Ишрам многоколонный

Он находился в наемной комнате трактира, и все было в порядке. В смысле, никакого розового масла, кошек, пташек и тому подобного. Север, хвала Небу! Обычная комната, сколько таких он перевидал. Узкая постель, дощатый стол с огромной трещиной посередине, громоздкие деревенские табуреты, довольно чистый скобленый пол. Напротив – квадратное окно с наскоро протертыми тряпкой стеклами. Ничего не болело, только голова кружилась от слабости. Это и понятно – теперь нужно было несколько дней есть и спать, восстанавливая силы. Но для начала требовалось оценить положение. Эльгас поднялся, нашел свои штаны и чужую рубаху и сообразил, что вещи остались в иллюзорном мирке Богини, откуда они чудом умудрились сбежать. Каким образом Темный, интересно, притащил его сюда? Пара кошелей и кинжал – вот все, что при нем осталось. Спасибо и на этом. Рубаха же была чистая, хоть и ношеная, с чужого плеча. Придется купить крепкую кожаную куртку. Медальон на шее пустой – он весь ушел на лечение. Эльгас снял его и закинул в кошель, поменяв на новый. М-да, если так пойдет дальше… Пошатываясь от головокружения и хватаясь за перила, Эльгас спустился вниз. Внизу почти никого не было, судя по всему, было раннее утро, и постояльцы спали. Трактирщик вытаращил глаза и аж затрясся, увидав его. – Вы уже здоровы, господин? Когда вас принесли, были как мертвый! Мы в толк не могли взять, почему это господин Дехадо не оставил вас у лекаря. Я уж так и так – а помрет господин у меня в трактире? Да и вдруг помощь какая нужна? Он говорит – не надо помощи, надо не мешать, ну тут уж я подумал, что господам саидам лучше знать, правда, Сайва? – Правда-правда! – откликнулась Сайва, широкозадая крепенькая служанка, скоблящая ножом стол. – Господа лучше знают, то ж завсегда так! Только как нам вас жалко было, ваша милость! Кто же знал, что у вас девять шкур? – Зато теперь здоровьичка и милости просим, – осклабился трактирщик, демонстрируя отсутствие передних зубов. – Чего изволите? – Воды нагрейте, – велел Эльгас. – Бритье, чистое полотенце… А потом еды. – Ла-а-арс! – заревел трактирщик. – А ну, приготовь господину помыться! Наверх, во вторую! – Там, где мертвец, что ль? – выпучил глаза рябой и скуластый Ларс, показавшись из двери за стойкой. – Типун тебе на язык, мерзавец кривозадый! – рявкнул хозяин, замахнувшись на разинувшего рот слугу тряпкой. – Выздоровел его милость! А ну – чохом, да голову не потеряй по дороге! Дармоед… Эльгас оперся о стойку, чтобы не свалиться от проклятой слабости и расхохотался. Трактирщик тут же подвинул стакан вина. – А где… господин Дехадо? – спросил он, выругав себя за глупость, потому что на самом деле совсем уже собирался брякнуть: «А кто господин Дехадо?», но сообразил, что Азфирэль, скорее всего, не разбрасывается магическим именем. – А кто ж его знает, господин… – Эльгас, – подсказал маг, поскольку не видел смысла скрываться. Здесь его вряд ли кто-то знал. Впрочем, где он вообще? Лицо трактирщика расплылось в улыбке – привычной и давно отработанной – как будто кто-то дернул за ниточки, привязанные к уголкам рта. – А меня дядюшкой Сандером кличут, значит. Кто ж его, господин Эльгас, знает-то? Нешто мы у саидов ответа спрашивать будем? Он вас определил, значит, а сам моим трактиром побрезговал. Заходил по ночам, проверить вас, значит, а где пребывать изволит, о том не докладывал. Ну, и я не гадаю, в наше время меньше знаешь – дольше проживешь. – По ночам? А сколько я вообще тут пользуюсь твоим гостеприимством, дядюшка Сандер? – Да уж три дня тому, наверное… Точно, четвертый с утра пошел! Сайва как раз о корыто споткнулась, да и охромела на правую ногу, мы ей припарки делали, а тут вас лекари принесли. Что ж за день-то такой, думаем! – Многовато, – поморщился Эльгас. – Ну да ладно. «Если Азфирэль сегодня не явится, отосплюсь», – решил он. Но Темный пришел, как только смерклось. Эльгас как раз отужинал нехитрой деревенской снедью. Совсем уж нехитрой, по его мнению – в какую же это дыру их на сей раз занесло? – Рад видеть в добром здравии, – прохладно поприветствовал его спутник и уселся на подоконник, подтянув колени к подбородку. Распахнул окно и затянулся сигаретой. – Спасибо за помощь, – отозвался Эльгас. В дверь постучали – это Ларс притащил вино. Удивительно, что оно вообще здесь нашлось – судя по ужину, лучшее, что им светило – вонючее ячменное пиво. Эльгас подал Темному кружку, тот скорчил презрительную гримасу и осторожно попробовал питье кончиком языка. – Не самое плохое, – просветил его Эльгас. – С «Кровью Солнца» не сравнить, конечно, зато без отравы. – Как сказать, – огрызнулся южанин. – Мне попадался яд, более изысканный на вкус, чем эта кровь недозрелого изюма… А может, томата, не удивлюсь. Тем не менее выхлебал сразу половину кружки. Выглядел он снова на диво юным и прекрасным, а глаза блестели, пожалуй, даже ярче обычного. Должно быть, без устали восполнял силы. – Как я понял, мы в Короне, – сказал маг, тоже прикладываясь к кружке. Эльгас не узнавал квартала, но одного взгляда на густо унавоженную улочку и облупленные ставни соседней халупы хватало, чтоб понять, что заведение дядюшки Сандера расположено не в самом респектабельном районе, а еще скорее – глубоко в предместьях. Публика, судя по звукам из общего зала, тоже собиралась далеко не благородного нрава. Впрочем, какая разница? Точно такой же смеси пьяных возгласов, громового чиха, гогота и оглушительной отрыжки Эльгасу приходилось внимать и в компании офицеров Ее Величества. Разве что здесь над этой смесью довлела ядреная и стойкая, как едкий запах чесночной похлебки, струя простонародного акцента. – А ничего, что ты снова смущаешь людей своими чер-р-рными очами? – лениво осведомился Эльгас. – Или в этой реальности как с южанами – мирно? – Во-первых, не смущаю, – как-то очень уж живо отозвался Темный. – А во-вторых, с южанами здесь забавно… хм… даже не знаю, как сказать, светлейший Эльгас… – Стой, – перебил его маг, догадавшись, чем вызвано столь горячее желание огорошить его новыми сногсшибательными известиями. – Давай по порядку. Сначала мне хотелось бы обсудить прошлое, а уж затем приступить к настоящему и будущему. Мы ведь прямо сейчас никуда не спешим? Азфирэль тяжело вздохнул, но соизволил закрыть окно и медленно повернуться к собеседнику. Повел рукой вокруг себя, набрасывая сетку, искажающую звуки. Всякая оживленность вкупе с лихорадочным блеском глаз пропала, освободив место надменной снисходительности. – Прямо сейчас вы никуда не спешите, – сообщил он, едко выделив это «вы». – Что ж, я готов удовлетворить ваше любопытство. Кажется, это неизбежно. – Дело совсем не в любопытстве. Я за несколько дней узнал столько интересного, сколько другой человек не узнает и за полжизни, и хочу в этом разобраться, господин Азфирэль. Например – сколько правды в том, что поведала мне Богиня? Ты, как я понимаю, все видел и слышал? – Уж и не упомню всего, – холодно отозвался Темный. – Спрашивайте точнее. – Я понимаю, что тебе не хотелось бы о прошлом… – осторожно сказал Эльгас. – И все-таки – то, что я видел – правда? Твоя юность действительно была такой? – Ах, вы о той поучительной книжонке? Чистейшая, – спокойно сообщил Азфирэль. – Хотя от некоторых ярких моментов Саиди предусмотрительно избавилась. Так что вы лицезрели любопытный пример истинно божественной редакции. Интересно, все ли человеческие жизни в глазах богов выглядят именно так? Или пересказ моей был составлен исключительно для вас? – А чего не хватало? – Того, что не имеет к вам ни малейшего отношения. Но все остальное – правда, если вам угодно это знать. «Соболезную», – чуть не ляпнул Эльгас, но прикусил язык. – Значит, то кошмарное оружие существует? Что с ним случилось, когда сгорела мастерская? Одним словом, что было дальше? Как ты вообще сумел выжить с такими ранами? Азфирэль молчал. Поднял пустую кружку, зачем-то перевернул ее, потянулся за бутылкой, отставил и то, и другое, вынул сигарету, повертел ее в пальцах, переломил и задумчиво высыпал на ладонь бурые измельченные листья. Эльгас с изумлением пронаблюдал эту демонстрацию бурных переживаний, покачал головой и подошел к нему. – Знаешь что… – задумчиво произнес он, остановившись за спиной у спутника, который снова смотрел в синие летние сумерки за окном. – Я жалел, что не могу собственными руками задушить всех, кто не моргнув глазом, творит эту мерзость, – жрицу, разлюбезного вояку, прочих скотов… Но почему вы все так уперлись в этот дурацкий выбор? Война или плотские утехи – неужели это все, что существует на свете? – Может и нет. Но это силы, которыми питаются боги. Ничто, увы, не прельщает людей больше, чем две эти страсти. Кровь и любовь, Эльгас. Пошлая рифма для пошлых стихов, которые, однако, будут слагать, пока живо человечество... Столько силы, вязкой, горячей, бурлящей... Ах да. Еще, конечно, власть. – А что же прельстило тебя? – А мне, любезный господин, повезло не так, как вам. Я не способен творить или там лечить. – Правда? – рассеянно поинтересовался Эльгас. – Прости, но не верю. Даже сумасшедший узурпатор Эль-Тари был творцом и музыкантом. Сама Смерть в некоторых легендах оберегает Дерево Жизни – и, кто знает, не Она ли его некогда и посадила. Ты пробовал? Ну вот, пробовал, я не знаю… играть на скрипке? У тебя чуткие пальцы и сложная душа. Почему нет? Рассохшийся подоконник вдруг хрустнул – Азфирэль сжал его так, что ногти на скрюченных пальцах побелели. Эльгас отшатнулся от неожиданности. Что он такого сказал? Или напомнил? Жрица болтала что-то про уличного скрипача... Но тот спросил лишь: – Почему скрипка? – Так, пришлось к слову. Клинок в твоей руке похож на смычок. Они долго молчали. Наконец, южанин поднял глаза, полные изумления и угрюмой растерянности. Эльгас вздохнул с облегчением, уселся на грубый расшатанный табурет и налил вина. Толкнул второй табурет в сторону спутника. – Вы в самом деле так думаете? – тихо спросил тот, послушно усаживаясь и принимая кружку. – Ну что ж, это никогда не приходило мне в голову – вероятно, в этом и заключается основная разница между нами. Милейший господин Эль-Тари, кстати, обменял скрипку на меч – обратной дороги ему было не суждено. Великая Шаа-Тари не смела прикоснуться к Дереву Шеба, которое берегла. Искусство не для убийц, предателей и шлюх, для него есть такие как вы. И, чтобы вам, упаси боги, не пришло в голову снова меня жалеть, я расскажу. Естественно, в самых общих чертах. Вы спросили, как я выжил? Тут все просто, дражайший Эльгас – я не смог умереть. Это, кстати, еще одна причина, по которой вам не стоит беспокоиться о моем благополучии. – Как так? Почему? Азфирэль досадливо дернул плечом и продолжил: – Странная шутка богов, должно быть… Может, блуждая некогда в закоулках Шаа-Мирам, я совершил какую-то ошибку. Говорят, такое иной раз случалось со смертными. Может, Великая Дама не отменила каких-то указаний на мой счет… Так или иначе, Шаа-Мирам закрыта для моей души, и ей никогда не покинуть этот мир. Мое сознание и образ оказались крепко привязанными к горке мяса и костей, оставшейся от моего тела. Создавать неиллюзорную материю я не умею. Что же касается иллюзорной… Может, Солнце и питает своих любимцев просто так. Луне же необходимы человеческие чувства. Мы питаемся вожделением, обожанием, причем исключительно добровольным. Его нельзя похитить или отобрать силой. Как вы понимаете, с таким телом я мог рассчитывать разве что на страх и отвращение. У меня не было рабов или големов, чтобы заставить их собирать силу, как обычно поступают жрицы. Все, что у меня было – это тайна пресловутого оружия, Песни Песка, и выходило, что придется воспользоваться ею. – А что ты вообще собирался с ним делать? – Ничего. Тогда я еще думал, что у меня есть выбор. Видите ли, когда я обменял горсть песка от ворот Шаа-Мирам – а именно там я его некогда и нашел – на благосклонность Тайханы, я еще не знал, что удастся из него сотворить. Когда узнал... Страх велел мне уничтожить оружие и всех, кто о нем хотя бы слышал. Но другой страх оказался сильнее. Образец я оставил для себя – чтобы воспользоваться в крайнем случае. Но обмануть Тайхану я не сумел. Теперь знаю, почему – эта ее треклятая книжица! Я столкнулся с ее злобой раньше, чем смел надеяться, а когда все случилось... В общем, ничего, кроме Песни Смерти, у меня не осталось. Поймите правильно, Эльгас – я ненавидел всех и каждого в этой лживой, пропахшей пылью и кровью стране, терять мне было нечего – разве еще парочку принципов, перерезать себе горло – не помогало. Жрица Эстрейя, которая взяла под свою руку Сур-Асаар после гибели Тайханы, милостиво дала мне время излечить хотя бы то, что было возможно. А возможно было мало, на Юге ведь не знают солнечного исцеления. Но рядом с ней... мне места не было. Привыкнув к боли настолько, что сознание перестало вышибать из тела, я отправился в Кхмели, издревле славную своей алхимической премудростью. Эльгас покачал головой и подлил ему вина. Неделю назад он не поверил бы ни единому слову, но после встречи с Богиней и прочей россыпи страшных и мерзких чудес, с которыми ему пришлось познакомиться, все это звучало уже не так дико. – Моей целью было сотворить алхимическое тело, что будет более выносливым и ладным, а также пригодным к починке, – продолжал Азфирэль. – Нужен был алхимик, безмерно талантливый и достаточно безумный, чтобы воплотить эту идею, а еще настолько в ней заинтересованный, чтобы не продать меня кому-то еще. Это было совсем не просто, но я такого нашел. Не сразу, конечно. Сначала пришлось обрести способ черпать силу. Один забавный случай помог мне понять, что желание можно испытывать не только к прекрасному телу, а забывать себя в экстазе люди способны не только с любовником. Власть идеи еще более велика, а потоки вожделения, что обрушиваются на ее носителя, поистине беспредельны. – Ну, – поторопил Эльгас, потому что спутник надолго задумался, глядя прямо перед собой остекленевшим, безмерно усталым взглядом. – Если так, почему все еще предпочитаешь... это? Он сделал неопределенный жест в воздухе, тут же осознал его оскорбительность, и сам же смутился. Но Азфирэль не обратил на это внимания. – Потому что насиловать душу еще более мерзко и утомительно, чем тело. И одновременно это увлекает. Своеобразная попытка вычерпать бездну, что ли... Что еще сможет вынести душа? Ищешь дно, последний предел – в надежде добраться до хоть каких-то основ человеческой сущности. Истинного закона. Врожденной морали, наконец. Одним словом – где то деяние, которое душа, наконец, не сможет перенести – хрустнет и расколется от предельного святотатственного ужаса? А его все нет и нет, и каждое утро ты снова просыпаешься в здравом уме и теле прокаженного... Ну, впрочем, это вам вряд ли интересно. Что там было дальше? А... Я не нашел ничего лучше, чем усесться на место бога – или пророка его, и по иронии судьбы, это оказался бог войны Хаар-Тари. Вот тут тайна божественных стрел мне и пригодилась. Пламя кристаллам оказалось нипочем, а алхимики секты Рассеченного Неба сумели воссоздать оружие, следуя моим указаниям. Тонкие пальцы крошили в труху новую сигарету. Южанин смотрел мимо и снова тянул слова, шепелявил и раскатывал «р» больше, чем обычно. Наверное, это являлось признаком волнения. И Эльгас не знал, во имя каких целей ему дозволяется это слышать и видеть. Вряд ли этому человеку – или не человеку? – ведомы минуты слабости или тяга к пустым откровениям. Собственно, Эльгас и не надеялся получить ответы, не говоря уже об объяснениях – или оправданиях? Оправдания, впрочем, звучали жалко. Не было оправдания такой жизни, и все-таки Эльгас слушал, не отводя взгляда от тусклых застывших глаз. Ведь Мушмула возненавидела его и убила только за то, что Богиня, по ее мнению, оказала ему незаслуженную милость. В чем только, тьма побери, она заключалась? «Любить до последнего вздоха, так и не узнав правды...» Чем же тогда Алая Госпожа награждает своих последователей? – Не знаю, как я не сошел с ума от всех этих желаний, которые пришлось сосредоточить на себе. Иногда даже кажется, что сошел, – продолжал Азфирэль. – Представьте – если вы не лишены мозгов, то быть вдохновленным калекой даже выгоднее, чем полным сил юношей. Женщины осыпали поцелуями мои язвы, честные и чистые мальчики бледнели от ненависти к мучителям божественного наставника... Была одна очень честолюбивая девушка, что обманом приводила ко мне на ложе своего брата, которого я имел глупость возжелать, опаивая его настоем хассы и горных трав, лишающих воли. В обмен она хотела всего лишь так опорочить любимую жену одного местного вельможи, чтобы он сам выгнал ее из дома... Не знаю, что потом сталось с ними тремя. Но, Эльгас! Она сама пришла ко мне с этим, я никому не предлагал сделки такого рода. Вот это-то и не давало мне покоя, я все пытался понять – где же предел? В конце концов, думал я – я ведь не знаю, чего на самом деле жаждут люди, что делает их счастливыми? Они просили – и я, полубожественной властью, давал им то, что мог... Хотите знать, о чем они просили? – Я что-то слышал от госпожи Тайханы, – прервал его Эльгас, пока не услышал еще чего-нибудь похуже. Его и так пробивал озноб. – Пророк-под-Покрывалом… Стой! Ты только что признался, что все-таки разжег войну?! И только ради источника силы? – Я уже говорил вам, Эльгас, – Темный устало потер глаза. – Власть и человеческие страсти сами ложились мне под ноги, и все-таки я не знал, чего желать. Вы не знаете, что такое бессмертие... что такое вседозволенность и предательство, и даже представить не можете, поскольку все еще предлагаете мне скрипку или дружбу. Может, хоть теперь что-то поймете. Я не придумывал звездного владыку, Эльгас, я был его бесформенной тенью. Те, кто взыскал бога, сами решили, каким ему должно быть. Если бы они, как и вы, желали божественного скрипача, может, все бы вышло иначе. – Хватит, – Эльгас сжал виски, в которых снова застучала тоскливая боль. Спорить? Отшатнуться в ужасе и отвращении? Но что толку в словах? Он тупо уставился в кружку, в которой чуть покачивалось, волнуясь, темно-алое озеро, словно лунный диск, и думал, что все бесполезно. Никуда не деться от нее, злой, страшной, чарующей, готовой затопить землю кровавой тьмой… Что бы ни говорил Азфирэль – он не бог. Но если у него получилось породить бога, который привел целый народ к смерти, то… Возможно ли создать божество, искупившее это предательство? «Нет, – вздрогнул Эльгас. – Убереги меня Небо! Да и что я могу?» Он даже не мог понять, как относится к Темному. Презрение слишком походило на жалость, осуждение – на горькую щемящую тоску. Но над всем главенствовал ужас. И непонимание. Вычерпать бездну человеческих мерзостей... примерить все маски порока, пытать и калечить собственную душу... Зачем?! Неужели возможно быть настолько слепым, чтобы не находить в огромном мире совсем ничего, кроме злобы, похоти, трусости и тупой, расчетливой жестокости к самому себе? Он вдруг снова ощутил слабый укол под лопаткой, там, где была рана. Поморщился, и вдруг понял. Боль. Вот он, ответ? «Привыкнув к боли настолько, что сознание перестало вышибать из тела...» Кто может вообразить, что именно испытывает человеческое тело, которое по всем законам материального мира должно быть мертво? Что испытывает неопытная, неокрепшая душа? Что за предательство, о котором он говорил? Вряд ли речь об амире, и уж тем более о жрице. Измученный озлобленный мальчишка, за несколько лет одолевший все круги страдания, какие только можно выдумать. Как он вообще сумел не рехнуться, вынеся все это? И... что с ним теперь делать? «В любом случае это буду не я, – постарался он себя успокоить. – Не мне придется когда-нибудь уничтожить несчастного безумца. Я выполню королевскую волю, а войной займутся другие. Пегий Пес, армия, Орден, Ложа, наконец…» Ему от природы положено лечить и спасать – вот это он и будет делать. Даже если уже поздно. – Допустим, люди. Ну а ты-то чего хочешь? – спросил он, заставив себя посмотреть спутнику в глаза. – Гибели Севера или Юга? Великого передела? Или действительно ждешь пришествия богов? Огни в черных очах медленно гасли, остывая. Холодная мгла выползала из глубин души, некогда обожженной каким-то слишком ярким, неведомым солнечному магу светилом, а затем выстуженной безжизненным мраком пустынь. – Я – нет… – протянул Темный, рассеянно улыбаясь. – Если б я хотел гибели Севера, зачем оказывать услуги Даме-Соколице? Напротив. Я оставил власть тем, кому это интересно, как только получил прежний способ поддерживать силы. Тайхана, помнится, упрекала Пророка-под-Покрывалом в том, что он трусливо сбежал в разгар войны, бросив своих последователей. Так вот, я оставил их гораздо раньше, еще до начала вторжения, и не представляете, как был рад этому. Впрочем, скорее всего, жрецы нашли на эту роль нового исполнителя. Принимать участие в дальнейших событиях я не мог хотя бы потому, что долгие месяцы был не в состоянии даже подняться с ложа, пока новое тело, наконец, не было готово. То, что вы видите, – Азфирэль небрежно провел рукой перед лицом. – Целиком и полностью заслуга одного гениального творца. Эльгас поднял бровь, разглядывая точеные черты. Что ж, если эту маску совершенства изваяли талантливые руки скульптора, а не природа, все становится хотя бы понятно. Хоть и немного грустно, признался он сам себе. Азфирэль, должно быть, догадался, о чем он думает, потому что на миг скривил рот в пренебрежительно-желчной усмешке. – Более в делах войны и мира я никакого участия не принимал, да и сейчас не хочу. Но я сожалею, что моя опрометчивость привела к такому результату, и потому хочу помочь вам исполнить поручение, что, надеюсь, несколько уравновесит чаши весов. Вы можете не ожидать подвоха – у меня действительно нет других стремлений, хотя и не знаю, что именно могло бы убедить вас в этом. – Вот как… – протянул маг. Явственных причин не верить не было, но все-таки что-то не понравилось ему в этих холодных, неискренних словах, а может – в строго выверенных интонациях. Все ли, что не является ложью, можно считать правдой? Душа ныла, пораженная уколом разочарования и почему-то обиды. Как будто спутник дал обещание и отказался от своего слова. То, что показалось откровением, вновь оказалось лишь небрежным увиливанием. Тягучий акцент сменился гладкими скользкими фразами. А может, Эльгасу страстно хотелось увидеть хоть какие-то чувства – вину, боль, ненависть, желание… Что-то ведь движет этой полубезумной натурой? Неужели только пустота и скука? Кроме вежливой полуулыбки в прохладно-безмятежных глазах он ничего не добился. – Понятно, – сказал он тогда. – Рад, что вы хотите… хм… исправить плоды своих деяний, хотя связь меж войной и желанием королевы мне не совсем очевидна. – И мне, – улыбнулся Темный. – Но, очевидно, она есть, иначе милейший Аль-Кини, натолкнувшись в своих предвидениях на эти события, не разволновался бы и не воззвал ко мне. – В самом деле, я и забыл, что вся эта затея подчинена откровениям пожирателя поганок! Но, возвращаясь к некому симпатичному юноше, ненавидящему войну и воинов… Девочка Лали. Что случилось с Лали? Ты встречал ее снова? Азфирэль усмехнулся правой половиной лица. Похлопал себя по карманам, вытащил шелковую перчатку и вывернул ее наизнанку. Затем очень аккуратно стал выворачивать обратно – палец за пальцем. – Встречал, – ответил он, наконец, внимательно разглядывая средний палец. – Но лучше бы я позабыл о ее существовании сразу, как только вышел из сожженой ханы. Красавчик убил ее. Потом. Видите ли, он был моим врагом. Уничтожить его тогда я не мог, поскольку дал слово амиру, но решил отплатить иными способами. И однажды он узнал о Лали и убил ее. Вот и все. Читал детскую считалку и делал с ней то, о чем в стишке повествовалось. Окрашивал в красный цвет, то есть. «Rojo es el color tus labios...» – ну и так далее. – Девочку? – ужаснулся Эльгас. – Он поступил так с маленькой девочкой, чтобы уколоть тебя?! А что же амир? Как он мог покрывать все эти зверства? – Не уколоть, а поставить меня на место, – поправил Азфирэль. – Он обещал сделать то же самое со мной, как только амир наиграется. И дочка грязного ханщика была для него лишь на ступеньку выше раба. Во-первых, доказать, что убил ее именно он, мне было нечем. Во-вторых, Тар-Шахреми недолюбливал Красавчика... в мирное время, и осуждал за... так скажем, излишний пыл, но ведь Красавчик был его боевым товарищем. В резне – то бишь, в воинской доблести, я полагаю, равных ему было мало. К тому же, некогда он спас амиру жизнь. Положите на чаши весов слова благородного фариса и подлого раба, господин Эльгас. Что перевесит? – Правда! – возмутился Эльгас. – Одного взгляда на этого бешеного выродка хватило бы любому разумному человеку! – Вот и ошиблись, – усмехнулся Темный. – Честь, господин Эльгас. Сложно сказать, как обстояло дело с этой эфемерной материей у господина Красавчика, зато амиру она не позволила бы так подло попрать долг жизни только лишь на основании моих слов. – Так ты говорил с ним или нет? – Зачем? Лали была уже мертва, и новых друзей я не заводил – пострадать было некому. Доказательств, повторяю, у меня не было. Я знал, что Красавчик умрет, и оставалось решить, как долго он будет умирать. – То есть, ты ничего не сказал? Но амир ведь верил тебе. Он не мог не послушать. Почему ты никогда даже не пытаешься доверять... тем, кто готов стать твоим другом?! Азфирэль моргнул и поморщился. И надменно скрестил руки на груди: – Верил? Господин Эльгас... Раз уж вам вольно продолжать сравнивать убитого мной амира с самим собой, то представьте – у вас ведь, кажется, есть друзья? Что, если я сейчас поведаю что-нибудь такое, о чем вам и слышать не хочется? Pues... por ejemplo! Один из ваших друзей предал ее величество королеву, тайно поступил на службу к врагу и, скажем, хладнокровно отправил на смерть других ваших приятелей? Вы выслушаете меня? Поверите? Или сразу бросите вызов? – Бред какой-то, – отмахнулся Эльгас. – Это совсем разные вещи! Какой смысл сравнивать моих друзей с сумасшедшим убийцей! – Pues, claro! Что я и ожидал услышать. Разумеется, это некая чисто гипотетическая ситуация... – Но я выслушал бы тебя! Я же слушаю! Азфирэль усмехнулся, пренебрежительно взмахнул рукой. – Как будто мне это нужно... Что ж, надеюсь, вопросы, которые вас не касаются, на этом исчерпаны? – Да, если ты так хочешь... – неохотно вздохнул Эльгас. – Тогда придется перейти к вопросам, которые меня касаются. Так зачем мы спускались в Шаа-Мирам? Не дождавшись ответа, он с нажимом повторил: – Врата в Шаа-Мирам, господин Азфирэль. Метка. Алая Богиня. Случайностью здесь и не пахнет. У вас был договор, но ты передумал. Что это было? – Я... – по лицу южанина метнулись тени, он прикусил губу, но тут же расплылся в очаровательной кривой ухмылке. – Каюсь, господин Эльгас. Вы были не так уж неправы, заподозрив меня в двойной игре, хоть и ошиблись в ее причинах. Я не знал, куда именно отправит нас Шаа-Мирам, но был уверен, что это приведет к изменению реальности. Я собирался снова поставить вас на грань жизни и смерти, но не предположил, что вы попросите милости лично у Аш-Амиры, а значит, мы попадем именно к ней. Это было самонадеянно и опасно – ведь оказаться в кошачьей шкурке я совсем не рассчитывал. Но я все-таки исполнил обещание сберечь вашу жизнь, разве нет? – Так что именно ты собирался сделать? – тихо спросил Эльгас. – Вручить меня хозяйке или просто убить? – Если бы собирался – сделал бы, – буркнул Темный. – Но у меня нет причин уступать любой из Великих Богинь право наслаждаться вашим обществом. Убить – и, как я сказал, поставить на грань жизни и смерти – это очень разные вещи. Эльгас прищурившись, оглядывал его лицо, пытаясь уяснить разницу между этими формулировками. Ну конечно! Разве он не знал заранее, что спутник будет использовать его в хвост и в гриву, причем исключительно втемную? Чем же теперь разочарован? – Для чего я ей? Ребенок ведь был иллюзией? Или это все же не так? Азфирэль дернул плечом. – Откуда я знаю! Я слуга Саиди, а не сотоварищ. Своими планами она со мной не делится. Знаю лишь, что существование наших копий в виде, угодном богине, сформировало целую новую реальность. Мы же, избежав такой судьбы, можем двигаться дальше. Но поверьте, я полностью осознал прискорбность своей самонадеянной ошибки и готов предоставить любую сатисфакцию. – Все-таки ты поразителен, – усмехнулся Эльгас. – Мне начинает казаться, что ты попадаешь в цель именно благодаря тому, что сам не знаешь, кого собираешься подставить в тот или иной момент. Да реальность перед тобой постоянно должна балансировать в неопределенности! – Думайте, как хотите, – угрюмо отозвался Азфирэль. – Но разве не к желаемому результату мы движемся в конце концов? Изменение вероятностей – сложный трюк, и чтобы это произошло, нужно встроиться в божественную реальность так, чтобы получить в ней ключевую роль. То же нам предстоит устроить и здесь. Эльгас поднял брови. Что ж, королева ждала от него не прогулки по цветущей лужайке, а значит, придется смириться. В конце концов, они оба живы и здоровы, пьют дерьмовое вино, и спутник, конечно, скрывает какие-то собственные цели... Но может, они и впрямь не имеют отношения к Эльгасу? – Почему я непременно должен оказаться на грани жизни и смерти? Темный хмыкнул. – А что еще, простите, может вызвать у вас искреннее стремление изменить существующее положение вещей? Так, чтобы вы с невероятной силой пожелали покинуть губительную для вас вероятность? Когда в броске у противника выпадает двенадцать, победить возможно лишь в одном случае – если вы призовете дракона. «Драконом» или «бабами на цырлах» на шулерском жаргоне именовалась совершенно дикая полумифическая комбинация, которая, по слухам, изредка все-таки выпадала, награждая счастливчиков золотом и пожизненной славой. Кости падали так близко, что вставали на одно ребро, вторым удерживая друг друга, причем по бокам должны были быть те же шестерки. Эльгас такого не видал ни разу. – На костях у Смерти всегда двенадцать, – пожал плечами Азфирэль. – Но нынче вашим драконом стал андрогин. – А в следующий раз? – Кто знает, – светло улыбнулся ублюдок. – Предвосхищая вопрос – я не могу использовать себя, потому что мне все равно, в какой реальности находиться. Да и умереть не могу, как вы помните. Я могу лишь балансировать на грани, создавая корневую вероятность и опасный прецедент, одновременно следя за тем, чтобы он не стал для вас фатальным. Эльгас дернул уголком рта. Он снова выслушал отменную порцию туманных измышлений, по-прежнему не представляя, можно ли на них полагаться. – И я обещаю, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не позволю вам умереть, – сказал вдруг Азфирэль, наклонившись вперед, так близко, что можно было пересчитать все его неимоверно длинные ресницы. Захотелось протянуть руку, подставить пальцы уколам ресниц, опалить точеные скулы слабым, нежно-заревым румянцем... Маг переглотнул и спрятал руку под стол – для надежности. – Даже если этого захочет ваша королева, – продолжал южанин горячим шепотом, и что-то сладкое исподволь вползало в грудь Эльгаса, медовым вином текло по губам, опаляло гортань. – Даже если все на свете боги пожелают вашей безвременной гибели. Я бы поклялся самым дорогим, что у меня когда-то было. Но больше... Он опустил взгляд, запнувшись на полуслове. Пальцы, снова стиснувшие столешницу, дрогнули, и в рубиновом перстне мелькнул яркий отсвет. – Я клянусь вам тем, что осталось от моей души. Годится? – Не стоит, – буркнул Эльгас, раздосадованный и странно смущенный. Он не хотел клятв. Кроме того, слышать это было больно. «Почему я?» – хотел спросить он, но испугался, потому что жгучая удушливая волна подступила к лицу. Щеки горели, а сердце сладко замирало в непонятном предвкушении. Будто он жаждал ответа, и в то же время отчаянно боялся задать вопрос. Слишком близко. Клятая магия? Снова очарование и соблазн? Азфирэль вздохнул и отстранился. – Впрочем, это даже хорошо, что вы мне не доверяете. Держитесь подальше от богов и всего, что с ними связано, умоляю. В том числе и от их посвященных. Я не смогу спасти вас от одного человека на земле, господин Эльгас – от вас самого, а ведь вы по доброй воле приняли ее милость. – Да какого демона вы все толкуете о какой-то милости! – возмутился Эльгас. Вино ударило в голову, оно и было источником жара, опалившего щеки. Злость – вот, что он испытывал, а вовсе не желание пополам со смущением. – Сладкие картинки – это все, что может ваша богиня? Что же до спасения... судя по тому, что вы не ждете от людей ничего, кроме жажды крови или похоти, и готовы примириться с этим в собственной судьбе... спасать-то как раз требуется вас. И исключительно от вас самого. – Спасайте кого-нибудь другого, – южанин демонстративно подавил зевоту. – Раз уж вообще собираетесь тратить силы на это бесплодное занятие. В моем случае ваше соблазнительное благородство безнадежно запоздало. – Ну-ну. А именитые философы уверяют, что умение меняться в любом возрасте свидетельствует о бесконечном развитии натуры. Сколько вам лет, кстати, простите за любопытство? – Не знаю, – серьезно ответил Темный. – Это сложно. И не имеет значения. – Амиру ты называл пятнадцать. Сколько прошло с тех пор? – Около восьми, полагаю. Для вас, но не для меня. – Около восьми?! Эльгас пораженно замолчал. Выходило, что южанин… – Двадцать три… – пробормотал он. – Всего двадцать три года, ровно, как и мне?! – Наверное, – мягко ответил Азфирэль. – Но мои двадцать три года были гораздо, гораздо длиннее… Раз в пять-десять, судя по ощущениям. К тому же это амир сказал, что я выгляжу на пятнадцать. Я... очень путался во времени, мне было сложно понять, как люди его ощущают, и зачем это нужно – считать часы и года. Время, Эльгас, бывает разным. Особенно для человека, щедро одаренного Смертью – возможно, незаслуженно, не мне судить. Двигаться от секунды к секунде можно кратчайшим путем, как делаете вы, а можно брести в обход, по заросшим репейником и чертополохом пустырям, иногда отдыхая в развалинах давно погибших городов, иногда проваливаясь в голодные пропасти памяти… А порой так сильно мучит жажда, что и целую вечность можно блуждать в поисках ручейка, журчащего где-нибудь на дне расщелины. – Да вы поэт, господин Темный, – пробормотал Эльгас и понял, что должен немедленно смочить горло. Вино закончилось, и он позвал Ларса. – И все еще уверяете, что вы человек? – Человек, – невесело усмехнулся Азфирэль. – Она так сказала, а Она никогда не лжет. Просто первую половину своей жизни я провел... не в мире людей. Не спрашивайте! – он предупреждающе поднял руки, натолкнувшись на ошеломленный взгляд собеседника. – Я правда не знаю, как и почему это случилось, и за что именно со мной. Великая Шаа-Тари... редко отвечает на вопросы. Маг потрясенно молчал, и ему не нужно было переспрашивать, где это. Он просто пытался представить, но воображение пасовало. Песок и ветер, обломки чужой памяти, печаль и холод вечной тишины... Как ребенок вообще мог там выжить? И даже не в плане физического существования, в конце концов, он сам за все их путешествие по Шаа-Мирам ни разу не почувствовал голода, жажды или каких-либо телесных неудобств. Но кто разговаривал с маленьким Азфирэлем, кто улыбался ему, гладил по голове, рассказывал сказки, играл в догонялки и в ножички? Объяснял, как отличать плохое от хорошего, наконец? Впрочем, кинув украдкой взгляд на спутника, Эльгас решил, что, пожалуй, никто – во всяком случае, в человеческом понимании. Что ж, если это действительно так, многое становится ясным. – Не смотрите на меня так, – неприятно ухмыльнулся южанин. – Поверьте, это было лучшее время моей жизни. Отношения с людьми мне никогда не давались, как вы могли заметить. Рябой Ларс вместе с кувшином внес свечку, и Эльгас вдруг осознал, что за окнами совсем стемнело. Но шаркающие шаги подавальщика и кружок теплого, домашнего света на грубых досках стола вдруг развеяли оцепенение. И вновь вспыхнула злость. – Другими словами, вы устали, – запальчиво сказал Эльгас, получив новую порцию пойла, которое уже почти перестало раздражать язык кислятиной. – Устали блуждать по расщелинам и родникам и не находить ничего достаточно чистого для вашей проклятой бессмертной души! А не пытались хоть раз достигнуть полноводной реки? Зачем испытывать душу пороками, но не искать любовь и доверие? Не попытаться обрести дом и друзей, нести окружающим мир, а не проклятое оружие? Ведь смысл жизни – играть по правилам. Не бродить обходными путями. Не раскачиваться в облаках над проторенными дорогами, презирать их, людей-муравьишек, ползущих по ним, все время пытаясь оказаться умнее. Сумейте пройти хоть одну такую дорогу, не используя запрещенных приемов, иначе вся ваша жизнь и яйца выеденного не стоит, господин Азфирэль. – Это возможно, когда вы не знаете запрещенных приемов, – возразил Темный. – В противном случае вам не дадут шанса избежать их. И потом – любопытный совет от того, кто сам ему не следует… По какой-такой проторенной дороге идете вы? Эльгас пожал плечами. – Как и все. Я маг на службе Ложи и Ее Величества. В двадцать все занимаются ерундой, такой уж это возраст. Но скоро я обзаведусь рангом повыше и какой-нибудь должностью. Если повезет, и это приключение увенчается успехом, то даже придворной. «Глядишь, и старикашка Родегер помрет к тому времени», – подумал он про себя. – Я куплю собственный домик, женюсь, буду приглашать друзей на ужин. Будем обсуждать алхимические новинки, бои между Ложей и Орденом, дворцовые сплетни… Может, у меня родится сын, а может, одни девчонки – тоже хлопот полон рот. Но сын, конечно, лучше! И все это будет настоящим! Темный слушал, подперев кулаком подбородок, и глаза его блестели ехидным любопытством. – Какие у людей случаются приступы фантазии, я поражаюсь, – сказал он. – Vale! Значит, Богиня не обманула, и вы действительно были счастливы? Но тогда зачем же запретным именем Ишрама разрушили одну из таких ровненьких проторенных дорожек, поросших по обочинам ядовитыми лютиками и прочими умилительными первоцветами? Ведь вы не догадывались об обмане? – Ишрам… – пробормотал Эльгас. – О чем ты? – Вы не помните? – черные глаза с острым нетерпеливым интересом ощупывали лицо собеседника. Эльгас нахмурился, пытаясь вспомнить, как именно он покинул иллюзорный мирок Богини, но на грани слияния двух комплектов воспоминаний не нашел ничего определенного – зеленая лисичка, кошачья лапа, пятна крови, какие-то бурые каракули… Было еще чувство – ныло в груди и слезы обжигали глаза при попытке вспомнить яркий мучительный сон, полный света и откровения, сон, в котором хочется прожить весь остаток своих дней, но он ускользает, рассыпается чешуйками крыльев бабочки и вот уже эта мелкая радужная пыльца лишь мягко поблескивает, развеянная в глубинах души. – Но это ведь ты разрушил иллюзию Богини, вторгшись в нее! – Я?.. – Азфирэль поднялся и распахнул окно, подставив лицо свежему ветру и мелким каплям дождя. Подоконник снова захрустел под его пальцами. – Господин Светлый, – протянул он медленно, и в томном хрипловатом голосе отчетливо зашипела молниеносно вылетающая из ножен сталь. – Increible! Даже удивительно, как сильно вы сопротивляетесь признанию собственной воли. Все это сделали вы! Вы, и никто иной! Вы приняли знак Аш-Амиры, прельстившись ее обещанием. И вы же отказались от предложенного дара, во имя опять-таки неких своих желаний, о которых я не имею ни малейшего понятия. Я лишь напомнил о вашем настоящем прошлом. Если бы предпочли ваш садик и улыбчивую рабыню, я ничего бы не сумел поделать. – Но я же... Эльгас озадаченно умолк. Он выбирал защитить семью, и больше ничего. И тут из памяти всплыла картина, такая четкая и реальная, будто все происходило именно так. …Вот он находит на столе бессмысленные каракули, хмурится, пожимает плечами, комкает и швыряет их в печь. Наверное, в его отсутствие к жене приходила соседка со своим маленьким Марти, вот паршивец и намалевал. Защиты в порядке, что еще нужно? Нет времени думать обо всяких глупостях, а кошмары и навязчивые видения – всего лишь признак усталости. Но отдыхать рано, просто нужно выпить двойную порцию бодрящей и укрепляющей настойки... – Не жди к ужину, милая! – бросает он Мушмуле, которая собирает половики, чтобы выбить из них пыль. – Много работы! И быстро спускается по ступеням крыльца навстречу ясному теплому утру. Так ведь могло бы быть? Почему же не было? – Я поставил на лисичку, – сказал Азфирэль, словно отвечая на этот вопрос, и вернулся к столу, потянув к себе кувшин. – Надеялся, что в глубине души вы все же мечтаете оживить ваше маленькое чудовище. Этого Аш-Амира вам бы не позволила. – Почему? – А почему Саиди попрекала вас кем-то по имени Зариф? Кто это? – А… – неохотно проговорил Эльгас. – Так Мушмула хотела назвать моего сына. – Вот как… Вы должны были любить вашего иллюзорного мальчика, дарить ему так много любви и силы... которую совсем не стоило тратить на големов и другие фантазии. По ее словам, ради этого вас и поместили в клетку. И на имечке настояла жрица? – Я спросил, как будет «счастливчик» на эсгранадо. – Ну так вас обманули, – Азфирэль одним глотком ополовинил очередную кружку. – Это значит всего лишь «хитроумный обаяшка». О счастье там нет ни слова. – И что? Она... – Эльгас задумался. Смутные подозрения витали где-то на краю затуманенного вином сознания, царапали острыми коготками. – Красная Луна бесплодна, значит, не в силах творить... Она хотела создать кого-то, питая моей солнечной силой? Но кого? Зачем? – Кого – не знаю. А зачем... Прогуляйтесь завтра по городу и посмотрите сами, – меланхолично сообщил южанин, наливая еще вина и столь же быстро расправляясь с ним. – Мы, по совету вашего двуликого питомца, сейчас в той реальности, где желание Саиди исполнилось. Может быть, увидев, вы, наконец, перестанете питать иллюзии на мой счет. Эльгас тоже опрокинул в себя еще одну кружку, шваркнул ею о стол, чтобы пригасить бешенство, охватившее его от этих слов, и встал. Комната покачнулась, но маг решительно вернул потолок и стены на положенное им место и бросил собеседнику: – А мы пойдем и посмотрим сейчас! Зачем ждать утра? Увидим твой мир и продолжим! Если убедишь меня, что ж... Убирайся хоть к самой Смерти, если я правильно помню то видение, где ты пресмыкался перед старухой! – Эльгас! – Азфирэль вскочил и, кажется, попытался удержать его. – Куда вас понесло, hijo de puta! В городе опасно, особенно сейчас! Это не ваша Корона! – И что?! – рявкнул маг. – Ночью я не разгляжу того, что должно перепугать меня до поросячьего визга? – Да нет, – неожиданно спокойно заявил Темный, оказываясь рядом. Эльгаса немного занесло на верхней ступеньке крутой лесенки, так что пришлось ухватиться за скрипнувшие под его весом перила. – Ночью вы увидите даже больше. Но не говорите, что я вас не предупреждал. – Вот и отлично, – маг сделал большой глоток из бутылки, которую прихватил с собой. Азфирэль вдруг взял его под руку и толкнул в темный закуток под лестницей, не дав пройти через общий зал. Эльгас собирался уже возмутиться, потому что там было хоть глаз выколи, а тяжелый едкий дух сырой овчины и моченых огурцов забивал ноздри, но оказалось, что тесный коридорчик вывел их к черному ходу.