Point of no return

Она вваливается в свою крохотную квартирку, бросая Скелетницу прямо на пол, надеясь, что сейчас не рванет, и с тоской наваливается на дверной косяк, вздыхая. Это был охрененно тяжелый день. Вечер. Ну ладно, поздний вечер, но именно в это время Пилтовер и наводняют силы зла, как их пафосно именует Вайолет, так что и противостоять всему этому приходится в потемках. В отражении зеркала на двери на нее пялится чумазая, с встопорщенной, слегка подпаленной челкой девчонка, и у нее на щеке расцветает приличный такой синяк. Дотрагиваться до него будет еще больнее, так что Паудер не рискует. Добавляет к валяющейся на полу ракетнице еще и обойму Кусак, прикрепленных к поясу — они шлепаются с лязгом, но тоже — какое счастье! — не взрываются. Не хватало еще и эту квартирку поднять на воздух. Она Паудер... нравится. Несмотря на то, что здесь адски не хватает места и приходится собирать бомбочки прямиком на полу, рядом с кроватью, и искать закатившиеся детальки под столом, она уютная. Может, потому что собственная. Пусть и в сердце Зауна. Вай узнала бы — разгромила тут все, а потом еще и задницу надрала, потому что они ведь герои и бла-бла, спасают Пилтовер от Заунских ублюдков, но знаете что? Это Вай вместе со своей супер-богатенькой подружкой и спасают, рвутся буквально каждую ночь, чтобы надрать парочку заунских задниц, а Паудер... А что Паудер... Туда не лезь, здесь не трогай, не мешай Кейтлин... Иногда ей кажется, что берут ее чисто ну потому что Вай так спокойнее. Да и вообще, какая из нее супергероиня. Тощая, худая, даже не красотка типа той же Кейтлин, то и дело подрывается на своих же Кусаках. Ну да, зашибись. Паудер вздыхает снова и принимается раздеваться на ходу, швыряет ботинки в разные стороны. Квартирка крошечная, два шага — и ты уже в ванной. Она стягивает топ, разглядывая в обшарпанном зеркале цепочку синяков по плечу — за это еще попадет от Вай, потому что нечего подпускать этих крыс к себе, а ведь могли бы ножом пырнуть, а не просто ухватиться до синих пятен, ну и все в таком стиле. К топу присоединяются бриджи, трусики, и Паудер ныряет под воду, вздрагивая из-за холодных струек, что бьют по макушке. Брр! Ну это Заун, чего она хотела. Вообще-то тут иногда никакой воды не было. Она лупит кулаком по трубам, и на место холодной приходит практически кипяток. — Ауч, да что за дерьмо?! — второй удар слегка выравнивает температуру, и Паудер с тяжелым вздохом принимается распутывать косы, чтобы вымыть из волос грязь. На это, а еще на сушку уйдет уйма времени, так что, пожалуй, придется отменить свидание с Экко. Если что, он ей не то, чтобы сильно нравится, не как парень, но черт, поживи всю свою сознательную жизнь в тени старшей сестры, крутой и яркой, и к каждому, кто хоть раз на тебя посмотрит, потянешься. Она выныривает из ванной, стараясь не ступать на собственную одежду, оставляя за собой цепочку из мокрых следов, и валится на кровать, поворачивая лицо к окну. Заун сияет мириадами огней, напоминая ночное море, живое, непрестанно колышущееся, хотя уже сколько — четыре утра? Но да, Пилтовер, может, и хорош на рассвете или даже днем, ночи Паудер бы ни за что на верхний город не потратила. Там... скучно. Богатенькие люди засыпают к десяти, улицы гаснут, погружаясь в сонное оцепенение, нарушаемое только контрабандистами — Паудер хмурится и тянет зубами нижнюю губу — которых они и должны ловить и наказывать. Только это Вай, конечно, все равно что на солнце замахнулась. Или на луны. Потому что покончить с заунцами нереально. Тем более, что у них свои законы, куда кровожаднее, чем наверху. Свои правители — Бароны, достать которых они не могут, как бы ни старались. А, ну еще есть и Око Зауна, как его зовут местные, и это... что-то вроде божества. Ну или крестный отец Заунских Баронов. Вай при одном только его упоминании в такое бешенство впадает, что готова крушить и ломать все кругом. Божество или нет, но он точно сильнее любого супергероя. Паудер закладывает руки за голову и пялится в потолок — сна ни в одном глазу, хоть ты тресни, перед глазами все стоит тот мутант, сияющий сиренью Мерцания в венах, безумный, но явно повинующийся чужому приказу. Это из-за него щека онемела и даже скривиться больно. Дерьмо, Экко! Небось пришел на условленное место и ждет. Паудер подрывается на постели, хлопается за стол и принимается черкать записку разноцветными маркерами, заполняя бумажный лист буквами и смешными рисунками — Вай считает, что это ужасно по-детски, но кто ее вообще спрашивал? Это искусство письма, за ним будущее. "Прости, сегодня был слишком паршивый день вечер. Ненавижу Пилтовер. Вот если бы у меня были часы, отматывающие время назад, я бы, наверное, позволила себе сдохнуть сегодня. Лол. Джинкс." Разноцветные рожицы выглядят такими веселыми, но слова не очень. Впрочем... Экко поймет. Как ей хреново. Паудер проводит пальцем по своему секретному имени, которое не знает даже Вай, потому что... оно только ее. Ну ладно, Экко его знает. Она закусывает губу, сворачивая послание и запихивая в пластиковую колбу — до чего же все хреново, что даже пожаловаться почти некому. Отправляет в пневмопочту и набирает адрес. Труба гудит — видимо, заела — так что приходится двинуть по ней кулаком, чтобы письмо улетело прочь. Могла бы написать все, как есть. Что тяжело. Что воротит ото всего, и больше всего от собственной сестры, мерила справедливости и идеальности, что Джинкс, наверное, была бы куда лучшим супергероем, чем настоящая Паудер, что... — Чпок! — с громким стуком на пол валится колба, и Паудер подхватывает ее, даже не сползая с кровати. Быстро, однако. Но это Экко, он всегда такой. Она разворачивает лист, таращится в совершенно незнакомые строчки. Слишком ровные, как будто их выписывали под диктовку на конкурсе лучших пилтоверских сочинений. "По моему скромному мнению, смерть еще никому не приносила успокоения. Так что если вам все же попадется это изобретение, продайте его мне. П.С. И да, это была тяжелая ночь. " — Что за... — Паудер перечитывает снова, он что, зачеркнул постскриптум? Кто вообще еще пишет постскриптумы? А потом их зачеркивает? У Экко теперь новые идиотские шуточки? Типа, вот так нужно подбадривать? Она берет синий маркер и прямо по этому же листу черкает наискосок: "Нихера не смешно, Экко! Я тут всю душу изливаю, а ты... Мудила!" Под конец ей хочется зарисовать весь этот чертов бумажный лист злыми Кусаками, а еще лучше сунуть одну настоящую ему в ботинок. Она зло комкает бумагу и впихивает в колбу, сует в пневмотрубу и отправляет обратно отправителю. Ну ладно... В этот раз она караулит у пневмотрубы, нервно топая ногой. Волосы, которые вообще-то надо было расчесать, уже начинают подсыхать и вьются щекочущими завитками у горла, только больше раздражая. Новое письмо приходит через минут двадцать, не меньше, во время которых Паудер догрызает ногти на левой руке и принимается за правую, отплевываясь от разноцветных кусочков лака, прилипших к зубам. Все тот же лист, с ее неровными, скачущими вразброс буквами и новой надписью ниже, снова идеально ровной, будто по линейке писали. "К вашему величайшему сожалению, это не Экко." Вот дерьмо. У нее лицо вытягивается и хочется со всей дури хлопнуть себя по лбу, только она это не делает, потому что тогда щека, только успокоившаяся вроде бы, снова начнет ныть. Она что, спутала адресаты? Паудер наклоняется над трубой, разглядывая настройки — нет, вроде все правильно. Так что варианта два, либо это все же Экко, который продолжает свой троллинг, вполне осознавая, что завтра она за это его вздует, либо... Упс. Паудер косится на трубу — это Заун, господи, чего она хочет, здесь все работает через одно место, так что ничего удивительного, что пневмопочта взяла и спутала адреса! Ладно, окей. Все в порядке, это недоразумение, и ей лучше просто выбросить это злосчастное письмо с оскорблениями и все же пойти спать. Чувак на другом конце Зауна просто подумает, что она психичка какая-то, но быстро забудет обо всем произошедшем. Ха-ха, очень смешно. Она уже принимается складывать из письма самолетик, чтобы зашвырнуть в мусорную корзинку, стоящую в метре от нее же, но натыкается на новую строчку. По самому краю листа, заложенную специально, ну или так вышло, когда лист складывали. "А вам не пора спать, юная леди? Уверен, завтра в школе вашему отсутствию не порадуются." Это... У нее челюсть отвисает почти до пола. Ее что, посчитали ребенком?! И еще этот сленг — юная леди, гьях! Паудер надувает щеки, собираясь от души ругнуться — так и представляется какой-то напыщенный пилтоверец (которого она между прочим спасает каждую ночь от всяких заунских бандитов!), выводящий чернильной ручкой по дорогущей бумаге эти пафосные нравоучения. Да, это точно пилтоверец — только наверху ходят в школу и только там приписывают всякие постскриптумы от нечего делать. — Ах ты, муди... — она не договаривает, пытаясь успокоиться. Выдыхает, как учила Вайолет. Через рот, заодно изгоняя все негативные мысли. Среди которых только красивый поток вполне себе связных оскорблений, где она вспомнит всех его пилтоверских родственничков до последнего. Ну ладно. Она будет умнее этого, не унизится до ответного укола, просто выбросит это чертово письмо и пойдет спать. Или на крышу, подышать свежим — будем честными, ужасно вонючим — заунским воздухом. Она же взрослая, мать его. И супергерой Пилтовера, спасительница страждущих, как на полном серьезе называет их Вай. Вот, уже встает, переодевается в домашнюю одежду и открывает лаз на крышу. Пока-пока, неизвестный мудила.

***

Паудер не выдерживает через часа полтора, за которые надышалась этим воздухом по самое не хочу, когда по крышам пробегают тонкие, еле заметные лучи солнца, добравшиеся до самого дна, а сон все никак не идет в руку. "К вашему глубочайшему сведению — там надо было написать сожалению, но у нее уже мозги кипят — мне куда больше восемнадцати." Ага, восемнадцать и три месяца, но надо поставить его на место. "П.С. Мудила." Свой постскриптум Паудер не зачеркивает. Вот после этого засыпает тут же, как младенец.

***

Ответного письма, конечно же, нет. Приходит только одна коротенькая записка от Экко, и да, Джинкс трижды сверяет — бумага и почерки совершенно разные. "так тебя и не дождался вчера. надеюсь, все в порядке? можем затусить вечером, если свободна. Э." И еще одна от Вайолет. С требованием не опаздывать на сегодняшнее дело. Паудер трижды перепроверяет пневмоотсек — ну может, завалилось еще одно куда-нибудь, а потом плетется к зеркалу, замазывать синяк на щеке. Потому что Вайолет заметит и начнет снова нудить, мол, ты еще не готова, толку от твоей помощи никакой, только спасай тебя и все такое. И тогда она останется совсем одна. Ведь у Вай есть Кейтлин и спасение Пилтовера, у Экко своя банда в секретном убежище, а у нее... никого. Как обычно. Замазанный синяк все равно пробивается сквозь слой штукатурки, и Паудер решает оставить побольше прядей для челки, а остальное прячет в пучки и под глухой капюшон. Никто не знает, какая она на самом деле. Хотя... не сказать, что кому-то вообще есть дело до третьей девчонки во втором ряду, когда солирует Вай. Но она справится. В конце концов, другой жизни у нее нет.

***

Письмо от мистера Икс ждет ее к утру, когда она снова возвращается домой уставшая, не чувствующая ног. Пришлось побегать по всему Пилтоверу, потому что новая контрабандная поставка Мерцания внезапно сменила место схрона, и в итоге они попросту потратили свое время. Прочесали весь квартал вдоль и поперек. Вай — ну как всегда, когда все пошло по одному месту — разгромила парочку мусорных баков, а потом наорала на нее из-за синяка. Вернее, сперва из-за челки, которую никто не должен видеть, потому что она СИНЯЯ, а это слишком вырвиглазный цвет, хотя, ой, свои собственные волосы, выкрашенные в малиновый она почему-то не сильно и прячет. А потом из-за синяка, который проступил через тональник. В общем, закончилось это тем, что они поцапались, разнимала их Кейтлин, которой Паудер влепила в челюсть чисто уже из вредности, и на ближайшие пару дней никакого супергеройства, потому что не позовут. Она спихивает один ботинок на пороге, лезет в холодильничек за мороженым, и удерживая ледышку во рту, запуливает второй прямиком под кровать. — Херовая жизнь для херовых людей... — Паудер застывает, разглядывая колбу, из-за которой ботинок все еще на виду. — Какого... Она поднимает ее, уже представляя, что там внутри — большими такими буквами очередное такое требование извиниться перед Кейтлин за все, но нет. Слишком уж дорогая бумага. Знакомая! Толще обычной, мягче, а на просвет — в этот раз Паудер даже подносит письмо к лампе — еще и с еле заметным водяным знаком, извилистым змеиным S. Точно пилтоверец. "18. 80. F. G.L. Co. 75. S" Что ж... Паудер вытаскивает мороженое изо рта — а щеке лед понравился, уже почти не ноет — и закусывает губу. Это послание даже без постскриптума. Она ворочает лист туда-сюда, но никаких других обидных слов тут нет. А может... Вообще сложно поверить, что какому-то пилтоверцу внезапно захотелось подшутить над нею, скорее уж это... — Шифр! — победно взмахивает Паудер мороженым и тут же ойкает от боли в скуле. Ну что ж, она докажет ему, что давно уже не ребенок, пусть ни в какую школу никогда и не ходила. Это занимает у нее остаток вечера — приходится проигнорировать новые записки от Экко, зовущего затусить в секретной берлоге — но наконец перед Паудер лежит разгадка. Адрес. Забавно — а ведь она там сегодня была. Неподалеку, вернее, буквально соседний квартал. Может, это не совпадение, и он за нею следил? Паудер тут же отмахивается от этой идиотской мысли — камон, ты вообще никому не сдалась, хотел бы этот пилтоверец заинтриговать супергероев, так сразу бы Вайолет писал. Или Кейтлин, она же самая красивая, больше всех поклонников собрала. И принимается на обороте писать разгаданный адрес. "Мог бы и что-нибудь посложнее придумать, мистер S, это же на пять минут работы. Пф." Ха-ха, на самом деле на четыре часа — кругом валяются густо исписанные бумажки, но Паудер уверена, что она разгадала все верно. Ощущение, будто кончики пальцев гудят. Она отправляет послание и идет переодеваться. Стоит только натянуть майку, разрисованную облачками, как пневмотруба оживает, выплевывая ответ. От того самого пилтоверца. "Я несказанно потрясен вашими способностями. В следующий раз постараюсь зашифровать получше. Впрочем, к счастью, мои планы это не нарушило." Паудер хмыкает — ну надо же, даже сейчас не мог не выпендриться, от слов так и сквозит превосходством. Она уже раздумывает, что бы такое придумать в ответ, едкое и колкое, как приходит еще одно письмо. "И все же меня больше волнует вопрос, каким образом у вас оказывается моя почта. Шпионите за мной?" А ниже, снова заложенное краем письма, как будто и не важное: "П.С. Больше никаких желаний умереть?" Паудер вспыхивает. Да уж, он точно посчитал ее идиоткой. Она облизывает липкие от мороженого пальцы и принимается строчить ответ на его же письме. "Стою на самой высокой крыше Зауна, собираясь броситься вниз. Ха!" Наверное, это его потрясет. Он поймет, что она заунитка — а это чистая правда, просто все так сложилось, что они с Вай спасают Пилтовер, хотя по факту еще кого спасать надо. Охренеет, стопроцентно. "И да, это чистая случайность." — дописывает она насчет его подозрения в шпионаже, вырисовывая жирную фиолетовую стрелку, в окружении улыбчивых рожиц, отправляет письмо и идет за вторым мороженым. Пневмопочта оживает через пять минут, не больше. Паудер подхватывает колбу, мороженое с собой и выбирается на крышу. Заун, раскинувшийся перед нею, переливается огнями, гудит, пульсирует, словно гигантское сердце, выложенное на блюде темноты. Горячее, в клубах дыма, струящихся снизу. Живое. Она разворачивает письмо, щурясь, потому что сперва не может прочесть эти странные буквы, а потом до нее доходит. "GR.170.300.54.02.L. S Это отвлечет тебя от прыжка." Тебя. Он так и написал, нет, серьезно! Ха, для пилтоверца он удивительно не так уж и плох. Джинкс закрывает глаза, и из темноты возникают буквы, перемешиваясь, перемалываясь, становясь координатами на воображаемой карте. Щека все еще болит, но она все равно лыбится.

***

Она знает, что переступает границу, пусть и начерченную ею же, но блин... "Ненавижу все. Только порчу. Мешаюсь под ногами. А всем плевать." На самом деле надо бы заткнуть это желание поныть хоть кому-то, ну или на крайняк отправить это Экко, чтобы получить от него нихрена не успокаивающее "она просто твоя сестра, вот и доебывается, Пау-Пау. так что не переживай, а просто забей". Только вот... почему у нее такое ощущение, что этому неизвестному пилтоверцу с его пафосными идеальными буквами и постскриптумами, куда больше дела до ее проблем, чем остальному миру? Паудер останавливается у пневмотрубы и прислоняется к ней лбом. Вздыхает и дергает себя за косу. "Поэтому ты Джинкс?" Как он... как понял, как запомнил, как вообще... она шмыгает носом, запоздало понимая, что заливает дорогущую бумагу слезами, и это точно не отправить, сразу поймет, что она тут, дура такая, ревет. Труба шуршит, и по лбу прилетает щелбан колбой. Весьма... мотивирующе. "Если я что-то и понял за свою жизнь, а в ней всякое бывало, так это то, что боль не дает нам останавливаться. Она единственное, что заставляет нас двигаться вперед, назло неудачам. Так что, Джинкс — ее сердце заходится, когда она видит ее имя, это почему-то слишком больно — если тебе сейчас хочется забиться в угол и страдать, поверь, это плохой вариант. Лучше выступи из тени, — она улыбается этим высокопарным словам через слезы — и докажи, что ты способна разрушить этот мир одним ударом." Паудер вытирает щеки — ауч, все еще больно — и идет к зеркалу. — Ага, — она таращится на свое чахлое, залитое слезами отражение. — Ты Джинкс. Вернее, это я Джинкс. И я им всем еще покажу, — ощущение правильности снова возникает внутри, скапливается возле сердца и оттуда несется к кончикам подрагивающих в нетерпении пальцев. — Прямо сейчас. Она не натягивает капюшон, пусть видят ее синие волосы, если хотят. Она заунитка, выкусите, и плевать на Вай и ее вечные нотации. Сегодня она сама по себе. И все же — сердце бьется ровно, разгоняя по жилам тепло, от шести букв, написанных идеально ровным почерком по дорогущей бумаге — не одна.

***

Паудер... м-м-м, нет, все же Джинкс бродит по нижним улицам без капюшона, кривя рожицы каждому, кто таращится на ее синие косы, спускающиеся по спине к лодыжкам. Почему Вай так не любит Заун? Почему так цепляется за верхний город, так молится на их правильность, когда есть этот, не такой фальшивый — живой. Пусть и не идеальный, но живой. Она жадно вгрызается в свеже-закопченное щупальце на палочке, наслаждаясь его вкусом, запахом, да и вообще шумом улицы — откуда-то сбоку несется музыка, и над зданием парит зеленый глаз, сложенный из неоновых трубок. "Последняя Капля"? А при чем тут глаз? Джинкс чешет подбородок, прикидывая, это ж каким пьяным надо быть, чтобы вот это все придумать. Хотя... ну и хрен с ним, бывают названия и похуже. Глаз манит ее, так и убеждая окунуться в его хрустящее, звенящее тепло, двинуться в такт музыке, и ноги сами собой несут ее туда. — Эй, а ну проваливай отсюда нахрен! — слева сбоку шипит голос, искаженный вокодером, и Джинкс оборачивается в сторону двух пилтоверцов — какого хрена они тут забыли в такое время?! — держущих за шкирку какого-то мелкого пацана. — Нечего тут смотреть, заунская крыса. А ты мелкий, давай выворачивай карманы, посмотрим, что там прячешь! А она их... спасала. Может, именно их сегодня. Когда напали на хекс-врата. Или их друзей. Да какая нахер разница, кого? Сейчас они трясут этого пацана так, словно он пришел к ним, в богатый дом, и наложил там здоровенную кучу в знак презрения. А ведь все наоборот. Откуда-то в голове раздается чужой шепот, низкий, бархатный, которого раньше она никогда не слышала, и там всего три слова — выступи из тени. В конце концов, ей ведь так хотелось. Ну вот... Она цепляет на лицо зубастую улыбочку, мол, эй, я ухожу, ухожу, а потом аккуратно лезет в боковой карман за Кусакой. Подбрасывает в руке, дергает за чеку и швыряет бомбочку пилтоверцу прямо в лицо. Ну, вернее, в шлем. — Бу! Мир взрывается желтой ядовитостью и першением в горле, но Джинкс задерживает дыхание, ныряет в эту густую пелену газа, где ревут, размахивая руками — как будто это поможет, хах — пилтоверские придурки. Бьет одного в горло, прямо под шлемом, где есть зазор, делает второму подсечку — ну камон, пусть и во втором ряду, третья с края, но она все же супергерой. Супергерой Зауна! Она нашаривает среди этих тел пацана, которому тоже хреново, но, похоже, его организм уже давно адаптировался к вредным испарениям, так что он даже на ногах еще держится, и вытаскивает из облака. — Беги! — советует Джинкс, а сама находит у одного из стражей шоковую палку, и прикидывает, сколько разрядов научит их уважать мир, в который они забрались.

***

Она возвращается под самое утро, потная, с красными — Кусакой задело и ее — глазищами, слегка побитая, пальцы все в неоновой краске, хотя спины тех придурков с ее именем поверх брони еще красивее, и, даже не раздеваясь, валится в кровать. Так хорошо. Как будто давно барахливший компас внезапно начал указывать ровно на север. А на полу ее ждет новое письмо.