Легенды о тиграх

«Что ты чувствуешь?» Ацуши говорил, и в ночной тишине рекана, на маленькой кухне, освещаемой одним только настольным светильником, Дазай отчетливо слышал каждое слово. «Что ты чувствуешь? Что ты чувствуешь? Что ты чувствуешь что ты чувствуешь что ты чувствуешь что ты чувствуешь что ты чувствуешь что ты чувствуешь?..» Мысли не покидало странное, волнительное ощущение. Оно настойчиво просилось в грудь — под замки ржавых костей, к пыльному сердцу. (или тому, что от него осталось) «Я чувствую... Я чувствую то, чего никогда не должен был чувствовать. Нет, пожалуй, не так... То, что боялся чувствовать вот уже несколько лет». —...И я... Я просто хотел бы поблагодарить Вас. За все, что Вы для меня сделали, — закончил Ацуши, посмотрел на Дазая и не сдержал смиренного вздоха. — И... Вы спите. Конечно. Разумеется, Вы ничего не слышали. Он тронул усердно похрапывающего Дазая за плечо. — Эй, не спите здесь! Нам пора возвращаться в комнату. — Что такое?.. — встрепенулся Дазай. — А-а, уже иду, да-да, — он зевнул, лениво потягиваясь. Умелая ложь, превращенная в забаву, въелась в саму его суть уже очень давно. Он слышал все — каждое слово благодарности, которое Ацуши сказал ему, и не знал, какие слова произнести в ответ. Тогда он сбежал и не произнес ничего.

***

— Дазай-сан? Вот Вы где! — Ацуши осторожно отодвинул седзи, шагнул за порог и так же аккуратно задвинул обратно, стараясь не шуметь в предрассветный час. Дазай сидел у крыльца, выходящего в сад, и, казалось, поджидал его, хотя не выдал своего ожидания ни поворотом головы, ни жестом рук. Он словно бы точно знал — Ацуши найдет его тут. — Почему ты не спишь? — спросил Дазай, не отвлекаясь от созерцания журчащей родниковой воды. — Почему-то не спится, — улыбнулся Ацуши, усевшись рядом. Они помолчали. Дазай взглянул на небо. Ночная мгла уходила, где-то за горами начинался холодный рассвет. — Вы не мерзнете? — спросил Ацуши, тоже заметив очертившую вершины гор полоску рассвета и окинув недоверчивым взглядом легкую юкату Дазая. — Все в порядке, — отозвался Осаму. — На горячих источниках не бывает слишком холодно. — Наверное, Вы правы, — согласился Ацуши. — Знаете... Я ведь впервые побывал на горячих источниках. — И как тебе? — спросил Дазай, украдкой наблюдая за чужим выражением лица. Ацуши задумался. Онсэн произвел на него впечатление, горячие ванны на свежем воздухе обладали бесспорной способностью дарить отдых телу и душе, но сказать только об этом было бы недостаточно — хотелось добавить что-то еще. — Это место... Это место необычное, — наконец произнес он. — Вот как? — Здесь очень... спокойно. Эти горы, сад, теплая вода, природа, чистый воздух... Мне еще нигде не было так спокойно и хорошо. К тому же, мы приехали сюда все вместе: Куникида-сан, Рампо-сан, Кенджи-кун, Танидзаки-сан... И Вы тоже. Эта поездка очень много значит для меня, — добавил Ацуши и посмотрел на Дазая. Их взгляды встретились. Наверное, воздух действительно был очень свежий — Дазай видел, как пышет живым румянцем горячее лицо Ацуши, и с удивлением ощутил, что в легкой летней юкате стало непривычно жарко. — Ацуши-кун. А я ведь слышал, что ты говорил мне на кухне, — зачем-то произнес Осаму. Слова сорвались с языка сами по себе, словно бы весь смысл их встречи содержался лишь в одном этом запоздалом признании. Глаза Ацуши ярко блеснули. — Я так и знал! — воскликнул он. — Я знал, что Вы не спите!.. Дазай негромко рассмеялся. — Ну-ну, не обижайся на меня, — он добродушно потрепал возмущенного Накаджиму по голове и вдруг посерьезнел. — Я тоже хочу поблагодарить тебя, Ацуши-кун. —...Меня? За что? — изумился Ацуши. Губ Дазая коснулась загадочная улыбка. — За то, что сидишь здесь, — отозвался он. Ацуши почти понял его. Но в следующий миг эфемерное прозрение исчезло, и он осознал, что не понял совершенно ничего. Они встретили рассвет вместе. Их руки лежали на расстоянии вытянутого мизинца, и невидимое, неподвластное разуму притяжение тянуло их все ближе и ближу друг к другу. В конце концов Ацуши ощутил, что касается плечом плеча Дазая, а тепло чужих пальцев греет его собственные. Спугнув последние осколки ночного одиночества, в саду мелодично стукнул содзу.