***
Сонхва моментально переводят в судебный лазарет. Снова под стражу, снова без шанса на разговор с ним. Кажется, в его копилку падает ещё пара обвинений, однако до ушей младших это уже наверняка не доходит – официально Сонхва более не является частью отряда Сон Минки. И, несмотря на всеобщее недовольство и строгое требование всего подразделения, на похоронах Юнхо ему тоже не позволяют присутствовать. Жаль, что его не было – он смог бы поддержать лидера, потому что на заключительных словах панихиды Минки не сдержался и проронил свою первую слезу, после уткнувшись носом в плечо Чонхо, что характером так отдалённо похож на Чона. Сон не может, Сон не хочет признавать его смерть – он полностью сломлен. Ему хочется вернуться домой, достать ту самую бутылку выдержанного виски, которую Юнхо не единожды порывался открыть, но нарывался лишь на рык связиста, мол, дорого, и наконец-таки распить её со своим другом, в компании которого всегда так тепло и спокойно. Проблема в том, что отныне это невозможно. Слишком позднее желание. И там, где цветы легли ровно на гроб, остановилось время и не осталось сил. Там похоронен чей-то маленький мир прямо рядом с чужим.***
Спустя неделю от последнего отпевания Чона, Минки впервые набирается сил появиться в военном общежитии. Его лицо осунулось, кожа стала бледнее, а взгляд походил больше на кукольный. Зато стальной характер и твёрдый голос остались на законном месте: — Чхве, — резко бросает он, без стука войдя в чужую комнату. И Сан, и Хонджун тут же подрываются с кроватей, одаривая лидера сонными взглядами – на часах всего-то около восьми утра. — Собирайтесь оба, — скептически оглядев едва открывших глаза парней, Минки хмыкает и буквально приказывает, скрещивая руки на груди. — Пора заглянуть к Феликсу. До боли знакомое имя вынуждает младших наскоро проснуться и, кратко кивнув, разбежаться кто куда: Сан умываться и чистить зубы, а Хонджун натягивать на худые ноги джинсы. Минки зевает и опирается на шкаф, что так удобно располагается около двери, следом достаёт телефон и отвлекается от созерцания бегающих по своему блоку бойцов, подумав о том, что следовало бы позвать Юнхо, пока эти двое собираются. И тут же осекается, с силой сжав челюсть. Австралийца находят в его же комнате, что в целом не удивительно. Он тоже недавно проснулся, лениво слоняясь по помещению в поисках одежды, и совершенно точно не ожидал появления всего отряда у себя в гостях. — Доброе утро, Ли, — строго поздоровался Минки, когда впустил остальных и показательно плотно закрыл за ними дверь. — Доброе, сэр, — Феликс тупит взгляд и почесывает затылок в недопонимании такого визита. — Ты как: сам уйдёшь или мотивации накинуть? — Сон говорит с озорными искрами в глазах – что бы кто не говорил, а давить на людей он любит больше всего. — В смысле? Куда уйду? — Ли аккуратно натягивает футболку на голый торс и отчего-то делает шаг назад, предчувствуя «серость» настроения всего подразделения. — Ты реально тупой или прикидываешься? — прыскает смехом Хонджун, перенимая чертей лидера. — Куда ещё, кроме решётки Сонхва, ты можешь пойти? — выгибая бровь, интересуется Чхве. — Уж туда я точно не пойду, извините, — австралиец машет рукой в отрицании и опускает взгляд, более или менее расслабляясь. Его смех и показушное спокойствие – всего лишь бесполезная защитная реакция на выход из зоны комфорта. — Ты убил новобранца, подставил моего снайпера и смеешь усмехаться в моём присутствии? С головой-то всё в порядке? — Минки сам усмехается наглости младшего и делает ровно один шаг вперед, с поразительным удивлением глядя в чужие глаза. — Вы не докажите, что его убил я. Слишком поздно! — Феликс взрывается истерикой и отходит назад, однако лидер его ловит, за грудки приподнимая над полом. — Наивно полагать, что мы будем пытаться что-то доказать. Но и ты не выйдешь сухим из воды, маленькое ничтожество. Даю тебе два варианта: либо ты уйдёшь по собственному и больше никогда не сунешься в армию, либо я настрою всех до единого против тебя, — Сон шипит, очень скоро отбрасывая тощего парня на кровать и наступая ещё ближе, пугая до дрожащих коленок. — Знаешь, что бывает, когда тебя попускают в армии? Знаешь, — Минки протягивает последнее слово, злорадно улыбаясь, — по лицу вижу, что наслышан. — Ты не можешь иметь влияние на каждого! — голос Ли прерывается, а сам он заползает на постель с ногами, вжимаясь спиной в стену. — А что, если могу? — выгибает бровь и наклоняется. — Я работаю не на правительство, чтобы быть милым пёсиком. Феликс крупно дрожит от подступающей к горлу истерики, что так смахивает на внезапную паническую атаку, и совсем не находит ответа. Всё пошло не по плану, отчего кислород встаёт в горле комом, заставляет сердце буйной пташкой рваться из груди. Впрочем, Минки очень скоро выпрямляется и уходит к двери, завершая интересный диалог фразой о времени ожидания ответа лишь в пару часов. Он первым прочь выходит из комнаты такого омерзительного человека и, не прощаясь с остальными, удаляется восвояси быстрым шагом. Чонхо задерживается рядом с Феликсом, отпуская других вперёд, желая выйти последним. Он смотрит сомнительно-поддерживающими глазами, а затем подаёт голос, предварительно громко цокнув: — С костями сожрёт и не подавится – не играйся с ним, — совсем тихо выговаривает младший и покачивает головой. — Тем более сейчас.***
Феликс только с мыслями собирается долгих несколько часов, благодаря чему не даёт лидеру никакого ответа. А потом решает, что правда всё ещё на его стороне – Минки не сможет ничего ему сделать. Плохое отношение штука временная – в конце концов на него попросту забьют и перестанут вспоминать его глупую ошибку, стоит лишь пережить несколько месяцев постоянного буллинга. То, что в своем решении он совершил ошибку – Ли догадывается сразу же, когда узнает о новых обвинениях снайпера. Он всего-навсего хотел встать на ступеньку выше в своём отряде, а получилось, что подставил одного из верхушки подразделения, вдребезги разбив и без того хлипкую репутацию своей долбанной неаккуратностью. Вообще-то Ли мог бы толкнуть Уджина под выстрелы или разобраться с ним иным путём, однако вместо этого пустил пулю в его шею, напрочь позабыв о меченных казённых патронах. Ему кажется странным, что обвинили Сонхва – пуля-то меньшего калибра и определённо не подходит для его винтовки, хотя понимание, что о патроне, видимо, знают далеко не все, немного согревает душу. Как бы то ни было, слова Минки оставляют свой след на неокрепшем сознании австралийца, действительно заставляя его задуматься над всей сложившейся ситуацией по-новому. Он, кажется, медленно навешивает на себя ярлык самого лживого человека и одновременно самого искреннего. Ли правда не хотел, чтобы всё вышло так, но в силах ли он исправить положение? Нет, определённо нет, потому что даже чистосердечное признание сейчас уже мало чем поможет.***
Мудрые люди всегда учат, что в жизни важно найти своего человека, и только единицы знают, что важнее найти самого себя. Феликс понял эту простую истину ещё до поступления в военную академию и никогда не был потерянным котёнком, чётко ощущая землю под ногами и собственное место в мире. Он не страдал завышенной или, напротив, заниженной самооценкой; всегда трезво оценивал происходившее. Однако имел слишком подчёркнутый комплекс неполноценности, из-за чего всегда пытался быть лучшим. Даже если это какая-то мелочь по типу дурацкой школьной олимпиады или сдачи зачёта по физической подготовке – Ли против себя стремился к идеалу. И никогда его не достигал. То ли ума не хватало, то ли он по натуре так слаб – чёрт его знает. Каждая его попытка стать лучше проваливалась, с глухим шлепком падая на самое дно. Вот и сейчас Феликс банально хотел стать лучше Уджина, а получил только ненависть при взгляде на него, пренебрежение или вовсе игнорирование, и хорошо растушёванные едкие издевательства от отряда из-за своего синдрома отличника. Стоит ли говорить, что и другие солдаты, живущие в этом корпусе, также перестали замечать его? Думаю, это очевидно. Австралиец от всей души не понимает откуда у Минки столько влияния. Может, понимать и не хочет, потому что знает, что Сон глубоко уважаем во всех отраслях военного ремесла.***
В поисках себя главное – не заблудиться. Феликс повторяет это изо дня в день, уже приравнивая к молитве. Проходит полтора месяца с того злополучного разговора, после которого Ли стал для всех пустым местом, и он всерьёз начинает отпускать своё «я»; теряется в тех тенях, которые на него набросил лидер его же подразделения. Ещё немного и, кажется, он в буквальном смысле обернётся серой мышкой, неспособной даже на человеческую речь. Впрочем, он знает, что жизнь свою губит собственноручно.***
Ещё месяц тихого существования вынуждает Феликса задуматься об уходе. Мешает то, что Ли всю свою короткую жизнь посвятил армии, дышал ею и до сих пор не видит ничего более нужного ему для эдакого счастья. Кому-то нравится быть боссами, кому-то по душе рисование, а Феликсу идеально быть солдатом. Ему это настолько нравится, что он отказался от семьи и родной страны, дабы вступить в ряды корейских новобранцев. И теперь его заставляют вернуться. Жаль только, что дома его уже наверняка никто не примет, потому как последнее, что он услышал от семьи – «ты нам больше не сын, не брат и не любимый парень».