Фабрика.

      Это был обычный рабочий день. Проснувшись ранним утром, я, как всегда, какое-то время лежал с закрытыми глазами, ожидая, пока тело будет готово к подъёму. Затем, услышав далёкий гудок вдалеке, встал со своей, жалобно скрипнувшей, кровати. «Надо бы подтянуть пружины» — пронеслось в голове, пока я натягивал на себя серый комбинезон и тяжёлую фабричную робу. «Наша форменная одежда и обувь соответствуют принятым стандартам безопасности» — кричали листовки о найме, что тысячами сыпались с дирижаблей в бедные районы города. Вот только думая о них, про комфорт явно забыли. Тряхнув головой, словно выметая оттуда проснувшиеся дурные мысли, я щелкнул переключателем пищепровода. С натужными хрипами медная труба выдавила в миску дневную порцию жиденькой каши, которую тут выдавали за еду, содержащую дневную норму витаминов и минералов, необходимых для организма. На вкус она была такая же, как и на вид. Хотелось как можно быстрее проглотить и забыть о том, что ты это ел. Хорошо, что про запас было припрятано несколько кусков хлеба, из настоящей муки. Я купил его на прошлой неделе, обменяв на больничный талон у своего бригадира. Денег на фабрике не давали, только талоны. За рабочие часы, на больничный, на выходной, на дополнительное питание. Считалось, что наличные деньги могут внести в сознание рабочих смуту, заставив их тратиться на выпивку и женщин. Запив свой скудный завтрак глотком воды, отдающей бензином и маслом, я фыркнул. Выпивка и женщины… После двенадцати часов за станком, это последнее о чем ты думаешь. Хочется быстрее дойти до своей комнатушки и провалиться в сон. Но, говорят, у кого-то находились и силы и возможности на контрабанду. Естественно, подобное жестоко каралось. Виновных торжественно увольняли с фабрики и выпускали. В чан с расплавленным металлом. Если ты пришёл на фабрику, ты живёшь по её правилам. Твоя жизнь принадлежит ей, точно так же, как одежда, имущество и даже, при необходимости, твоё тело. Тем не менее, недостатка в новых работниках не было никогда. Выйдя на улицу, я захлопнул дверь своей комнаты. Замков не было. Воровства на территории фабрики не существовало. Посмотрев наверх, в затянутое угольным дымом небо, я влился в безликую колонну рабочих, спешащих к корпусу номер четырнадцать, где производились железнодорожные локомотивы. Там мне предстояло занять место 118-А у конвейерной линии, где я каждый день должен был закрутить ровно тысячу болтов на какой-то детали в кабине паровоза. Я даже не знал её названия. И, если честно, не хотел знать. Снова раздался гудок, на этот раз уже над самыми нашими головами, когда мы проходили в широкие ворота цеха, разделяясь по местам, согласно нарисованным на полу стрелкам. Очередной обычный рабочий день начался. Смена шла как обычно: механические лапы, шипя и брызгая маслом из плохо закреплённых сочленений, ставили передо мной очередную деталь. У меня было ровно четыре минуты и тридцать секунд, чтобы произвести все необходимые манипуляции по крепежу, проверить наличие дефектных гаек и шайб, после чего, удостоверившись, что всё в порядке, передать её дальше по линии. Деталь шла за деталью, час за часом, когда вдруг раздался резкий звук сигнального рожка. О этот рожок. Он означал не перерыв в смене, нет. Он означал вынужденную остановку, потому что бригадир и его часовые люди пришли за одним из нас. Людей забирали прямо с рабочих мест. Травмированных, провинившихся, пьяных, замеченных в асоциальных действиях. Иногда, за ними приходили в квартиры, но гораздо чаще это случалось прямо в цеху. Когда сзади раздались клацающие шаги часовых людей, перемежаемые надсадным кашлем бригадира, я втянул голову в плечи, всеми силами заставляя себя не оборачиваться. Его лёгкие жрала болезнь, он прекрасно об этом знал, от того, старался захватить с собой как можно больше из нас. — Номер 118-А…мхм мм… Отойдите от линии и повернитесь ко мне. — Я поднял голову, ловя взгляды других рабочих со всех сторон. Какие-то были сочувствующими, Какие-то равнодушными. Где-то читалось облегчение. Пришли не за ним, значит можно прожить ещё один день. — Номер 118-А, вы оглохли! Мхм-м кха… Быстро отойти от станка и повернуться ко мне. — В голосе бригадира звучала плохо скрываемая злость и я поспешил подчиниться. Послушно повернувшись, я ожидал увидеть наручники, электро палку и прочие инструменты усмирения непокорных, но встретил лишь встревоженный взгляд начальства. Бригадир стоял, держа в руках железный ящик для инструментов, рядом с ним, по бокам, поскрипывали двое часовых людей, чьи механизмы, едва слышно шумели и искрились, выдавая совсем недавнюю сборку и полный заряд батарей. — Нам нужна помощь, сынок. — произнёс он, даже без привычного уже кашля — фабрике нужна помощь. И сегодня у тебя мхм-хм есть возможность вернуть ей долг. Пойдём со мной. Так, провожаемый шокированными взглядами рабочих, включая заспанного сменщика, которого охрана уже пригнала на моё место, я вышел из цеха будучи новоявленным спасителем места, о котором мечтал каждый мальчишка в бедных, измученных голодом, военным положением и грязным воздухом кварталом, но ненавидел каждый из тех, кто однажды попав сюда, уже не мог выбраться. Коридор по которому меня вели сменился ещё одним, потом ещё, ещё и ещё. Часто встречались ступеньки, словно мы погружались вглубь земли, куда-то гораздо ниже фундамента корпуса и, исходя из моих ощущений, выйдя по очередному коридору, далеко за его пределы. Лицо бригадира оставалось неподвижным, после просьбы о помощи он больше не сказал ни слова, просто шёл вперёд, показывая дорогу. Коробку с инструментами взял один из часовых людей. «Да что же это за место такое» — пронеслось в моей голове. Ни одно здание не может быть на столько огромным. Да, фабрика заняла три бывших городских района, но это было не одно здание, а целая система корпусов, цехов и переходов, по которой даже ходил свой трамвай. А тут мы идём уже полчаса, так и не покинув пределы моего корпуса. Ход моих мыслей прервало то, что я врезался в показавшееся мне каменным, плечо своего спутника. — Мы пришли — будничным тоном произнёс он. — Теперь начинается твоя работа, мхм. мхм. кха. Тебе нужно пройти дальше, найти повреждённую деталь и выполнить то, что ты умеешь лучше всего. Проверить крепёж, убрать бракованные соединения, убедиться в надёжности и вернуться обратно, где щелкунчики будут ждать тебя. — Взяв ящик с инструментами, он открыл его, доставая уже знакомый мне пояс монтажника, только полный совсем новых, отливающих латунным блеском, ключей, отвёрток и прочих вещей, необходимых в моей работе. Последним же, он достал пистолет, новый, ещё пахнущий оружейной смазкой. — Я не думаю, что он тебе понадобится. Но правила, установленные директором, должны выполняться строго. Каждым из нас — его лицо приняло возвышенно-печальное выражение, пока он произносил это. — Фабрика — наш дом. И дом этот — живой. Трубы — её лёгкие, проводка и телеграф — нервы, коридоры — сосуды, печи — вечно голодные желудки и рты. Но живёт она именно благодаря таким, как мы. Ты и я. Мы — кровь и плоть, без которых всё здесь застынет мёртвой машинерией. И мы должны заботиться о своём доме, потому что умрёт она — погибнем все мы. — Пока он толкал свою речь, я успел надеть пояс и протянул руку за пистолетом. Мне было всё равно на эту философскую ересь, которую нёс умирающий человек, известный своими замашками садиста, и уж конечно я не собирался использовать такую возможность для того, чтобы спасть чью-то там жизнь. У меня появилась возможность выйти на волю. Инструменты, среди которых было всё, нужное для взлома и оружие, на случай если их было недостаточно. Если эти коридоры действительно связывают всю фабрику, какой-то из них точно ведёт наружу. И я найду его. Тем временем бригадир закончил говорить и протянул мне пистолет, рукоятью вперёд. Я тут же засунул его за пояс, так, чтобы удобно было немедленно выхватить и, развернувшись, посмотрел вдаль того коридора, что ждал меня впереди. Там было тихо. Стены освещало мягкое сияние ламп. Он ни чем не отличался от других фабричных, разве что был чище обычного. — Что, даже вопросов никаких не задашь, мхм-хм — раздалось у меня за спиной. — Сами сказали, это моя работа. Ничего сложного. — Хорошо, сынок, хорошо. Как закончишь, возвращайся сюда, щелкунчики тебя подождут. А там, глядишь, и премию тебя выпишем. Или место дадим интереснее. Ты молодой, амбициозный, не сидеть же всю жизнь на локомотивах. Может, пойдёшь ко мне в робототехнику. Там столько чудес, мхм-хм, дня не хватит о них рассказывать. Удачи тебе там. Фабрика рассчитывает на тебя.  Последние слова раздались уже мне в спину. Не оглядываясь, я быстрым шагом шёл по коридору, надеясь, что через несколько часов выйду на свободу. Бог милосердный, как же я ошибался. То, что я встретил дальше, было невозможно описать скудным лексиконом рабочего. Бесконечные лестницы, ведущие в никуда. Конвейерные ленты, перевозящие реку вопящих тел, в некоторых из которых я, с ужасом, узнал тех, кого когда-то забрали часовые люди. Их тела были словно сплетены с конвейером чем то наподобие электрических кабелей, которые, однако, пульсировали будто живые. Потом это сменилось гигантскими конденсаторами, по которым, змеями, скакали и ползали фиолетовые молнии. Там мне и пришлось, в первый раз, достать пистолет, после того, как какой-то несчастный, судя по истощённому виду, проведший здесь уже много дней, прыгнул на меня, вопя что-то о мясе. Не смотря на ужас, объявший меня в тот момент, я успел заметить нашивку фабрики, с личным номером, на его груди. Это явно был один из тех, кого прислали сюда до меня. Пуля в голову оборвала его мучения. Однако мои мучения были далеки от своего завершения. После конденсаторов, поднимаясь по тому, что казалось мне канализационными стоками, я услышал сверху знакомый шум. Это был еле слышимый звук гудка, собиравшего нас на смену. Это могло означать только одно. Я уже близко к поверхности. Плевать, что свободы я так и не увидел, главное — живой. Можно снова стоять у конвейера, зная что тебя ждёт завтра и стараясь забыть о том, что видел там, внизу. Мой путь оборвался тяжёлой крышкой люка, которая, однако, быстро уступила яростному напору. Я оказался на знакомой улице, всего в нескольких кварталах от моего дома, часы на башне показывали раннее утро и, потому, я вновь поспешил занять своё место в потоке людей, шедших к своим рабочим местам, из которых ни один даже не остановился, чтобы поинтересоваться у меня, почему я выбрался из канализационного люка. Совсем скоро я увидел свой родной корпус, зашёл в него и поспешил к рабочему месту. За которым увидел знакомую сутулую фигуру, которую каждое утро видел в отражениях витрин и стекол, на чьей спине виднелся фабричный номер. 118-А. Дальнейшее плыло в моей голове, словно туман. Я бегом бросился прочь оттуда, не смотря на взволнованные окрики товарищей, потому что боялся увидеть лицо того, кто занял моё место. Я боялся того, что увижу себя. И вот сейчас, стоя на крыше одного из жилых домов и смотря вдаль, на укрытые смогом кварталы и корпуса фабрики, я чувствую, что у меня остался лишь один путь к свободе. Вытащив пистолет, я встав на краю, прижал дуло к своей нижней челюсти и, резко выдохнув, нажал на спусковой крючок. Потом всё погасло. Погасло до момента, как я вновь, сквозь тьму и туман забвения не услышал гудок, призывающий рабочих к сбору. С глухим стоном, я снова осознал, что у меня есть тело и оно испытывает боль, как и всегда, на этой старой жёсткой кровати, чьи пружины давно надо было смазать. Открыв глаза, первым что я увидел, была моя роба, свисающая со спинки стула. Привычная форма, привычный номер, указывающий твоё место в этом мире. Доброе утро 119-А.