солнце сияет так ярко, что сон тэхёна пропал в тот же момент, как лучи касаются его лица. сон становится проблематичным — омега подолгу ворочается, переворачивает подушки и перекладывается с места на места, а глаза отказываются закрываться.
как там эриал?
этот вопрос заставляет его воображать младенца, лежащего в колыбели, нежного и пахнущего детской присыпкой, а на его коротеньких волосиках какая-нибудь несуразная заколка.
интересно, на сколько он уже вырос? подстригали ли его?
миновал месяц, по окончанию которого дан и кейко уезжают отдыхать в японию. тэхён не смог прийти к малышу, не смог взять на руки и вдохнуть родной запах.
он лишь получает сообщение, что с ним все хорошо, они торопятся, а потому напишут позже.
это больно. чертовски больно.
до задушенного хрипа в подушку тем же вечером. тот день в принципе не удается. с самого утра он бродит по магазинам, ищет подарок для эриала. игрушечная мягкая семейка из трех лягушат, и среднего тэхён непременно вручит сыну. омега обнимет её, вкладывая душу, чтобы он всегда был рядом с ростком — эриалом.
приподнимаясь, тэхён кладёт ладонь на лоб и сжимает в зубах нижнюю губу, снова непрошенные слезы скатываются по щекам. а ведь ещё нужно идти в клуб поддержки, терпеть бред три часа и абсолютно опустошенным возвращаться домой.
домой, где папа не смотрит в его сторону, а отец обыденно-вымораживающе спрашивает, как прошла встреча.
«розовые фоксы» — это группа омег, по каким-то причинам лишённых своих детей. кому-то и впрямь там необходима помощь, но не тэхёну. руководитель — феликс раздавает всем пакетик печенья и лимонад в небольшой бутылочке. они рассказывают свою историю изо дня в день, и после окончания каждый кладет руки на живот и, закрыв глаза, произносит «на то воля божья».
дикость.
почему он продолжает ходить туда? потому что там можно спрятаться от родителей. от отца, который вроде бы поддерживает, но в большинстве согласен с папой. от папы, для которого он, казалось, и вовсе исчез. от братьев, вечно шумящих и дразнящих его за то, что он не угождает папе.
это странно — внезапно потерять почву, годами удобряемую семьёй. странно и больно.
ноги касаются холодного пола, по телу проходят мурашки, тэхён зачесывает отросшие пряди за уши ледяными пальцами.
— какая же ты тряпка, — смотря на свое отражение, бормочет он. под глазами образовались мешки, скулы вечно красно-опухшие, губы искусаны, и местами торчат маленькие кусочки кожи.
он довёл себя до этого неосознанно. просто в один момент проблем в голове стало слишком много.
спускаясь на кухню, тэхён слышит, как в комнате братьев папа хвалит богома за хорошие оценки, а минхек вклинивается своим «и я, и я!», и им хорошо.
классно. тэхён уныло усмехается, складывая руки на груди от холода, и чувствует, как неприятно сосёт желудок.
по четырём грязным тарелкам в раковине он делает вывод, что все уже поели. омега достаёт себе посуду и подходит к плите, ощущая во рту не самый приятный вкус.
— папа сказал, чтобы ты помыл посуду, — прибежавший минхек раскрывает холодильник и тянется к верхней полке за газировкой.
держа в руках крышку, прикрывающую пустую кастрюлю с остатками мелкого риса по бокам, тэхён не знает, как реагировать.
— вы не оставили мне?
— ты взрослый, сам себе приготовишь. — пожимает плечами мальчик и наконец в прыжке выпивает бутылку. —
ноги подвижные, в готовке тоже справишься.
тэхён охотно и трепетно приглядывал за братьями, помогал им с заданиями из садика и играл, когда им было скучно. всегда спешил помирить, когда они ругались и дрались, омега старался сохранить между ними мир. он выстраивал самую обыкновенную связь с младшими, чтобы остаться в их памяти хорошим старшим братом.
но сейчас они легко цитируют слова папы и наверняка считаются с его мнением. им внушают то, во что дети сразу верят, ведь это говорит любимый родной папа, а папа плохого не скажет.
омеге больно от осознания, что младшие братья становятся чужими несмотря на всё то, что он так упорно делал. нет, он не винит их ни в коем случае, ими всего лишь манипулирует папа.
братья — две стороны одного зеркала, и тэхён находится от них очень далеко.
если ребенок провинился, то в угол следует ставить его родителей.
минхек убегает, не представляя, как ранили его слова брата. нет, это не его слова, это слова папы, но легче от этого не становится.
говорить такое детям? разве можно?
закрыв кастрюлю, тэхён ставит её в раковину и включает воду. сегодня можно обойтись и без завтрака.
мальчик крепче прижимает к себе мягкую игрушку зайца по имени чонги, подаренного на свое пятилетие, и заползает в постель под папин сладкий лепет.
— какую сказку хочешь сегодня послушать? — он присаживается на стул перед детской кроватью и ждёт, пока сын поудобнее уляжется, а затем тянет руки и подтягивает бирюзовое одеяло выше. маленький омега смеётся, когда родитель чуть щекочет ему щеки.
— рука и морской черт!
— хорошо, — кивает родитель. — давным-давно в богатой семье родилась прелестная девочка. она была идеальна, как цветок магнолии. мать так сильно её любила, что поклялась для своего дитя сделать всё на свете и даже пообещала своей дочери солнце и луну. когда девочка подросла и стала есть твёрдую пищу, мать переполнял восторг. «дитя моё, я дам тебе всё, что ты пожелаешь. открой свой ротик. скажи: «а». когда девочка научилась ходить, её мать повсюду бегала за ней. «дитя моё, я понесу тебя. давай, запрыгивай мне на спину». мать давала девочке всё, что она пожелала, и когда девочка выросла, её мать сказала:
— моё возлюбленное дитя, я так устала. ты можешь принести мне поесть?
— нет ручек, — восклицает тэхён негромко. сказку эту он любит больше всех, а потому помнит её хорошо.
папа мягко кивает.
— на что девочка ей ответила: «мамочка, но у меня нет ручек. я ничего не делала своими руками, вот они и исчезли».
— поесть-поесть, — затараторил маленький омега.
— ну-ка не перебивай, тэхён, — шикнул папа. — «тогда, девочка моя, не могла бы ты меня понести? у меня так болят ноги». а девочка ей ответила: «мамочка, но у меня нет ножек. ты всегда носила меня на спине, я никогда не ходила по земле сама. зато у меня такой большой рот, мамочка».
— у меня тоже! — улыбается тэхён и открывает рот с выпавшим передним молочным зубом.
родитель замолкает, вздыхает и укоризненно смотрит на него.
— и она открыла свой огромный рот. а мать закричала на неё: «ты не моя замечательная дочурка! ты — бесполезный морской чёрт! ты ешь, когда тебя кормят. ты ни на что не способна! ты мой провал!»
— и она бросила её в море, — мальчик прижимает зайца ближе — близится конец сказки.
— и тогда мать выбросила дочь в глубокое море. и с того дня моряки поговаривают, будто в ветреные дни над морем раздаётся детский плач: «мамочка! мамочка! что я сделала не так? прошу тебя, забери меня. вернись ко мне! забери меня!»
папа замолкает. ребёнок не спит, впившись блестящими глазами в обложку книжки. тогда родитель положит ему ладонь на голову и попросит заснуть.
вытерев руки полотенцем, тэхён ещё раз оглядывает прибранную кухню, и его взгляд цепляется за висящий на холодильнике календарик.
календарик течек, который раньше был рабочим, когда тэхён ещё встречался с бэкхёном.
он его выбросил в тот же день, как и все подаренное и связанное с этим человеком. почему этот календарь снова здесь?
омега убеждается, что его достали из мусорки, когда видит следы от масла и слегка стертые страницы. его сюда вернули нарочно.
нет сомнений, кто это сделал.
поэтому он, сжав ненавистную вещь, поднимается в комнату братьев, тихо открывает дверь и впивается взглядом в родителя, рассматривающего альбом богома.
— поговорим? — ему приходится чуть вытянуть руку с календарём, и папа сразу замечает это.
— есть о чем? — невозмутимо спрашивает он.
— например о том, каким образом выброшенная вещь снова оказалась дома.
но старший омега даже не двигается с места, смотрит на сына скептически и закидывает ногу на ногу. у тэхёна ломаются один за другим нервы.
— хочешь сказать, что это я его принёс?
— ну, может, я? — фыркает тэхён.
— свои больные выходки на других не вешай, мал ещё, — он отворачивается, качая головой, — хотя, о чем это я, ты давно уже
взрослый, вон
какой.
тэхён закрывает дверь раньше, чем желание ругаться накрывает его с головой. нет никакого желания и сил, разговаривать с эти человеком все равно, что со стеной.
замечательно, теперь его будут травить вот такими фокусами и приветами из прошлого?
календарь, теперь уже разорванный на куски, летит в урну.
***
— да ладно тебе тэхён, вспомни, как ты умеешь веселиться, — пак чимин со своими бесконечными речами о молодости, отдыхе и веселье.
— не хочу я, чимин, — омега наблюдает за тем, как друг срывает с новой одежды бирки.
— сходим в клуб, потанцуем, выпьем немного, ты отдохнешь наконец-то от своего папаши.
если бы.
— он как раз-таки наоборот загрызет меня со своим «ещё одного принеси, давай, ты же на это только горазд».
чимин встряхивает новые кожаные штаны, осматривая на наличие ещё каких-то бирок.
— он и будет тебе такое говорить, что, теперь дома сидеть и крестиком вышивать?
тэхён кивает. он правильно говорит, но слушать-то это потом ему, а не чимину. папа будет недоволен им в любом случае, всегда.
— да даже если ты и переспишь с кем-то, что в этом такого ужасного? это совершенно нормально, рождение эриала не сделало тебя менее привлекательным и не поставило на тебе крест с надписью «нельзя, отсюда вышел человек».
чимин садится рядом с ним на кровать, подтягивает на колени подушку и решительно смотрит на друга.
— я боюсь.
— чего?
— не знаю, — омега вздыхает, и пак берет его за руки, — это все… теперь тяжко. я не знаю, как объяснить, но мне кажется, что я не должен этим всем заниматься.
— нет, тэхён, — руки теперь сжимают его щеки, — ты должен начать думать о таком после сорока, а тебе семнадцать. прекрати трястись «я родил ребёнка, у меня есть ребёнок». жизнь на этом не заканчивается, эриал даже не с тобой.
— я поним—
— нет, не понимаешь. тебе кажется, что на тебе теперь куча табу, но ты сам на себя их навешал. поедем в клуб, оторвемся, забудемся.
— почему ты всегда напутствуешь, когда хочешь затащить меня куда-то? — тэхён хмыкает, чимин закатывает глаза и отстраняется, чтобы вернуться к вещам.
— потому что кроме меня это некому делать. кто-то же должен выпускать твоих дьяволов.
— я не буду много пить, — сразу говорит тэхён, слезая с кровати. — и я не хочу заходить домой, одолжишь мне вещи?
— если на твою задницу налезет что-то, то пожалуйста, — пак приветственно открывает двери шкафа, и тут же улыбается. — я сам найду, что тебе надеть.
***
тэхён не учитывает того факта, что в клубе все обжимаются, и что совершенно любой человек может потрогать тебя в любых местах. именно поэтому он слегка прикрывает живот руками, пока не напивается и не бежит на танцпол с пустой головой.
он не уверен, отшатываются ли от него из-за странного на ощупь живота или, может, их отталкивает чимин, который оберегает его даже сейчас, танцуя неподалёку.
взгляд плывёт, серебряная рубашка из шёлка липнет к коже от пота, и хоть омега обещал много не пить, он в очередной раз проебался. ему не привыкать.
джинсы ужасно давят на бёдрах — ни сесть, ни особо ногами подвигать. наверное, стоило все же свои надеть.
тэхёна тянут назад за две петельки на штанах и крепко хватают за таз, даже больно.
он бьёт по этим рукам и заезжает локтем в ребра, получая в ответ «сука».
в уши бьёт какая-то испанская песня, естественно в варианте ремикса, басы качают толпу, заставляя визжать и подпрыгивать, а тэхёну кажется, что его сейчас вырвет от этих волн.
ноги путаются, и омега едва не валится на пол. его подхватывает какой-то мужчина, пахнущий невероятно дорого и бормочущий, что малолеткам здесь не место.
его сажают за барный стул и уходят, тэхён даже не успевает заглянуть в чужое лицо, начиная хихикать и заворачивать рукава на рубашке.
— какой ужас, можно мне воды? — бармен кивает и тотчас достаёт стакан с холодной жидкостью.
омега прикладывает его к щекам и ко лбу — невероятно жарко, что даже волосы слегка мокрые. чимин пропал из виду, но тэхён знает, что беспокоиться не стоит, так как пак уложит всякого, кто его тронет без спроса.
залпом выпив воду, тэхён спрыгивает со стула и с новыми силами ныряет в толпу, где людей, кажется, за долю секунды становится в два раза больше.
омега останавливается, как вкопанный, когда улавливает запах свечей, такой яркий, такой выделяющийся, однако он не должен выбиваться из всех.
но он выделяется и притягивает, и значит это только одно.
его альфа здесь.
тэхён не был тем, кто жаждал встретить истинного — об этом говорят его бывшие отношения с бэкхеном. да и сама идея найти его была не такой уж интересной для него.
повернувшись вокруг себя, омега дёргается в сторону, поняв с какой стороны доносится запах, а потом снова останавливается, потому что тупик, больше некуда идти, но он где-то рядом.
его может стошнить от таких резких поворотов, мотаний головой и движений, он почти отчаянно готов осесть на пол, и некстати тошнота подступает к горлу.
а потом шею и ухо что-то щекочет. тэхён почти уверен, что ему это снится.
— меня ищешь?
омега поворачивается почти мгновенно, только вместо лица видит нитки с черными бусинами, исходящие от козырька шляпы. он высокий и весь в чёрном, тэхён тянет руки к его шляпе, чтобы снять, но чужие руки останавливают.
— трогать нельзя, — говорит альфа и за эти же руки тянет к себе, врезаясь в бедра своими, — как банально встретить тебя здесь.
— ты что, маньяк какой-нибудь?
— я юнги, и ты не первый, кто мне так говорит, просто отстаньте от моей шикарной шляпы.
тэхён видит совсем немного, нитки шевелятся, альфа улыбается и глаза у него блестят.
— покажи.
его руки отпускают, на что тэхён улыбается в ответ, отодвигает нитки в стороны и вдыхает. альфа ему подмигивает карими глазами и не даёт возможности рассмотреть себя. язык уже скользит по чужим губам.
омега вцепляется в чужую рубашку резко и грубо, склоняя его над собой. альфа опускает свои руки на его бедра, невесомо сжимая и подталкивая к выходу с танцпола. все-таки целоваться в толпе не особо удобно.
тэхён слышит треск ткани под своими пальцами и раскрывает глаза одновременно с альфой, отрываясь на долю секунды, чтобы извинится.
— последняя чёрная рубашка, поаккуратнее.
— извини, — омега чувствует, как груз с души спадает, внезапно становится так легко и весело.
то, о чем говорил чимин. он наконец-то чувствует это, как становится плевать абсолютно на всё и всех.
тэхён скользит рукой по чужой шее, добираясь до волос и сжимая их в руке. они светло-голубые и кудрявые, руку щекочут нитки.
руки скользят от бедер к верху, и омега не успевает прикрыть живот.
альфа спрашивает прямо в его губы:
— что с твоим пузиком?
— ребёнок, — сразу отвечает тэхён. он ведь должен об этом оповестить? наверное, не в такой обстановке и не будучи пьяным, знакомым со своим истинным не больше десяти минут. — у меня есть ребёнок. не совсем у меня, но я его родил, — язык заплетается.
— значит ты уже
подпорченный?
это… больно?
омега скидывает с себя руки. ну вот, это чувство было лишь мгновением.
— эй, я не хотел тебя обидеть, — прилетает в ответ, тэхён разворачивается моментально, двигаясь в сторону, где в последний раз был чимин. нужно уходить отсюда, он натанцевался.
альфа дёргает его за руку, сначала за одну, а потом и за другую. тэхён стирает влагу с губ и уже начинает звать чимина в голос.
— я не имел ввиду, что это плохо, я—
— отвали, — омега вырывает руки и расталкивает людей. запах соевого воска остаётся позади. а ведь он даже имени своего не сказал.
оно и к лучшему, тэхёну не хочется ещё раз пересекаться с ним.
подпорченный.
он, что машина какая-то? чтобы у него были такие характеристики? не бита, не крашена, так что ли? что вообще за дерьмо.
подпорченный. ребёнком подпорченный?
или, может быть, тем, что дети не от поцелуев берутся, подпорченный?
— тэхён? — чимин хватает его за руку. — куда ты собрался без меня?
— я тебя и ищу, уходим отсюда.
— что случилось? — омега волочит друга к выходу. — здесь бэкхен?
тэхён не отвечает, запинается в который раз и спасается от падения только руками чимина.
