Max Richter — November
Свеча
Ноябрь — самый ненавистный месяц в году. Если начало осени еще можно терпеть, ловить солнечные деньки, хоть и редкие, выбираться чаще с друзьями, пока есть свободное время, то ближе к концу года уровень серотонина, накопленного за прошлые месяцы, падает за считанные часы. Одно событие, действие, слово может свести стабильное состояние в ноль. Это период, когда приходится хвататься за крупицы возможностей, чтобы хоть как-то себя отвлечь, забыться и оттянуть неизбежное. Для Ляйсан такой возможностью был спорт. Художественная гимнастика. Девушка пропадала в зале с утра до поздней ночи, лишь бы не возвращаться в реальность. В ту реальность, где ей не нравилось, где ее не ждали, где все от нее чего-то хотели. Ей было по душе проводить время в любимом Дворце культуры, оттачивать программу, держать в руках предметы, которые делали ее уверенной в себе. Как бы она ни злилась на ленту, вечно улетающую за ковер, или любой другой атрибут в тот момент, когда все падало из рук во всех смыслах, как бы она ни плакала в раздевалке из-за неудачного прогона, из-за травмы или просто потому, что накипело, она знала — все под контролем. Она всегда была решительна, непоколебима и чувствовала превосходство, выходя на ковер и оставляя за спиной прошлые неудачи. А главное — ту реальность, в которой ее решение не имело никакого веса и от нее ничего не зависело. — Лясь, ты скоро? — Юля, подруга в жизни и одновременно соперница в спорте, уже давно одета и ждет. — Зал через полчаса закрывается. — Знаю, — приходится крикнуть, чтобы ответ был услышан. Девушка была вся в отработке и, перемещаясь из одной части ковра в другую, тренировала выбросы. — Ты меня не жди, я уйду после закрытия. — Опять? — Юля вздыхает, поправляет ремешок спортивной сумки и одной ногой ступает в зал, чтобы докричаться. — Лясь, ты этот мяч обкатала до дыр. У тебя техника лучше, чем у нас всех, и сама знаешь — это твой коронный вид. Закругляйся, — Юля говорит не со зла, не завидуя и не подначивая перестать тренироваться только потому, что так можно сделать результат лучше и выйти в топ, обогнав других. Просто Юля волнуется как подруга, по-настоящему и не наигранно. Потому что Ляся уже не первую неделю ведет себя совсем не так, как раньше. — Меня Паша заберет, не волнуйся, — девушка улыбается натянуто, так кажется, по крайней мере. Или, может быть, тренировка высосала все силы, раз даже такое маленькое действие дается ей с трудом. — Юль, все хорошо. Иди. Барсукова уходит, но со скребущимися в груди кошками. Ляся за месяц отдалилась, и ее можно понять — идти на мастера спорта нелегко. На носу чемпионат России, подготовка к которому убивает абсолютно все — от времени до здоровья. Юля от всего сердца рада за подругу, ведь та идет к своей мечте (а кто бы не хотел получить такое звание?), но ее состояние пугало. Ляся не считает, что теряет себя. Просто только так она может добиться той свободы, о которой грезит не первый год. Паша подъезжает к Дворцу культуры к десяти, когда охранник, докуривая сигарету, пропускает Ляйсан, выходящую самой последней. Огромное здание чистого белого оттенка с массивными колоннами напоминает древнегреческий храм. Девушка замирает посреди этого величия, поднимает голову и, устремляя взгляд в темное небо, сдерживает слезы. — Лясь, давай быстрее, замерзнешь! — кричит из машины Паша, и его голос возвращает девушку в реальность, заставляя поторопиться. — Ты опять так легко одета! — Да я сразу из помещения к тебе в машину, а потом домой. Чего укутываться, — Ляся чмокает его в губы и расползается по сидению, вытягивая ноги. — Спасибо еще раз. — Как вы вообще выдерживаете такой режим? — задает вопрос Паша скорее сам себе, хотя и так знает ответ — спорт. Просто спорт. И если ты хочешь в нем чего-то добиться, то должен пахать. Но для него все равно остается загадкой, как в Ляйсан помещается столько силы воли, мужества и решительности. — Ты же знаешь, я остаюсь еще дополнительно, — вмиг мрачнеет девушка и укутывает ладони в рукава свитера. — Мне это нужно. — Да, прости, — Паша накрывает ее ладонь своей и не отпускает всю дорогу. Они познакомились два года назад на региональных соревнованиях. Казалось бы, как человек, который дышит художественной гимнастикой, и тот, кто только и знает, что такое шпагат, могли вообще встретиться? Все очень просто и до жути клишировано, как в самых лучших фильмах о любви: Паша приехал на соревнования со своим другом, а у того сестра как раз и принимала в них участие. Они вдвоем так поддерживали малышку, так свистели и кричали, что привлекли внимание всех зрителей, словно это они сейчас были на ковре и выполняли самые сложные элементы. И, конечно, Ляся тоже их заметила. Стояла рядом, улыбалась, а потом громко рассмеялась, когда Паша вынул из кармана толстовки мини-плакат со словами поддержки для сестры друга. Это было мило и забавно, поэтому девушка не могла отвести взгляд от двух дураков, размахивающих на пару листком А4. — Хочешь, за тебя тоже буду болеть? — обратился к ней Паша прямо перед выходом на ковер. — Это ты мне одолжение делаешь? — Ляся усмехнулась, став серьезной, но голос все равно звучал по-доброму. — Вряд ли девушке, у которой в руках две базуки, можно сделать одолжение, — это так Паша отметил две булавы, которые Ляся подкидывала в момент их разговора, и это тоже заставило рассмеяться. — Если только предложение. — Ну давай, Ромео, не подведи, — бросила девушка напоследок и подмигнула, а Паша даже растерялся и не сразу понял, что с ним флиртовали. И он вправду болел, придумывал на ходу смешные стишки поддержки, и если бы Ляйсан не была профессионалом своего дела, то точно бы сбилась, остановила программу и запустила булавами в этого парня, буквально кричащего анекдоты. В какой-то момент Ляся все-таки не смогла сдержать улыбки. И хоть образ у нее был мрачный для того, чтобы улыбаться посреди номера, но даже это не повлияло на результат, и девушка заняла первое место в своей категории. — Не подвел? — игриво повел бровями Паша, когда Ляся вернулась с награждения с маленьким букетом и медалью. — А у тебя в запасе всегда столько шуток? — Можешь оценить прямо сегодня, — Ляся непонимающе подняла бровь. — Поехали в бар, я сегодня там выступаю. Ляйсан не раздумывая согласилась, даже не вспомнив про репетитора и планы на вечер, не поинтересовалась, как именно выступает этот парень, что у него за хобби такое и чем он популярен, раз дает свои выступления. Потому что это предложение стало глотком свежести в ее задушенной жизни среди плотных графиков и расписанным на десять лет вперед будущим, и почерк в этом всем был не ее. Лясе хотелось поступить в университет физической культуры, стать тренером и преподавать уже сейчас. Работать тем, чем живешь, быть каждый день в круговороте тренировок, соревнований и выездов. Съехать наконец от родителей и перестать отыгрывать их роли. Но для этого всего ей нужен был мастер спорта. Без него она не сможет учить детей, без него будет трудно поступить на бюджет в выбранный ВУЗ. Без него она не докажет, что выбрала правильный путь, что все ее старания были не зря и что она это все заслужила. Паша, как всегда, довозит до подъезда, но прощаться не спешит. Они еще несколько минут сидят в машине, Ляся утыкается ему в плечо, а Паша гладит по волосам, словно успокаивая ее. Целует в висок и приобнимает. Они бы хотели проводить так просто и лениво каждый вечер, но пока это невозможно. Ляся бы хотела впустить родителей на сто процентов в свою жизнь, рассказать, что с Пашей все серьезно, что они жить вместе собираются, когда она поступит, но ее идеальные планы неидеальны для родителей, они тут же разобьются о суровую реальность, а Ляйсан только и делает, что держится на них. Даже если все пойдет под откос, она все равно будет цепляться за надежды, которые выстроила в своей голове. Но сейчас свою мечту хочется оберегать, никому не показывать, чтобы не спугнуть, и только она и Паша знают, что будет дальше. Ляйсан до сих пор не понимает, как судьба могла их свести. У Вселенной точно были планы, раз стэндап-комик, как оказалось потом, и гимнастка, люди из абсолютно разных сфер и интересов, нашли друг друга. И мало найти, еще и влюбились. Ляйсан не понимает и того, как Паша вообще решился на отношения с ней. У нее тренировки каждый день по пять часов, в выходные репетиторы, подготовка к поступлению, а еще и соревнования. Тут на сон времени нет, на личную жизнь тем более, но Паша все понял, принял, вошел в положение. Предложил встречать после тренировок, отвозить на соревнования и проводить время там, а потом, если повезет, заезжать в кафе и заказывать любимый мандариновый чай. Паша для Ляси серьезный, взрослый человек, хоть и старше всего на четыре года. У него такая же серьезная, взрослая и ответственная работа, и пусть она разбавляется юмором и короткими выступлениями в барах, пусть Паша все тот же придурковатый мальчишка, все равно для Ляси загадка — как он решился войти в ее жизнь. В такую нестабильную и с кучей нюансов. — Я пойду, — говорит Ляйсан и все равно не уходит. Лежит в объятиях и лишь сильнее носом зарывается в куртку. — Завтра в десять? — спрашивает Паша специально, чтобы растянуть время. Ответ и так знает. — Угу. Ляся целует его в щеку на прощание и выбегает из машины, чтобы не сорваться в последний момент и не запрыгнуть обратно. Открывает подъездную дверь, быстро поднимается по ступенькам, практически не смотря себе под ноги, и через каких-то пару минут оказывается в теплой квартире. — Я дома! Скидывает сумку, раздевается и идет на кухню, где мама уже ждет ее с поздним ужином. Как и всегда, пьет чай и смотрит телевизор, а напротив стоит тарелка с едой. — Привет, золотце, — мама тут же вскакивает, целует в щеку и начинает суетиться. Предлагает сразу добавки, спрашивает, какой торт хочет дочь, хотя знает, что ей нельзя, и наливает чай. Расспрашивает про день, тренировку, успехи, потому что Ляся дома еще сегодня не появлялась, и девушка знает, что это все лишь напускное, ведь дальше последуют действительно интересующие вопросы. — Ты не забыла про репетитора завтра? Не опаздывай только. Ком в горле застревает, еда дальше не идет, и Ляйсан крепче сжимает челюсть, чтобы не выплюнуть все обратно. Мама еще не знает, что репетитор отменен, и завтра дочь опять пойдет на тренировку. — А уроки, Лясь? Ты хоть успела сделать? А то время уже позднее. Девушка совсем перестает жевать и уставляется в одну точку на столе, стиснув вилку в ладони. Как же все можно убить всего двумя вопросами. Всего одной гребаной обстановкой дома. — Нет. Не сделала, — проглатывает с трудом, запивает чаем и встает из-за стола, надеясь, что в своей комнате ее оставят в покое. — Ляся… — Мам, пожалуйста, давай не сейчас, — еле держится, чтобы не сорваться, потому что тема поступления уже по горло. По горло этот чрезмерный интерес к будущему, беспокойство и волнение. — Пойду делать уроки. Конечно, лжет. Это даже в голосе слышится, но мама больше в дискуссию не вступает. Мама вообще никогда ссоры по этому поводу не устраивала, разговаривала спокойно, надеясь переубедить или вразумить, но Ляся чувствовала — чем ближе зима, следующий учебный семестр и окончательный выбор предметов для сдачи, тем сильнее напряжение. Они обе когда-нибудь да сорвутся: Ляся еще получит свою дозу нравоучений, а мама —полного игнорирования, и это пугает. Так вообще точно все пойдет под откос, так они еще сильнее отдалятся, и тогда никакие беседы, никакие уговоры, а тем более никакой мастер спорта не докажут, что Ляйсан знает, что делает. Девушка закрывается в своей комнате, утыкается в подушку, но плакать совсем не хочется. Сука, как назло! Но подавлять в себе желание выразить накопленное Ляся не собирается, поэтому замахивается подушкой и ударяет по кровати. Еще. И еще. Пока ладони не онемеют. — Эх, Ляся-Ляся, — качает головой Антон, восседая на столе и наблюдая за немой истерикой. — Ладно, давай еще пару раз побей, но только потом оставь кровать в покое. Я не хочу, чтобы в ней осталась дыра. Девушка от души дубасит по матрасу, прикладывая все усилия, вымещая всю боль, и не останавливается, пока руки не начинают дрожать. Подушка выскальзывает из рук и приземляется на пол, а Ляся обессиленно откидывается к стене. Ударяется головой несколько раз, чтоб наверняка еще и себя добить. Затем подходит к столу, выдвигает ящик и рассматривает несколько свечей. — Возьми с запахом хвои. Должна приятно пахнуть, — советует Антон, и Ляся тянется именно к этой свече. Шастун радостно болтает ногами, потому что знает, что на упаковке послание. Знак для Ляси, но по факту всего лишь красивая этикетка с надписью. — Прочти вслух, — просит он, и девушка зачитывает. — Дыши. — Еще раз. — Дыши. Ляся делает глубокий вдох и ощущает приятный лесной запах. Смотрит на плавно покачивающееся пламя свечи, будто погружаясь в гипноз. Становится действительно спокойно, дыхание усмиряется, и уже не так хочется переломать все вокруг. Слезы сами непроизвольно текут, когда Ляйсан открывает крышку ноутбука, и сайт университета Лесгафта начинает светить прямо в лицо, приглашая вкладкой «Абитуриентам». — Лясь, дыши, — напоминает Антон и кладет руку на плечо. Девушка этого не почувствует физически, потому что на самом деле Антона рядом нет, но где-то на уровне души должно стать легче. Ляся все равно плачет, закрывает рот рукой и старается вдохнуть через нос, как и говорит надпись на свече. Ляся дышит. А еще в эту секунду ненавидит ноябрь.Записка
Накрапывающий дождь сильно портил планы. Пальцы окоченели даже в перчатках и еле-еле проводили по струнам, теплая куртка и свитер не спасали от дрожи, а ноги замерзли настолько, что всерьез уже стоило задуматься над покупкой подштанников. — Спасибо, что были со мной все это время! Встретимся завтра на этом же месте, — парень поблагодарил немногочисленную публику, отвесил короткий поклон и дрожащими руками стал сворачиваться с проспекта. За пять часов удалось собрать почти тысячу рублей, что не могло не радовать, хотя и для отыгранного времени эта сумма казалась ничтожной. Чего только это стоило! Такими темпами, играя на обдуваемом промозглым ноябрьским ветром проспекте, с легкостью можно слечь с какой-то серьезной болезнью, и насморком с кашлем точно не обойдется. Эд не жалел себя, играя даже в электричках, хоть и зарабатывать в них было невозможно. За целый день могли подать от силы двести рублей, но парень надеялся, что своей игрой на гитаре сможет выбить хотя бы парочку улыбок на хмурых, грустных и типично русских лицах людей, едущих с работы или учебы. Вот она — Россия для грустных. Эд понимал, что таких музыкантов полно, он не единственный ходит по вагонам в популярном направлении, желая набрести на понимающую публику. Полтора часа в одну сторону, потом обратно. Обед на вокзале в каком-то ларьке, и снова за игру. Колесо дает новый оборот, и все возвращается на те же места. А еще в электричках не заработаешь толком, потому что контролеры гоняют и штрафы выписывают, а с гитарой за спиной не особо то и побегаешь, но Эд все равно любит эту атмосферу. Особенно по вечерам. И вот снова — суровая российская романтика. Находить ее в страдании. Любой другой давно бы бросил это дело, но Эд упертый. Верит, что нужно пройти все испытания судьбы и только потом получить популярность и признание. У Эда судьба такая — бояться зайти дальше, попробовать встать на ступень выше, поэтому приходится без толку ошиваться по одиноким проспектам и забитым электричкам. Смотря себе под ноги и прячась в капюшон от противного ветра, он на автомате доходит до дома. Дрожащими руками перебирает связку ключей, с большим трудом проворачивает нужный в скважине и вваливается в квартиру. Хочется от бессилия скинуть весь груз с себя, прямо там, где стоишь, но Эду гитара важна и нужна, поэтому он с особой любовью проверяет, как там она в чехле, и аккуратно ставит ее в шкаф. Кроссовки же он скидывает, не заботясь об этом, куртка с крючка сваливается, но Эд уже спешит греться в ванную. Подставляет руки под горячую воду, шикает от болезненных ощущений, регулирует до комфортной температуры и ждет, пока кожа согреется. Процесс гипнотизирует, и Эд, будто впадая в транс, засматривается на пальцы, на мелкие ранки на подушечках, на выступающие вены. Постепенно тело отходит от дрожи. Эд крутит ладони, чтобы точно согреть все участки кожи, и задумывается, как много он уже сыграл. Сколько раз его пальцы касались струн, сколько часов за этот год он простоял на улице в ожидании денег и хоть какого-то отклика, сколько километров намотал на электричке. Но самое главное — сколько он потерял, не решаясь на что-то большее. Эд признается сам себе, что слабак. Он привык, что за него всегда решали другие, что проще довериться внешним обстоятельствам и выборам, чудесным и простым образом вплетающимся в жизнь. Побоялся подать заявку на крутой музыкальный конкурс? Да и черт с ним, таких еще будет миллион. Да и он точно успеет подготовиться. Опустить руки, когда не прошел кастинг? Значит, нужно еще год поиграть в переходе. Отказаться от возможности выступить в клубе? Да. Еще рано, еще нет опыта. Но Эд не знал, что готов он никогда не будет. Нельзя быть готовым вообще, нужно просто делать и смотреть, что будет. Ты можешь сколько угодно убеждать себя, что в следующий раз точно будешь готов, что нужно немного поднажать, выйти на другой уровень, но, когда наступает следующий раз, снова себя отговариваешь не делать этого. И колесо снова дает оборот. Эд задолбался жить в этом круговороте. Эд заслуживал большего. Заслуживал стабильности в жизни. И это говорили карты, а они никогда не врут. — Смотри, у тебя выпал Маг, — девушка развернула карту лицевой стороной, чтобы Эд мог все видеть и следить за ходом ее повествования. — Это говорит о том, что в тебе заложен огромный потенциал. Даже я это знаю и вижу, а карта тем более! — она тыкнула пальцем ему в грудь, как бы обозначая, что вся сила кроется именно там, где-то в душе. Теплится и ждет своего часа. Эд следил, как ловко девушка перебирала карты, как пальцы цеплялись за нужную, как она стучала кончиком ногтя по ним, призывая вглядеться. — Это Четверка Кубков, — рассказ продолжился, и перед парнем теперь лежала очередная красивая карта с каким-то мужчиной в окружении четырех золотых чаш. — Тут подтверждаются мои слова о том, что у тебя большой потенциал, который возможно реализовать, но! — девушка резко вскинула палец кверху, — ты постоянно упускаешь шанс это сделать. Здесь играют твои внутренние ощущения: комплексы, нерешительность, мысли. Ты слишком много думаешь, а не делаешь, поэтому боишься сделать шаг. Эд слушал как завороженный, хотя до конца не понимал, как простая девчонка, с которой он знаком от силы месяц, и которая не успела еще узнать всю его подноготную, так четко рассказывает про его жизнь, и сейчас она читала его как раскрытую книгу. Она снова вытянула карту и продолжила: — А это Король Кубков, — сейчас на карте уже восседал величавый мужчина с одним золотым сосудом. — Хм… Девушка задумалась, закусила губу и теперь сопоставляла карту с прошлыми. — Я умру? Меня отравят? — пошутил Эд и хрипло засмеялся, за что получил укоризненный взгляд. — Это значит, что в твоей жизни появится человек, который изменит тебя. В хорошую сторону, — девушка вновь придвинула карту к остальным. — Он окажет на тебя положительное влияние. Может, он даже заставит тебя решиться наконец на тот самый шаг вперед! — девушка хлопнула в ладоши и начала сидя пританцовывать, словно только что сорвала куш. — Так-так-так, это уже интересно! — она вытянула еще карты и продолжила. — У него будут светлые волосы. Может, блондин. И глаза у него тоже светлые. Вероятно, голубые, — она еще несколько секунд посмотрела на полную картину выпавших карт и подытожила, — и по знаку зодиака он будет или Рак, или Скорпион, или Рыбы. — Ты, ебать, щас мне фоторобота составила? — Эд охуевши сидел и не понимал, как по нескольким картам собрался образ человека. Да и еще знак зодиака всплыл! — Мартини, скажи, ты меня наебала? Как ты тут вообще кого-то увидела? Эд взял карту и впритык прислонил к лицу, надеясь увидеть то, что увидела девушка. — Ловкость рук, связь со Вселенной и никакой магии. Мартини, или же просто Даша, была подругой Эда. И, как бы громко это не звучало, она была лучшей подругой. Тогда еще они были знакомы всего месяц, и казалось невозможным называть друг друга такими громкими словами, но за это время они сильно породнились. Так получилось, что переезжали в этот дом они одновременно. И так получилось, что на одну и ту же лестничную площадку и в квартиры напротив. Вместе таскали вещи, драили квартиры — так веселее и не слишком одиноко. Тогда и появилась эта кличка Мартини, потому что в первый вечер их знакомства и празднования новоселья девушка разлила бутылку алкоголя, а Эд еще очень долго угорал над тем, как она ползает враскорячку с тряпкой уже слегка подшофе, вытирая лужи с пола. Так Даша Мартыненко стала Мартини, и, надо признаться, такое обращение ей до одури нравилось, поэтому Эд всегда называл ее именно так. После этого вечера стало понятно, что соседями они будут веселыми. И душевными. И вообще, приятно знать, что рядом есть человек, который разделит с тобой и боль, и радость. Даша часто звала к себе просто поужинать, поговорить, расспросить, как у Эда день прошел. Он же любил притаскивать с собой гитару и играть свои треки, и получался мини-квартирник на двоих. Они любили сидеть на балконе в тишине, прислонившись к стене и закуривая, когда каждый думал о своем, и в то же время на подсознательном уровне понимал и слышал другого. В такие моменты Даша любила делать расклады. Это было некой отдушиной, и в этом она находила силу. С картами в руках было хорошо, чувствовалась уверенность и приходило спокойствие. Эд поначалу крутил у виска и постоянно наигранно шугался, что Даша, мол, порчу на него наведет. — Если только понос, — отшучивалась девушка и встречалась с широченными удивленными глазами Эда, который ее слова воспринимал всерьез и боялся еще сильнее. «Но раз у нее такая сила, то грех не узнать, что же там на горизонте маячит», — думал про себя Выграновский. И Даша попадала в самую точку, предсказывая события будущей недели. Она с упоением рассказывала, что значит каждая карта, долго останавливаясь на каждой, и Эд только и удивлялся, как по мужику с мечом можно узнать, где ты окажешься завтра. Все предсказанное сбывалось, и Эд внутри себя охуевал, но на очередных раскладах все равно показывал вид, что, мол, да херня это все, не сбудется. И сбывалось же. Ну, это было странно, что карты могли что-то говорить. Что со Вселенной вообще можно было общаться таким способом. И чтобы доказать Эду, что это все не просто совпадения, Даша решила показать ему жизнь с крутого, неожиданного для него ракурса. — Бля, Мартини, в тебе две бутылки пива. Давай закругляться, — получился некий каламбур, и Эд фыркнул от смеха. — Да я же не в бреду тебе это рассказываю. Ты же сам знаешь, что это все правда, так почему не веришь? — Да как этот дед смог сказать тебе, кого я там встречу? — Эд выхватил карту и повернул к Даше, ожидая объяснений. — Знаешь, сколько у меня на работе блондинов с голубыми глазами? Может, мне просто перепадет, что он мне чаевые в тысячу рублей оставит, вот и все изменения в жизни. Даша закатывает глаза и обессиленно откидывается на спинку стула. Руки скрещивает, укоризненно смотря на Эда, который вертит в руках карту с Королем Кубков. — Я тебе в двух словах не расскажу, как работает Таро. Я просто знаю, что в ближайший месяц твоя жизнь круто поменяется. Это было давно (по ощущениям, в реальности же прошел всего лишь месяц), и сейчас воспоминание резко всплыло в сознании, врезалось и отпечаталось. Теплая вода и правда ввела в транс, что Эд не заметил, как просидел больше десяти минут. Руки давно согрелись, а свитер уже приносил дискомфорт, поэтому парень поспешил раздеться. Лег на кровать, уставился в потолок и снова стал прокручивать слова Даши. Каким образом его жизнь так круто может поменяться, если сейчас он зашивается на работе и еле находит свободное время для игры на гитаре? Это все казалось бредом, ведь невозможно по картам определить, какой человек тебе встретится, да и как он будет выглядеть! А еще что сделает, как сделает и когда. Но в жизни Эда не хватало чуда, да и Даша никогда не ошибалась с предсказаниями, так что, если уцепиться за крохотную надежду? Он идет за гитарой, чтобы заглушить ворох рассуждений своего внутреннего голоса. Музыка помогала успокоиться и войти в какое-то особенное состояние. Это был некий ритуал каждого вечера, как для кого-то медитация перед сном, так и Эду нравилось просто перебирать струны, искать новые звучания, и в этом была своя терапия. Вот и сейчас хотелось сыграть что-то для души, незамысловатое, не надрывая голос, как час назад на улице. Эду нравились такие вот спокойные вечера с самим собой, когда даешь волю пальцам, а они сами подбирают настроение для мелодии. Он открывает чехол, в котором завалялись купюры с сегодняшнего вечера, и обнаруживает одну странную, завернутую в какую-то бумажку. Разворачивает ее и видит короткую надпись, от которой сердце заходится в быстром темпе, но не от волнения, а от приятного чувства. «Верю в твою музыку. Главное — не переставай верить в себя :)» — Уже не кажется таким бредом, да? — произносит Антон с усмешкой, разваливаясь на стуле и наблюдая за отчаянными попытками хозяина квартиры поверить в силу Вселенной. Эд его, конечно, не услышит, не увидит и не почувствует, если Антон не захочет себя явить, но вот дать знак он может всегда. Эд ненавидит ноябрь. Но еще раз он точно сыграет.Песня
Холодный ветер успел резво влететь в теплое помещение ресторана за те считанные секунды, когда входили гости. Это была уже пара в возрасте: несмотря на неприятную погоду, мужчина был одет в пальто, даже не застегнутое на пуговицы, а его спутница и вовсе была в легком платье с накинутым на плечи пиджаком. Даша вздрогнула, почувствовав ноябрьский ветер, и обняла себя за плечи, ожидая, пока гости выберут стол. Ресторан располагался в самом центре города, поэтому неудивительно было здесь встретить людей, одетых со вкусом. Наверняка пара приехала на дорогой машине, в салоне которой играла приятная музыка, а печка обдувала теплом, и совершенно не нужно было беспокоиться о верхней одежде. — Я обслужу, — предупреждает Даша и забирает меню, да и все равно никто не против ее желания. Сегодня днем была полная посадка, и все до сих пор ловили отходняк от запары, и только Даша искала успокоение в работе. Если загружать себя до такой степени, что домой вваливаешься мешком картошки, а по ощущениям — говна, и сил хватает только на то, чтобы дойти до кровати, то да, Даша била все рекорды в этой своеобразной терапии. И не потому, что она хотела всех обогнать или заработать больше, просто Даша не хотела возвращаться в пустую квартиру. У нее был Эд, который частенько ошивался в ее квартире и которому она любила делать расклады. Ей безумно нравилась его компания, потому что Эд был как она, только в мужском обличии, и хоть в ее карты он не верил, а законы Вселенной всячески отрицал, он умел слушать и всегда уважал любовь к таро. Даша любила помогать людям, пускай и таким способом, который не каждый мог понять. Ей нравилось видеть в глазах людей заинтересованность, когда она рассказывала им о предстоящих событиях. Нравилось видеть в картах счастливые события, большие изменения, о которых еще не догадывался человек, и ликовать даже самой, понимая, какая белая полоса его ждет. У Даши было все: хороший заработок, любовь к своему делу и лучший друг, понимающий с полуслова и готовый всегда ее поддержать, но была одна большая проблема. Даша помогала людям, но не могла помочь самой себе. И в такие моменты она чувствовала острое одиночество, словно весь мир был против нее. Все, что она раскладывала на себя, сбывалось у других. Все события, которые она видела в своих картах, происходили у ее знакомых. И все, что было предначертано, ускользало сквозь пальцы, как будто ее испытывали и проверяли на прочность. И было больно смотреть, как все, что по праву твое, происходит у других. — Вот видишь, есть же подтверждение, что иногда твои карты не работают, — однажды сказал Эд, когда узнал о череде «неудач». — Если у меня ничего не происходит, это не значит, что Таро вообще не работает и нужно перестать верить, — настроение тогда вообще было на нуле, и Даша совсем не хотела срываться или грубить, поэтому сквозь зубы процедила слова. Но Эд, кажется, этого даже не заметил. — А что, если ты слишком веришь? — они тогда сидели на балконе и курили, и девушка лениво повернула голову в сторону друга, проехавшись затылком по стене. — Ты сама говорила, что Вселенная чувствует, когда ты слишком чего-то ждешь и трясешься над этим. Для нее это плохой знак, как вы это там называете? Блин… Во! Низкие вибрации! Даша изумленно смотрела на Эда, который уверенно затирал ей про работу Вселенной, что совсем забыла про сигарету, и пепел свалился на пижамные штаны. — И этот человек мне еще говорит, что ни во что не верит. Откуда ты это знаешь? — Мартини, я хоть и ебаный скептик, но точно не хуевый слушатель. Я же помню все, что ты мне рассказывала, — Эд сделал затяжку, расслабленно выдохнул дым и откинулся на стену, продолжая рассуждать, словно сейчас он был мудрецом и разбирался в теме получше своего учителя. — В том то и дело, что ты придаешь этому большое значение. В тебе слишком много веры, Мартини. Просто отпусти ситуацию и плыви по течению. — А как ты можешь жить спокойно, не предвкушая, что впереди тебя ждет что-то грандиозное? — Все просто — я похуист. Сбудется — окей. Нет — и хуй с ним. Даша громко рассмеялась и сделала еще одну затяжку. Принцип жизни Эда был до одури прост, прямо как Акуна Матата, и в этом действительно был смысл. Даша постоянно гналась за будущим, и от этого лишь сильнее его оттягивала. Она жила только ожиданиями, заранее предвкушая жизнь мечты, только забывала, что жить надо сейчас. Как там говорилось в песне, звучащей из каждого утюга? Я в моменте? Вот и нужно быть в нем. Вся наша проблема в том, что мы постоянно чего-то ждем, кормим себя заранее чем-то хорошим, а потом или разочаровываемся, когда это не происходит, или не получаем уже такого удовольствия, которое хотели испытать. Знакомо? — Я серьезно, Мартини, относись ко всему проще. Вот, например, что тебе сказали карты на неделю? — Эд сел уже перед Дашей, еле сложив ноги в турецкую позу, и теперь точно напоминал мудреца. Особенно в сигаретной дымке, и если бы она так не воняла, то можно было бы представить, что сейчас они в комнате с благовониями. — Они в какой раз уже говорят, что меня ждет какой-то парень. Типа любви. А ты знаешь, как мне в этом плане не везет, — Даша потушила сигарету прямо об пол, проигнорировав пепельницу. Специально красивую купила, чтобы курить было эстетично. — Я заебалась ждать любви, Эд, поэтому цепляюсь за каждую карту, намекающую на нее. Как за последний шанс, блять, — девушка уткнулась в ладони и взвыла. Рыдать не хотелось, нет. Просто в груди защемило от обиды. — И снова бинго, Мартини. Последний шанс — твоя слишком большая значимость. Чем больше ты так думаешь, тем растет вероятность, что этот шанс и станет последним. — Эд, ну почему ты такой? — Какой? — Хороший. Скептиком-похуистом еще называется. — Потому что им выгодно быть, — он щелкнул девушку по носу и взял ее телефон. — Разблокируй. Даша нахмурилась, не зная, чего ожидать, но отдала телефон в пользование. — Что ты делаешь? — Скачиваю Tinder, — совершенно будничным тоном ответил Эд, продолжая выполнять махинации. — Что?! — Да, Мартини, мы будем искать тебе парня. — Но я не хочу… — Даш, — а вот это уже было серьезно. Эд обращался по имени только в самых крайних случаях, когда нужно было срочно вразумить или достучаться, и сейчас, видимо, был именно такой случай. — Хочешь. Иначе как ты собралась любовь искать? Твоя Вселенная не сказала четко, как это произойдет. Тебя просто ждет парень, а кто знает, может быть, он тебя здесь и ждет? — Эд покрутил телефоном, на экране которого уже наполовину был заполнен профиль. — Этот странный, — на первую же анкету Даша высказала свое «фи». — «Люблю сирень» — и это все? Охуенное описание. — А че, у него вон даже фотки с сиренью, значит, действительно любит, — радовался Эд, пролистывая профиль будущего кандидата на сердце подруги, но Даша только скривилась и вообще отвернулась. Около часа они убили на «мэтчи», стандартные, шаблонные переписки и странные предложения, поэтому Даша даже не расстроилась, когда не нашлось ни одного адекватного человека, а вот Эд заметно скис и снова закурил. От нервов, наверное. — И как тогда искать тебе парня? Вселенная, ты бы, блять, сказала пути решения проблемы. Мы тут в твоих планах не ебем, — обратился Эд к небу, вскинув голову, и многообещающе помолчал, будто бы ему сейчас же поступит ответ. — Так в этом и смысл, Эд. Просто довериться. Сам говоришь. — А что, если это доверие не оправдает себя? Мне-то пофиг, что произойдет со мной. Я от жизни ничего не жду, а вот ты? Тебя же это задевает. — Значит, это не то, что было нужно, или еще рано. Типа проверка, знаешь, чтобы понять, заслужил ли человек что-то в своей жизни. — Мартини, мне похуй, что там решила для себя Вселенная. Ты заслужила счастье. — Добрый вечер. Меня зовут Дарья, сегодня я буду вашим официантом, — девушка улыбается, как ей кажется, натянуто, но такая улыбка стала настолько привычной, что подвоха и не заметишь. Пара улыбается ей в ответ уже искренне и принимается выбирать блюда. Дальше проходит все по стандартному сценарию: несколько минут ожидания, принятие заказа, еще ожидание, вынос... И так до момента, пока гости не рассчитаются. Даша иногда поглядывает на пару, чтобы подойти тут же, если потребуется, и следит за отличным прохождением вечера. Сегодня она наверняка уйдет опять последней, но это и к лучшему. По пути домой Даша уже научилась ловить дзен, прогуливаясь по центру. Особенно после целого дня, проведенного в маске, вдыхать свежий ночной воздух — одна из реабилитаций, поэтому домой она никогда не спешила. Все равно не к кому. Порой она даже специально останавливалась посреди улицы, запрокидывала голову и дышала. Но вот сегодня все планы портил дождь, и, как назло, зонта с собой не было. Даша обнимает себя за плечи, ежится в куртке, зарываясь лицом в воротник, и смотрит себе под ноги, надеясь, что так спасется от дождя. Уже с мокрой головой заходит в магазин, выбирает продукты, из которых дома приготовит свою любимую пасту, согревается в отделе с горячей едой, изображая заинтересованный вид, чтобы задержаться у теплого гриля, и снова врывается в холодную реальность. Волосы уже стали паклями, выбились из аккуратного пучка, который так ненавидела делать девушка. Ее короткая стрижка для таких причесок явно не предназначалась, и она всегда думала, что выглядит гуманоидом с собранными волосами. Куртка наполовину промокла, и от дуновения ветра по телу бежали мерзкие мурашки, поэтому единственным желанием в данный момент было поскорее оказаться в теплой квартире. И чтобы лифт на первом этаже стоял. Но на первом этаже лифт не оказывается. На втором. Но это все равно радует, долго ждать не приходится, и девушка вваливается в маленькую кабину, нажимает нужный этаж и прислоняется к стенке, желая съехать вниз. Приходится подавить в себе этот порыв, потому что хоть и полы тут не обоссанные, но все равно грязные, а пачкать любимые светлые джинсы не хочется, поэтому Даша просто закрывает глаза, вслушиваясь в шуршание лифта. Все так же бренно вваливается в квартиру, не церемонится и кидает пакет на пол. Туда же летит куртка, потому что она слишком мокрая, чтобы вешать ее к остальной одежде, и только сапоги аккуратно ставит возле двери. Даша даже забывает включить свет, делая все в темноте, но до ванной доходит уверенно, никуда не врезаясь, и стаскивает неприятно липнущую к телу одежду. Вода согревает, а еще, по ощущениям, вытягивает все плохое, полученное за день, расслабляет во всех смыслах и чистит не только кожу, но и голову. Тоже во всех смыслах. Даша подставляет лицо, ощущая приятное тепло, массирует голову, пропуская волосы сквозь пальцы, и добавляет к ощущениям любимый вишневый гель. Иногда бывает, что мы делаем какое-то монотонное действие, например, моем посуду или перебираем бумаги и все равно думаем о чем-то своем. Что нам нужно доделать задание по работе до вечера, что кому-то ответить надо. Составляем список покупок на ближайшую неделю, все равно за несколько минут забывая все позиции. Размышляем, почему поступили в прошлом вот так, а не иначе, перебираем зачем-то каждую секунду дня, и даже прогоняем в голове каждое совершаемое действие: беру губку, сейчас налью средство, пройдусь по тарелке, потом смою. Это происходит так неосознанно, что мы не сразу понимаем, как с безобидных мыслей разгоняемся до чего-то масштабного и в следующую секунду уже роняем слезы, чувствуем тревогу и попросту не знаем, куда деться от самого себя. Порой мыслительный клубок лучше не разматывать. Даша сейчас впервые ни о чем не думает. Просто моет голову, размазывает гель по коже и берет от этих тихих минут все. Нужно хотя бы на один вечер напрочь отключиться от мира, не загадывать и не смотреть наперед. Сегодня в планах устроить релаксирующий вечер, и у Даши есть свой собственный ритуал, помогающий забыться. Девушка выходит из душа уже в приподнятом настроении. Кидает куртку на батарею, надеясь, что так она высохнет до завтрашнего дня, и собирает вывалившиеся из пакета продукты: несколько шоколадок для настроения, любимые хлопья и Dr Pepper. И самые главные ингредиенты этого вечера — спагетти, сливки и бекон. Кто-то ненавидит готовить, не любит заморачиваться и проводить на ногах кучу времени, для Даши же это своеобразный способ медитации. Она включает любимый плейлист, который создала сама для таких вот уютных вечеров с самой собой, ставит на плиту сковородку разогреваться и начинает резать бекон. Даша не думает в эту секунду, что квартира пуста. Даша не думает, что никто сейчас ее не обнимет со спины и не поцелует в плечо, пока она готовит карбонару. Даша не думает, что эти полчаса — всего лишь оттягивание времени и неизбежного. — Малышка, — тихо говорит Антон, смотря на Дашу. Она покачивает бедрами, иногда совсем отвлекаясь от готовки и создавая свой танец. Подпевает исполнителю, звучащему из маленькой колонки, и окончательно отпускает себя на припеве. — Как же я хочу, чтобы ты всегда была такой счастливой. Антон видел все состояния Даши: от рвущего глотку голоса в подушку до слез радости. Он знает, как она верит во Вселенную, в знаки и совпадения-несовпадения, поэтому периодически напоминает ей о том, что все слышит, видит и чувствует. Мартыненко хватается за каждую вовремя выцепленную где-то фразу, услышанный текст песни или событие в жизни. В Даше много веры, много внутренней силы, но порой это все сдувается, как пламя свечи — в один миг. Она больше всех верит во Вселенную, но не может принять ее законы. И теперь от счастливой Мартини не остается и следа, потому что карбонара готова, ритуал закончен, и из колонки уже не доносится мелодия. Теперь слышны только свои собственные мысли, и полная пустота в груди ощущается самым огромным пространством в мире. Аппетит пропадает, когда слеза скатывается в горячие вкусные макароны. Даша откидывается к стене, не сдерживая порыва. У Антона в груди все разбивается, трескается, когда он видит ее такой, и порой ему очень хочется явить себя, обнять, сказать, чтобы Даша услышала его, но он знает, чем это может закончиться. Он вздыхает как-то отчаянно, качает головой и подходит к колонке. Из нее уже давно не играет музыка, но Антон дотрагивается до панели, гладит пальцем, и из динамика начинает играть еще одна знакомая мелодия.Не выдумывай, эй! Не выдумывай. Все, что парит там, не держи в себе.
Даша промаргивается, пытается что-то различить сквозь слезы и улыбается. Тихо подпевает себе под нос, покачивается легко туда-сюда, и Антон садится в ногах, гладит по коленям и целует ладони. Даша, конечно, этого не чувствует, но заметно успокаивается. Антон знает, что она обожает эту песню. Не раз вытаскивала из ужасных состояний. Даша ненавидит ноябрь. Но все равно улыбается.Сообщение
Кофе уже остыл, и пить холодную жижу бессмысленно, но Вадим все равно делает глоток. Даже не морщится, хотя, наверное, холодный и сладкий кофе с молоком не такой уж и отвратительный. По окну мелкими каплями, почти что снежной колючей крошкой, тарабанит дождь, и снаружи наверняка неприятно, но Вадим ловит себя на мысли, что и здесь, в квартире, его состояние не лучше. Как будто бы ничего не поменяется, если он выйдет на улицу и постоит под мерзким дождем, пробирающим до самых костей. Зато хотя бы воздухом подышит и проветрит голову, которая с наступлением нового месяца жить спокойно не дает и постоянно генерирует кричащие мысли. У Вадима внутри такое же состояние — подавленное, мерзостное и тревожное. Тревожное от недосказанности, от собственного молчания и подавления чувств. Вадим понимает, что нужно всего лишь поговорить, рот открыть, словами объяснить, но, как выяснилось, все проще представить в голове, чем сделать на деле. Потому что иногда говорить оказывается сложно. Потому что иногда это все только может испортить, а терять то, что есть у него сейчас, Вадим боится. А точнее — терять кого-то. От осознания, что его слова окажутся непринятыми, сердце заходится в страхе, появляется уже привычная дрожь, и волнение застревает в глотке. Вадиму очень хочется выговориться, очень хочется быть понятым, но пока что страх потерять человека сильнее собственных желаний. Дверь щелкает, слышится, как ключи поворачиваются несколько раз, а затем раздается хлопок. Все происходит молча, но Вадиму и не нужно ничего спрашивать. Он вслушивается в кряхтенье в коридоре, тихий мат, как кроссовки летят куда-то, и в такие моменты реально лучше помолчать, потому что Вадим знает, как Слава ненавидит расспросы после смены. — Привет, — говорит тот, входя на кухню, и становится чуть добрее, чем был пару секунд назад. Волосы ворошит, потому что шапка все пригладила, и превращается в милого одуванчика после этого. Вадим слабо улыбается, глядя на уставшего и уже полусонного парня. Как он совмещает учебу с работой, все еще остается загадкой для Дубровина, потому что тот еле силы находит для одной пары в первую смену, а про такой сумбурный режим жизни, когда несешься из университета на смену в кофейню, работаешь без перерыва и остаешься до одиннадцати, если не позже, чтобы убраться, и нечего говорить. Конечно, учеба у Славы иногда проседает, но это уже не так волнует, когда у тебя есть возможность зарабатывать хоть какие-то деньги, а денег Славе платят прилично, несмотря на то, что он работает простым бариста. Он тогда очень волновался, когда шел на собеседование, потому что кофейня эта какая-то супер крутая, в центре находится, важные люди туда захаживают иногда, и вообще нужно держать марку, но девушка, которая проводила собеседование, оказалась приятной и доброй (это запомнилось Славе отчетливо, потому что не было никаких агрессивных вопросов про прошлое место работы и тупых задач по типу «продайте мне эту ручку»), и Слава даже расслабился в этой спокойной обстановке и мило побеседовал о своей будущей работе. Хоть и кофейня была популярной, имела свои строгие правила и регламенты, люди в ней оказались простыми и общительными. Никто сверху или искоса не смотрел на Славу, который в первые три дня вообще сообразить ничего не мог, постоянно что-то ронял и трясся от волнения, но и наставник у него тоже был понимающий, поэтому Слава быстро все освоил, познакомился с коллегами и уже через пару недель чувствовал себя как рыба в воде и частью коллектива, в принципе. И хоть он постоянно уставал, приходил всегда хмурый со смены и просил не задавать вопросы про прошедший день, все равно был рад, что у него есть возможность работать в популярном заведении. Вадим был рад за Славу, и как бы это эгоистично или по-злодейски не звучало, ему нравилось, что парень большую часть времени проводит на сменах и редко появляется в их квартире. Потому что Вадим не выдержал бы. Потому что раньше нужно было думать. И потому что всего одна ночь смогла их отдалить друг от друга. Но Вадим даже не подозревал, что только оттягивает неизбежное. Заполняет пустоту от недосказанности чем-то другим, что избавит на какое-то время от тревоги, создаст иллюзию, что все хорошо. — На улице полный пиздец, — начинает разговор Слава и садится за стол напротив, успев налить себе горячий чай. — Сам слышу, — отзывается Вадим и делает еще глоток остывшего кофе. Внутри у него тоже пиздец, но о нем он, конечно, не скажет. Все же умные люди так поступают — отмалчиваются до тех пор, пока ситуация не станет патовой? — Не замерз? — спрашивает Вадим и нервно делает очередной глоток. Он вообще боится показать заботу, чтобы его неправильно не поняли. Слова тщательно подбирает. Сука, даже дышать как-то «не так» теперь боится. Хотя он даже не понимает, что означает это «неправильно». Он со Славой ничего не обсуждал после того дня, может, тот даже не в курсе его загонов. Может, он живет спокойно, в отличие от него, который все думает-думает-думает и надумывает за двоих. Это же намного проще. — Лицо обдуло просто жесть, — как будто в подтверждение слов Слава слегка трет кожу, но Вадим даже так замечает легкое шелушение и покраснение. Он знает, что кожа у Славы чувствительная. Вместе с ним делал маски для лица, купленные из «Подружки», мазался какими-то кремами и познавал вообще эту всю уходовую культуру. Славе это нужно было из-за кожи, а Вадиму по приколу, но он так чувствовал единение, так будто бы еще ближе был. Пару раз даже сам наносил какую-то маску на лицо Славе, кончиком пальцев аккуратно размазывал, стараясь не задеть волосы, и был так сосредоточен, что даже не замечал, как губы приоткрывал и закусывал язык. Слава тогда старался смотреть куда-то за спину или в потолок, чтобы не встретиться взглядами, потому что смотреть спокойно вот так, когда лицо человека в нескольких сантиметрах от твоего, очень сложно. И Слава тоже молчал. Он тоже что-то чувствовал и не признавался, думая, что Вадим ничего не испытывает, не замечает. И оба были дураками, играли в кошки-мышки, избегали разговоров, намеков и собственных чувств. Гасили на раз, когда что-то в груди вспыхивало, и думали, что пройдет, но все только нарастало и катилось уже как огромный снежный ком. Теперь-то Вадим чувствовал, что таких уютных вечеров, когда они оба пачкаются масками, не будет. Что он больше так не прикоснется, что он обнять толком не сможет и прижать сильно-сильно к себе. Они отдалились друг от друга, и произошло это все за какие-то несчастных три месяца. Переезд давался тяжело для всех: для Вадима со Славой, потому что пугало одиночество в большом городе, а для родителей особенно, потому что дети уезжали «невесть куда», и плевать, что город-миллионник. Парни только-только закончили школу, только отстрелялись с экзаменами, вступительными, на которые пришлось потратить остаток нервов, только отпраздновали это со своими одноклассниками (теперь уже бывшими), как уже стояли на вокзале с чемоданами и смотрели на поезд, ожидая посадки. Провожала вся родня, и эти многочасовые расставания со слезами порядком надоели обоим. Вся эта нервотрепка, тоска и тревога приелись, хотелось скрыться, избавиться от этих негативных эмоций, потому что за год нажрался этим до отвала. И как только парни сели в поезд, они прислонились к стенкам купе и так молча проехали несколько часов. Эти минуты тишины были просто необходимы, и даже тоска по родному городу не скребла в груди. Они еще обязательно успеют соскучиться, а пока нужно немного перекрыть эмоции, взять тайм-аут. Но только скучать они будут друг по другу, находясь в одной квартире. И подавление эмоций ни к чему хорошему не приведет. Вадим и Слава — друзья с детства. Они прямо-таки олицетворение фразы «мы с Тамарой ходим парой» или «вы еще тут поебитесь», потому что парни были вместе абсолютно всегда и абсолютно везде. В детском садике в одной группе были, так и познакомились. Игрушки делили на двоих, прикрывали друг друга на тихом часу и поддерживали после обязательных прививок. В школе тоже в один класс попали, и их тандем был самым популярным. Они тут же нашли себе друзей, врагов и девчонок, которые мечтали с ними встречаться. Это, правда, все получалось неосознанно, потому что ничего особенного они и не делали. Просто были собой. Учителя пытались рассаживать их за разные парты, но спустя несколько лет перестали пытаться это делать, и большую часть школьной жизни парни просидели за третьей партой среднего ряда. Отпускать их в самый конец было опасно, никогда не знаешь, что там на галерке произойдет, поэтому сидели они почти под прицелом, но даже это не мешало им дурачиться и порой срывать уроки. Хоть они и были хулиганами, но учились хорошо. Вадим школу без троек окончил, а вот Славу постоянно подгоняли до красного аттестата, из-за чего Дубровин постоянно видел и слышал истерики своего друга о том, как заебала учеба. Вадим все понимал, мог представить, как это сложно, когда на тебе лежит такая ответственность, пусть призрачная и глупая — стать медалистом, чтобы весь район потом знал, что первая гимназия выпустила такого ученика. Вадиму четверки тоже нелегко доставались, но это не шло ни в какое сравнение с тем, какие ожидания должен был оправдать его друг. Уже в одиннадцатом классе Вадим все чаще оставался у Славы дома, подставляя плечо для истерик. Нет, Слава не плакал навзрыд, просто в такие моменты хотелось разъебать весь дом к чертям собачьим, когда родители говорят, что ты недостаточно стараешься, что не на ту профессию ты нацелился, что лучше попроще выбрать. И Вадим всегда крепко обнимал, Слава клал свою голову ему на плечо, пыхтел, как самый настоящий бык, футболку сжимал в руках и чувствовал успокаивающие руки на спине. Они никогда не придавали этим моментам особой значимости, но Слава начал подозревать, что сердце уже заходилось не от злости, а Вадим отмахивался от мыслей, что живот внизу тянет не просто так. На выпускном они в шутку вдвоем станцевали медляк, и одноклассники прозвали их королями вечера. А потом, пока все плакали и прощались под слезливые песни, Вадим со Славой сидели у озера рядом с загородным домом, передавая друг другу одну сигарету. Уже пьяные и мало что соображающие, и, наверное, именно на это Вадим свел жест Славы. Тот положил свою голову на плечо, потерся носом, и так просопел почти полчаса, а Вадим и подвинуться боялся. Еле дышал, смотрел на водную гладь и прислушивался к размеренному дыханию. Он потом свою голову тоже склонил прямо на макушку, едва касаясь губами волос, и очнулись оба, когда их уже искали одноклассники и кричали во все горло. А потом случился переезд. И два разных спальных места — одно на диване, одно на кровати. Удивительно, что классика жанра не сработала, иначе было бы слишком просто — вот так сводить людей. Слава сразу прыгнул на кровать, развалившись звездочкой и обозначая свое место. Вадим только закатил глаза, смиряясь со своей диванной участью, но Слава его вдруг позвал: — Ты же не думал спать на диване? Вадим в дверях завис, не решаясь обернуться и посмотреть на Славу, который уже котом из Шрека смотрел, а у самого Дубровина на лице выражался полный ахуй с округленными до пяти рублей глазами. — А ты типа думал, что мы вдвоем спать будем? — фраза прозвучала как будто бы двусмысленно, и Вадим тут же себя одернул. — В смысле на одной кровати? — А че такого? Диван же неудобный, ты весь скрючишься на нем. — Его разложить можно, — пытался найти оправдание Вадим, но в душе понимал, как бредово звучит, как явно ищет отговорки, а еще диван на самом деле раскладывать не хотел, и надеялся, что Слава его уговорит. И все-таки уговорил, и спали первую ночь они вдвоем. Слава тогда быстро уснул и отвернулся на бок, а Вадим рядом снова не мог нормально дышать. В комнате было не так темно, можно было спокойно разглядеть очертания человека, его кожу, и Вадиму очень хотелось уткнуться в плечо, поцеловать, хоть как-то коснуться, но все, на что он решился, это накрыл его талию своей рукой и чуть приблизился, вжимаясь в спину. Затаил дыхание, носом почти уткнулся в загривок и пролежал так без сна, наверное, несколько часов, снова вслушиваясь в размеренное дыхание. Слава был укрыт плотным одеялом, и почувствовать его тепло так и не удалось, но в этом крохотном объятии было что-то особенное. Они засыпали так каждую ночь. Каждую ночь Вадим едва обнимал, носом проводил по волосам на затылке и засыпал, а просыпались они уже порознь, как будто бы и не было ничего. А ничего, по сути, и не было, но почему-то от слов Славы вдруг стало горько. — Слушай, не сочти меня за эгоиста, но ты не можешь перейти на диван? — он тогда виновато (хотелось верить в это) почесал голову и скорчил лицо, будто бы ему действительно было обидно, а у Вадима все тогда рухнуло на дно желудка. Слава богу, это было раннее утро, они собирались на пары, и Вадим тщательно скрыл свое разочарование и непонимание за недосыпом. А потом они действительно отдалились, и хотелось верить, что из-за работы Славы, которая занимала почти все время, и из-за учебы самого Вадима, с которой он поздно приходил. И это все можно было бы свести на новый график жизни, на смену обстановки, на новые ощущения от переезда, но порой они даже не разговаривали за завтраком или ужином, если на последнем вообще виделись. Это все можно было свести к переезду, но это был явно не он, и теперь Вадим накручивал себя, что все испортил. Если бы он, идиот, смог сдержаться, не обнимал бы каждую ночь, не утыкался в волосы, то все было бы отлично, а теперь между ними пропасть, и как будто бы они не знакомы всю жизнь. Слава, может, и не проявлял никаких знаков внимания, может, в нем не было ничего такого, что смогло бы говорить о каких-то чувствах, а Вадим лишь только себе надумал, неправильно все понял. И теперь спал на диване в одиночестве, обнимая вторую подушку и представляя полюбившийся запах волос Славы, даже не подозревая, что за стенкой точно так же мучился и Чепурченко, закусывая одеяло и пытаясь разобраться в самом себе. Их отделяла одна гребаная стена, которую можно было преодолеть, всего лишь зайдя в комнату, но додуматься до этого никто не мог. — Ты снова пьешь холодный кофе? — интересуется Слава, кивая на кружку. Вадим даже теряется, моргает и переводит взгляд с Чепурченко на действительно остывшую жижу. — Он еще теплый. Нормально. — Ой, да не гони, — тот забирает кружку, даже не дожидаясь возражений. — Ты всегда пьешь холодный, как я прихожу. Давай тебе нормальный сделаю. Слава и вправду начинает делать кофе, а Вадим удивленно смотрит ему в спину. У них дома кофемашины нет, даже ручного капучинатора, чтобы взбить молоко. Только кофе растворимый, да и то какой-то по акции, но Слава все равно как-то умудряется сделать настоящий нормальный кофе. Выполняет какие-то махинации, что-то пыхтит там себе под нос, а у Вадима желание подойти и обнять со спины появляется. Руки на солнечном сплетении сложить, чтобы слышать стук сердца, носом пощекотать шею и посмотреть из-за плеча, как делается кофе. — Ну и чего ты сидишь? — обреченно говорит Антон, восседая на столешнице рядом со Славой, и смотрит отчаянно на Вадима, побитого, как собака. — Подойди и обними его. Вадим его все равно не услышит. Так и будет пялить на белую футболку, подрагивающие плечи и нервно сглатывать. — Сколько же у тебя надежды в глазах, господи, — Антон мотает головой и закрывает лицо руками, потому что смотреть на такого жалкого парня больно. Он же даже знаков не видит, которые Шастун ему так отчаянно посылает. — Ваш капучино. Хорошего вам вечера, — отдает обратно кружку Слава, и Вадим тут же расцветает и смеется. — Не задолбался на работе говорить это? — Если честно, даже заебался, — отшучивается Слава и тоже смеется. Вадиму отчего-то вдруг становится приятно, что Слава замечает такую мелочь, что кофе холодный, и что Дубровин каждый вечер его ждет со смены. Может, это и есть какой-то знак? Они разговаривают не один час, как будто плотину прорвало. Вдруг находятся слова, и не хочется останавливаться, и парни по максимуму берут от этого вечера, потому что такого давно не было, чтобы вот так хорошо было. Вадим растягивает вкусный кофе, слушает внимательно про смену, про бесящих людей, сам рассказывает про душных преподов, и они вместе искренне смеются, словно пропасти в несколько месяцев между ними не было. И Вадиму впервые за столько времени хорошо на душе. Правда, кошки скребут все равно, но успокоить их на один вечер ведь можно? Снова оттянуть неизбежное и подавить все желания. — Какие же вы два дурака, — качает головой Шастун, смотря на парней, старательно избегающих той самой темы, которая мучает обоих. И как бы хорошо не было, они все равно расстаются. Уходят в свои комнаты, друг от друга закрываются во всех смыслах и прислоняются к стене, спина к спине. И каждый думает, что другой уже спит, но так и остаются сидеть, отделенные стеной. Слава, как запутавшийся идиот, кусает губы, трет лицо и пыхтит в одеяло. Он не знает, где уже настоящий он, где у него маска, где у него настоящие чувства. Все в груди спуталось в клубок. Вадим, как влюбленный дурак, лыбится в телефон. Просматривает ленту Инстаграма, думая о своем, и не глядя ставит лайки. Вадиму хорошо. Он впервые не думает перед сном. — И что мне с вами делать? — Антон сидит рядом, поджав под себя ноги. Смотрит на улыбающегося парня, который даже не осознает, что за стенкой, вот буквально за его спиной, мучается Слава. Антон еще раз качает головой и прикасается к его телефону. Через секунду на экране всплывает уведомление от телеграм-канала, на который подписался Вадим, чтобы каждый день получать какие-то вдохновляющие цитаты. Вот знаете, эта вся мотивационная штука для ленивых людей. Из такого канала приходит сообщение, всплывающие сверху: «Если ты думал когда, то сейчас самое время». Улыбка вдруг сползает с лица. Вадим открывает канал и еще несколько раз перечитывает сообщение, пытаясь свести это к простому совпадению. Антон склоняет голову, выжидая реакцию, но парень только отбрасывает телефон и зарывается в одеяло, снова начиная думать. Вадим ненавидит ноябрь. Но он обязательно попробует решиться.Печенье
Время переваливает за полночь. Дождь только усиливается, падая вместе с первым снегом. Первым, но таким неприятным и отвратительным, совершенно не создающим новогоднее настроение или хотя бы просто настроение. Ноябрь — переходный месяц, который просто нужно пережить. Такая себе недо-осень с промозглыми ветрами, первыми заморозками, но еще и не зима, которая кажется намного уютней со своей минусовой температурой. Ноябрь эмоционально сложен, потому что стоит буквально на границе сезонов, и удивительно, что тот же переход из лета в осень воспринимать намного легче. Как будто на месяц падает весь груз, что долго-долго копился прошлые два, все ждал подходящего момента, когда же лучше передать ношу тебе, чтобы разрушить все планы и уничтожить собственное состояние. И как будто бы уже заведомо знаешь в последний день октября, что с завтрашнего дня начнется другая жизнь: с апатией, кучей неприятных мыслей, ведущих в самые дебри, и абсолютным нежеланием что-либо делать. Это необъяснимо, почему так сложно воспринимать ноябрь, почему каждый день хочется пометить красным в календаре не оттого, что какой-то праздник, выходной или повод, а потому, что весь месяц — одно сплошное разочарование, которое хочется поскорее вычеркнуть из жизни. У Антона в ноябре всегда много работы. Вот есть Дед Мороз, который пашет в декабре, а есть Антон Шастун — целая Вселенная для дома N. Работает он, правда, всегда на износ, у него не бывает выходных, как у того же самого деда с бородой и красным носом, что приходит только на один день, а остальные триста шестьдесят четыре отдыхает. Антон постоянно следит, чтобы каждый в доме был счастлив, чтобы каждый получил ответ на свой вопрос, чтобы каждый увидел знак, о котором просит. Антон дарит подсказки людям, делает намеки через любые предметы, которые только можно. Главное — люди должны это увидеть и понять, а если и сведут все к совпадению, не поверят, Шастун все равно докажет, что он слышит, видит и помогает. Вот есть же Джек Фрост, который дарит радость, есть Песочник, создающий красивые сны, и Зубная Фея. Они все являются хранителями какой-то веры для детей: веры в чудеса, в волшебство и силу добра. Так вот Антон Шастун почти такой же — он ангел-хранитель для целого дома, спасение и надежда. В него много кто не верит, не воспринимает знаки судьбы, но он все равно всех любит, всем дает понять, что хорошее уже близко, потому что это его предназначение — дарить людям веру. К дому подъезжает такси, и из него выходит мужчина, одетый совсем не по погоде: легкая куртка нараспашку, джинсы с дырками на коленях, ни шарфа, ни шапки, из-за чего волосы тут же намокают. Мужчина как будто себя испытывает, стоит под дождем, чуть запрокинув голову и рассматривая окно будущей квартиры. Войти боязно. Ведь там начнется новая жизнь, все совсем поменяется, и вернуться в прошлое будет невозможно. — Разве не этого ты хотел? — задает сам себе вопрос мужчина и, опустив голову, почти вжимаясь в плечи, словно это спасет от дождя после нескольких минут пребывания под ним, делает шаг к подъезду. Когда ты пошел на все, ради своей мечты, уже поздно сдавать назад. Ты должен осознать, на что решился, как многого достоин. Развернуться сейчас — значит опустить руки и признать себя слабаком. Арсений не считал себя таковым. Он оставил за спиной жизнь, которая ему не принадлежала, пошел наперекор уже прописанной судьбе, оставляя собственный почерк в этой истории, а на это мог пойти только по-настоящему сильный человек. Переехать в другой город, оставить близких, оборвать со всеми связь и вычистить все контакты в телефоне, потому что «актер-неудачник» и «тебе уже поздно начинать актерскую карьеру» висели над головой дамокловым мечом, а Арсений не хотел этим загубить всю свою жизнь. У него была стабильная работа в маленьком офисе с неизменным графиком с девяти до шести. Пять дней в неделю Арсений тратил сорок минут на то, чтобы добраться, а потом еще восемь часов, чтобы кому-то позвонить, кому-то что-то посчитать, кому-то что-то оформить, и это был гребаный круговорот, в котором мужчина терял себя. Безэмоциональным куском из плоти и крови он проводил время за работой, и даже поздравления от коллег с днем рождения не вызывали улыбки. Точнее, Арсений умело ее натягивал и благодарил достаточно искренне, насколько мог себе позволить и насколько могла позволить пустота внутри. Отсюда хотелось сбежать и никогда больше не возвращаться. Сердце чувствовало, не его это место, не здесь он должен быть, и каждый раз Арсений порывался встать и уйти, вдохнуть кислород, потому что офис буквально душил, а открыть окна было невозможно: кому-то холодно, кому-то дует, кому-то некомфортно. Каждый раз накатывала тревога, что он здесь навсегда, что так и суждено ему просидеть кресло, которое с каждым годом будет только сильнее врезаться в задницу. И мечтать, конечно. Арсению оставалось только мечтать. — Арсюх, погнали сегодня в актовый вместо экономики? Там будет презентация какого-то клуба, и преподы за прогул даже не засчитают. Типа очень нужна массовка, — предложил Руслан, одногруппник и по совместительству уже лучший друг. Уже, потому что за пару месяцев парни буквально спелись и сразу поняли, что друг с другом комфортно, а разгон с шуток про члены и говно до обсуждения тленности бытия только подтвердил, что эти два человека должны держаться вместе. Вот и стали они Бибой и Бобой, Лупой и Пупой, а в простонародье — тандемом, который обожала вся группа и курс. Арсений как-то сразу доверился Белому (еще одна из причин, почему они вообще сошлись — фамилия Руслана, над которой обожал стебаться Попов), не стал скрывать, что университет этот ему нахуй не нужен и что не сюда он хотел. Для Арсения до этого момента казалось чем-то страшным и запретным говорить, что, мол, эта специальность ему неинтересна, что как вообще так можно говорить про выбор, который ты сам сделал. Раз поступил — надо уважать, это же такой труд был проделан, чтобы здесь оказаться. Это же, блин, университет! Он искусственно любил студенческую жизнь в экономическом, наигранно восхищался каждым днем, боясь признаться самому себе, что это — не его, что решили все тоже за него, и что необязательно так скрывать свое собственное настоящее мнение и печься о том, что подумают родители. — Ну, ты знай, если что, я тебя поддержу. Даже если ты проучишься всего семестр, — посмеялся Руслан, когда Арсений рассказал, что в экономическом его ничего не держит, а сам он до сих пор не понимал, чего хотел от жизни. Знал, чего хотели родители — стабильности и обычной работы, чтобы ничего не придумывать и жизнь не усложнять, а Арсению такой простой путь не нравился. Не было в нем этого офисного планктонного начала. И в тот вечер на презентации театрального клуба в Арсении что-то щелкнуло. Руслан все пытался подстебать происходящее на сцене, а Арс только затыкал и смотрел с горящими глазами на сцену. Ребята с третьего курса играли незамысловатую постановку, историю которой придумали и воплотили сами: что-то про одинокого короля. У нее даже названия не было, но Арсений все запомнил, в памяти четко отпечатались все сцены и большая часть реплик, и это сразу вдохновило, поэтому после презентации он решил записаться в клуб. — Ну даешь, — усмехнулся Руслан, когда они уже стояли у университета и курили (Арс тогда пристрастился к сигаретам, сам того не замечая). — Не думал, что ты такая тонкая душевная натура. Арсений знал, что Руслан говорил без зла. Наоборот, даже как-то с восхищением, что вот вроде бы такой придурковатый восемнадцатилетний парень, с которым можно пошутить про говно, окажется ценителем искусства. — Может, тебе в театральный надо, м? Пока не поздно? — говорил Руслан уже на третьем курсе после большого спектакля, где Арсений сыграл главную роль. Он тогда стоял на сцене с цветами, которые, к его удивлению, вообще ему подарили, и светился ярче прожекторов. Арсений только пожимал плечами, потому что все еще боялся оступиться и решиться на что-то большее, а Белый видел, какое удовольствие приносит его другу актерство. Сколько проектов он воплотил вместе с маленьким университетским кружком, который теперь стал только больше и популярнее, потому что возглавил его Арсений. Сколько искр было в глазах, когда он рассказывал, как завтра у них будет многочасовая репетиция или как они тщательно подбирают костюмы. Да Арсений за эти годы жить начал. На учебу, правда, пришлось забить, что отразилось и на отношениях с родителями, которые воспринимали увлечение (а для Арса это было уже работой) сына в штыки, но Арсений чувствовал, что идет к мечте. Но не всем мечтам суждено было сбыться. Пришлось окончить экономический. Решиться оставить университет не хватило сил. Давило осуждение со всех сторон, и Арсений сдался. Вышел на работу по специальности, угодил родителям, и все, кажется, были счастливы, кроме самого Попова. Ему уже было двадцать пять, в голове лишь играли строчки «двадцать пять бывают лишь раз, но пролетят как целая жизнь», а стать актером все так же висело огромным желанием где-то в груди, поэтому Арсений стал пробовать поступить на второе высшее в театральный. Никому об этом не говорил, только Руслану, который теперь поддерживал его дистанционно — после окончания ВУЗа тот укатил в Европу по какой-то обучающей программе для магистрантов и, благодаря счастливым обстоятельствам, так и остался там. — Арсюх, я в тебя верю. Ты этого заслуживаешь, как никто другой, — говорил Белый, а его довольная лыба расплывалась по экрану телефона. Арсений любил такие вечера, когда оба уже после работы могли связаться и поговорить как в старые добрые. Правда, потом у Руслана появилась семья, дети, новые заботы, и их общение почти сошло на нет, но Арсений был все равно благодарен за эту дружбу, которая многое пережила и дала ему ценный опыт. Руслан ведь первый, кто в него поверил и верил всегда. Поступить не удалось, и в тот момент Арсению казалось, что остался он совершенно один. Апатия накрыла с головой, и силы оставались только на дорогу до работы и обратно. Все дни проходили одинаково, как на автомате Арсений выполнял все обыденные действия: умывался, готовил завтрак, спускался в метро. И совершенно не помнил, как это все происходило. Так и прошло еще пять лет, и вот Арсений — тридцатилетний мужчина со званием актера-неудачника. Он строил в голове планы, наделял их смыслом и бережно относился к своему будущему, которое уже было реально где-то в голове. Только и жил на собственной вере, зная, что мысли материальны и когда-нибудь все произойдет так, как он загадал. Закрывал глаза, считая до неопределенного числа, когда мама вновь отчитывала его как в детстве, мол, Арсюш, тебе бы уже жениться пора, повышение заработать, а то как семью кормить собрался? Считал и верил, что это все обязательно пройдет, что мама успокоится со своими желаниями сделать из сына идеал для общества. Арсений никаким стандартам соответствовать не хотел и угождать всем подряд тоже. Жениться не собирался, потому что женщины его не интересовали. И повышение получать тоже, потому что это был не его путь. И как только он собирался это все объяснить маме? Маме, которая и жизни настоящей его не знала, а его самого тем более. Скрывать свою ориентацию, гасить собственное мнение и быть удобным — вот, что оставалось Арсению. Пойти против семьи означало предать, и мужчина долго боролся, винил себя заранее, что вырос таким ужасным сыном, а потом понял, что бояться нечего. Что все это навязано и утрировано, и что нужно выбирать себя. За себя бороться нужно. И вот теперь он здесь. Один в новой квартире и в другом городе. Без связей, друзей и даже просто знакомых. И как будто бы против целого мира и себя, в том числе. — Мам, я переезжаю, — сказал он напоследок в трубку. — Арсюш, куда? У тебя девушка появилась? Или по работе? Ой, как хорошо! Арсений крепче сжал трубку, зажмурился и затрясся. Не от страха или нерешительности, а потому что знал, как будет сейчас больно. — Нет, мам. Я в театре играть хочу и еду за мечтой, — молчание в трубке. Арсений прислушался, ожидая тирады, но его слова сейчас были тяжелее маминых криков. — И нет никакой девушки и не будет. Я гей. Ту-ту-ту. Гудки. Арсений сжал кулаки и забил по лбу. Все, возвращаться было поздно. Арсений заходит в новую квартиру, которую удалось найти буквально за несколько суток до приезда, и оказалась она довольно приятной и красивой. То есть Арсений рассчитывал, что в такой короткий срок разве что в обрыгаловке удастся найти что-то, а получилась уютная однушка с новым ремонтом и за оптимальную цену. Тут явно намутила что-то Вселенная. И Антон Шастун тоже. — Давай знакомиться, странный тип, которому по душе мокнуть под дождем, — Антон вытягивает руку, естественно, метафорически. Никто этого жеста не заметит, просто ему же надо как-то разговаривать со своими жильцами. Арсений молча кидает сумку на пол и садится на пуфик. Медленно стягивает кроссовки, что явно не по погоде, вешает аккуратно куртку и мокрый плетется сразу на кухню. — Вот так сразу? Даже не познакомимся? — обиженно идет за ним Антон, скрестив руки. На самом деле он знает, кто это — Арсений Попов, тридцать лет. Именно с такой пометкой Антон получил новость о жильце еще несколько дней назад, когда квартира уже была снята на его имя. Просто хотелось немного побубнить. Этот самый Арсений заваривает себе чай, словно в квартире бывал сто раз, моет руки в ванной, только вытираться пока нечем, все необходимое в сумке, которую разбирать сейчас нет сил, поэтому он просто стряхивает влагу на пол. Нужно же уже чувствовать себя как дома, правильно? Все-таки он здесь надолго. Пока в электрическом чайнике булькает вода, Арсений гипнотизирует стену. Если в голове раньше беспрерывно работали шестеренки, то сейчас там все заглохло. Сил на это уже нет. За эти несколько дней произошло, кажется, больше, чем за всю жизнь, и эмоции попросту не влезают больше в организм. А послезавтра ведь у него первое занятие на актерском курсе, в который он влетел, как в последний вагон. Сыграл роль отца перед камерой, отправил свою заявку на рассмотрение, и вот теперь его пригласили лично выступить перед комиссией, после прохождения которой и будет решено, для него ли актерство вообще? Очень не хотелось, чтобы с этого поезда его высадили. Мама больше так и не подняла трубку. Да и Арс особо не пытался до нее дозвониться. Хватило еще одного контрольного звонка, чтобы убедиться — там никто больше не возьмет. Друзья идею переехать не поддержали, мысленно покрутив у виска. Арс уверен, что и не только мысленно, да и друзьями как таковыми, наверное, считать их нельзя было, если общаетесь вы раз в месяц и выбираетесь иногда нехотя в бар выпить. На работе пришлось уйти со скандалом, разругавшись с начальством, так что путь в компанию точно был закрыт. Зато в новом городе каким-то чудом удалось устроиться в театр, не служить, как говорят про актеров, а именно работать – гардеробщиком. Это было уже хотя бы что-то, так все равно можно было чувствовать эту атмосферу искусства, слышать, как идут спектакли, и одним глазком подглядывать за этим удивительным миром. — Прием, чайник вскипел, — Антон уже несколько секунд стоит и щелкает пальцами перед глазами, надеясь, что мужчина сам оживет, иначе в стене скоро прожжется дыра. Арсений поднимается на ватных ногах, наливает чай, пакетик несколько раз опускает туда-сюда. Все словно на автомате. — М-да, и что мне с тобой делать? Расскажешь о себе? — Антон садится напротив, подпирая подбородок руками. Только вот не улыбается, предвкушая что-то интересное и веселое. У него тоже начинает болеть за Арсения. — Правильно ли я вообще поступил? — спрашивает сам себя Арс, продолжая окунать чайный пакетик. — Я же теперь совсем один. — Эй, ты не один! — восклицает вдруг Антон, хотя это без толку. — Ты есть у себя, а это самое главное. В тебе и заключается вся поддержка. Арсений только качает головой, будто слышит Антона, понимает, о чем тот говорит, но на самом деле соглашается со своими же рассуждениями о потерянности. — Вообще стоило это того? Откуда мне знать, может, я и в самом деле бездарь? — Арсений бьет по карманам джинсов, нащупывает маленький предмет. Антон внимательно следит за каждым действием и замечает, как мужчина достает маленькое печенье в прозрачной обертке. Сразу понимает, что оно с предсказанием, и улыбается. Так вот как можно будет давать знаки Арсению. Попов откусывает аккуратно одну часть, вытаскивает крохотную бумажку и читает: — Все желания сбудутся, — Попов несколько секунд смотрит на текст, усмехается и откидывает бумажку в сторону, делая большой глоток чая. — Никогда, — отвечает снова сам себе. Антон молчит. Склоняет только голову вбок, слушая рассуждения и пытаясь докопаться до сути, до самых глубинных переживаний Арсения. Антон узнает жильцов постепенно: через их собственные разговоры, через эмоции, через подсказки, которые они дают ему. Хоть Антон — Вселенная, ангел-хранитель, добрая энергия, способная явить себя в том обличии, в котором он и существует, знать все наперед он не может. Он так же знакомится с жителями, как и они с законами этого дома, и сейчас Антон чувствует что-то неприятное в груди, смотря на Арсения. Такие же ощущения, когда Ляся мечется от одного выбора к другому. Такие же ощущения, когда Эд пытается поверить в себя. Такие же ощущения, когда он смотрит на плачущую Дашу. Такие же ощущения, когда Вадим со Славой снова избегают друг друга. И Арсений теперь становится связующим в этих историях. Еще одной частью дома N, которой суждено разобраться в себе, полюбить ноябрь и свою жизнь. И Антон Шастун готовит ему первое послание.