Решил ты, милый, через перевал уйти, Оставив меня одного на жизненном пути, Но знай, без меня тебе и десяти ли не пройти, Стертых в кровь имея две ноги… Авторский перевод оригинального текста песни Ариран
Издавна сказывали, что перевал Ариран, воспетый в песне несчастной женщиной, потерявшей возлюбленного, стали нарекать границей жизни и смерти. Возлюбленный великого вана королевства Чосон перешёл границу высотного перевала, ступив на земли с пахучими травами, коих не коснулась стопа ни единого путника. Он пребывал по ту сторону острых горных вершин, над бездной, преодолеть которую в состоянии только крылатые птицы и души усопших. Минуло два сезона цветения белых лотосов у павильона Кёнхверу, прежде чем правитель отправился в путь к одной из отдалённых провинций — Кёнсандо, по дороге Йоннам-тэро, ведущей из порта Пусана в столицу. На пути к центральному городу Тэгу, о котором Юнги часто рассказывал Намджун, пролегает перевал Мунгён-Сэдже, соединяющий горные вершины — пик горы Чорён и Синсон, который ради обряда молитвы и желал посетить король. Молитву за без вести пропавшую частицу его души, нарушившую порядок остальных элементов, уложенных в правильном порядке строгим воспитанием, и породив среди них хаос и смятенье. Страдавшему сердцу плещущиеся через край чувства и нарушенный покой души приказать «отпустить» так и не смогли. Каждый божий день правитель великого и сильного государства позволял горячим потокам скользнуть каплями по длинным ресницам и впитаться влажными разводами на стылое, чаще даже не расправленное как подобает, ложе, на котором возлежал он всегда неизменно один. Сколько ещё испытаний выдумает писарь его судьбы, росчерком ханча пачкающий стремительно заканчивающиеся страницы, на каждой из которых были лишь тоска и знакомое до колкой боли имя? Снег устлал крыши, заборы и кроны деревьев с обледеневшими ветвями. Стужа вокруг отражала внутреннее состояние повелителя. Щебетание зимующих птиц слышалось приглушённо, словно через толщу воды, когда всем телом погружаешься в водоём горячего источника, заставляя потоки пара вздыматься вверх. Поводья холодили и без того красные, слегка припухшие пальцы. Завидев впереди каменную кладку крепостных стен и румяных караульных, стоящих смирно, как по лету стоит окрепший бамбук, не склоняясь под потоками быстрого ветра, Юнги со свитой спешились. Нынешний ветер был в разы менее щадящим, чем летом, и неумолимо сушил кожу потрескавшихся, искусанных губ и заставлял трепетать знамёна на обледеневших флагштоках. Входя по скользкой тропе в ворота на птичьем перевале мужчина не чувствовал ничего, кроме зияющей пустоты в области груди, покрытой полосами шрамов и сокрытой слоями ханбока и турумаги. Намджун мягко ступал вслед за правителем, поскрипывая подошвой по притоптанному снегу и собирал взором воедино картину местных красот. Миновав перевал и исполнив задуманное, король последовал в Тэгу, один из самых красивых городов своего государства. С безмолвной поддержкой помощника Кима справляться с болью было проще, поэтому несмотря на разногласия чиновников, в столице вполне заслуженно остались вершить обязанности исполнительной власти Хосок и Сокджин, покуда Юнги к трону не вернется. На поездку было выделено всего лишь несколько дней, но большинство из них правитель ожидаемо мог проводить только лишь в пути, слушая топот копыт, скрип снега и грохот деревянных осей обоза, замыкавшего процессию. Прибыв в город, правитель, вновь одетый, как любой знатный господин, внешне по должности не превышающий титул янбана, заслышал песни и звуки флейты тансо с окраины торговой площади. Не обратив на артистов особого внимания, свита с переодетым королём двинулась вдоль торговых рядов с целью проверки качества товаров и выявления нарушений. Обойдя вдоль несколько рядов с яркими тканями и мясницкими полками, Юнги подвёл Намджуна к лотку со свежими хотток и мясными пянсе на пышном тесте. Несмотря на то, что правителю следовало бы проверять всё, что окажется в его желудке, он приобрёл за пару монет для себя и помощника два одинаковых пирожка с капустой и мясом и спокойно продолжил шествие без особых мыслей о том, что еда в дешёвых уличных лавках может быть несвежей или вообще обладать плохим вкусом. К концу обхода базара возле площадки артистов собралась немалая толпа, а шумное поведение и гласные восклицания встревожили чиновника, смиренно жующего горячую сдобу подле Юнги. Подобные безобидные сходки порой приводят к дракам или порождают митинги. Порыв Кима жестом ладони в сей же миг остановил король, повелев следовать за ним, и ступил к стоустой ораве. Завидев богатые чиновничьи одежды и вооружённое сопровождение с задних рядов люди расступились, вовлекая неизвестного знатного господина в самый центр веселья, ближе к артистам. — А сейчас ваш взор возрадуется! — крикнул один из провозгласителей, после номера акробатов на верёвках. — Вы, простые батраки не видали такой красы! Разинули рты и ждёте, что выйдет к вам хорошенькая девчонка? — Девчонку ещё не заслужили, а вот парня в женском платье надо сказать вам под стать мы нашли! — подхватил второй. Первые ряды забасили и заулюлюкали, когда на каменную кладку в пределах прохудившегося низкого заборчика скользнула маленькая фигурка в болезненно белом ханбоке, таком тонком для нынешней морозной погоды, подвязанном кроваво-красным пояском с остриженными кисточками на концах. Капюшон наброшенного поверх плеч изношенного плаща, скользнул с лица, покуда из рук молодого человека оставлена на снегу была плетённая корзина. Сие действо и сочетание красок Юнги унесло в прошлое, к озеру с ледяными лотосами, к собственной крови на белом снегу, капнувшей с ладони от пореза острым ледяным лепестком. К калине в корзине незнакомого мальчишки в зимнем лесу близ порта Чемульпо. Отвернувшийся спиной танцор сбросил с плеч долой плащ, выбив воздух из лёгких правителя, занятого тяжкими думами. Слух поглотил шум в голове, и звуки барабанов отдавались лишь движением ладоней рукоплескающей толпы. Намджун не скрывая удивления гласно вдохнул и обратил чело на поражённого правителя, который искал сейчас подтверждение собственных дум в отражении взгляда тёмных глаз чиновника. В глаза самому юнцу взглянуть не удалось, по обороту на зрителей прояснилось, что взор его был сокрыт плотной хлопковой повязкой, однако впалые щёки, острый подбородок несмотря ни на что казались знакомыми до покалывания в кончиках пальцев. Ладонь, укрытая длинным рукавом, дёрнулась вверх в движении, словно крыло вольной птицы над острыми разломами горных пород просторов перевала Мунгён-Сэдже, поверх которого залегла молитва о любви короля к бедному юноше. Следующий удар колотушки по корпусу гонга пришёлся прямо в сердце великого правителя. В изношенных белых одеждах под пролетавшим с неба мелким мокрым снегом трепетал в танце юноша, так сильно похожий на его личное заболевание и лекарство одновременно. Легко кружась до ужаса худой и слабый, танцор сверкнул большим уродливым шрамом на скуле, ранее сокрытой рукавом десницы, с коей скользнул вниз рукав, обнажая тонкие, короткие, покрасневшие пальцы, на одном из которых блеснуло что-то светло-зелёное, тотчас же оказываясь вновь под плотной, но струящейся тканью. Сердце правителя пропустило удар, потому как его родной и любимый Чимин уехал в Чемульпо с тем самым кольцом на пальце, ведь у Дживон перед казнью нашли такое же, однако несомненно принадлежащее именно самому Юнги. Отличия в двух перстнях были известны лишь одному королю и только. Сбившийся сердечный ритм и смятенье чувств заставили пропустить всё самое интересное, по сему движения изящного танцора с такими не по-мужски распущенными длинными волосами, ниспадающими вдоль прямого стана, остались в мыслях словно в молочном тумане. Намджун привлёк внимание забывшегося правителя, когда юнец набросил прохудившееся одеяние обратно на плечи и голову и забрал корзину со скромным заработком в несколько десятков монет и свежим, горячим хлебом чальток от добродушной владелицы пекарской лавки. Со дна корзинки всё ещё вздымался пар от выпечки, когда Юнги, ведомый зовом утопшего в грёзах разума, спешно проследовал за артистом, обходя толчащихся людей, ожидавших новый номер импровизированного театра. Чиновник не смел вмешиваться в решения своего правителя, но дело приобрело нешуточный оборот. Эмоции на лице представителя династии оставались нечитаемыми. Свита покорно следовала позади, шурша сапогами по свежему, пушистому слою снега. На повороте с рынка к юноше подскочил один из тех шутов, что объявляли номера, на радость глупому люду высмеивая танцора за девичий образ, коего он сам нисколько не стеснялся. Подхватив танцора под локоть, без зазрения совести улыбчивый до битой оскомины руководитель театра сунул руки в корзину, загребая в широкую ладонь со звоном и без того малое количество денег. — Не выгребай снова всё, — ничуть не возражая сухим голосом обронил танцор. — Айщ, как же! — горсть просыпалась прямо в карман оклабившегося урода. — Обойдёшься. Хлеба на сегодня хватит. Возмутительное поведение не позволило сердцу правителя разбиться об заснеженные хребты горы Пхальгонсан, потому что тихий голос первого гласившего обволакивал знакомой нотой. Этот голос Юнги слышал и в кошмарах, и в хороших снах. Он слышал его в зове флейты и бое струн каягыма. Он слышал его в тишине ночи, ложась поверх холодного покрывала, которое когда-то сминала пальцами его любовь, жмурящая красивые глаза и позволяющая сорваться с губ стону. Он слышал его в суете светлых дней, которые несмотря на освещённость тёплым солнцем не были раскрашены никакими красками, кроме грязных и серых, однако были похожи до тошноты и жжения под грудной клеткой один на другой своей ужасающей обыденностью и самоизолированием ото всех служащих при дворе. И даже лотосовый пруд шелестом воды и запахом пылящего нектара напоминал журчащий, как весенний лесной ручеёк, говор Чимина. — Немедленно верни всё обратно, — голос Намджуна, получившего немой приказ одним лишь кивком головы короля, мог раскалывать камни и ломать хребты. — Кто Вы, чтоб я Вам повиновался? — несмотря на дерзкое пререкание, шут прекратил улыбаться и отпустил рукав Чимина. — Часть зарплаты артиста я имею право забрать, ведь он ест мою еду и спит под моей крышей. Я о нём позабочусь сам! Синяк на запястье танцора и красные следы от сильного сжатия, после того, как руководитель театра убрал от него свои костлявые пальцы говорил совершенно об обратном. Быть честным, Чимин забыл голос Намджуна, посему удивился лишь, что его жизнь наконец кому-то стала важна и за него впервые заступились. — Мы всё видели, ты отправишься к судье за такое обращение с тем, за чей счёт ты получаешь свой заработок, — Намджун кивнул головой на стоящего в нескольких метрах от них "знатного господина", что жадно впитывал каждое движение прижимавшего к себе корзину танцора, не внимая речам шепчущейся за его спиной стражи. Шут с раздражением высыпал горсть монет обратно в корзину, не позабыв сделать вид, что не заметил ещё несколько в своём кармане. — Я сказал всё, — Ким глаголом резал без ножа. — Вот, всё, довольны? — гребнув остаток со дна кармана руководитель с улыбкой почерневших зубов бросил монеты прямо в склонившего голову Чимина. — Проваливай, можешь не приходить в ночь. Несомненно, крайние слова вонзились прямо в фигуру дрожащего на поднявшемся ветру юнца, прежде чем глупый шут скрылся из виду в сторону импровизированной сцены, народ от которой разошёлся опосля выступления Чимина. — Прежде, чем выговоришь нам за оказание ненужной помощи и лишения тебя ночлега, я готов заявить, что в эту ночь ты точно не будешь ни в чём нуждаться. Слова чиновника прозвучали слегка странно и отчего-то даже двусмысленно, хотя сам Ким никаких отрицательных намеренний на слог не возлагал. Однако, Чимину привиделось худое. — Я не гожусь в том, чтобы брать меня к себе на ночь, отпустите меня пожалуйста и ступайте дальше, я прошу Вас, — полузадушенный и натужный с молчания голос проник королю под кожу, побуждая потоки чувств хлынуть с глаз, как дождю со свинцовых туч, потоками по желобам и переполненным ручьям, непременно с катастрофическими последствиями, не без селей и оползней крепкой почвы, под мощными размывами рухнувшей вниз. — Не волнуйся, Чимин, я не позволю свершиться чему-то дурному, — Юнги скрипел, словно телега под горой, неумолимо скользящий, как по маслу, к срыву со скал обрыва в истерику. — Снова я этого не допущу. Разум бесчинствовал в суматохе мыслей, пляшущих вокруг костра, разожжённого гневом на всё и вся в округе. Порываясь припасть к ногам Чимина, сердце бешено стучало, а ноги вопреки истинному желанию словно к стылой земле приросли. Сам танцор вцепился в корзину, как в спасительный трос, так и не поднимая слепого взора в сторону голоса, который он узнал бы из тысячи, безо всяких «бы». — Повелитель…***
— Почему! — Юнги изо всех сил старался не сорваться на рыдания и не повыдирать себе заметно отросшие волосы, коим не надобен уже был парик. — Слепец, пришедший ко двору его величества послужит оскорблением для главного члена правящей династии, — Чимин скромно отодвинулся в самый угол комнаты, в которую его привели без его особого согласия. — Два года, Чимин, — король прекратил метаться от окна к столу и присел перед последним, опрокидывая в себя стакан с обжигающим горло напитком. — Я искал тебя. — Я прошу простить мою дерзость, повелитель, однако я счёл более верным исходом тот, в котором Вы счастливы без меня, — Пак выдохнул резко, услышав горький аромат трав, на которых был настоян соджу. — Ты сам хоть слышишь, что ты такое говоришь, — Юнги обошёл стол, ступая ближе к жмущемуся у входа танцору. — Я без тебя не сделал ни единого вдоха без боли. — Всё же, небесный судья совершил какую-то ошибку, спутав страницы наших судеб, — Пак ладошку к губам поднёс, чтобы позорно не завыть, потому что уста гласят одно, а сердце бешено ноет от невозможности увидеть сейчас лицо горячо любимого, чувства к которому только только начали утихать от мыслей принятия и врачевания расставанием. У Чимина в глазах ничто, тьмущая пустота, и хрипота парадоксально чужого-родного голоса единственный свет, невидимый, но осязаемый на уровне одних только чувств, способный его сейчас вытянуть из пучины отчаяния. Он действительно считал, что больше никогда не увидит Юнги, но не думал, что это будет относиться только к его приобретённой слепоте, от удара головой об камни в реке у обрыва за лесом деревушки близ порта Чемульпо. Он его всё-таки увидел, и пусть не глазами, а сердцем. Увидел вновь. Юнги подступил ещё ближе, видя накрывающую Чимина волной хаоса возбуждённых до предела чувств приближающуюся истерику. Хрупкое, но такое изящное тело в прохудившихся белых одеждах в руки свои потные от волнения сгрёб, усаживая танцора на колени пред своими, ткнувшимися в мягкий досочный настил, сокрытый узорчатым королевским ковром. — Сколько же ты пережил всего, любимый мой, — король вжимая дрожащее тельце в свои крепкие плечи с россыпью шрамов под шёлком неизменно чёрного, траурного ханбока, смял обветренные губы своими. — Маленький мой. Взахлёб читая оды красоте изуродованного лица Чимина король сквозь слёзы не разменивался на поцелуи, коих сосчитать не под силу даже государственному казначею было. В маленьком домике на окраине Тэгу были совершенно не королевские покои, сравнивать их с павильоном Каннёнчжон не стал бы даже глупец, но тем прелестнее было пребывание здесь с найденным Чимином и приобретённой частицей души. Несмотря на ласку короля, Чимин оставался недвижен, лишь дрожащие пальцы, сплетённые с пальцами Юнги выдавали эмоциональную бурю, что он переживал прямо здесь и сейчас. Ни на один из множества множеств поцелуев короля ответа найдено не было. Неужели Чимину теперь всё равно? Юнги этого боялся наравне с взором на его мёртвое тело, которое тогда так и не нашли. Теперь уж и не найдут, а ежели любовь юноши утихла или потерялась в лабиринтах времени событий, Мин обязательно найдёт её и вернет на былое место. Заставить появиться цветы на ровном месте без подготовки почвы нельзя, их нужно взращивать из семени, обильно поливая воспоминаниями. Покуда Юнги неустанно шептал о своей тоске за каждый прожитый миг без его любимого Чимина, оный пальцы сжатые расслабил, скользнув ими прямо к щекам правителя. Подушечками пальцев касаясь бугристого шрама, расчертившего бледную борозду поперёк глаза короля в том бою, Чимин всхлипнул с придыханием. — Я так рад, что Ваш взор не пострадал тогда, видеть такой большой шрам было очень больно вот здесь, — танцор прижал к сердцу горячую большую ладонь короля, содрогаясь в истеричной усмешке. — Мои глаза пересекли таки перевал Ариран. Юнги вдохнул запах вымытых с утра длинных смолянисто-чёрных волос Чимина с блестящими серебром седыми волосинками по вискам. Сколько горя пережил его возлюбленный, что даже седина драгоценностью коснулась его прекрасного тела? Аромат цветов, вплетающийся в лекарственные травы, коими омывался танцор для заживления (что вошло в привычку) одурманивал разум короля. Череда перебивала лотос, но розы шиповника душили шипами не менее жгучую крапиву и лопух с его дорожной горечью. Правитель могущественного государства, ведомый тем самым чувством, пронзавшим насквозь всякий раз, когда Чимин рядом, такой тёплый и податливый, судорожно ухватился за полы ханбока оного и припал к желанной груди. Без слов и лишних звуков понявший всё Чимин вплёл пальцы в пряди за ухом короля, покуда, пучок из его волос держала золотая шпилька, и притянул вслепую (как же иронично) лицо королевское к себе, целуя до падения в забытье. Скромная постель, идеально застеленная шелками и парчой, безвозвратно была смята вожделением и сильной хваткой тонких пальцев, скользя под уже частично обнажёнными телами. Юнги Чимина так никогда в жизни своей не брал, как в этот раз. Он любил его так глубоко и щедро, осыпая поцелуями солёные от собственных слёз щёки. Чимин чувствовал лишь повсюду прекрасные и сладкие, как душистый мёд, прикосновения и мягкое падение, разительно отличавшееся от падения в пропасть с обрыва в ледяную реку с быстрым течением. Сжимая Юнги в себе, танцор вершил своё дело — танец. Впадая в свою стихию, он был неудержим прямо сейчас, творя невиданные ранее движения, самостоятельно двигаясь назад, насаживаясь на до боли крепко стоящий, налитой кровью член и исполняя тысячи желаний Юнги разом. Оставляя единственные желанные синяки от пальцев и губ прямо по шее вдоль острого хребта позвоночника, король еле сдерживался дабы не подмять перевернутого Чимина под себя, и не нависнуть сверху, целуя наконец в самые прекрасные на свете губы. Однако, прекрасно было и прижиматься к беспрестанно вскрикивающему юноше сзади, соприкасаясь грудью с худой и маленькой спиной, усеянной шрамами не меньше королевского. Разительное отличие лишь было в том, что Юнги раны свои получил на войне за своё государство, а Чимин несправедливо в своём жизненном бою. По итогу все же уложив Чимина спиной на постель, Юнги обошёл поцелуями все места, по проторенным ранее тропам на сладкой коже и припал к тонкой шее, с цветущими по ней лепестками лопнувших капилляров, вновь, наконец входя в нутро, заставляя тем самым поджать пальчики на ногах разбитого событием Чимина и даря ему вновь всего себя безо всякого остатка. Силы прибавлялось прямо пропорционально убыванию остатков не озвученных чувств. Покуда король властно правил над головой танцора, чьи волосы небрежно разметались по складкам струящихся материй, оный кричал о своей любви, объявляя о ней на весь мир, однако слышал их один лишь Юнги. Он и был всегда для Чимина Миром. — Это ты мой мир, Чимин — пробормотал задыхающийся то ли от недостатка воздуха, то ли от чувств Юнги, окропляющий семенем простынь и бёдра уже лишенного сознания любовника. Воздуха ему должно было доставать однозначно, потому что Чимин был его кислородом. Придя в чувства, Чимин порывался сесть на ложе, но правитель остановил его одним лишь жестом. Тишина, ставшая внезапно слишком громкой давила прямо поверх обнажённой груди, прикрытой цветным тёплым покрывалом. — Любимый мой, в этом нет нужды, — Юнги, ранее позаботившийся о чистоте тела танцора, лежал сейчас рядом, глядя на тонкую повязку, скрывавшую прекрасные ранее глаза его мальчика. — Я сам сделаю всё, что ты попросишь. Помнишь? Я же обещал. — Я всё помню, просто мне страшно засыпать, повелитель, — Чимин придвинулся к тёплому боку Мина ещё ближе. — Никогда не было так страшно, как сегодня. Даже когда спал прямо на улице. Я всегда вижу темноту, но сейчас она не такая тёмная, потому что Вы рядом со мной. Веду себя, как глупец, простите меня. Кажется, что если закрою глаза, то станет намного темнее, да так, что никогда не прекратится. Вы когда-нибудь боялись засыпать? — Я не боюсь засыпать, — король поцеловал Чимина в самую макушку со спутанными влажными волосами. — Я боюсь проснуться и не увидеть тебя рядом, ведь ты можешь раствориться вместе с ушедшим сном, вновь оставив меня одного. Может. И может быть растворится, оставляя постель ещё более холодной, а мокрые следы по простыне, холодившие когда-то бок не от слёз, а кровавых разводов от рек с обрывами кожи плещущихся не у порта Чемульпо, а вниз от запястья, по бледноте королевской кожи. Но, может быть у них всё обязательно будет хорошо, потому что они обещали. Потому что яксок.