Bleeding red, blooming blue

В поместье Ренгоку все уже давно спали, когда к стрёкоту ночных сверчков и танцующему в саду ветру добавились новые шорохи. Широкая дверь отъехала в сторону, и тень, в лунном свете ползущая по матовой поверхности бумажных окошек, обрела плоть и кровь. Удостоверившись, что попал, куда надо, демон переступил порог и так же тихо задвинул за собой дверь, отрезая комнату от уличной прохлады. Наконец-то. Нашёл. Он не знал, умышленно ли рассчитал всё так, что удар не стал в итоге смертельным и оставил шанс врачевателям истребительского корпуса вытащить Ренгоку с того света, или же всё это — чистая случайность и невероятное везение его противника. Но он знал, что ему стало по-настоящему страшно тогда, на той поляне перед раскуроченным поездом — от осознания реальной силы Столпа, когда тот едва не преда́л его рассвету, и от понимания, что он его вот-вот потеряет. Потеряет то, что едва успел распробовать. Воедино смешались желание заполучить и нежелание мириться с тем фактом, что Ренгоку может ускользнуть от него. Обратно к этим слабакам, обратно к людям. Этого Аказа не мог допустить. Если Ренгоку Кёджуро не достанется ему, значит, не достанется никому. Очень простая мысль, которая за одно мгновение лишила демона способности рассуждать здраво и захватила контроль над телом. Это было похоже на состояние аффекта, которое спа́ло ровно в то мгновение, как он увидел свою собственную руку, закованную в чужую грудную клетку. Секундное замешательство, и вот он уже истошно молит противника одуматься и принять его предложение, пока смерть не утянула его в небытие. Словно это не он нанёс тот удар. Словно это не его рука пробила солнечное сплетение. Аказа много чего не знал. Но в том, что облегчение, которое он испытал сейчас, увидев Кёджуро живым, было искренним, сомневаться не приходилось. Бесшумно ступая босиком по татами, он прошёл вглубь комнаты, где остановился перед футоном, на котором неподвижно лежало тело, и, недолго думая, опустился рядом, скрестив ноги. Пришлось изрядно попотеть, чтобы вычислить местонахождение Ренгоку. Почему-то Аказе хотелось знать, где похоронят Столпа Пламени. Чтобы проститься как подобает? Ещё чего. Чтобы в последний раз высмеять его глупую привязанность к человечности? Нет, если бы Аказа оказался у его могилы, смех — последнее, что вырвалось бы из него. Гнев, сердитое рычание и обвинения, которые уже никто не услышит. Вот, что скорее всего он вылил бы на покойника, спрятавшегося от него за несколькими метрами земли. Но вместо могилы Аказа очутился у постели больного. Тугие бинты на груди и голове пропитались мазью. Сладкая горечь сонных трав и специфический запах лекарств тянулись слабой дымкой из его приоткрытого рта, следуя за мерным потоком дыхания. Густые чёрные брови чуть дёрнулись при появлении демона, но не более. Может быть, это просто совпадение, а может опытный истребитель даже со дна глубокого сна уловил изменения в окружающем пространстве. Или почувствовал его. Аказа хотел верить в последнее. Честно, он бы только обрадовался, если бы Кёджуро сейчас очнулся и увидел его. А Аказа бы увидел… Интересно, какую эмоцию он увидел бы во взгляде истребителя первой? Удивление? Страх? Ненависть? Поинтересовался бы Кёджуро, зачем демон явился к нему, или сразу, не тратя времени попусту, попытался бы его уничтожить? Голыми руками, так как не было ни намёка на оружие поблизости. Мечты, прекрасные мечты во всём их великом разнообразии. Реальность была куда скучнее. Несмотря на интенсивное лечение в том поместье, которое кишело истребителями и другими Столпами, что приходили навестить товарища, и куда Аказа по этой причине так и не смог тайком проникнуть, мужчина был всё ещё слишком слаб. Именно поэтому его и пичкали лекарствами, вызывающими такой долгий и беспробудный сон, позволяющий сохранять энергию и накапливать силы, которые требовались хрупкому человеческому телу для восстановления. Видеть Ренгоку таким было отвратительно тяжело. Своей вины за содеянное Аказа, впрочем, не ощущал. Он предоставил Столпу выбор, и тот его сделал. Вид небоеспособного, отравленного снотворным Ренгоку был воистину удручающим, однако сейчас Аказа не возражал против такой реальности. В ней он мог любоваться Кёджуро хоть до рассвета, в своё удовольствие наслаждаясь картинами, что выписывало перед внутренним взором воображение. Рассвет, разлучивший их в прошлый раз, в один прекрасный день перестанет быть преградой. Аказа в этом почти не сомневался. Потому что существовала ещё одна причина, почему нынешняя реальность его так устраивала. Рано или поздно Ренгоку Кёджуро встанет на ноги. Лишь затем, чтобы осознать — вернуться на службу ему не суждено. Отпечаток залеченных повреждений уже ничем не стереть, а пределы возможностей человеческого организма не отшлифовать до прежнего идеального состояния. Аказа мог сказать это уже сейчас — хватило одного взгляда. Столп лишился своего пламени — ни его лёгкие, ни сросшиеся кости, ни спасённые остатки внутренних органов не выдержат прежних нагрузок боевого стиля дыхания. Всего этого максимум хватит на посредственное жизнеобеспечение организма, но не более. Ренгоку так заливисто пел о своём долге. О ценности и красоте человеческой жизни. О естественности её увядания. Очень легко выдавать такие речи, когда сам находишься едва ли не на пике своих сил, когда энергия бурлящей рекой течёт по твоим жилам. Но что случится с этим вдохновляющим красноречием, когда всё, чем ты жил и к чему стремился, улетучится? Ускользнёт сквозь пальцы, как вода. Погрузиться в удушающую пучину слабости и беспомощности после того, как побывал едва ли не на вершине этого мира, должно было быть невыносимо. И Аказа не сомневался, что так оно и будет. Ренгоку попросту не выдержит перспективы доживать остаток дней, влача столь жалкое существование. И тогда-то он сам к нему придёт. А Аказа проявит всё своё радушие и даже не будет злорадствовать. Ну, разве что чуть-чуть. Демон улыбнулся своим мыслям. И улыбнулся умиротворённому лицу, наполовину скрытому бинтами. Кто бы мог подумать, что всё сложится настолько удачно? В своих фантазиях Аказа уже видел, как Кёджуро просит его обратить. Наверняка он при этом будет прятать взгляд, стыдясь своего желания заново обрести могущество. А может быть бывший истребитель удивит его — посмотрит прямо и твёрдо заявит, что передумал и согласен на его предложение. Этот вариант казался куда более привлекательным, и от предвкушения по коже прошлась волна мурашек. О таких мелочах, как стремление Ренгоку использовать силу ради защиты слабых, демон предпочитал пока не думать. Как и о том, что, если хорошенько пораскинуть мозгами, можно было насчитать ещё немало иных вариантов развития событий, где Столп Пламени откажется пересекать черту своих принципов. Сейчас Аказа просто смаковал грёзы о той ночи, когда рассвет больше не сможет их разлучить. Как ни парадоксально, эта ночь — в до смешного искажённом виде — наступила куда быстрее. Сегодня. Только разлучить их грозился вовсе не рассвет. Аказа не спешил ретироваться. Всё так же не отрываясь от созерцания спящего, он навострил уши, надеясь, что этому закопошившемуся в соседней комнате мальчишке просто приспичило что-то среди ночи и он не станет вторгаться в покои брата. Но нет. Юнец старался ступать как можно осторожнее, но Аказа слышал, как бешено трепыхается его маленькое сердечко, не то что звук шагов, которые постепенно приближались, пока не стихли прямо за дверью. Только тогда демон поднял голову и впился взглядом в медленно расширяющийся дверной проём и притаившуюся в темноте коридора фигурку. Заметив два горящих жёлтым огонька, уставившихся прямо на него, мальчишка вздрогнул, а дверь замерла на месте. Аказа растянул губы в издевательской ухмылке. Любопытство лилось через край. Как поступит младший брат Кёджуро в сложившейся ситуации? Побежит ли звать папашу, который дрых без задних ног в той части дома, что насквозь провоняла алкогольными «фимиамами»? Было бы забавно посмотреть, как глава семейства пытается удержаться на своих двоих, борясь с жёстким похмельем. Однако в той же степени, в какой это казалось демону до ужаса забавным, это было и оскорбительным по отношению к такому достойному противнику, как Кёджуро. С трудом верилось, что его с тем пропитым пьяницей связывало прямое родство. Какая убожеская несправедливость. Мальчишка не побежал. Не стал звать на помощь и не попытался спастись бегством сам. Преодолев оцепенение, он, тем не менее на подрагивающих ногах, всё-таки вошёл в комнату, во все глаза таращась на ночного гостя, сидевшего слишком близко к ничего не подозревающему Кёджуро. — Вы — тот демон… — прошептал он, и было непонятно, вопрос прозвучал сейчас или утверждение. — Какой тот? — поинтересовался Аказа, чуть изогнув бровь и улыбаясь ещё шире. Хотелось услышать, как с этих юных уст срывается известная им обоим правда. Не только чтобы поизмываться и испытать нервы младшего Ренгоку на прочность, но и лишний раз напомнить ему, что глупых выходок Третья Высшая не потерпит. — Тот, с которым мой брат сразился последним, — после недолгой паузы тихо произнёс мальчик. Аказа невольно затаил дыхание, не понимая, что это за эмоции охватили его изнутри при звуке повисших в воздухе слов. Сразился последним. Было в этой формулировке что-то, выбивающее поток мыслей из привычной колеи. И разом стопорившее все его фантазии. Какое-то нездоровое сочетание гордости и горечи, собственнического самодовольства и чего-то такого неуютного, чему Аказа не мог подобрать название, но на подкорке скреблось слово «тревога». — Зачем вы пришли? — между тем, расценив молчание демона по-своему, спросил мальчик. Смелости в его интонации не прибавилось ни на йоту, а сердце продолжало лихорадочно колотиться за рёбрами, но, должно быть, он понимал, что пока что беседа с демоном — это единственный разумный путь к спасению. — Что вам нужно? — Это два совершенно разных вопроса, — оскалился в очередной улыбке Аказа. Под наполняющимся ужасом взглядом огненных глаз — таких же, как у Кёджуро, — Аказа вытянул руку над спящим и накрыл своей ладонью одну из покоящихся поверх одеяла. — Мне может быть нужно одно, — он несильно сжал пальцы Ренгоку и потянул его руку к себе, — но пришёл я совсем за другим. — Что вы имеете в виду? — Хм, ну, возможно, — Аказа откровенно забавлялся, наблюдая за тем, как бледнеет это круглое лицо, — нужно мне, чтобы твой дорогой брат стал демоном, но пришёл я, чтобы прервать его бессмысленные мучения. Он, хотя тебе ли об этом не знать, довольно упрямый, а мне так не хочется видеть, как его прекрасный дух гаснет под натиском неизбежного увядания и приближения старости. Мальчик прерывисто выдохнул и сжал кулаки, но движила им совсем не ярость. Аказа чуял исходящий от него страх. Не за себя, за брата. Этот страх удерживал его на ногах, не позволяя осесть на пол. Он же заставлял его держать глаза широко открытыми, чтобы не пропустить ни малейшего изменения в поведении пока что спокойного демона. Он же, как ни странно, помогал мальчишке сохранять ясность ума и благоразумие. Страх за свою жизнь — Аказа сталкивался с таким не раз — обычно лишал людей последних остатков здравости. Интересно. — Или, быть может, — подступил он с другого угла, — пришёл я, чтобы тихо и мирно, без лишнего шума забрать своё, но теперь мне нужно убить одного маленького мальчика, который имел неосторожность проснуться и сунуть свой нос не в свои дела? Короткое, еле ощутимое движение сжавших его ладонь пальцев отвлекло на себя, и на какую-то долю секунды весь хищнический задор как ветром сдуло. Аказа взглянул на лицо Столпа, ожидая встретиться с гневным золотым блеском, но мужчина по-прежнему спал. Показалось, значит? Он хотел толкнуть мальчишку в объятия эгоизма и заставить бояться больше за свою сохранность, чтобы… наверное, чтобы мысленно поставить крест на всей семье Ренгоку и отправить младшего брата туда же, куда он за время своих непродолжительных наблюдений за ними закинул их отца — в помойку недостойных. Чтобы убедиться в том, что самые важные нити, связывающие Кёджуро с его человеческой жизнью, представляют собой гнилые, трухлявые тесёмки, которые будет не так уж и сложно оборвать, если придётся. Он хотел растормошить в младшем брате Кёджуро тот самый страх, которым грешили все безвольные слабаки, но в итоге… достучался до самого Кёджуро? — Или, скажем, — продолжил Аказа, на сей раз со всем вниманием прислушиваясь к собственным тактильным ощущениям и краем глаза наблюдая за спящим, — пришёл я всего лишь навсего справиться о самочувствии заслуживающего уважения противника. О, что это за взгляд? Неужели ты такого невысокого мнения о способностях своего родного брата? — Нет, просто демо… — Но этот запах ещё не заживших ран, — не дав договорить, Аказа нарочито медленно наклонился вперёд и с шумом втянул воздух, который на самом деле был пропитан довольно-таки мерзкой вонью лекарств, — настолько сводит с ума, что теперь всё, что мне нужно — это отведать кусочек. Или поглотить целиком. До рассвета ещё есть время, я успею. Весело сверкнув глазами, он поднёс руку Кёджуро, которую так и не выпустил, к своему лицу и прижал к щеке, наклоняя голову так, чтобы касаться губами грубоватой кожи внутренней части ладони. Оставалось только обнажить клыки и вонзить их в горячую плоть. Он мог бы сделать это прямо сейчас. А ещё мог бы прямо сейчас оторвать конечность от тела, мог бы разорвать Ренгоку на кусочки, мелкие или большие, мог бы свести все старания лекарей на нет и вновь проделать в его груди дыру, на сей раз точно не совместимую с жизнью. Мог бы выдернуть его из постели и уволочь с собой в темноту ночи, оставляя позади стихающие крики, полные отчаяния и мольбы. Мог бы трахнуть его прямо на глазах у младшего брата, и тот был бы не в силах этому помешать. Но всё, что с «бы», то не считается. Аказе достаточно было просто знать, что он может сделать всё, что угодно. Если захочет. На деле же хотелось ему обычно совсем других вещей. Ему достаточно было знать, что он может сделать всё, что угодно. Знать и время от времени напоминать себе об этом, особенно в те моменты, когда игры со смертными начинали его слишком забавлять. Настолько, что эти самые смертные начинали быть ему немного симпатичны. Чем ему был симпатичен брат Кёджуро, он пока представлял плохо. Однако его очевидная слабость не вызывала того зудящего раздражения, что обычно возникало при встрече с теми, кто даже близко не подходил под понятие ровни. Может быть, это предвзятость? Мальчишка был ещё совсем юн, но кто знает, каким истребителем вырастет он, с таким-то потенциалом. Брат Ренгоку, как-никак. А может быть… — Прекратите! — между тем выпалил он, резко шагая вперёд. Забываясь. А в следующее мгновение осекаясь. Опасливо, но опять же — боясь не за себя. Взгляд его метался от полосатого лица демона к брату. — Ну-ну, тише, — хмыкнул Аказа, возвращая руку Кёджуро обратно на одеяло. — Мы же не хотим, чтобы к нашей уютной компании присоединился ещё и ваш отец? Поверь моему опыту, плоть закоренелых пьяниц — одна из самых отвратительных на вкус. И толку от неё совершенно никакого. А просто так набивать брюхо я не люблю. Да ещё и всякими слабаками. — Пожалуйста, — совсем тихо пролепетал его юный собеседник, губы дрожали, а огромные глаза сделались влажными от подступивших слёз. — Можете убить меня, только не трогайте мою семью. Аказа чуть было сам не расхохотался в полный голос. Но в итоге с губ сорвался лишь тихий смешок. — Как твоё имя? — С… Сенджуро. — Остынь, Сенджуро, — проговорил Аказа, поднимаясь на ноги и этим движением заставляя мальчика… нет, не отшатнуться. Сенджуро лишь ещё крепче стиснул кулаки, наверняка вспотевшие уже. — Твоё пламя тебе ещё понадобится. Просто передай своему брату, как проснётся, что моё предложение ещё в силе. И что я буду ждать, сколько потребуется. Развернувшись, он направился к двери, через которую сюда проник, и, чувствуя на своей спине чужой взгляд, полный ужаса и недоверия, покинул комнату, растворившись в ночи. Юный Сенджуро обязательно передаст брату его слова. В этом Аказа был уверен. А вот в том, как именно отреагирует господин Мудзан, если прознает, что Столп Пламени выжил, ещё сильнее обесценив и так проваленную Третьей Высшей миссию, — нет. Но с господином Мудзаном вообще невозможно было ничего предугадать. Так что и пытаться не стоило. Стоило просто продолжить искать этот чёртов цветок в давно растаявшей надежде, что на сей раз повезёт и хозяин получит своё. Иного не оставалось. Только искать. Упорно, механически, по кругу. Иногда Аказе и правда казалось, что он в прямом смысле ходит кругами. Иногда, совершая очередной такой круг, он всё же находил что-то ценное. Или кого-то.