Не в то время

Как-то странно она устроена эта Вселенная: вроде, много всего, да всё какое-то до жути несовершенное и неидеальное. Вроде, где-то что-то хорошо, а с противоположной стороны в десятки раз хуже. Вроде, понятно, куда идти, но, стоит сделать шаг, падаешь в какую-то неизведанную пропасть и абсолютно не понимаешь, каким образом тебе оттуда выбираться. А что делать, если ты просто, по очевидной случайности, оказался не в то время не в том месте? Может, ты должен был родиться в роскошном особняке, окружённый кучей восторженных возгласов, сопровождающих каждый твой шаг, но Земля на долю секунды замедлила свой путь, и ты теперь здесь. В забытой высшими силами загаженной комнатушке, никому не нужный и никем не признанный. Ты – трудный подросток. Или всё-таки нужный? Или всё-таки надежда на более или менее счастливое будущее есть, когда у тебя обнаруживают внезапный талант к какой-то дурости, вроде математики, и, кажется, появляется шанс не утонуть полностью в той рутине, которую ты видишь с детства, не быть разнорабочим или, уж тем более, не сесть за какую-нибудь ерунду? Лишь веди себя хорошо, и будет у тебя и репетитор, и место в престижном ВУЗе. Веди себя хорошо... Легко сказать, да только кто ж знал, что оно всё так может обернуться, лёгкие деньги, кажущиеся такими доступными и от этого ещё более желанными. Лёгкие деньги, и ты рискуешь обменять просторную аудиторию на серую камеру. Слишком сильно рискуешь. Непростительно. Но вдруг появляется Он. Весь такой полный амбиций и почему-то вытягивает тебя из этой трясины. Помогает справиться с твоими проблемами. И сам того не замечая, засасывает в новое болото. Зачем? Зачем ему не всё равно? Зачем продолжает одного за другим спасать этих обречённых подростков? Антон, мать его, Вадимыч. Не думал, к чему это может привести? А ты уже, кажется, окончательно тонешь. Тебе не знакомо это чувство, когда с тобой обращаются не как с обузой, а как с человеком. Когда не получаешь по лицу за то, что у тебя есть чувства. Когда тобой хоть немного интересуются. Уделяют всего пару минут своего времени. Ничтожно мало? Да. Хватит ли для того, чтобы влюбить в себя забытого всеми подростка? Абсолютно точно.

***

Если бы у Фила спросили, помнит ли он, как завалился к своему тренеру с неполной бутылкой какого-то дешёвого пойла, ответ, очевидно, будет отрицательным. Как он признавался в любви, пытался залезть на колени и даже поцеловать? Ответ всё тот же. Зато утро на тренерской кровати он не забудет никогда: дикая головная боль, ломота во всём теле да снисходительная понимающая улыбка любимого тренера и стакан воды с таблеткой аспирина. Даже тут, сука, умудрился проявить заботу. Ведь совершенно ничего особенного. Для нормальных людей, не для Фила. На которого внезапно накатило осознание и испуг за сделанное и сказанное в нетрезвом виде. Но тренер его не бил. Просто присел на край кровати, даже положил руку на укрытую одеялом лодыжку, рассеянно поглаживая, сам того не замечая. А потом у них состоялся разговор. Не очень долгий, но от этого не менее муторный. Разговор, в процессе которого выяснилось, что всё сказанное парнем не пьяный бред, а его учитель вроде как и не против такого положения вещей. И всё это привело к тому, что вот уже спустя неделю Белов лежит в той самой кровати в одних трусах, смотря большими глазами на Ковалёва, который нисколько не торопит события, лишь поглаживает шершавой ладонью бок мальчика. – У меня никогда не было... – тихо, почти беззвучно, говорит Фил, отводя взгляд и пытаясь спрятать в ладонях начинающие пылать щёки. – У меня тоже... – изумленные глаза умиляют тренера, и ради этого он готов язвить и подкалывать снова и снова, – с малолетними несложившимися преступниками, – и уже совсем не может сдержать улыбку, когда парень натурально так дуется и обиженно бурчит: – Да ну тебя, ещё и издеваешься, – пытается перевернуться и спрятаться под одеяло, но сильные руки не позволяют, а приоткрытый рот накрывают требовательные губы мягким поцелуем. Совсем почти невинным и от того крайне успокаивающим. Но только на первые мгновения: потом тело Филиппа охватывает внезапно непонятно откуда взявшаяся дрожь, которую Ковалёв тут же замечает и аккуратно тянется к ладони парня, желая сжать руку. Поддержать и в этот момент тоже. Когда чувствует, что мальчик под ним хочет, но боится. Боится по очевидным причинам. Боится из-за кучи мыслей в голове и немного из-за того, что это его первый опыт. И Антон не торопит, никуда не спешит и ни к чему не принуждает. Позволяет остановить всё в любой момент, потому что сам чувствует что-то очень тёплое к этому свалившемуся, разве что не с неба, мальчишке. Который буквально лез к нему в постель, но мужчина никогда бы не смог воспользоваться таким беззащитным, пускай и очень бухим, но всё-таки подростком. – Сильно страшно? – шепчет в самое ухо, заставляя шею покрыться мурашками, спуская руку ниже и поглаживая явно заинтересованный происходящим член. – Не знаю, – ещё тише, – наверное, несильно... – пытается расслабиться и полностью отдаться таким желанным рукам и всему остальному, но выходит не сразу. Боится не только из-за того, что произойдет дальше, но и из-за того, что мужчина мечты может передумать. Посчитает его недостаточно красивым, отзывчивым, взрослым, на худой конец. Просто недостаточно. Просто сейчас прекратятся эти поглаживания и его выставят за дверь. Или что-нибудь ещё. Но поглаживания не прекращаются, а, напротив, настойчивая рука пробирается уже под резинку трусов и двигается уже резче. Переодически сжимая, делая очень-очень приятно. Фил пропускает момент, когда с него стаскивают боксеры, и проворная рука, смазанная прохладным гелем спускается ниже. Паника на удивление отступает, остаётся лишь желание. И настойчивые пальцы, быстро находящие нужную точку и делающие так приятно, что хочется почувствовать это снова и снова. Мужчина не пренебрегает растяжкой, поэтому когда в тело юноши проскальзывает чужой член, это уже не доставляет никакой боли, только несильный дискомфорт, от которого тут же отвлекают поцелуи на шее. Оргазм накрывает Фила чуть раньше, и он с гортанным стоном изливается себе на живот, доводя до пика и тренера тоже. Мужчина предпочитает не донимать парня сейчас вопросами, протирает того полотенцем и уходит в душ. А Белов смотрит в потолок и думает, что же такое он сделал Вселенной, что сейчас находится здесь. Забавная, однако, жизнь всё-таки штука: не встал бы на учёт, сидел бы в данный момент где-нибудь у себя в комнате под крики родителей или слонялся бы по улицам одиноко и беспризорно, и не было бы никому дела. Выходит, не всё дерьмо, происходящее в жизни, приводит в помойную яму. За своими размышлениями подросток не замечает, как его спаситель присел на кровать и внимательно рассматривает его синяки и кровоподтёки на ногах. Ну да, малы кроссы и что с того. Ему запретили воровать и промышлять быстрыми заработками, приходится терпеть. Неприятно, конечно, но он скорее удавится, чем подаст вид. – Это какое-то безумие, Фил... – тренер успел сходить в коридор и сейчас машет обувью, которая на несколько размеров меньше, чем должна быть. Частично без подошвы и подшитая где только можно и нельзя. Уходит, и слышен скрип двери, скрывающей за собой мусорное ведро, в которое абсолютно точно летит сейчас предмет скромного Филовского гардероба, если его так можно назвать. – Завтра едем покупать новые, – утверждение не терпящее ни оспарения, ни коррективов. – Но... Сколько я тебе уже всего должен, я так не могу, я верну... всё... как только смогу, – запинается почти на каждом слове, на что тренер лишь устало закатывает глаза: – Ага, не забудь посчитать то, что я вчера тебе пожрать дал. И вычеркни две сиги, которые я стрельнул на прошлой неделе, и воду, которую я у тебя отпил, – кажется, может, продолжать вечно, но видит лицо уже успокоившегося и, кажется, смирившегося Белова, и сменяет беззлобное ворчание на теплую улыбку. – Спасибо, – коротко и благодарно отвечает Филипп. Может, он всё-таки оказался в то время, в том месте...