***
День был не жаркий, как ожидалось. Но и пасмурно не было. По лбу не тëк пот, не пылали стопы из-за горячего асфальта, который, мелькая на горизонте, не превращался в зеркало. Всë вокруг немного остыло, и парень спокойно мог передвигаться между пятиэтажек и кого-то искать. Нет, Вова не липнет ко всем подряд, мешая отдыху или разговору. Он ищет свою компанию, затаившуюся где-то в кустах единственного в округе парка. Небольшая старая скамейка держалась на своих жалких трëх ножках, на кирпичах и на дереве, на которую опиралась спинкой. Она выносила и двух, и трëх, и, как оказалось, пятерых, уютно устроившихся чуть ли не друг на друге. В кустах было прохладненько, так хорошо, что будь Вова не в обществе друзей, то замурчал бы от наслаждения. Стрелка часов медленно движется к восьми, садится солнце, и на дворе каникулы. Но всего через два месяца эта радость кончится, сменяясь сентябрëм и десятым классом. Боже, хотелось от этой мысли либо блевануть, либо повеситься. Но не сейчас уж точно, когда каждый присутствующий рассказывает свои истории, сближаясь с московским гостем. Губанов с интересом слушал (или делал вид, что слушал) и усмехался. Вову это почему-то цепляло, и он на каждую усмешку реагировал своей, бегая глазами от рассказчика к Лëше. Прикольная, конечно, у них новая компашка. Три будущих одиннадцатиклассника: Серëжа, Миша и Валера; два таких же будущих десятиклассника: Илья и Вова. И почти первокурсник, гордящийся этим. Вова с усмешкой для себя подметил, что Губанов тот ещë хвастун, постоянно напоминающий, что ЕГЭ — это, на самом деле, лёгкий, пройденный им этап, и что дальше институт, в который он вот-вот поступит. Завидовал ли кто-то этому? Да, все, кроме Вовы. Вова кивал головой и думал, что хочет продлить детство. Будущий день рождения станет семнадцатым, и такого расклада он не хочет. Мотнуть бы время хотя бы на три года назад, когда можно было гулять максимум до девяти, и дома сентябрьская задачка с дробями. Когда погода и время на телефоне — это единственное, что его заботило. Когда велосипед казался самым удобным и весёлым средством передвижения. Когда перед носом не мелькало даже ОГЭ, не то что единый госэкзамен. Когда не понимал, что значит влюбиться в одноклассницу Алину, которая сидит прямо перед ним. Всë раньше казалось настолько простым, что можно было бы сравнить с математическим примером, состоящим из простых чисел. В общем, сейчас становится всë сложнее, и Вову это не то чтобы не радует, просто хочется вернуться в беззаботность. Беззаботность, при которой дышать легче, при которой время летит быстрее, чем самолёты. Он не хочет заполнять экзаменационные бланки и учить определения. Хочется гулять и смеяться, но время не щадит. Время никогда не давало выбора, и это Вове кажется самым грустным. — Я списал только, получается, три номера, а остальное сам, — казалось, что Губанов рассказывает это с безразличным видом, если не смотреть на его ухмылку. Он воодушевлëн тем, что его слушают. Вова за этот час не сказал ни слова, только пожал всем руки и улыбнулся приветливо часу в восьмом. Сейчас девять, и он только улыбается всем, как дурак, слушая байки и сплетни. Кто с кем начал встречаться, кто кого бросил, кто опять попался ментам и почему. — Пришëл, значит, мужик, пьяный пиздец, начал затирать, что у Дениса волосы крашенные, что он типа пидор, там Серëга вступился сразу, я, Макс, Шабанов который, и Тоха ещë, — Илья потëр подбородок и опустил голову, припоминая события. — Залили его перцовкой, в итоге ходили потом разбирались с его дружками, менты ездили потом всю ночь. Хорошо, что Вовы не было, а то и на него наехали. Вообще, компания у них огромная, человек пятнадцать-двадцать, но разбивается на небольшие группы, потому что когда они все в сборе, то начинался полный хаос. И оры, и беготня. Вова такое не особо любит, потому и просидел вчера дома. Но, признаться, он жалел, что пропустил вчерашнюю перепалку. — Весело у вас, — Губанов вздохнул. Видимо, тоже вчера не вышел. А вот Серëга прям сиял, пока Илья всë также сидел с поникшей головой. — А вы потом куда побежали? — Серëжа чуть пихнул в бок Илью, желая поскорее услышать ответ на свой вопрос. — Я к бетонке сразу, а вы с Денисом? — фраза далась ему тяжело. Вова тоже немного поник, понимая, почему слова Ильи звучали так грустно. Может, попозже разузнает, как у тех дела обстоят. — Мы ко мне под подъезд, там засели на полчаса. В сторону мужика и его друзей посыпались оскорбления, маты, да такие, что у учительницы русского мигом завяли бы уши. Вова слушал это так внимательно, запоминая каждое мерзкое выражение, посмеивался, что не заметил, как у его уха оказалось чужое лицо. — У тебя ноги не затекли на корточках сидеть? — Губанов чуть приподнялся с хлипкой скамейки. — Сядешь? Хотелось бы согласиться, закивать головой от испуга, но, отойдя от секундного замешательства, он ею махнул, отказываясь от места. Да, ноги немного затекли, однако с этим москвичом не хотелось меняться местами. Пусть сидит себе. Вове и с краю хорошо: он видит всех, кто устроился на скамейке, и ему спокойно. Но не спокойно Губанову. Он, поворачивая голову влево, глядя на всех, не видел Вову. Ему было привычнее видеть всех участников разговора (пусть Вова ничего и не говорит). Ну, раз не хочет, то похуй. Когда на часах перевалило за одиннадцать, Вова как-то живо засобирался, тараторя о том, что с парнями, конечно, интересно, но дома могут ввалить пиздюлей за столь позднее возвращение домой. Илья тоже спохватился, поняв, что тоже засиделся. Оставаться вчетвером не больно хотелось, да и темы для разговоров кончились. Обсудили и Дашу, будущую девятиклассницу, которая снова поменяла себе парня, вспомнили смешного деда в белой рубашке и с оттопыренными ушами, живущего на Банной улице, который в прошлом был пилотом, а сейчас постоянно материт диспетчера, с которым они лет двадцать ненавидели друг друга. Вроде много времени прошло, а это никак не хотело выходить из его ветреной головы. — Тебя проводить? — Губанов отвернулся от основной компании, снова склонился к Вове и улыбнулся так, словно отказа на это предложение не существует. Самоуверенный какой! Вова опешил. Ну, с одной стороны идти до дома не в одиночестве — это ахуенно, потому что заслушенный плейлист, названный в честь себя любимого, начинал надоедать. А с другой так сильно хочется поддержать друга и узнать что там у него в голове и сердце, что хочется разорваться между московским хвастунишкой и Ильëй, живущим в противоположной стороне. Блять, вот же дилемма. И решать надо быстро, потому что эти голубые глаза прям пилят, сверлят и стучат по кнопке «давай, поторопись». — Илюх, тебе прям срочно? — Вова жестом попросил Губанова подождать секундочку, обращаясь к другу. — Ну, лучше булками пошевелить, — Илья наскоро жал всем руки в знак прощания и почти не смотрел на всë так же сидящего на корточках Вову. — А чего тебе? Если «пошевелить булками», то значит хуй Вове, а не спокойный, хоть и короткий разговор с другом. Пообещав себе, что поговорит с ним об этом завтра, в более раннее время и в тихой обстановке, Вова вновь возвращает взгляд на Губанова. Тот всë ещë ждëт, склонив голову к правому плечу. Прикольный этот хвастунишка, пытливый. — Пошли, если хочешь, — Вова пожал плечами, стараясь вложить в этот жест максимальное безразличие, но Серëжа почему-то усмехнулся, глядя на них. Это Вову насторожило, но не настолько, чтобы думать об этом в следующую секунду, когда в глаза ударил свет низких парковых фонарей. Губанов был чуть ли не на голову выше, даже, вроде бы, худее Вовы, что младшему не нравилось. Ещë ничей внешний вид не заставлял его чувствовать себя каким-то странным. Низкий рост его никогда не заботил, однако сейчас он засомневался, что это выглядит красиво. Вот высокий Губанов точно имеет популярность среди девушек, как Вова среди друзей. Вова хороший друг, хоть иногда и вспыльчивый, чем немножко отталкивал людей, а Хес хороший любовник, хоть и… Ладно, к тому, что он гей, Губанов пришëл как-то неожиданно. Может это и самовнушение, но тогда почему он не смотрел в сторону девочек на физкультуре, когда на них пялились все пацаны? Почему бóльшая часть его друзей в Москве — это девушки, а парни его привлекают как-то поболее, чем стройные девушки? Размышляя об этом между подготовками к экзаменам, он сделал для себя единственный вывод, описав свою проблему одним словом — пидор. Да и поебать. Спасаясь от возникших мыслей, он погрузился в учëбу с головой, рассчитывая на высокие баллы. Но когда в голове больше не крутятся определения по обществознанию и количество депутатов в Государственной Думе, он безоружен. Обезоружен летними днями и отсутствием учëбы. Он принимает от судьбы огнестрельный в душу — Вову. Прикольного, молчаливого и неудачливого Вову. То, что парень ему сразу понравился, подкосило его, и твëрдое стояние на ногах теперь кажется недосягаемым. Обещанные весëлые серые глаза оказались серьëзными и опущенными в землю, что тоже подкупило будущего студента. Небольшой рост сочетался с широкими футболками, туго затянутый на запястье ремешок часов, непонятно как окрашенные волосы и редкая, широкая улыбка. Губанов подмечал всë, что было на Вове. В самом Вове он подметил лишь неожиданную молчаливость (проскакивала мысль, что он такой только при незнакомцах), которая заканчивалась, когда они оставались вдвоëм, и неуклюжесть. С последней он сталкивался всего пару раз, но сразу понял, почему это заëбывает парня. Блять, ну и съездил к бабушке. Теперь разгребай весь этот бред в голове. — Сегодня у тебя снова настроение дерьмовое? — Да нет, — Вова пожал плечами, обходя памятник, являющийся началом парка. — Просто слушал сегодня, мне рассказать-то нечего. — Ну сейчас придумаем, что ты можешь рассказать мне. Губанов театрально вскинул голову к небу, задумчиво поглядел на редкие звëзды и, сложив два плюс два, неожиданно спросил: — Девушка у тебя есть? С ней наверное вчера был, потому тебя вчера и не было со всеми. — Нет у меня никого. Бегал за одной всë прошлое лето, да и хуй с ней сейчас, — Вова фыркнул то ли в отношение вопроса, то ли воспоминаниям. — В июне она повелась на дурака, бегала за ним пару недель, потом расстались. Я, когда узнал об этом, в предпоследний день июля, как сейчас помню, думаю, ну всë, мой выход. В последний день месяца позвал еë пройтись, а она меня послала. Говорит, давай в сентябре поговорим об этом. Да и пошла ты нахуй, думаю, только опозорился. Хоть подружкам своим не рассказала, и на том спасибо. До этого никогда и ни в кого так сильно не влюблялся, как в неë. Рассказ о несостоявшейся любви окончился тяжëлым вздохом, да таким, что Губанов пожалел о том, что вообще поднял эту тему. Он даже и не подозревал, что у парня всë так грустно и плохо на личном фронте. Он хотел было спросить о чём-то другом, что первое пришло бы в голову, но его порыв перебил вновь заговоривший Вова. — Потом я узнал, что она с ещë одним повелась. Тогда окончательно хуй забил, но всë равно тяжело пережил. Дурак был, дураком и остался. — Почему дураком? — Потому что поступил легкомысленно. Вообще, давай о чëм-нибудь другом, не хочу вспоминать. У тебя что на личном? — Тоже сейчас пусто. В девятом классе была одна, да и с той быстро порвал, через год всего. — Это долго, — удивился Вова, вскинув брови и и поглядев на приятеля с нескрываемым интересом. — Что за цаца у тебя под боком была? Да не было никого. Губанов выдумал себе какую-то девушку, чтобы прикрываться ею в случае чего. Он даже внешность ей не придумывал, потому что никто и никогда не спрашивал. Наверное, у неë были бы тëмные волосы… или светлые? Да Губанов не знает! Он вбил себе в голову, что не разбирается в человеческой красоте, потому что боялся неконтролируемого анализа мужской или женской внешности. В общем, уберëг себя так, что лучше бы открыто признавался всем, что он гей. Вообще, так он чаще всего в городе и делал, но, приехав сюда, он понял, что лучше прикрыться маской натурала и не снимать еë до самого уезда отсюда. Мало ли чего? Здесь и за крашенные волосы наезжают средь бела дня, а что будет с ним? Убьют же нахуй на месте! — Нормальная, ты бы тоже повёлся. — Значит с длинными темными волосами и высокая, ещë, наверное, со светлыми глазами, да, я угадал? — Вова со странными смешками шагал по плохо освещëнной улице, иногда оглядываясь на чуть позади идущего парня. — Такие тебе нравятся? — Губанов усмехнулся. Три попадания из четырëх. У будущего студента только волосы не длинные, а в остальном он подходит под стандарты красоты Вовы. Только главная дилемма состояла в том, что пол у них один. Это он сразу не учëл, забыл почему-то. — Ну, та девушка, о которой я тебе рассказывал, была именно такая, — он пожал плечами. — Вообще, стандартов у меня нет, я могу и в мужика влюбиться, окажи он мне должное внимание, но шансов больше, если внешность будет хоть отдалëнно похожа на ту, о которой я сейчас рассказал. Наверное, эти слова были лишними, но Вова отмахнулся от этой мысли. Губанову хочется раскрыться, рассказать что-нибудь. Для Семенюка он человек новый, интересный, и с ним хочется разговаривать, поддерживать диалог даже на самые больные темы, иногда нести бред. А вот Губанов от этих слов опешил. Это уже интересно. Что значит при «должном внимании»? Блять, ну не парень, а сплошная загадка.***
Сегодня обещало снова жарить так, что даже тенëк не поможет. Вова чувствует это уже в постели, с которой скинуто одеяло. Не сказать, что он не любит жару. Любит, но только если еë он переживает около речки, а лучше в ней по самое горло. А лучше и с головой в воде. Наверное, стоит предложить эту идею и выйти пораньше, чтобы перед этим нарвать ягод в том самом заброшенном саду. В беседе их огромной компании подозрительно тихо, всего сорок сообщений обсуждения завтрашнего дня и «шлюхи Марины», которая вчера опять выделилась своим поведением. Кто такая Марина и почему она шлюха Вова предпочëл не спрашивать. Мало ли чего там вчера у них случилось? Даже как-то и не очень интересно. Интересно то, что никто сегодня на речку не собирался, а в планах у них выйти попозже, часов в девять, чтобы жара спала. Вову это не очень устраивало. Ну и хуй с ними, сходит один, музыку послушает. Хоть бы не утонул там со своей особенностью. Кстати о ней. Вчера ничего такого, похожего на проëб, не было. Он даже не споткнулся на ровном месте. Ой блять, чудо свершилось! Такое только с шампанским праздновать. Дома тишина и духота. Настоящая летняя атмосфера, в которой хочется и раствориться, вдохнув полной грудью, и умереть. Голова пустая, даже перекати-поле не мчится в ней. Выспался, но состояние хуже, чем после попойки. Странно. Кстати, интересно, а Илья уже проснулся?***
С Ильëй Вова знаком ещë с пелëнок. Пиздились друг с другом в детском саду за машинку третьего, в первом классе за место на второй парте, а в четвëртом сдружились. Вот уже седьмой год пойдëт, как парни ссорятся только ради шутки. У них даже веских причин нет. Обычно такая ссора начиналась с фразы «ой бля, уебан, ты не так делаешь» и заканчивалась «всë, иди нахуй». Причëм зачинщиками такого конфликта они были по очереди и по настроению. Но в последнее время такие шуточные конфликты прекратились. Теперь вместо смеха появились важные темы для обсуждения: в прошлом году Вова постоянно советовался с другом по поводу Алины, а в этом Илья влип по самые уши, если не по макушку. Блять, ну угораздило же его в девятиклассника въебениться! Ладно в девочку какую-нибудь, так нет же, в Дениса, который только и делает, что приходит в их компанию и приносит колонку, чем и заслужил уважение. Ревность иногда разрывает Илью на части. Причëм ревность эта высосана из пальца. Он же не в дëсны долбится со всеми, верно? И с девочками общается, как с подружками. Причин ревновать нет, но парень находит. И та ситуация с предъявой за крашенные волосы первым задела именно Илью. Вова на сто процентов уверен, что друг первым вступился за младшего. — Ну что, Ромео, — Вова шагает по заросшему травой тротуару, пиная камушки перед собой. — Как ты? — Если ты о Джульетте, то скажу сразу, что пиздец, — Илья усмехнулся и поднялся со скамейки, закинув рюкзак на плечо. — Написал мне вчера, спросил, каких репетиторов я нанимал для русского. — Ну ведь тебе написал, хотя ты не единственный девятый закончил и сидел с репетом, чтобы русский сдать, — парень пожал плечами. — Вообще, предложи свою кандидатуру, ты меньше возьмëшь, да и русский на четвëрку сдал. — Ага, какой я учитель? Я максимум могу научить пить на стройке нашей, хотя он и это умеет, — Илья вздохнул. Его, судя по виду, так заботило отношение Дениса к нему, что Вова иногда ëжился, понимая, как выглядел со стороны, когда сам носился за девочкой. Только вот у Ильи никакая не девочка, а парень, и это в миллион раз глупее и больнее. Друга было не то что жаль, его хотелось немного вразумить, чтобы не мучился, но воспоминания крутятся в голове. Воспоминания о том, как он резко реагировал на просьбы опомниться и не губить себе целые летние каникулы из-за дуры. Вова поджимает губы, крутит эти слова Ильи в голове и боится что-то сказать. Промолчать тоже не вариант, однако, усугублять ситуацию совсем не хочется. Они просто молча пересекают городок, выходя на трассу до единственной в округе речки. — Кстати, а чего это Губанов вчера тебя провожать вызвался? — Илью вдруг осенило, и он обернулся на чуть отставшего в силу роста парня. — Да чëрт его знает, что у него в голове, — Вова пожимает плечами, действительно не понимая, что именно было в черепной коробке москвича. — Ему даже не в мою сторону. — Во-во, — Коряков усмехается, поправляет портфель на плече и вздыхает так тяжко из-за жары, что Вове хочется сделать точно так же. В июне всë начинало сильно цвести. Небольшое поле было вдоль и поперëк усеяно симпатичными дикими цветами, которые, будто зараза какая-нибудь, разрастались с каждым годом всë сильнее. Никто не препятствовал распространению этих цветов, наоборот, ждали, когда же они зацветут. Вот они и зацвели, раскинувшись фиолетово-розовым ковром на поле. Вова смотрел на эти огромные пятна люпинов, возникших среди зелёной травы, смотрел на массивные, почти чëрные облака вдали и вздыхал еле слышно. Обычно его внимание никогда не притягивала природа, он считал это какой-то глупостью, мол, что в этом такого захватывающего? Почему поэты и писатели так болеют окружающей их средой? Теперь-то Вова начинал понимать. Да, красиво, даже очень, и начинает пахнуть не только пыльцой, но и дождëм, но зной почему-то никак не уходит. Он только сильнее душит, заставляет чуть пригнуться к земле. Хочется, как пëс, вывалить язык и лениво плестись по обочине, которая вскоре сменилась на просëлочную дорожку. Она была не просто вытоптана, но и выделялась двумя колеями так, что на земле уже пару десятков лет не растëт трава. Эта дорога застала поколений пять точно, вытоптана она была не их родителями, и даже не дедушками. Странное чувство страха перед величием времени почему-то поселилось в душе. Он такое же очередное поколение, уже с технологиями, но всë такой же ребëнок, который всë равно ходит остужаться на ту же речку, куда ходили и лет пятьдесят назад. Интересно, а эта речка ни разу не мелела? Или, к примеру, выходила ли она из берегов? Голова в промежутке между разговорами забилась глупыми вопросами, и Вова не мог понять, хорошо это или плохо, ведь мысли привели его к Губанову. Ну скажите, как можно было размышлять о старости дороги, по которой они тащатся уже минут пять, и прийти к выводу, что москвич какой-то подозрительно прикольный. Не то чтобы с ним хотелось постоянно общаться, нет, просто эти короткие разговоры, чаще всего ни о чем, заряжали парня так, что он хоть всю ночь готов был прыгать по квартире. — А мы надолго вообще? — вдруг прерывает щебетание птиц Илья, оборачивается с какой-то недовольной миной и ждëт от друга хотя бы какого-то ответа. — Просто я напиздел, что иду на дачу за свежей редиской, и... — Да на полчаса, успеешь, сходишь за своей редиской, можем даже вместе сгонять, только с тебя клубника, — фыркнул Вова, недовольный тем, что его отвлекли от интереснейшего занятия. Не каждый ведь день он рассматривает природу и думает о чём-то своём, личном, которое, как ни странно, пока не готов рассказать другу. Не хотелось делиться мыслями о москвиче. Речка, воды которой немного опустились, имела не такое быстрое течение, от которого бы сбивало с ног. Размеренно протекая в двух километрах от последнего дома частного сектора, она привлекала к себе своей прохладой. Вода почти не грелась, ибо в большинстве времени и берега её, и вода находилась в тени ив, разросшихся на берегах так, что в ветвях можно было притаиться, проспать весь день, и тебя даже не найдут. Сегодня было выбрана именно эта часть речки, а не открытая, где вода на мелководье чуть ли не обжигала стопы. Вова скинул с плеча портфель под самый корень ивы, потянулся, не ощутив на плечах веса своего багажа и жарких лучшей солнца, и встрепенулся, стягивая с плеч футболку, насквозь пропитанную потом. Невозможно жарко в этом году, нельзя даже из дома высовываться, ибо сгоришь, как плечи и локти у Вовы. Наверное, стоит перенести свои визиты на улицу на более позднее время, чтобы не обгорать, но Вова просто не может оставить летнее солнце без своего внимания. Солнца хотелось, но не столько, сколько природа даёт его в последнее время. Погрузившись по шею в воду, он расслабился, держась рукой за сухую ветку той же ивы. Илья позади возился с вещами, кедами, и подначивал Вову нырнуть с головой, чтобы полностью согнать с тела ощущение душащей жары. Вова так и сделал: окунулся на секунду, а затем вынырнул, мотая головой и стряхивая с волос лишние капли. Сейчас, именно в эту секунду, он чувствовал себя полноценным подростком, которого почти ничего не заботит. Не заботит учёба, которая возобновится через два с половиной месяца, не заботит всё то отрицательное, что живёт в нём по сей день. Его заботит лишь то, что Илья слишком медленно заходит в воду, а брызги, которые летят в сторону друга, вызывают слишком мало криков неожиданности.