***
I'm Tired — Labrinth, Zendaya
— Только твоей волей уповаю, Отче наш… Стертые колени приносят невыносимую боль, но Чимин терпит, как сам Господь терпел греховность всего Человека. Он просит прощения, теряя собственное обладание, и слышит громогласный стук израненного сердца. Давит свою грудь с силой Самсона, пытаясь избавить её от липкой, чёрной, смрадной массы. Он склонён в молитве, с опущенной головой, как немой, плачет, теряя ангельский голос в молебных стонах: — Я каюсь в обладании и жадности… И он подвергается испытанию до этих самых пор, пока не перестанет чувствовать присутствие божьего духа рядом. Но сейчас он утопает в бесовской тени стоящего позади и тихо вторящего: — Недоговариваешь. Чимин ощущает боль и пустое покаяние, замеченное Лукавым; Чонгук подначивает того на чистосердечное исповедование вместо Святого Духа. Видит, как тот опирается наземь и стирает пальцы в кровь, как ложь разрастается под его рёбрами и скребётся, говоря чужим голосом: — Отказываюсь от своей прежней жизни во власти Греха. — Стенается, пытается проститься. — Твоё тело изувечено и растлено… — Чонгук чиркает спичкой, поджигая сигарету и затягиваясь, оскаляя зубы. Точно окровавленная пасть блестит во мраке, из неё источаются клубы дыма и медленно рассеиваются, как не рассеялась бы вся святость Чимина, не будь Его на свете. — Изыди. — Юноша замирает, становясь чистой керамикой на фоне чёртовой свалки. — Изыди, изыди, изыди… Чонгук громко усмехается, решив продвинуться вперёд, ближе к эпицентру страдания. Ступает, стуча грубой подошвой, будто отбивая секунды до судебного приговора. Смотрит на сгорбленную спину, гедонично вглядываясь в каждый изгиб желанного тела. Оно не перестаёт нравиться, невольно провоцировать и издеваться над ним. Абсолютная тишина вокруг бьёт по ушам, нависая над обоими. — Перестань. — Дьявол тянет Чона за язык, принуждая разрушить её. — Ты был покинут Господом ещё до того, как встретил меня. Вместо того чтобы раз и навсегда отречься от Его слов, Чимин соглашается с ними. Продолжает глухо молиться, но больше не ощущать обратной связи. Столько времени прошло с момента полной потери вины. На самом деле, забытый в своём деле Крупье, давно не ощущает тёплый оттенок собственной формы. Это, своего рода, мигающее пламя, на чей вопль слетается всякая тварь и мерзость. Те видят в нём возвышенного ангела в обруче порочного заведения, в котором тот обретает не только боль и неестественное наслаждение, но и плату за совершённые им же деяния. Он попадает на вечный круг ада, где стремится постигнуть прощение Бога, а оказывается лицом к лицу к самому нечистому лику с его внушением и завладеванием. — Твоя вера обрамляет на вечные страдания. — Продолжает Чонгук. — Я могу избавить тебя от этого. Их много. Имён у Них предостаточно. Один славный отголосок величественного Легиона обретает смысл и истину всего своего познания. Он заставляет прочувствовать то, от чего Чимин желает всем своим сердцем и израненной душой убежать. В его понимании, необходимо помнить о своей вере, страшиться Бога, от чего ты будешь спасён в любом случае. Однако на сегодняшний вечер, тяжело затянувший за собой ноги Крупье, ощущает полнейшее — этого страха — отсутствие. Удушье скопилось в тисках знакомого запаха, и невольно осознавая, лишь в этот момент Чимин осваивает целую и вечную любовь. Чон затягивается последний раз, роняя сигарету на сырую землю. Кладёт увешанную серебром ладонь на мягкий затылок, и юноша реагирует, рефлекторно вздымаясь над ней. — Я чувствую всю твою подноготную: много страха, отчаяния, страсти. Ты переполнен, но грани стираются, как только ты позволяешь случиться неотвратимому. Мой вечно юный Дориан Грэй. — Поглаживает теперь макушку, спускаясь к шее. — Ведь лучший способ избавиться от искушения… — Склоняясь и выдыхая вблизи уха. — Поддаться ему. Чимин разворачивается медленно на коленях, утыкаясь в крепкое бедро. Он мажет щекой и губами, хватается руками, держа опору в чужих ногах. Не пытается смотреть, даже открывать глаза, ненароком избегая разъедающего взгляда, осязаемого повсюду. — Я буду распят за любовь к тебе — сыну Сатаны. — Исступаясь в лживой исповеди. Затянутое небо пропускает лунный свет. Он падает ровным слоем, сканируя территорию холодным, блестящим оттенком. Двое, склонённые, с опущенными головами пребывают в смятении. Первый, нависающий, тянет второго за расстёгнутый ворот в свою сторону, принуждая расслабиться и следовать. В равных возможностях, и практически идентичных весовых категориях, один очевидно уступает волей другому. Его воля подчиняет, а другая воля забвенно растворяется. Их дух: непрощённый, контролируемый грехом, Творцом которого выступает сама Власть, Порочность и Искушение в цельной, но уязвимой телесной оболочке. Уязвимой и дьявольски прекрасной…***