***
Вдоль улицы тянутся нескончаемые пятиэтажки, а Вова тянется по тротуару, словно улитка. Он до сих пор сырой, волосы немного подсохли, в кедах хлюпает, а нижнее бельё неприятно обтягивает кожу. В общем, ужас. Таким стыдно на улице появляться, но Семенюк придерживается высказывания «кринжа не существует», поэтому топает домой и почти не жалуется. Разве что в голове летят бесконечные маты. И чего его на речку понесло сегодня? Мог бы и свалить вместе с Ильёй в его сад и там спокойно помочить ноги в старой ванной, стоявшей в саду настолько долго, что дно уже пора бы отмыть от зелени. А покурить и за углом можно было. Он заглядывает домой лишь на полчаса: принять душ и переодеться. Ну и закинуть в желудок что-нибудь. Василий усмехается неуклюжести сына, но так ничего и не говорит в ответ на занимательную историю о том, как его сын шлёпнулся в реку. Да причём так, что отбил себе чуть ли не всё тело. — Убежал, — напоследок кричит Вова. По пути на место встречи он думает, насколько глупо будет, если он скажет Илье правду о том, что и сигареты он тоже промочил, только на этот раз не просто уронив их в лужу, как коробок спичек, а вместе с собой утопив их на мелководье. В носу до сих пор жгло от воды, а глаза болели от мелкого песка, поднявшегося с дна. — Я зажигалку принёс, — информирует Илья, не успев вновь поприветствовать друга. В глазах искорка: он прямо сейчас хочет спрятаться в катакомбах и выкурить первую в жизни сигарету. Интересно каково это будет? Постоянно говорят, что нужно курить взатяг, но как это? Вот они и решили поэкспериментировать с сигаретами и заодно со своим здоровьем. Вова молча смотрит на счастливого друга и не знает как сказать. Соврать, что выпали из кармана? Вова распиздяй. Сказать, что папа спалил? Стыдно. Сказать правду? Вова — король неудач. Сейчас он точно подтвердит свой статус. Хоть искрами от камней зажигай, хоть палочкой костёр разводи! Только вот курить уже нечего. Илья вздыхает так, будто совсем не удивлён, и уходит, таща парня за собой в глубь заброшенной стройки. — Тебя лечить надо от неудач. А когда ты влюбишься снова, то что, конец света будет? Ты будешь править царством неудачников? — А разве не уже? — Мне кажется, тебе ещё есть куда стремиться. Или ты уже влюбился и я не знаю об этом? — Типун тебе на язык, — отмахивается Вова. Ещё чего ему не хватало! Тогда и правда снова от волнения и вспотевших рук ни один предмет в руках не удержится. Было, проходили. Они ныряют в небольшую щель, спускаясь в тёмное, почему-то до сих пор сыроватое помещение, где из звуков только эхо шагов и тихих разговоров за одним из поворотов. Там их общая так называемая база. Она образовалась ещё пару лет назад, но по осени постоянно забрасывалась (из-за сугробов сюда не добраться, иногда даже заметало проход), а весной отстраивалась по-новой. Снова конструировались скамейки из двух пиленных пней и широкой, сухой доски, убирался ногой в угол весь накопившийся мусор, и заброшенное помещение вновь оживало. Летом здесь кипела жизнь, потому что и выпить можно, если кто стащит бутылку коньяка, и пошуметь, и музыку послушать. Им по шестнадцать, впереди десятый класс, а никотин в их лёгких до сих пор не бывал. Очень хотелось попробовать, но никакие круглосуточные магазины не нарушали закон, а продавщицы знали всё население городка, потому даже спрашивать у них о сигаретах опасно. В общем, компания получилась практически без вредных привычек. Были и те, кто даже не хотел пробовать ни алкоголь, ни сигареты: Миша и Валера. Они всегда были не от мира сего, постоянно на своей волне, на которую никто настроиться не мог, однако всё равно интересный разговор каждый раз каким-то образом завязывался. — Я сегодня пока у ФОКа шёл, увидел бабку, у которой мы в прошлом году слив напиздили, она с каким-то парнем шла под ручку прям пара такая милая я ебу, за пенсией внучок приехал. — А че, ты не видел этого «внучка» раньше? — Миша отрывается от телефона, поняв, что в очередной раз здесь не ловит связь и ждать от страницы «РЖД» нечего. Лагода знал каждую кошку. Он весь городок по имени фамилии и отчеству мог назвать, но чтобы он какого-то молодого парня не узнал — это уже интересно и страшно одновременно. — Не, — машет рукой Валера. — если бы я его видел раньше, то я бы точно знал кто это и не стал бы просто так это рассказывать. — А с кем сегодня Пешков тусил? — Вова морщится, делая пару глотков из бутылки протянутой ему «кока-колы». — Не ебу, я его неделю не видел, — пожимает плечами Валера, а Коряков кивком соглашается, мол, тоже давно не видел и в душе не ебёт где он и что он. — Просто я сегодня пока на речке ходил видел его и ещё двоих, хуй пойми кого. Только Серёгу узнал. — Да там петушок такой с гребнем, худющий, как жердь заборная, его видел? Вова неопределённо кивнул пару раз, а сам так глубоко полез к себе в голову, чтобы вспомнить хоть что-то, что выпал из мира сего. Пока шло обсуждение цен железнодорожных билетов от столицы до их городка, Вова вспомнил только косточки ключиц, вынырнувшие из воды, и то плохо помнит из-за ебаных ослепляющих бликов воды. То что причёска у парня была и правда «петушиная», Вова вспомнил. Правда, от воды она превратилась в вполне адекватную. Но это дело не Семенюка — нравится парню такая прическа, ну и пусть. Вова даже имени его не знает, и уж точно не может назвать чужую прическу дебильной, не видя полной картины.***
На следующий день Вова о речке даже не думал. Ныли несколько ребер и локти, немного побаливало горло. Пришлось умирать от жары дома, время от времени открывая холодильник и делая несколько глотков холодной газировки. День с утра не удался: Миша написал, что на ночь идёт на дачу с мелким братом и может явиться, но только ненадолго, Лагода уезжает в Москву на пару дней ночью, что означает, что долго не посидишь, а Илья… а вот это хуй знает. Ему Вова с утра почему-то не написал. Но, как говорится, вспомнишь солнышко — вот и лучик. — Братан, сегодня в срочном порядке в пять обуваешь свои говнодавы и на стройку, Пешков предложил выпить, от этого нельзя отказываться, понял? Узнаем ещё о педике том, который с причёской петуха. Вова согласился, посмеялся, но в глубине души обматерил Илью за такие сравнения. Парня даже не видели, а уже окрестили педиком. Иногда ему кажется, что его друзья — это люди с повадками гопников и привычками интеллигентов. Им как-то удавалось это смешивать, и получались достаточно хорошие собеседники, с которыми не только пиво можно обсудить, но и балет, правда, обсуждение балета всегда заканчивалось фразой «короче, хуй знает, я в этом не разбираюсь, пошли купим ещë попить». Их городок обычно по-умолчанию делился на три части: первая — частный сектор, в котором не очень часто ошивались, потому место считалось заброшенным молодëжью; вторая — жилые многоэтажки, вернее, пятиэтажки, в них ошивались постоянно; а третья — так называемая «заводская» улица. И все эти части городка Вова знает так же хорошо, как свои пять пальцев. Если о первой части ранее упоминалось, то вторая и третья пока остаются нами неизведанными. Вторая часть городка имела немного вытянутую форму, где основная улица имела всë самое необходимое для комфортной и простой жизни: два супермаркета с разными названиями, школа, и пару автобусных остановок, на которых Вова стоял лишь раз в жизни. Он редко выбирался из городка — и здесь хорошо. Остальное — сплошь пятиэтажки, смотря на которые, Вова понимал, что если ему покажут хотя бы фото подъезда, то он назовëт всë, вплоть до номера дома и знакомых, которые в нëм живут. В общем, сам городок был крайне небольшой. Третья часть — одни небольшие фабрики или заводы, на них строилась экономика. Почти всë население работало именно там, как и Вовин отец, потому и эту улицу Вова прекрасно знает. Ну как не таскать к бате на работу всякие бумажки и не выучить тут всë, вплоть до дорожных знаков. Стройка, на которой проводилось почти всë их лето, стояла где-то между Заводской и пятиэтажками. Район хотели расширять вплоть до самих заводом, но население запротестовало вопреки «жилью рядом с работой». Никому не хотелось просыпаться и видеть в окно ряд фабрик и заводов, иногда дымящихся так, что неба чистого не видно. Вова этому мнению благодарен, ведь не будь этого протеста пару десятков лет назад, то не было бы места общего сбора. — Петух тут, — Илья вылетает из подъезда недостроенного дома и безумно, даже скорее всего уже пьяно таращится на Вову и лыбится, словно дурачок. — А чë ты радостный такой? — Так ему восемнадцать! И он вплоть до сентября остаëтся, прикинь? Он согласен нам бухло покупать! — Говорил парень на эмоциях, однако тихо, чтобы никто точно не услышал их общей радости, хотя почему-то Вова еë не особо разделял. Он всегда был немного консервативен в плане компании: никого лишнего. А этого Лëшу уже почти прописали в их компании только потому, что ему восемнадцать. Боже, ну и причина! Вова наступал на хрустящие пластиковые бутылки, пробираясь через недостроенный коридор квартиры, в которой почему-то обвалился пол, да так удачно, что там чуть ли лесенка из обломков не выстроилась. Туда они и спускались каждый раз, изрисовывали стены сначала маркером, а потом и черным балончиком, рисуя кривые черепа, понятные только им символы, и, конечно же, мужской половой орган на полстены подвала. Это была их гордость, день остатков краски хватило как раз на самую крайность рисунка, в общем, постарались они здесь на славу. Под этим "пенисом Валерия Юрьевича" они и построили небольшую скамейку, на которой постоянно тусовались. Семенюк готов был увидеть большую компанию в их тайном месте, потому множества голов не особо испугался. Нужно просто привыкнуть к гулу голосов уже сдружившихся людей. Парень никогда не любил приходить последним лишь потому, что в разговор влиться практически невозможно. Да и тем более если этот полилог длится уже около часа, а под скамейкой стоит опустошëнная бутылка водки. Правда, опустошена она была не Мишей и Валерой, а гостями, которые уже довольно свободно чувствовали себя в стенах подвала заброшки. — А вот и Вовчик наш, — гордо вскрикивает Серëжа, чуть побалтываясь от количества выпитого. Он делает всего несколько шагов, словно медведь обнимая парня. — Ты чего с нами вчера не остался на берегу, я тебя звал, а ты дальше пошёл, — парень нахмурился. — Я не слышал, честно, — Вова тоже хмурится, улыбаясь. Влиться в компанию теперь легче. Серëжа как бы втянул его в новую тему, не давая уйти в свои мысли. Вова приземлялся на своë место, сразу приковывая взгляд к Лëше, которого так грамотно пытался рекламировать Илья. Да, на восемнадцать он вплоне выглядит. Зализанный, немного гордый, если судить по приподнятой голове, а ещë немножко пьяный, судя по тому, как тот крепко вцепился во вторую бутылку. Оттуда пропало совсем немного алкоголя, а судя по состоянию Серëги, первую он высосал самостоятельно. — Сейчас ещë Дрейк придёт, тоже встретить надо, — сообщает Коряков через щель в фундаменте дома. — Я ещë здесь постою. — Давай, ждём, тебе если что оставим, — Губанов взглянул в сторону той самой щели и тут же заулыбался. Знаете, бывают же люди, которые с первого взгляда и раздражают, и одновременно с этим безумно привлекают. Губанов был одним из таких. Вова не подавал вида, что хотел бы попялиться на него ещë немного, он просто уткнулся в телефон, ловя остатки интернета из этой дыры. И это был единственный минус этого места — хуëвая связь. Мало того, что вышка находилась далеко, так ещë и катакомбы ебаные. Дожидаясь отправки сообщения, он подслушивал историю о том, как парни вчера тащились уставшие с речки и по дороге нашли чьи-то ключи, которые по итогу Хес забрал домой и сейчас активно ищет владельца этих ключей через полузаброшенную группу городка в социальной сети. Вскрикнуть бы, что эти ключи его, но Вова как-то даже стесняется своего распиздяйства. Господи, как же хотелось ëбнуть себе по лбу, да желательно чём-то тяжëленьким и металлическим. — Вов, не твои случайно? Ты же вчера проебал? Спасибо, Валер! Вот теперь точно хочется провалиться под землю. Вова поднимает свои растерянные глаза сначала на Губанова, который с непонятным и ярким интересом смотрел на парня и ждал ответа. И не важно, положительным он будет или отрицательным. Да ему похоже и ответ толком не нужен. Испепеляющий взгляд прикован к чужому лицу, потому Вова быстро отворачивается от еле знакомого парня и смотрит на Валеру уже не растерянно, а даже с ясным раздражением. Кто, блять, его вечно за язык тянет?! — Там ключ от подъезда жëлтый, — Губанов снова привлекает к себе внимание. — Мои наверное, — стараясь безразлично пожать плечами, парень вновь опускает голову в телефон, но собеседник в виде одноклассницы молчит и не как не может ответить на вопрос о школьной отработке, о которой он спросил лишь для приличия. Ходить на неë он, конечно же, не будет. — Тогда вечером пойдем со мной, я тебе их отдам, — добродушный тон заставляет уши вспыхнуть, благо в темноте почти ничего не видно, только телефон еле освещает острый подбородок. — На, держи, мне все уши прожужжали, чтобы тебе оставили. Вове ничего не остаëтся, кроме как кивнуть согласно, чуть улыбнуться и принять бутылку из рук Губанова. Придётся тащиться с этим парнем до его дома, чтобы забрать эти ебаные ключи. Вот ведь мир тесен! Вова на пробу делает глоток, чувствуя, как полость рта, а затем и горло обжигает спирт. Это тебе не шампанское, в котором градусов раза в четыре меньше. Водка — это страшное дело, особенно для шестнадцателетнего организма, но парень на это внимания не обращает. Чувствует себя жадным подростком, который до совершеннолетия попробовать всë, что доступно и недоступно для него. Единственное, на чëм парень всю жизнь ставил крест — это наркотики. И от них он готов бежать всю жизнь. Знает он одного, который погубил себя за полгода. Такого добра в жизни парню не надо, потому даже смотреть в сторону порошков, шприцов и таблеток он не намерен. Пусть лучше водка, чем ложка и зажигалка с тугим жгутом. Пей, Вова, пока отец в ночную смену, а Миша уходит на дачу. Пей, пока окружают близкие люди. Пей и не жалей.***
Добираться от заброшки до дома всегда было проблематично. Улица, по которой Вова чаще всего срезал путь, не имела освещения, а на дорогах постоянные кочки из старого асфальта и песка. Туда Вова и поворачивал, когда услышал, как позади скрипит пластик бутылок. Сто процентов Валера выбрался подышать свежим воздухом, потому что вечно жаловался на скопившуюся в подвале духоту, да и бежать ему нужно через пару минут. В дверях недо-подъезда притаилась тощая, высокая фигура с пустой бутылкой в руках. Она чуть шатнулась, делая мерные шаги по раскрошившейся лестнице. Шорох камушков под ногами прервался звонким, чуть икающим смехом Дениса, и тень усмехнулась, ступая наконец на свежую траву. — А мне говорили, что ты весëлый и шумный, — мягкий голос с каждым словом становился всë громче, а под чужими ногами неизменно шуршала трава. — а ты какой-то тихий. Напиздели мне, значит? — Не знаю, но настроение сегодня такое себе, — бурчит под нос Вова, когда фигура останавливается в метре от него. Пахло перегаром и сладкими духами. И свежей травой. Парень вдохнул поглубже в надежде разблокировать ещë какой-нибудь аромат, но ничего больше не почувствовал. — Это хуëво, раз тебе и водка не помогла настроение поднять, — Губанов потягивается, немного зевая. — Пошли, отдам тебе ключи, а то домой-то как попадёшь? Не будешь же в двери в час ночи ломиться, че родителей будить, верно? Блять, точно. Дома же никого. Сейчас остался бы у подъезда ночевать, если бы не этот Губанов, который развернулся совершенно в другую сторону. Ещë и топать больше положенного! Нет, это не Вова такой неудачливый, это судьба сучка. То наебнëтся чуть ли не на глазах у старшаков, то через весь городок домой по темноте шуровать. Вот будет праздник, если его ещë кто-нибудь заметит по дороге. И больше всего Вова не полиции боится, а знакомых отца, коих полгородка. Ему тут же влетит за столь позднее присутствие на улице, «дураков же полно», как говорит заботливый отец. — Ты же в десятый идешь? — разбавить эту тишину было просто необходимо, ведь Вова то шаркал ногами, то шмыгал носом будто по привычке, ведь насморка у него с апреля не появлялось. — Приходится, — пожимает плечами Вова и тут же спотыкается, вовремя выставляя другую ногу вперëд, чтобы не терять равновесие. Блять, ну всë наперекосяк у него, ну невозможно уже! — а ты поступаешь? — Да, только ЕГЭ сдал, выпускной отпраздновал и сразу сюда. Захотелось в тишине пару месяцев пожить, родственников навестить там, лет пять здесь не был, — начинает Губанов, краем глаза поглядывая за спешащем рядом Вовой. Как бы не наебнулся тут на ровном месте. — Осталось только документы подать. — А на кого? — Да не знаю ещë, куда по бюджету пройду, хоть на плотника, — пожимает плечами Леша. Да, нормальную тему для разговора они так и не нашли, потому шли дальше в тишине. Вове тишина не нравилась, было как-то неудобно, что друзья его расхвалили, а он не оправдал их рассказы. Ну правда, настроение почему-то на нуле, а этот Губанов имел такой испепеляющий взгляд, что Вова окончательно затянулся на весь вечер. Ну не любил он заводить новые знакомства, не знал, как начать разговор и как его поддержать. Только и умеет, что проëбываться во всяком и шутить локально. На душе поселилось что-то вроде страха перед чем-то новым, появился страх не угодить или опозориться в чëм-то, потому он и полчал в тряпочку, пока Губанов вальяжно вышагивал по знакомой дороге и искал взглядом свои окна но ровном полотне стены одной из трëх девятиэтажек. — Может, проводить тебя? Всë равно у меня дома никого, дед в Москву уехал на неделю, бабушка на работе в ночь, да и я чëт спать не хочу, — говорил он это так, будто с Вовой они знакомы уже не один год, потому и выкладывает все факты на стол, чтобы Вова точно соглашался на его предложение. — Да не, мне недалеко, — отмахивается парень. — Если бы было не далеко, то ты бы изначально не поворачивал в противоположную сторону, — все попытки отказаться от сопровождения были обрублены на корню. — Пошли, так хоть менты если что не цапнут, — Губанов широко открывает дверь подъезда, будто приглашая Вову внутрь. Стандартные, трëхкомнатные квартиры в этом доме стоили достаточно дорого, пусть и находились они почти на краю городка. Вова всегда завидовал владельцам квартир на верхних этажах, ведь с окон этих квартир открывался вид на почти весь городок. Наверное, красиво. Лифт был тесен, но не настолько, чтобы стоять с неким дискомфортом. Вова забивается подальше к задней стенке и стоит там, ожидая, пока Губанов выберет этаж и закроет двери лифта. В этот момент парень молился лишь за то, чтобы эта коробка не стала на месте где-нибудь между этажами. Может парень и гиперболизирует свою небольшую проблему (Вова привык считать это свои огромным недостатком), но в оправдание имеет лишь отговорку, что с детства не любит лифты. Даже побаивается этой трясущейся конструкции, всë-таки она здесь не первой свежести, отслужила уже достаточно много. Свои ключи он получил ещë на самом пороге, но вот ждать всë равно пришлось. Губанов попросил подождать, пока он сходит по нужде. Ну да, выжрать почти бутылку водки и не захотеть в туалет — невозможная задача. — А ты не хочешь? — от разглядывания интересного линолеума отвлëк всë тот же мягкий голос. — Не, дотяну до дома, — отмахивается Вова. Ему всë больше и больше кажется, что Губанов пытается как-то наладить контакт, но у него не получается, и это слышно по безразличному, но немного расстроенному голосу, мол, ладно, как знаешь. И в голове младшего возникает вопрос: Вова снова всë ломает, или попытки Лëши недостаточно хороши, чтобы заинтересовать парня? Ну да, вопросом о желании посетить туалет никак не заинтересовать. Ну Губанов хотя бы пытается, в отличие от Семенюка. — А чего ты вчера в воде барахтался? — вдруг спрашивает парень, закрывая дверь квартиры. Вот же блять! Завязать бы петлю прям здесь и повиснуть на лампочке, обмотав вокруг шеи самую крепкую в мире верëвку. Вова крепко сжимает ключи в кармане и не знает, куда себя деть. Ну, что сказать, стыдно до предела. — Поскользнулся и навернулся, — сознаëтся он и слышит, как Губанов посмеивается, вытаскивая ключи из замочной скважины. — Я так же наебнулся, когда маленький был, причëм на этой же речке. Только спускаться в воду, и сразу на тину скользкую ступил. Отбил тогда себе копчик, аж до икоты, — рассказывая эту историю, он продолжал смеяться, и Вове даже понравилась эта реакция на собственную неудачу. Губанов не стеснялся этого, даже с охотой продолжал рассказывать, как над ним посмеивались друзья ещë неделю, а Вова так задумался, что в лифте чуть ли не вплотную встал позади парня. — Так что не парься. Если ты думал, что над тобой смеялись, то выбей эту дурь из башки, мы думали ты там потонешь, хотели к тебе бежать, а ты живой вроде, выбрался и лежал, загорал. — Ага, загорал, — Вова усмехнулся в ответ, постоянно потирая пальцы на правой руке. — лежал отходил от череды проëбов. — А чего, не твой день был? — Да у меня каждый день не мой, — сознается как-то слишком быстро Вова. — я вчера и ключи проебал, и спички примочил, и в воду ëбнулся. Позавчера колено разбил на ровном месте, ещë пару дней назад телефон об асфальт ебанул случайно. Губанов не нашëл ничего, что можно было бы такого подбадривающего сказать. Да, Вова настолько невезуч, что врагу не пожелаешь. — Только не считай это недостатком, лучше держи в голове, что это твоя изюминка, — неожиданно даже для себя выпаливает Губанов. Он ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы этот парень считал себя каким-то особенным в плохом смысле этого слова. Почему-то хотелось, чтобы у этой души компании (судя по рассказам других) не было никак заскоков в голове. — Зачем тебе, кстати, спички нужны были? — Да мы курить хотели попробовать. Договорились, что я притащу спички, а Илья сигареты у бати стащит. В итоге спички я промочил. А сигареты за ненадобностью оказались у меня, я и их вместе с собой утопил там, — парень вздыхает вымученно, чувствуя, как на душе становится немного легче. Хоть кому-то рассказал о своем недостатке, о котором попросили думать, как о изюминке. Вова, конечно, ахуел от такого заявления, но решил, что Губанов в чем-то прав. — Ну смотри, ключи к тебе вернулись? Вернулись. То что ты вчера наебнулся в воду это ладно, хоть не утоп, зато охладился. А курить и не надо. Тебе не к лицу курение, даже не начинай. Считай, вчерашний день был относительно хорошим. Колено заживëт, а телефон можно и новый купить. Потерь особо от твоей изюминки нет, так что не переживай. После этих слов проблемы уже не кажется такими глобальными. Ну, их глобальность в голове парня остаётся, но уже не так сильно ощущается. Губанов будто немного притупил её, заставляя хотя бы на часик забыть об этом. Вова придерживает дверь подъезда, и та лишь тихонько щëлкает, закрываясь. Кажется, Лëша не настолько отбитый восемнадцатилетний бухарик, каким парень себе изначально представлял. Довольно рассудительный и добрый, без странных заскоков. Хорошо, что Вова никак не смог отмазаться от предложения проводить его. Разговор наконец завязался крепкий, да такой, что идя по главной улице, они неожиданно перескакивают на обсуждение политики, хотя оба были далеки от этой темы. Благо, что во мнениях они сходятся и никакого маленького конфликта между ними не произошло. Ещë обсуждали, на каких участках в частном секторе растëт самая вкусная смородина. Лëша упорно доказывал, что дом, находящийся ближе к небольшому искусственному пруду, имел самые сладкие, но уже через пару минут не так сильно был в этом уверен после того, как Вова сообщил, что дом уже заброшен года три как, и все эти кусты почему-то перестали плодоносить. А вот в обсуждении яблок у них разногласий не было. Поняв по описанию, что они говорят об одном и том же заброшенном около десятка лет назад доме, Вова даже повеселел, найдя единомышленника для охоты на чужие фрукты и ягоды. Ещë договорились как-нибудь сгонять с Серëжей и Денисом на речку, когда солнце снова начнëт жарить так, чтобы можно было спокойно превратиться в стейк. И будет это, на секундочку, через пару дней. — Я даже протрезвел, — улыбается Губанов, замечая, как Вова сбавляет шаг перед своим подъездом. — А я особо и не пьянел, — заулыбался Вова и достал ключи из кармана. Честно говоря, он даже соскучился по ощущению этих зубчиков в кармане. — Шуруй тогда спать, а я назад поплëлся, — предвещая долгую дорогу домой в полном одиночестве, парень улыбнулся как-то грустно и махнул рукой. Ему даже наушники доставать не хотелось. Захотелось впервые за долгое время остаться наедине с собой, со своей лёгкой после экзаменов головой. — Может тебя проводить? — Семенюк заулыбался ещë шире, позвякивая ключами в руке. — В туалет может хочешь? Губанов только прыснул в кулак, прогоняя парня в подъезд. Будут они ещë всю ночь так ходить: то один вызовется проводить то второй, пусть даже в шутку, но, судя по рассказам его друзей, Вова и на такое способен.