«Нас книги обманут»: от «А» до «Я»

Сульфус любил улыбку Раф. Девушка улыбалась часто: когда находила под партой только что сорванный цветок, когда получала от бариста из любимой кофейни небольшое пожелание на бумажном стаканчике со свежесваренным американо, когда пряталась на крыше общежития и любовалась ярким закатом… Для улыбки она не искала особенного повода. Сульфус, по существу, никогда и не задумывался, что на самом деле представляет из себя Раф. Она, конечно, была Ангелом, ужасно красивой девушкой и – даже – любовью всей его жизни. Юноша не вполне представлял границы этой жизни, но и до этого ему не было особенного дела: здесь и сейчас он был в лучшем из своих состояний, молодой, с горящей кровью в крепких руках и ногах, с лучшей на свете девушкой, счастливый и полностью всем довольный. Едва ли кто-то будет способен осудить его. Еще Сульфус любил, когда Раф смеялась. Ее могла рассмешить даже самая глупая шутка. Может быть, это была всего лишь милая вежливость, но ее смех всегда казался таким искренним, что Сульфус невольно заражался им сам. Кабале часто сетовала, что он очень изменился, но это тоже было неважно. Если бы она проводила с Раф столько же времени, сколько и он, Сульфус уверен, она полюбила бы ее не меньше. Раф, на самом деле, невозможно было не любить. Она объединяла в себе ровно всё то, что Сульфус обожал, она буквально за считанные недели стала для него центром мироздания, и он был совершенно не против, что отныне весь его мир вращался подле нее. Иногда это даже сбивало с ног. Обескураживало. С Раф можно было говорить часами обо всем и ни о чем одновременно. Она всегда могла поддержать любой разговор. Кажется, не было ничего, о чем она бы не знала или не слышала. И, конечно, для Сульфуса она всегда находила время. Этого было достаточно, о большем он и мечтать не мог. Девушка слушала, но почти никогда не говорила сама. Поэтому, когда Сульфус заметил на своем столе забытый дневник, устоять перед искушением окунуться в океан ее мыслей было практически невозможно. Он, в конце концов, Демон. Голубенькая записная книжка в мягкой обложке оказалась дьявольски сильным магнитом. Ощущая, как волнительно дрожат пальцы и в нетерпении закипают вены, юноша откинулся на подушку и начал читать. Это был, конечно, не первый ее дневник, и события первых пары месяцев после поступления в Золотую Школу Сульфуса почти не интересовали. С удивительным рвением и тщательностью он выискивал в аккуратных строках свое имя и чувствовал, как кровь стыдливо приливает к щекам, когда находил. Первые записи о нем были даже в какой-то степени обидными, хотя, хорошо поразмыслив, Сульфус приходил к мнению, что это вполне обоснованно. И все же было немного обидно: он не помнил, когда точно заинтересовался Раф, не помнил почему, но был отчего-то уверен, что почти сразу – и что это было взаимно. Горьковатый осадок внезапно открывшейся правды неприятно оседал на кончике языка. Впрочем, следующие записи заставили его ухмыльнуться. Раф писала, что ее любовь похожа на головокружение. И что у Сульфуса невероятно красивые глаза. И что он очень замечательный. Что им нельзя, что Кощунство, что это невозможно. Что ее необъяснимо тянет к нему. Что чувство возникло так внезапно и необъяснимо, но она все равно решила поддаться на него. Что она совсем не жалела. Что она счастлива. По-хорошему, Сульфус никогда не интересовался, взаимны ли его чувства, но сейчас ответ на этот неозвученный вопрос казался кислородом. Раф не говорила ему, что любит, но это казалось чем-то само собой разумеющимся. Она же всегда отвечала на его знаки внимания, всегда была рядом, всегда… Раф не писала, что любит его. Это логически вытекало из всего, что он прочитал, но этого было ничтожно мало. Необъяснимо сильно Сульфус хотел увидеть заветную фразу, как влюбленная на всю голову школьница. В сущности, так и было, но он ни за что не смог бы себе в этом признаться. Наверное, именно поэтому он продолжил читать, но, кажется, лучше бы он этого не делал. Чем дальше заходил он, тем тяжелее становился камень на сердце, тем сильнее становилось непонимание. Раф писала, что наваждение постепенно проходило, как холодная утренняя дымка. Что взгляд ее стал яснее. Что, кажется, это и не чувство было вовсе, а безумное наваждение. Что она благодарна Сульфусу, но не знает, как найти слов, чтобы донести это правильно. Что она не любит его и думает, что и он ее – тоже. Это было чудовищной несправедливостью, и Сульфус едва не задохнулся от этого. Он не мог не любить ее, ведь… ведь… «Надоел» в последней записи метафорически обрубило веревку гильотины, и ее беспощадное лезвие отсекло горячую голову. Сульфус чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Узнавать правду так, исподтишка, совершив свою демоническую несправедливость было удивительно справедливо. Кабирия в таких случаях говорит что-то про карму, и сейчас юноша даже готов с ней согласиться. За всей ее красотой Сульфус так и не смог увидеть настоящую Раф, и винить он в этом мог только себя. Она точно знала, что делает, оставляя дневник у него на столе. Она видела его насквозь. Что делать, когда самое светлое и доброе, на что ты способен, на деле оказывается жестокой Химерой, Сульфус не знал. За дневником Раф так и не вернулась.