Bleeding red, blooming blue

— Что здесь, чёрт возьми, произошло? Сенджуро потупил взгляд и переступил порог, оставляя застывшего в дверях Генью стоять столбом и озираться по сторонам. Дом в сосновом лесу лишь с виду казался самым обычным. Внутри же царил настоящий кавардак. Обломки разломанной мебели устилали раскуроченный пол. Разделяющие комнаты стены, и без того тонкие, были разрушены. Кухонный угол можно было узнать лишь по осколкам разбитой посуды. Впервые Сенджуро оказался здесь вместе с отцом немногим больше месяца назад, после того, как они навестили могилу. Третья Высшая Луна покинул их, прежде чем они успели спросить у него о катане и других вещах, которые хотели бы забрать с собой в память о Кёджуро. К счастью, Канамэ показал им дорогу до дома, в котором брат провёл свои последние месяцы. Увы, никаких вещей они там так и не обнаружили. Должно быть, демон предал их земле вместе с телом. Сенджуро надеялся больше никогда не возвращаться в этот дом. И не должен был. Но их с Геньей путешествие немного затянулось из-за внезапно свалившейся на последнего миссии. В итоге они прибыли в местные края куда позже запланированного, а в попытках отыскать дорогу к деревне, где можно было переночевать, и вовсе заплутали. Так что, когда среди расступившихся сосен показались знакомые очертания, Генья радостно устремился вперёд. И Сенджуро нечего было возразить. Несмотря на то, что Генья уже давно из дорогого гостя Дома Глицинии превратился в дорогого друга, юный Ренгоку ни разу не обмолвился ему о том, какая история приключилась с его старшим братом. Какую участь он для себя выбрал. Понимая, что со стороны сотрудничество с демоном оправдать очень сложно, он не хотел порочить доброе имя Кёджуро, бросать на него даже малейшую тень. Кроме того, он ведь и сам не знал подробностей. Что именно побудило Столпа Пламени сделать столь рискованный шаг? Без этих деталей ему бы не удалось подобрать правильных слов, чтобы убедить других в том, что Кёджуро действовал из лучших побуждений. И вот, наблюдая за тем, как явно уставший с дороги Генья уверенно пересекает небольшой двор, Сенджуро предстал перед непростым выбором. Либо рассказать Генье, почему им не стоит ночевать здесь — демон мог всё ещё быть где-то неподалёку, мог вернуться с могилы прямо посреди ночи, и им вдвоём с ним точно не получится совладать. Либо же не делать ничего, позволить Генье зайти в дом и увидеть, в каком тот состоянии, а затем… всё равно рассказать, в чём причина такого погрома, и только тогда уйти. Впрочем, может быть, ничего рассказывать и не придётся? Может быть, Генья и не подумает на демона. Может быть, подумает, что здесь разбуянились какие-нибудь бандиты, устроившие пьяный дебош, и что они могут в любой момент вернуться, а потому лучше… — Это ведь здесь твой брат жил? — вопрос прозвучал совсем не вопросом, и через несколько мгновений Генья лишь это подтвердил, добавив. — Тут такая глушь. Вряд ли поблизости есть другие дома. Сенджуро замер посреди усыпанного щепками коридора и, поёжившись, обернулся на фигуру. В свете луны она легко могла бы показаться устрашающей, не знай юноша, кому она принадлежала. — Да, он жил здесь. Лишь получив подтверждение своим догадкам, Генья осмелился проследовать внутрь, продолжая напряжённо оглядываться. Едва ли не каждый его шаг отдавался хрустом из-под подошв. — Насколько я помню, Столп Пламени серьёзно пострадал после встречи с Высшей Луной. Ещё ты говорил, что он утратил в силе, — остановившись у раскуроченного комода, Генья серьёзно посмотрел на своего спутника. — Здесь был демон, Сенджуро. И всё это устроил тоже он. Юный Ренгоку хотел попытаться спасти положение простым доводом — не нужно было обладать недюжинной силой, чтобы разнести здесь всё в пух и прах. Однако он и рта раскрыть не успел, как Генья указал на густую черноту, зияющую меж рваных краёв одной из стен. — Окно в том помещении занавешено одеялом. Защита от солнца. Об этой детали Сенджуро совсем позабыл. А Генья, привыкший к преимущественно ночному образу жизни, видел во тьме куда лучше. — Ты знаешь имя истребителя, который похоронил твоего брата? Кто сообщил вам о его смерти? В желудке обречённо ухнуло, и Сенджуро вздохнул. Отнекивания только усугубят ситуацию, да и в конечном итоге всё равно придётся рассказать правду. Поэтому лучше сделать это сейчас, пока догадки Геньи не вышли за пределы этих стен, просочившись в чужие умы. — Ты прав, — дрогнувшим голосом сознался он. — Здесь был демон. И это он проводил Кёджуро в последний путь. Генья, до этого склонившийся над обломками комода, словно желая что-то разглядеть внутри, повернул голову и вперился в собеседника взглядом широко распахнутых глаз. — Они работали вместе над одной миссией. — Этот демон… он как Незуко? — уточнил Генья, и было слышно, что он сам в это не верит. — Нет. Он… — Сенджуро подступил к другу почти вплотную и вцепился в его рукав. — Только, пожалуйста, пусть это останется между нами, хорошо? Глава Корпуса в курсе, и больше об этом сотрудничестве никому не обязательно знать. — Да не это сейчас важно, — Генья распрямился. — Сенджуро, что это был за демон? — Аказа. Высшая Луна. Тот, с кем мой брат сразился тогда у поезда. Генья снова осмотрелся, а когда вернул своё внимание Сенджуро, то на лице его читалось мрачное озарение. — Сенджуро, — уже во второй раз за последнюю минуту повторил он его имя, тихо и осторожно, словно опасаясь спугнуть. — Это ведь он мог и убить его. Посмотри вокруг… — Я уже всё это видел, — младший Ренгоку замотал головой. — Здесь не осталось следов крови и… У Аказы было очень много шансов сделать то, о чём ты говоришь, раньше. Я виделся с ним несколько раз. Общался. Он и сам понимал, как, должно быть, нелепо сейчас звучали его слова со стороны. Как оправдания глупца, который не хочет верить в очевидное и цепляется за облака своих фантазий, помогающих спрятаться от реальности. Но никаких фантазий не было. — Он не хотел его смерти. И, наверное, если смотреть с точки зрения самого Аказы, то он был единственным, кто её не хотел. В глазах защипали предательские слёзы, и Сенджуро, выпустив рукав Геньи, отвернулся. Меньше всего он хотел плакать при этом человеке. Он уважал его, смотрел на него снизу вверх, а ещё несколько месяцев назад очень хотел однажды стать на него похожим. Сейчас это эйфорийное воодушевление прошло, но ему по-прежнему было не всё равно, как он будет выглядеть в глазах друга. — Не переживай, — Генья опустил ладонь на его плечо, — я никому не расскажу. А пока нам лучше убраться отсюда поскорее. — Нет, лучше остаться. Если Аказа ещё здесь, то сейчас он скорее всего у могилы и пробудет там до утра. А если мы снова заплутаем в лесу, то мало ли… услышит. Хотя, может быть, оно и к лучшему, если услышит? И, может быть, хорошо, если демон вернётся в этот дом посреди ночи? Сенджуро вдруг осознал, что хотел бы поговорить с ним. Хотел бы узнать ответы на некоторые из своих вопросов. Что-то подсказывало ему, что теперь, когда поблизости не было отца, Аказа мог быть более спокоен и открыт к откровенному разговору. Не исключено, что ему самому было необходимо выговориться, ведь смерть Кёджуро… была их общим горем. Пускай горе демона и имело какой-то совершенно иной вкус. Генья смерил Сенджуро непонятным взглядом, но спорить не стал. Лишь кивнул, и они начали готовиться ко сну. Растопили очаг с помощью деревянных обломков, коих здесь было в изобилии, и устроились около него прямо так, на полу. На улице стояла середина сентября, но ночи уже могли неприятно удивить прохладой. В этом же доме из-за разрушенных внутренних стен тепло от очага и тел и вовсе держалось плохо. Генья вызвался дежурить первым. Если демон действительно наведается в этот дом, то с большей вероятностью случится это во второй половине ночи, а то и вовсе к рассвету. Будет лучше, если к тому моменту из них двоих бодрствовать будет Сенджуро, которого Аказа по крайней мере знает. А до тех пор ему стоило набраться сил и хотя бы немного поспать. Увы, сон никак не шёл. Даже когда удавалось впасть в подобие дремоты — переходную грань между явью и сновидением, — что-нибудь непременно будило Сенджуро, выдёргивая обратно в тревожную реальность. Уханье совы из глубины лесной чащи. Шорохи, раздающиеся вроде как снаружи, но измученное полудрёмой сознание слышало их в стенах дома, принимая за чьи-то шаги. От очередного такого призрачного звука Сенджуро и проснулся. Вздрогнув всем телом, он часто заморгал, а затем перевернулся на другой бок, тяжело вздохнул и подложил обе руки под голову. Закрывать глаза он, впрочем, не спешил. Наверное, именно поэтому бдительный Генья решился нарушить тишину. — Почему ты не берёшь с собой катану? Сенджуро чуть повернул голову, чтобы видеть собеседника. Тот сидел по другую сторону от очага и держал длинную палку, которой иногда ворошил угли. — Она ведь обрела цвет, — уточнил Генья, заметив, что на него смотрят. Да, обрела. Это произошло… Сенджуро, если честно, не знал, как давно это случилось. В последний раз он открывал футляр со своим клинком, выкованным для него после прохождения Отбора, в Удзиямада. Зимой, когда только-только начал сближаться с Геньей. Тогда лезвие ещё хранило невзрачный стальной цвет, который юноша помнил с той поры, как впервые взял в руки своё личное оружие. Оружие, которое никогда таковым не стало. Потому что сталь так и не поменяла цвет. Клинок оставался бесцветным долго и, как Сенджуро казалось, так будет всегда. Однако, вернувшись домой после того, как они с отцом навестили могилу брата, юный Ренгоку вновь открыл футляр. Зачем? Он сам не знал. Вероятно, ему хотелось взглянуть на катану, которая хоть и была лишь бледной копией оружия брата, но всё же его очень напоминала. Каково же было удивление юноши, когда он увидел, что теперь лезвие приобрело тот самый цвет. Как у отца. Как у брата. Как у всех Ренгоку, что были до него. Он должен был почувствовать гордость. И радость. Не в его ли мыслях ещё совсем недавно желание встать на истребительский путь обрело новую надежду? Не он ли делился с братом своими рассуждениями о том, что стоило бы посвятить себя благому делу, несмотря ни на какие преграды? Как Генья, который не овладел ни одним из стилей дыхания. Как Кёджуро, который вернулся на службу, невзирая на полученные повреждения. Но всё, что почувствовал Сенджуро в тот миг, как взял в подрагивающие руки клинок, ловящий своим красным лезвием пробивающийся с улицы свет, было лишь смятение. — В том то и дело, — проговорил юноша спустя непродолжительную паузу. — Я не знаю, почему он вдруг окрасился. Это во мне что-то изменилось? Или просто в нашей семье всегда должен быть наследник, которого не стало со смертью брата? — Твой отец ещё… — Генья осёкся, в последний момент проглатывая слово «жив», и, немного подумав, добавил, — является носителем дыхания Пламени и, при желании, может вернуться в Корпус. Поэтому думаю, что дело всё-таки в тебе. — Да, — не стал спорить Сенджуро, пусть этот довод, о котором он и сам неоднократно думал, всё равно не до конца угомонил его сомнения. — И всё же я не уверен, для меня ли эта дорога. Когда я впервые получил катану и она не изменила цвет, я расстроился. Почувствовал себя белой вороной в своей семье. Мне казалось, что у меня нет иного выбора, кроме как отступить, что я и сделал. Может быть, это было ошибкой, а может и нет. Но я сдался очень быстро. Буквально в тот же миг, как вернул катану в ножны. Хотя сейчас я понимаю, что выбор у меня всё же был — я мог закрыть на всё глаза и всё равно пойти сражаться с демонами. И вот сейчас я снова очутился в похожей ситуации, только наоборот. Сейчас судьба словно говорит: «Вот твой клинок, иди и борись!» Что может быть красноречивее, да? Но выбор всё тот же — либо взять в руки катану, либо нет. И на сей раз я хочу отнестись к нему серьёзнее. Это казалось ему плохой затеей — вставать на истребительский путь на эмоциях. Будь то восторг от заполучения достойного клинка, будь то желание отомстить за гибель брата. А ещё… — Я всё никак не могу перестать думать о том, что сказал Аказа, когда мы виделись в последний раз, — Сенджуро уставился в пышущие жаром угольки, растрескавшиеся оранжевым свечением. — Как можно предпочесть безликий мир тому, кто дорог? Если я тоже погибну, кто позаботится об отце? Это был скорее риторический вопрос. Сенджуро понимал, что ответа ему никто, кроме него самого, дать не сможет. И всё же, когда в затянувшейся тишине зазвучал голос Геньи, он ощутил, как тугой узел в груди заметно ослаб. — Если всё же пойдёшь в истребители, будь уверен, я тебя прикрою. А пока советую всё-таки носить клинок с собой. Хотя бы для самозащиты, — поворошив угли, Генья подмигнул собеседнику. — Чтобы ночью спалось спокойнее. По обе стороны от очага раздалось по смешку. Сенджуро — уже с улыбкой на губах — закрыл глаза в новой попытке уснуть, но даже откровенный разговор, завершившийся на шутливой ноте, не сильно помог унять напряжение. Причём не только его. Генья, когда настал его черёд, тоже толком так и не поспал, поэтому покидали они место своего ночлега с тёмными кругами под глазами. До рассвета оставалось совсем ничего. Над кривой линией холмов уже появилась тонкая полоска света, когда они вышли из леса и двинулись по опушке. Эту дорогу Сенджуро помнил хорошо, да и с каждой минутой мир всё больше и больше светлел. — Генья, — тихо позвал Сенджуро, остановившись, как только вдали показался надгробный камень. — Подождёшь меня здесь, пожалуйста? Он адресовал другу извиняющийся взгляд. Ему было правда стыдно, что он смеет о таком просить. Они ведь пришли сюда вместе. Генья был так добр, вызвавшись его сопроводить, хотя вовсе не обязан был этого делать. Некрасиво получается. Однако увидев, что на могиле никого нет, Сенджуро вдруг ощутил острую потребность побыть с братом наедине. В прошлый раз у него такой роскоши не было. Могилу стерёг демон. Отец не сумел сдержать себя в руках. Все наговорили друг другу гадостей. И, уходя, помимо скорби по брату, Сенджуро чувствовал на себе тяжёлый вес горечи. Совсем не так они должны были прощаться с Кёджуро. — Без проблем вообще, — Генья поднял перед собой ладони, а затем устроил их на поясе, из-за которого выглядывали его клинок и пистолет. — Буду начеку. Чтобы никакие демоны не смели потревожить! Правда, уже очень скоро выяснилось, что никакие демоны это место больше и не потревожат. Сначала Сенджуро решил, что перед камнем лежат подвядшие цветы. Ворох белых и розовых бутонов. Однако по мере того, как расстояние до могилы сокращалось с каждым новым шагом, цвета обретали всё более чёткие формы, становясь всё менее похожими на цветы. В бурно разросшейся траве на могиле сиротливой грудой лежали вещи. Прошедшие дожди оставили на белой ткани штанов разводы — грязь вперемешку с пыльцой полевых растений. А буйствующий в непогоду ветер принёс с сосновой опушки парные хвоинки, которые теперь прятались в складках лилового хаори. Сенджуро опустился на колени и опустил в траву подле себя букет красных паучьих лилий, который собрал на лесной поляне по пути сюда. Залежавшаяся под открытым небом ткань огрубела под слоем осевшей на ней пыли, но привести её в порядок, как решил Сенджуро, не составит труда. Хватит одной хорошей стирки. Отряхнув от хвоинок и грязи немногочисленную одежду Третьей Высшей, Сенджуро аккуратно сложил вещи и устроил рядом с красными лилиями. Затем, охваченный каким-то странным умиротворением, он принялся выдёргивать пробравшиеся на могилу сорняки, чтобы осталась одна только зелёная трава. Хотелось, чтобы всё здесь было аккуратно. Хотелось, чтобы любой, кто будет проходить мимо, знал, что Ренгоку Кёджуро, чьё имя было высечено на камне, не забыт, не брошен, не стёрт из памяти живых. Хотелось, чтобы… Сенджуро нахмурился и замер, сжимая в руке пучок очередных сорняков. На небольшом участке, до которого он ещё не успел добраться, распускался цветок, который можно было принять за миниатюрную паучью лилию, если бы не длинные лепестки необычного цвета. Под розовеющим рассветным небом они отливали фиолетовым, но при свете дня наверняка окажутся голубыми. Красиво. Полюбовавшись немного тем, как постепенно раскрывается бутон, Сенджуро убедился, что это действительно была лилия. Наверное, какой-то подвид. В любом случае, срывать её он не осмелился. Если она здесь выросла, значит, этому должна быть причина. Не зря паучьи лилии считаются цветами загробного мира. Сенджуро перевёл взгляд на выгравированное на камне имя и мягко улыбнулся. Он будет считать это добрым знаком. Знаком, что у Кёджуро там всё хорошо. Когда с сорняками было покончено, а букет красных лилий нашёл своё место у камня, рядом с голубым цветком, который начал прятаться от первых лучей солнца обратно в бутон, Сенджуро ещё какое-то время сидел молча. Всё, о чём ему хотелось поделиться с братом, он уже высказал, пока заботился о внешнем виде могилы. Теперь же оставалось только попрощаться. Не навсегда. Сенджуро был намерен вернуться сюда вновь — и не раз. Тогда, быть может, не прощаться вовсе? Это показалось юному Ренгоку отличной идеей, которая его — совершенно неожиданно — даже приободрила. Поэтому, вместо прощаний заверив брата, что они ещё непременно свидятся, Сенджуро поднялся с колен, отряхнулся, а затем прихватил с земли одежду. Конец бирюзовой симэнавы, служившей демону поясом, выскользнул из складок тканей. Розовая кисточка закачалась в воздухе. Сенджуро, уже успевший сделать несколько шагов в сторону, остановился. Застыл на несколько тягучих мгновений. Затем обернулся. Повернулся всем телом. Вернулся назад и вновь предстал перед камнем, на котором рукой демона было вырезано имя истребителя, чей выбор он сумел принять, как бы больно ни было. Имя истребителя, к которому он долгие месяцы пытался вернуться. И к которому в конечном итоге всё же вернулся. Пусть и не совсем так, как хотел. Бирюзовая симэнава была длинной. Сенджуро трижды обвил ею камень, прежде чем наконец завязал узел. Украшенные розовыми кисточками концы пояса легли на шершавую поверхность, вытянувшись рядом с иероглифами. И хотя камень здесь был всего один, память легко оживила далёкий шум прибоя и крики чаек в вышине. И, наверное, ещё никогда прежде Ренгоку Сенджуро не был так сильно похож на своего отца, как сейчас. Смотря на надгробие тем же самым отрешённым взглядом, каким некогда смотрел на скалы Мэото Ива Ренгоку Шинджуро, который только что закончил рассказывать легенду об Идзанаги, не сумевшем пережить потерю супруги и отправившимся за ней в загробный мир, ему казалось… Ему хотелось верить, что, пусть он и не понимал всего, но он поступил верно. Правильно.