует, как раздражение поднимается в нем. Не только из-за фразы человека напротив, но и оттого, как она напоминает о другом разговоре. — Почему Чайлд хотел убить тебя? Ночь после приема — холодные ладони Кэйи проводят по огненным прядям, тяжелое дыхание и синеволосый юноша, не желающий рассказывать правду. —… Я не хотел бы делиться тем, что может быть опасным для тебя. Дилюк прикрывает глаза, несколько раз моргая и желая ущипнуть себя со всей силы. Ему не нравится, как мысли рано или поздно возвращаются к сбежавшему принцу. Кэйа, вопреки всем обвинениям, которые верхушка Мондштадта с радостью взвалила на него, не выглядит как злостный виновник всего. Не тот Кэйа, которого Дилюк успел знать. — Ладно, — мастер устало выдыхает, понимая, что ему никогда не переиграть Дайнслейфа в этой непонятной пока игре. Грубая и прямолинейная сила меча всегда была ближе мастеру чем ворох интриг, — Тогда почему сейчас вы здесь? Почему именно на меня пал ваш выбор? На холодном лице наконец расцветает нечто, отдаленно похожее на довольство. Даже глаза бывшего учителя будто смягчаются. — Потому что вы просты как пятак моры. В этом ваше главное достоинство. Дилюк поджимает губы, недовольный сравнением. — Звучит не очень приятно. Дайнслейф позволяет себе легкий смешок, возможно, даже не лишенный искренности. — Хорошо, скажу иначе. Вы честны и искренне благородны, мастер. Легко ставите справедливость выше собственного блага. Вы — прекрасная компания для этого путешествия. — Это больше похоже на неприкрытую лесть, — неуверенно возражает Дилюк. — Вам не угодить, мастер Дилюк, — хмыкает Дайнслейф, теперь уже с толикой проснувшегося интереса разглядывая парнишку напротив. Он, если быть честным, совсем не питал никаких надежд на младшего Рагнвиндра. Но, похоже, напрасно. Они ненадолго замолкают вновь. Не нужно быть гением, чтобы понять, насколько плохо клеится разговор. И не то чтобы Дилюк вообще намеревается его возобновлять, вот только, вопросы, так и оставшиеся без ответа, продолжают давить. Пока мастер держится, рассматривая унылые пейзажи за окном — во мраке ночи природа не столь завораживает юношу. — Как вы собираетесь одолеть Дотторе? Внезапный вопрос совпадает с резким торможением кареты, отчего Дилюк почти теряет равновесие. Кучер дрожащим голосом извиняется, лепеча что-то о диких зверях, но мастер не вслушивается в его оправдания. Вопрос Дайнслейфа ставит его в настоящий тупик. И Дилюк не торопится отвечать. — Вы не знаете, — мастер слышит в голосе попутчика неприкрытое снисхождение, и если еще в начале их поездки это снова бы раззадорило его, то сейчас Дилюк спокоен. Юноша еще не уверен, но интуиция подсказывает, что сейчас Дайнслейф не просто играет в его попутчика и союзника. Дайнслейф и есть его союзник. Это небольшое открытие дает Дилюку размеренно выдохнуть. — У вас есть варианты, Дайнслейф? Лицо напротив с виду лишено каких-либо эмоций, но мастеру кажется, что небесно-голубые глаза смотрят иначе. — Думаю, я приберегу их на потом. — Ваше право. — Я ошибся, считая, что вы способны только на грубую силу. Вы быстро учитесь, когда того требует ситуация, мастер Дилюк. И пусть Дилюк продолжает считать слова попутчика простой лестью, такая похвала невольно греет мастера. Дайнслейфу, как и ему, необходимо добраться до Снежной — в конечной точке пути бывшего учителя мастер даже не сомневается. — Вы хотите спасти Кэйю? — пробует Дилюк, и хотя вопрос задан в лоб, что наверняка не понравится Дайнслейфу, но мастер неопытен, да и не создан для заковыристых слов и предложений с двойным дном. Дайнслейф слабо мотает головой. — Я просто хочу повидаться с давней знакомой в Снежной. Дилюк не умеет, да и не пытается прятать своих истинных чувств. Наоборот, позволяет разочарованию и раздражению поглотить его. В землях ветров Дайнслейф изначально был единственным родным лицом для Кэйи, а теперь тот даже не спешит вызволять его. И пусть Каэнрия всегда слыла неоправданной жестокостью, отчего даже была формально отделена от Семи Королевств, но… — …Разве такой участи заслуживает принц? Дайнслейф, уже успевший перевести безразличный взор на виды из окошка, возвращает его Дилюку. — Вы говорите о господине Кэйе? — Почему собственная страна так жестока к нему? — вопрошает Дилюк, не зная уже толком, следует ли ждать ответа или вопрос больше риторический. Но Дайнслейф легко удовлетворяет его любопытство. — Вы даже не можете представить себе насколько. Но дорога до Снежной займет достаточно, чтобы я мог просветить вас. Если мастер захочет, конечно же. Бывший учитель готов рассказать то, что всегда интересовало Дилюка — прошлое Кэйи. Все то, что он пытался по крупицам узнать от принца, теперь лежало на ладони. Что он знал о Кэйе, до того, как тот стал слугой в замке Рассвет? Почти ничего. И пусть Дайнслейф мог соврать, или недоговорить, или утаить важную часть — это все равно было лучше, чем пустое полотно. — Расскажите мне. — Довольно разумный выбор. Хотя я знаю, что господин Кэйа предпочел оградить вас от большей части своей жизни, я не согласен с ним. И все же я удивлен, что он предпочел вас мальчишке из Бездны. Видя непонимание мастера, Дайнслейф добавляет: — Чайлда. Одиннадцатого из предвестников. — Что значит «предпочел»? Учитель сделал вид, что прячет заговорщицкую улыбку за рукавом плаща. И начал свой рассказ. — Однажды по просьбе старой знакомой одинокий юноша отправился в Каэнрийский дворец. Он был слишком заносчив и умен, а люди в своем большинстве вызывали скуку и раздражение…                                                                   ***                    Когда он впервые услышал о том, кем ему предстоит быть в течении многих лет, то лишь скривился. Ему никогда не нравились дети — шум и крики мешали думать, да и в целом разрушали его одинокий и прочно выстроенный оазис безмятежности. А уж проводить большую часть времени с одним из них казалось издевательством. Но когда она преклонила колено, выказывая тем самым наивысшее уважение, все его прочные убеждения начали рассыпаться, как карточный домик. Помня ее еще резвой девчонкой, стремящейся однажды найти истинную любовь, а теперь всматриваясь в потухшие ледяные глаза — он не смел отвергнуть предложение самой Царицы. Он был одинок, замкнут и предпочитал провести вечер с хорошей книгой, нежели в объятьях какой-нибудь приставучей девицы. И, самое главное, был этим всем невероятно доволен. А теперь стоял перед огромными воротами, проклиная свою податливость и невозможность отказать из-за застарелых, но все еще привязанностей. Отправившая его сюда уверяла, что Каэнрия скорее всего находится в трауре — в конце концов недавно погиб будущий наследник великой династии — но, пробираясь по улицам городка, а затем и по бесконечным коридорам дворца, он не заметил ничего подобного. Слуги выполняли свои обязанности, предусмотрительно стараясь не отсвечивать, местная знать собиралась в маленькие группы, выразительно перешептываясь, а никого, кто мог бы указать путь, так и не находилось. Выведав хоть какую-то информацию, юноша оказался перед дверьми в Сапфировый зал — гордость Каэнрии, заточенная в кристаллах, троне и звездных витражах. Его не трогали сказки о неограниченном могуществе династии; не пугал его ни холод стен, ни безумец, сидящий на троне. Но когда дверь зала слабо скрипнула, и оттуда, сгорбившись, будто тенью, выскользнул ребенок — юноша затаил дыхание. На него в испуге смотрело лазурно-синее марево, обрамленное с одной стороны белесым шрамом в форме звезды и одинокой слезинкой — с другой. Мальчик шмыгает, стремясь скорее скрыться из виду. А юноша, сглотнув неожиданно подступивший к горлу ком, собирается открыть двери. За ними его ждет названное Царицей чудовище — Король, восседающий на звездном троне. И великая реликвия — корона, именующаяся Затмением, — сияет на его голове. — Дайнслейф, верно? И юноша кивает, почтительно склоняясь перед Королем. Он становится учителем и надзорным за маленьким принцем — во всяком случае, так велит восседающий на троне. Но Дайнслейф решает иначе. Маленький принц не становится для него еще одним раздражающем ребенком. И пусть в нем и проскальзывает нестерпимое желание к обычным, детским шалостям, этот малыш не похож на остальных. Горечь потери и оплакивания, о которых предупреждала Царица, настигают его только около покоев Королевы-затворницы. Дайнслейф становится свидетелем ненужных картин — видит, как разбивается доброе и наивное детское сердечко о безразличие и горе матери, видит ненависть Короля, направленную на неповинного ребенка. И, вопреки привычному безразличию, к которому привык за годы жизни одиночки — чувствует разъедающую его изнутри жалость. Это чувство не желает покидать его, хотя сначала Дайнслейф отмахивается — ворот плаща спешно удаляется от мальчика, желающего его внимания. Но когда кроме жалости в груди появляется щемящая нежность, юноша вспоминает, что пусть и вырос в стране снега и льда, его выточенная маска безразличного холода — все еще просто маска. И решает научить принца всему, что знает сам.