Спросите Минхо

У Чонина в руках телефон, и он то и дело щелкает их с Сынмином на фронтальную камеру. Фотографии получаются смазанными, зато они на них неизменно улыбаются. Феликс, прижавшийся к Хенджину, подмигивает им. Чонин подмигивает в ответ, осознавая, что давно не чувствовал себя таким счастливым. С тех пор, как они неделю назад поговорили с Сынмином, у них не осталось обид ни друг на друга, ни на себя — и будто крылья выросли. Ему хочется делиться с окружающими своей радостью, но он не знает, как это осуществить. Да и двум другим парочкам это не нужно, кажется, а к Джисону и Минхо лезть страшно. Первый выглядит настоящей фурией, второй — катастрофически несчастным, так что создается впечатление, что он сломается от любого телодвижения в его сторону. Поэтому Чонин на всякий случай не лезет. — Ску-у-учно, — ворчит Джисон. — Вы такие скучные, когда влюбленные. — Неужели тебе никто не нравится? — спрашивает Чан. — Речь не обо мне. Я свои симпатии прилюдно не выражаю. Чанбин хмыкает. — Вы отвратительны, — не унимается Джисон. — И с вами больше не весело, вы же увлечены друг другом! — Возможно, Джисон прав, — говорит Хенджин. — Давайте оставим все эти любовные штучки для свиданий, а сейчас просто затусим, как раньше? Поиграем в настолки, раз кино никто не смотрит? Чонин бросает взгляд на экран, но не может вспомнить ни одной сцены из фильма. — Я смотрю, — говорит Джисон. — Отличное кино. Совершенно без любви. — Значит, ты хочешь досмотреть кино вместо того, чтобы поиграть с нами? — уточняет Хенджин. — Что я хочу, ребята, так это свалить от вас подальше. — Но я же предложил… — И вы все равно сидите друг с другом в обнимку! Хенджин дергается, отлипает на секунду от Феликса, но это не имеет никакого смысла: Джисон уже подскочил и застегивает свой рюкзак. Чан и Чанбин переглядывается, кивают друг другу. Проходит всего минута — и их с Джисоном уже нет в комнате. Чонин ободряюще улыбается Минхо, но тот не замечает или не хочет замечать. Тогда он встает и подходит к нему, чтобы повиснуть на его шее, обнимая, передавая все свое тепло. Минхо в объятиях Чонина кажется безжизненной куклой. *** — Поговорим? — Чан хватает Джисона за локоть, придерживая возле двери подъезда. — О чем? — бурчит тот. — Вообще. О том, что у тебя на душе. Джисон оборачивается, и Чанбин перехватывает его сердитый взгляд. — Я выйду покурить, — сливается последний. Выскакивает на улицу, оставляя Чана с Джисоном в подъезде. Но он не курит в итоге, а просто перекатывается с носка на пятку и назад с ощущением, что его мозг все сильнее пустеет с каждой секундой. Все проблемы, включая Джисона, растворяются в воздухе с первым снегом. Он не понимает, что происходит, но разве все в человеке обязательно логично. Поэтому Чанбин просто наслаждается несколькими минутами спокойствия и созерцания парящих снежинок, прежде чем входная дверь со скрипом открывается, и на пороге появляются его друзья. Они с Чаном встречаются взглядами, и тот качает головой. Все ясно, Джисон не захотел говорить. Может, в таком случае и ему не стоит влезать, причиняя добро? — Что ты пялишься? — кидается на него Джисон. Он выглядит сейчас так, будто может искусать. Чанбин делает шаг назад — Джисон наступает. — У вас заговор, да? Чанбин отступает еще. Краем глаза замечает, как Чан ныряет в подъезд, давая ему зеленый свет в разговоре по душам. Или Джисону — съесть его живьем. — Нет никакого заговора, — спокойно говорит Чанбин. — Мы просто подумали, что тебе, возможно, нужно с кем-то поделиться тем, что накопилось на душе. — Будет нужно — схожу к психологу. Мне не нужна помощь сладких парочек. — В чем твоя проблема? Что тебе парочки сделали? Джисон чуть ли не подпрыгивает на месте. Чанбин чувствует: еще чуть-чуть — и прорвет плотину. И слова назад не забрать. — Парочки! — почти что вскрикивает Джисон. — Мне плевать на парочки, на незнакомые парочки, но вы! У нас была отличная компания — а теперь кучка влюбленных идиотов, которые не видят дальше губ друг друга. И мы с Минхо — единственные нормальные люди. — Вы с Минхо… Были первыми, кто мог стать парочкой. Джисон удивленно приоткрывает рот. — Сексуальное напряжение между вами такое материальное, что можно дотронуться. — Что ты несешь? — шипит Джисон и наступает на Чанбина снова. Чанбин думает, что он очень, очень плохой друг, раз вместе беседы по душам только вывел его из себя до того, что ему сейчас врежут. Он делает шаг назад, упираясь спиной в какой-то парапет, и хочет отмотать назад, на то время, когда он просто любовался снегом и ни о чем не думал. Они молчат, наверное, с добрую минуту, просто сверля друг друга взглядом, пока Джисон вдруг не прячет лицо в ладонях и стонет сквозь пальцы: — Достало! У вас все мысли вокруг одного и того же вертятся. Как будто свет клином сошелся на отношениях. Знаешь, даже если мифическое сексуальное напряжение и существует, я вполне могу прожить и без его разрешения. — Почему? — просто спрашивает Чанбин. — Что? — Почему бы не сделать шаг навстречу, если Минхо тебе нравится? Он убирает руки от лица и смотрит на него, как на дурака. — Потому что он отвратительно себя ведет. Я не понимаю, нравлюсь ли ему по-настоящему — или он только играет со мной. — Почему бы тебе не спросить у него? — Он довел наши отношения до такого состояния — пусть и разруливает, — сердито говорит Джисон. Чанбин ни за что не осуждает. — Пока. Джисон порывается уйти, но Чанбин просит его задержаться: — Еще минутку, хорошо? Может, передумаешь уходить. — Что еще? — Хочу сказать, что… Я не привык говорить подобное… Джисон поднимает бровь, но терпеливо ждет. — Хочу, чтобы ты знал, что хоть я и не был в подобной ситуации, я понимаю тебя, чувствую, знаешь. — Оу. — И я очень хочу тебя обнять сейчас. — По-дружески? — Исключительно. Джисон распахивает объятия, и Чанбин прижимает его к себе. — Все как-то наладится, — добавляет он. — Не знаю… Чанбин чувствует его боль. Он проглатывает несказанное «У нас все равно самая крутая компания», осознавая, что Джисон сейчас ему просто не поверит. *** Они возвращаются в квартиру, в которой царит чуть ли не похоронная тишина. Чонин с Сынмином и Хенджин с Феликсом сидят поодаль друг от друга и только посылают друг другу взгляды, словно говорящие: «Я уже скучаю по тебе». — Мы не смотрели дальше фильм, ждали тебя, — улыбаясь, говорит Феликс Джисону. Тот пассивно цокает языком и садится на пол, опершись спиной на кресло, в котором с ногами устроился Чан. Чанбин подходит к возлюбленному и берет его за руку. Ему тоже нужна поддержка в такой ситуации. Немного подзарядившись от него, он продвигается на другой конец комнаты — к Минхо. Он выглядит еще более потерянным, чем все остальные, и Чанбин мысленно вздыхает, прежде чем положить руку ему на плечо, шепча: — Я хотел бы с тобой поговорить. Минхо встает, идет за Чанбином, неловко спотыкаясь о ноги Джисона, но никто ничего не говорит. Они проходят на кухню, садятся к столу и какое-то время рассматривают свои руки. — Ну? — не выдерживает Минхо. — Я хотел с тобой поговорить, — глупо повторяет Чанбин. — О чем? — Об отношениях. — Знаешь, у меня нет на это сил. Ваши проблемы… пока что без меня. Надеюсь, ты поймешь. — Я не о себе. О вас с Джисоном. Минхо кривится, будто ощутив приступ тупой боли. — На разговоры об этом у меня тем более нет сил. — Я хотел сказать только, что тебе следует поговорить с ним. Минхо выглядит еще более несчастным, от болезненной гримасы становится страшно за него. — Я не осуждаю, не люблю это. Но считаю, что лучше разрулить все побыстрее и не мучить ни его, ни себя. Объяснить, открыть душу, пока все не зашло слишком далеко. Воцаряется молчание. Они смотрят друг другу в глаза, Чанбин видит свое искаженное отражение в печальных глазах Минхо. Ему тоже грустно до крайности, грустно, что в их компании что-то идет не так, что кому-то плохо и не в его силах исправить ситуацию. — Если я могу что-то сделать для тебя — скажи мне, — говорит Чанбин наконец. И слышит тихий-тихий ответ: — Позови, пожалуйста, Джисона. Чанбин не уверен, что тот захочет прийти к Минхо, но все же возвращается в комнату, чтобы позвать. К его удивлению, он все же поднимается с пола, хоть и бросает едко: — Лучше бы ему разгрести дерьмо, в котором сам же виноват. Чанбин искренне надеется, что все правда разгребется с положительным исходом. *** Время тянется бесконечно. Нервы вытягиваются и больно бьют изнутри, как резинка, если оттянуть, ударит тело с внешней его стороны. Минхо хочется сбежать, даже не забрав вещи, но он в то же время боится сдвинуться с места. И Джисон приходит наконец. В его глазах читается вызов, и это, честно, раздражает. Но он не хочет ссориться: и так заварил не пойми что. Джисон заглядывает в холодильник, будто и не к нему пришел вовсе. — Поговорим? — спрашивает Минхо, напоминая о себе. Несколько секунд задумчивого созерцания почти пустых полок — и Джисон садится напротив. И Минхо понимает, что вообще-то не знает, с чего начать. У него много слов голове, разрозненных предложений, не связанных в единый монолог, а вступление и вовсе отсутствует. Он понимает, что долго ждать Джисон не будет, поэтому начинает с конца: — Давай встречаться? Джисон кривится, и Минхо спохватывается: — Сначала я должен был сказать, что люблю тебя. Выражение лица напротив меняется. Теперь оно выражает какую-то вселенскую грусть. — Сначала я должен был сказать, что мне жаль. И вот, кажется, те слова. Он закрывает глаза на недоверие во взгляде Джисона, прижав пальцы к векам, и говорит-говорит-говорит: — Я ни о чем так не мечтаю, как о том, чтобы ты меня простил. За то, что я сделал. За то, что вел себя с тобой совсем не так, как следовало. А следовало нормально сказать о чувствах и предложить встречаться. Я не знаю, зачем я это делал… Нет, я знаю, почему. Потому что я был таким трусом! Я боялся сказать прямо, что влюблен в тебя и хочу быть с тобой. Я не хочу больше играть в эти нечестные игры… — Так все-таки игры, да? Минхо открывает глаза и видит сомнение, сквозящее во взгляде Джисона. — За которыми я скрывал чувства. И которые прекратил, когда понял, что должен все решить разговором, но не могу этого сделать, потому что слаб и труслив. Джисон кривится. — Не говори так. То, что ты сейчас делаешь, — это сильно и смело. — Но не поздно ли? Они смотрят друг на друга, будто стараются запечатлеть один другого до мельчайших деталей на веки вечные в памяти. Минхо надеется на благосклонность судьбы и/или Джисона, и тот через долгую минуту медленно произносит: — Не поздно. Минхо не уверен, что расслышал и осознал. Но будто в подтверждение, что слова действительно прозвучали, Джисон протягивает руку ладонью вверх. Минхо осторожно вкладывает свою руку в его, и он сжимает его в таком жесте, каких у них никогда не было. Они никогда не держались за руки ни как друзья, ни как возлюбленные. Минхо вообще с детства не держался ни с кем за руки. Он чуть ли не задыхается, пытаясь сказать хоть слово, но безуспешно. Но, так хорошо поняв его, за него говорит Джисон: — Если ты правда любишь меня, то давай встречаться. Они возвращаются в комнату Хенджина, держась за руки. Напряженная атмосфера такая тяжелая, что придавливает к полу. — Мы же не будем превращать наши посиделки в четверное свидание? — вскидывается вдруг Джисон, и Минхо даже страшно становится. Тишина. Первым прогружается Чонин: — Поздравляю! Феликс хлопает. В следующий миг хлопают и поздравляют уже все. — Ужасно! — ворчит Джисон. Но, как кажется Минхо, уже не так категорично. — Так что, ликвидируем традицию наших посиделок и заменяем четверными свиданиями? — ухмыляется Хенджин. — О нет! Нет-нет! — в голосе Джисона слышится улыбка и нежность. Он меняется на глазах, смягчается с каждой секундой. — Проголосуем? — спрашивает Хенджин. Джисон опережает всякое голосование: — Семь против одного меня. Мнением большинства — заменяем четверными свиданиями. Кошмар. Он кривится, но никакой веры этой гримасе уже нет.