Ты обвился вокруг виноградной лозой

Дин никогда не говорил «я люблю тебя». Никогда, и никому. Он мог усмехаться, бросать жаркие взгляды из-под ресниц, облизывать провокационно свои пухлые губы и нагло изгибать их в усмешке — но на памяти Сэма таких слов брат не произносил никогда. Он не отвечал на все признания девчонок взаимностью, лишь улыбался так очаровательно и маняще, как демон-искуситель, и выражал всё без слов. Они всегда верили. Думали, что всё это ответно, что невозможно вот так горячо целовать и опалять дыханием шею, нельзя выцеловывать без этого аккуратные угловатые ключицы, и -иногда- целовать крестик на груди, покрывая его чуть ли не самым греховным, что есть на свете — дыханием Дина Винчестера и его игривым настроением. Они думали, что всё это делать без любви просто нельзя. И каждый раз ошибались в своих надеждах. Дин после всего этого точно так же очаровательно улыбался другой, точно также шутливо накручивал прядь её волос на палец и шептал всякое завораживающим, магическим тембром, то и дело пуская тихие хриплые смешки. Они все таяли от его прикосновений, поддавались его чарам -хотя казалось бы, он далеко не маг и не ведьмак- и возносились на небеса просто сидя рядом, чтобы после разбиться вдребезги о реальность. Никто не злился долго. Бывало, Дину влепляли пощёчину -но не такую, какую отвешивали скотине-бывшему- и то мягче, опасаясь ранить по-настоящему, ранить так, как он недавно поранил их. Дин смотрел виноватым взглядом, и лишь на секунду лёгкая, незаметная усмешка промелькивала на его лице, молчаливо говоря «Ты что, правда верила, что это надолго?». Конечно же, верила. Все они верили. Мечтали влюблёнными идиотками о долгой счастливой жизни с парнем-красавчиком, о прогулках по парку за руку, или совместных походах в кино — и именно проэтому они просто не замечали лёгких, незначительных жестов, по которым приглядись и всё поймёшь, и в голове прозвучит вкрадчивым смешливым тоном «Неужто ты догадалась об этом, детка? А ты умнее, чем кажешься.» Дин горел горячим огнём, он зажигал всех вокруг, просто сиял, приковывая к себе тысячи восхищённых взглядов, пару-тройку — влюблённых, и выше крыши — завистливых от своих ровесников. Дину позволялось включать в гостях рок на полную, Дин смеялся и балагурил, завоёвывая сердца родителей девушек, Дин пробуждал сумасшедшее желание и ревность в их сёстрах — а поздней ночью он таял во мраке, чтобы навсегда для них исчезнуть в ночи. Дин рассекал по городу на Импале, смеялся над недовольными превышением скоростью копами, Дин неизменно заставлял на себя заглядеться какую-то милую секретаршу — и неизменно сбегал из участка, где бы он ни был. Дин молчаливо радовался порывам ветра в своих волосах, Дин смеялся-смеялся-смеялся, шутил, подкадывал, заигрывал — и только Сэм знал его собранного, серьёзного, по уши в работе и иногда окровавленного, возвращающегося домой с охоты. Сэм собственноручно зашивал практически все его раны, Сэм вправлял вывихнутые суставы, Сэм бережно скользил пальцами по коротким светлым волосам и бездумно игрался прядями, позволяя брату заснуть на его коленях. Сэм знал его всего наизусть, знал, когда стоит вручить бутылку холодного пива и молча посидеть рядом, прислонившись к плечу; Сэм знал, как и когда предостеречь брата от глупостей; Сэм метал один просящий взгляд — и все его желания, просьбы, надежды мигом оказывались исполнены старшим братом, как собственной феей-крёстной. Вот только Дин, в отличии от доброй волшебницы, был рядом практически всегда, Дин с недовольным видом читал ему сказки перед сном -ворчал, возмущался о том, что брат уже взрослый, но неизменно читал- и всё так же, когда брат засыпал, поднимал забавную чёлку вверх и оставлял поцелуй на лбу. Иногда Сэм не спал, когда он делал так. Дин читал его по малейшему изгибу тела, считывал настроение по простому дыханию, вселял уверенность и -совсем чуть-чуть- желание получить большего одним прикосновением ладони к плечу. Дин-солнце, Дин-кислород, Дин-весь-его-грёбаный-смысл — наверное, именно потому он только с Сэмом оставался и ночевал в постели, будил утром слегка насмешливым шёпотом в самое ухо, гонящим кровь по телу быстрее, чем нужно. Сэм его не ревновал. Вообще не ревновал. Потому что просто не мог и подумать, что у кого-то из этих девчонок с Дином зайдёт куда-то серьёзнее, чем секс -и, практически никогда- со скрипом продвигающийся недолгий роман. Дин влюблял до беспамятства — и бросал; Дин целовал просто упомрачительно — и навсегда исчезал после; Дин обплетал руками и тесно прижимал к себе — но никого из этих девчонок он не целовал так волшебно, не смотрел с такой душу щемящей нежностью, не сокращал имя до заставляющего пьяно улыбаться «Сэмми». Но, в конце концов, он был Винчестером. И, признаться, только родная кровь и родные сердцу люди имели для него значение. Наверно, именно поэтому он был с Сэмом всегда, и гораздо дольше. И, возможно, именно из-за этого они сроднились больше, чем вообще возможно, просочились к друг другу глубоко под кожу и поселились навек в сердцах. Но Сэм значил гораздо больше, чем кто-либо ещё в этом мире, из-за него и только из-за него Дин беззвучно шептал сентиментальное «love you» в тёмную макушку, отдавал всего себя без остатка. Ведь он просто не мог по-другому. «Мы просто Винчестеры» — набатом стучит где-то в голове, и оба они молчаливо соглашаются. А это просто не любовь, и не страсть, и не нежность. Это — что-то гораздо крепче их всех вместе взятых. Это единство душ.