Токийская история

      Ночная мгла понемногу рассеивалась. Заря отрезала тонкой пронзительной линией светлеющее небо от бескрайней воды. Таяли лёгкие облака, а утренний ветер привычно холодил лицо. Своим острым взглядом Чон теперь различал не только небо и воду, но и нечто неясное и туманное, будто соткавшееся на горизонте из тьмы и света. Они подходили к берегам Хонсю.       В Японии Чон бывал уже не раз. Правда, корабли, на которых он ходил раньше, всегда направлялись в порт Иокогамы – современный, шумный и огромный. Но совсем недавно в одной из мореходных контор родного Пусана юный Чон нанялся на сухогруз "Каыль Тэян", который возил рис прямиком в столицу империи. Перейти на новое судно его подбил друг Гём, с которым они познакомились почти год назад в шумной гонконгской забегаловке для моряков с эффектным названием "Азия-мама". После изрядного количества пропущенных чарок эти молодые корейские парни в далёком англо-китайском порту решили, что они друзья навек. На следующий же день Чон и Гём направились к местному татуировщику и сделали парные наколки с изображением свирепого быка – ибо накануне выяснили, что к тому же ровесники, оба родились в год Быка.       Да, оба они вступили в жизнь на самой заре двадцатого века. И вихри истории, пролетевшие за их детство и юность, были более сильными, чем другим довелось пережить за многие десятилетия. Однако Чон и Гём были простыми парнями и не особо задумывались о том, что и как устроено в этом мире. Они жили и работали, потому что надо было жить и работать. Оба были одинаково рослые и сильные – разве что Гём смотрелся чуть более тяжеловесно, чем Чон. Оба были на тот момент младшими в своих корабельных командах. Даже внешне парни были похожи, как братья – моряки-европейцы их вообще не различали. И сдружились крепко и быстро, тоже как братья.       Вообще же у Чона был родной брат – старший. На его обучение родители отдавали все силы и средства. А потому младшему рано пришлось забыть об учёбе. К тому же ни усидчивостью своего хёна, ни тягой к наукам он не обладал, хотя был от природы смекалистым и любознательным. Уже с двенадцати лет Чон начал подрабатывать где только мог, чтобы помогать семье, а в пятнадцать устроился на рыболовецкое судно полноправным членом команды. Это был вполне естественный ход событий в портовом Пусане, где он родился и вырос. И, главное, приносило гораздо больше денег, чем работа на берегу. За несколько лет Чон сменил не один корабль, а к двадцати годам окончательно перешёл с рыболовецких на крупные торговые суда, совершавшие международные перевозки в регионе.       И вот сегодня Чон впервые увидел Токио. Первая половина дня прошла в обычной суматохе: выгрузка товара, распоряжения командующего состава... Было солнечно и жарко, как и предсказывало прозрачно-чистое утро. Ещё стоя в предрассветной мгле на вахте, Чон знал, что сегодняшний октябрьский день будет на редкость погожим. У него вообще было безошибочное чутьё на погоду. Вкупе с природной силой, ловкостью и привычкой не особо раздумывая быстро и чётко выполнять указания это делало его незаменимым матросом. Вот и сейчас он без устали работал, помогая с разгрузкой. Смуглая кожа лоснилась от пота, под рубашкой, расстёгнутой на груди, вздымались бугры мышц. Ему даже некогда было толком осознать, что он в новом городе. Пока что Чон отметил для себя только, что порт, хоть и довольно оживлённый, несомненно, не так удобен, как порт Иокогамы, но всё же... Старые портовые постройки, уходившие вдаль жилые кварталы, виднеющиеся тут и там среди пёстрых осенних деревьев крыши дворцов и храмов почему-то вызывали у него большее волнение, чем любой другой город, в которых он успел побывать. Что это было? Трепет провинциального корейского мальчишки перед столицей? Или смутное предчувствие чего-то нового?.. Чон и сам не мог бы сказать.       Только когда солнце уже низко и тяжело повисло над горизонтом, команду наконец отпустили на берег. Гём потащил Чона в вечерних сумерках по каким-то узким улочкам в знакомый пансион для моряков, где всегда останавливался раньше. Быстро ополоснувшись, они так же скоро управились с нехитрым ужином, который принёс хозяин – гречневая лапша с овощами – и тут же бухнулись спать.       На следующее утро Чон открыл глаза и долю секунды соображал, где находится. Токио! Впереди ждали два свободных дня. Обычно время на берегу он проводил типичными моряцкими способами, подражая старшим товарищам и считая, что так и надо. Суть досуга составляли походы по местным рынкам и кабакам, выпивка и еда, хотя сам Чон любил порой просто пошляться по городу, глазея на всё, что встречалось по пути. Несколько раз он вступал в драки, которые тоже были чуть ли не обязательным условием моряцкого отдыха. К счастью, последствия этих драк были не слишком серьёзными.       Единственный момент, в котором Чон разнился с другими – он избегал кварталов красных фонарей. По юности ли, по провинциальной наивности или потому, что в его родной семье были хорошие отношения между любящими отцом и матерью, продажная любовь его отталкивала, а незнакомые женщины даже немного пугали. Особенно те раскрашенные и ярко наряженные куклы, которых он волей-неволей видел, проходя с товарищами мимо многочисленных портовых борделей. В глубине души Чон был романтичным и впечатлительным, хотя, наверное, сам того не осознавал. Мальчиком он с замиранием сердца слушал волшебные истории про фей с Алмазных гор, что рассказывала бабушка, и представлял себе встречу с прекрасной возлюбленной именно так, сказочно. Что любой простой, честный и добрый юноша, как дровосек в сказке, когда-нибудь будет вознаграждён встречей с особенной, чудесной девушкой… И образ этой возлюбленной никак не вязался с красотками из притонов. А чтобы избегать навязчивых приглашений некоторых товарищей по команде, упорно зазывавших его в такие злачные места, он стал всем говорить, что у него есть дома невеста. Что это очень милая и хорошая девушка, которую выбрали ему в жёны родители, и он хочет быть верен ей. Когда Чон рассказывал эту историю, он реально представлял себе одну девушку, жившую по соседству с ними в Пусане. Она была на несколько лет младше, её звали Арин, и была она действительно очень симпатичной и милой. Семья Чона хорошо общалась с этими соседями, и в детстве маленький Чон нередко играл с Арин и её братом. Кажется, братик Арин тогда же и стал их в шутку называть женихом и невестой. Но потом Чон подрос и пошёл работать, они с Арин стали меньше общаться, а когда он начал ходить в море, встречи стали тем более редки. Собственно, в реальности никогда разговора о браке детей между их родителями не заходило. Хотя, вероятно, семьи и держали в голове такую возможность. Но лично для себя Чон сейчас с радостью ухватился за эту воображаемую невесту и всегда представлял лицо Арин, когда отказывался пойти поразвлекаться с девицами – так ему было легче. И он неизменно покупал в странах, где приходилось бывать, разные мелочи – то красивую ленту, то гребень, то зеркальце – в подарок своей «невесте». Правда, вещицы эти редко доходили до Арин. Потому что обычно, зная, что у Чона всегда есть в запасе что-то подобное, всё это выпрашивали товарищи по команде. Подарки шли в ход, чтобы снискать расположение, как сами матросы горячо втолковывали Чону, «самой потрясающей девушки на свете, любви всей жизни» – естественно, новой в каждом порту.       Возможно, с Гёмом довольно закрытый Чон так легко сошёлся ещё и потому, что тот никогда без спроса не заводил ненужных разговоров на тему отношений, не отпускал неуместных шуток и не тащил навязчиво «развлечься». Если у самого Гёма и случались какие-то любовные похождения, то он проворачивал это так деликатно, что Чон об этом не догадывался и не испытывал по этому поводу никакой неловкости.       Вот и сегодня после завтрака, который на сей раз подала хозяйка, женщина с тусклыми волосами и довольно постным лицом, Гём предложил Чону просто побродить по Токио и показать интересные местечки, знакомые ему самому по прошлым поездкам. Выйдя за ворота, они прошли по небольшим улочкам и вывернули на более широкую, где ходил трамвай. Чон в своей жизни редко ездил на городском транспорте, так что с удовольствием позволил Гёму купить билеты и наслаждался поездкой, глазея по сторонам. Чем дальше от порта, тем богаче и нарядней выглядели районы, где изысканные традиционные здания сочетались с шикарными, по мнению Чона, постройками в западном стиле. Друзья сошли с трамвая и отправились гулять по Гиндзе. В дорогие нарядные рестораны и кафе они заходить, конечно, не решались. Зато заглянули в огромный современный универсальный магазин со стеклянными вращающимися дверями, от блеска витрин и интерьеров которого даже у них, моряков, привыкших к бликам на воде и качке, слегка закружились головы. В отделе мужской одежды и галантереи Гём с интересом стал выбирать себе бельё и рубашки, Чон последовал его примеру и тоже прикупил пару вещей. Без Гёма на такую авантюру он бы никогда не решился, просто умер бы от смущения – в большом ярко освещённом зале, где много других посетителей, выбирать себе исподнее, да ещё такое дорогое и качественное. Но Чон на тот момент был при деньгах – им заплатили за работу перед тем, как отпустить на берег. Затем парни поглазели на отдел граммофонов, где звучала необычная западная музыка и громоздились стопки пластинок в ярких конвертах, на которых были нарисованы то чернокожие парни в смокингах и с саксофонами, то коротко стриженые тонконогие белые девушки в абсолютно невероятных платьях, даже не достающих до колен.       Наконец друзья собрались уже отправиться дальше, но в поисках выхода каким-то образом оказались в отделе парфюмерии, где симпатичная продавщица поклонилась им так вежливо, что было неловко уйти, хотя бы не посмотрев на товары. Гём стал бродить вдоль витрин, а Чон нерешительно остановился около того места, где были выставлены, видимо, модные новинки. От смущения он непроизвольно протянул руку к одному из флакончиков, что приглянулся ему больше всего, взял и стал вертеть. Флакончик был из гранёного хрусталя, в виде сердечка фиолетового цвета. Услужливая продавщица тут же оказалась рядом и начала что-то щебетать по-японски. Вообще-то Чон знал довольно много японских фраз и слов, но сейчас он стоял как баран и ничегошеньки не соображал. В голове застряло только, что продавщица несколько раз повторила что-то вроде «хиасинуту» – должно быть, название духов. Подскочивший на помощь Гём не очень-то помог, но кое-как при помощи совместных языковых усилий они выяснили, что духи из Европы, а ещё одно загадочное слово «юнибасару», произнесённое продавщицей, обозначает, что ими могут пользоваться и мужчины, и женщины. Пока они разбирались с этим, продавщица успела с поклоном поднести Чону маленькую фарфоровую тарелочку с влажным кусочком мягкой ткани. От испуга Чон чуть было не отпрянул назад и только присутствие Гёма удержало его от этого. Но он тут же сообразил, что ему просто предлагают оценить запах духов, с поклоном принял тарелочку, поднёс к лицу и услышал своеобразный терпкий, но приятный и даже волнующий запах. Не купить после всех этих ритуалов духи было просто невозможно, и Чон скрепя сердце выложил изрядное количество иен за маленькое фиолетовое сердечко. Продавщица вновь с поклоном протянула ему красиво упакованный флакончик, Чон принял его и еле сумел выдавить из себя «аригато». Выйдя из отдела с пылающими ушами, он тут же не глядя сунул духи в карман брюк и с такой силой схватил Гёма за рукав и потянул к выходу, что чуть не оставил друга с порванной рубашкой.       Только на улице, на свежем воздухе и ярком солнце, Чон немного пришёл в себя. Они отправились дальше, в другие кварталы города. Рассматривали храмы и современные здания, а Чон и просто прохожих – их лица, причёски, одежду. Его поразило, как много в Токио людей, одетых модно, по-европейски. Всё-таки Пусан был провинциальным городом, там такого не было и в помине. Сам Чон, пока не стал ходить в море, носил исключительно традиционный ханбок. Потом, правда, быстро перешёл на упрощённый западный стиль одежды – как и все моряки. Вот и сейчас на нём были светлые парусиновые брюки, коричневая английская военная рубаха, купленная по случаю в Иокогаме у какого-то моряка-англичанина, замшевая куртка (всё-таки на дворе была осень) и любимые крепкие ботинки. Сам Чон не считал, что одеваться стоит по-особенному – главное, чтобы было удобно. Тем не менее каким-то внутренним чутьём он выбирал простые рабочие вещи так, что смотрелся в них эффектно. Впрочем, молодые подтянутые мускулистые парни, какими были они с Гёмом, в самом деле хорошо выглядят в любой одежде. И сегодня их не раз провожали любопытными взглядами.       Когда друзья свернули с шумных улиц в городской сад, который в древности был садом какого-то сёгуна, им навстречу попалась группка юных девушек, видимо, школьниц на экскурсии. Все девушки были одеты в одинаковые тёмно-синие сейлор-фуку с белыми полосками по краю, и Чон с Гёмом невольно улыбнулись, увидев родную морскую тематику. Юные леди, похоже, интерпретировали эти улыбки на свой манер и дружно захихикали, толкая друг друга и краснея. Так что сопровождавшему их учителю – мужчине средних лет в кителе военного покроя со смешным квадратным лицом и забавно торчащими вверх стрижеными волосами – пришлось призывать к порядку своих подопечных. «Момо-сан! Сана-сан!» – окликнул он двух засмотревшихся девушек. Сам, между тем, тоже с пристальным интересом окинул взглядом ладные фигуры парней, которые поспешили скорее ретироваться от такого чрезмерного внимания.       Друзья выбрали скромный японский ресторанчик, где подавали тонкацу, и с аппетитом поели. Чон обожал свинину, а от пережитых волнений еда была для него первым средством. Всё-таки столица немного оглушила его. Ну а теперь, переваривая вкусную еду, он с удовольствием болтал с Гёмом, делился наблюдениями и был вполне доволен жизнью.