Токийская история

      В пансионе Чон первым делом разыскал хозяина – тот возился на кухне, собирая ужин – и объяснил, что ему нужно жильё ещё примерно на неделю. Хозяин был не против. К тому же ни на что другое, кроме своей нынешней каморки, Чон не претендовал – она во всех отношениях его устраивала. Появившаяся с припасами в руках хозяйка была не слишком довольна, услышав, что их непредсказуемый постоялец остаётся ещё непонятно на какое время. Но Чон тут же полез в карман и заплатил сразу за несколько дней вперёд – так что возразить ей было нечего. После этого он без стеснения зачерпнул на кухне горячей воды (хозяйка только крякнула) и отправился поскорее смыть пот и пыль трудового дня.       Надев нежно-голубую рубашку из тонкого шёлка с узором в виде веточек и свои любимые белые парусиновые брюки, Чон почувствовал себя даже слишком нарядным, поэтому торопливо натянул сверху привычную замшевую куртку и выбежал из пансиона.       Как он ни спешил, попасть в «Цветы и птицы» к шести вечера не вышло. Часы на перекрёстке, когда он сворачивал на знакомую артистическую улицу, настойчиво показывали пятнадцать минут седьмого. Чон припустил едва ли не бегом. Вихрем пролетел по галерейке, нырнул в дверь чёрного хода и помчался по коридору, едва не сбив с ног Су, который так же торопливо поспешал к кухне.       – Су! Прости!       – Господин Чон!       – Да перестань, какой я тебе господин! Скажи, я опоздал? Декорацию уже поставили?       – Ааа… Сегодня хангуксок, выступления другие, декорацию ставить не нужно. Вы могли сразу идти в зал. Простите! – и Су убежал.       Точно! Сегодня же корейский вечер – надо было догадаться, что всё будет по-иному. Но едва Чон успел это осознать и намерился скорее бежать в зал, как его непонятно откуда окликнули:       – Кто там? Чон? Стой!       В коридоре быстро приоткрылась одна из дверей и оттуда высунулась голова Чин-хёна.       Чон быстро поклонился, а Чин, почему-то так и не выходя из-за двери, воззвал к нему:       – Если кто и может помочь, то только ты! – и тут же крикнул: – Чимин! Чон пришёл! Попроси его, ладно?       И голова Чин-хёна мгновенно скрылась за дверью. Зато на противоположной стороне коридора, чуть подальше, тут же открылась знакомая дверь комнаты, где обитали артисты. Чон подлетел к появившемуся Чимину и замер.       – Чон! Помоги, пожалуйста!       На Чимине был ханбок, но совсем не такой, какие привычно было видеть на пусанских улицах. Это был сложный многослойный наряд из тёмного шёлка, на котором загадочно поблёскивали золотистые узоры.       Чон молча смотрел на Чимина, и тот даже заволновался:       – Что такое?       – Очень… красиво.       – А, да… Но сейчас неважно!       – Так чем же мне вам помочь?       – Пожалуйста, пройдись вверх по улице, найди Чанси-нима и проводи поскорее сюда!       – Кого найти? – непонимающе произнёс Чон.       – Чанси-нима, музыканта… Он играет у нас по пятницам на каягыме. Но до сих пор ещё не появился, просто беда…       – Как же я его найду и узнаю?       – Узнаешь! Он как Тэхён, только ещё больше того… на своей волне. К тому же с ним будет каягым. Ты заглядывай в другие заведения на улице, хорошо? Понимаешь, у нас уже несколько раз так было – Чанси-ним направляется к нам, а его кто-нибудь по дороге встретит, угостит и пригласит у них поиграть. Он и не отказывается – ему всё равно, лишь бы публика слушала. А Чин-хён потом с ума сходит, куда главный музыкант вечера пропал! Ну, иди скорей!       – Ладно… – недоумевающе сказал Чон и вновь поспешил на улицу.       Он быстро вышагивал, осматриваясь по сторонам и честно заглядывая в разные заведения, как и просил Чимин, но нигде не видел человека с каягымом. Почти отчаявшись, Чон решил вернуться назад – вдруг музыкант уже сам объявился? Но тут увидел в конце улицы необычную фигуру. Кто-то неспешно двигался в длинном белом одеянии, которое слегка развевалось в такт ходьбе. Чон рванул вперёд и сразу понял – ошибки быть не может, это он, Чанси-ним! В первые мгновения Чон подумал, что так, пожалуй, должен выглядеть сказочный дух или небожитель, если б довелось его встретить: расшитый серебряными нитями длиннополый ханбок, длинные тёмные волосы распущены и спадают ниже плеч, лишь перехвачены, как обручем, шёлковой лентой. Многие пусанские рыбаки, с которыми Чон раньше ходил в море, обвязывали голову каким-нибудь куском ткани или шнурком, чтобы волосы не мешали, но никогда Чон не видел, чтобы это выглядело настолько изящно. В руках необычный незнакомец нёс большой свёрток – понятно было, что это каягым, заботливо обёрнутый в ткань.       Поначалу стушевавшись, Чон всё же быстро вспомнил данное ему поручение. Он низко поклонился и обратился к человеку перед ним:       – Уважаемый Чанси-ним, добрый вечер! Меня зовут Чон. Чин-хён и Чимин-хён из «Цветов и птиц» послали меня встретить вас…       Музыкант приостановился и молча смотрел на Чона. Не зная, что ещё сказать, Чон добавил, имея в виду каягым:       – Разрешите вам помочь?       Чанси-ним тут же невольно прижал инструмент к себе. Но через несколько мгновений осознал сказанное и, видимо, решил, что Чону можно довериться. Поэтому медленно передал каягым, сказав при этом лишь «аккуратнее, пожалуйста». Голос у него был негромкий и певучий. Чон бережно, как величайшее сокровище, взял каягым, и двинулся вслед за музыкантом, держась на полшага позади. Чимин и Чин были правы в своих опасениях: несколько раз по пути Чанси-нима окликали из разных заведений, здороваясь. Но, похоже, вид Чона в роли оруженосца возымел силу и никто не приглашал зайти и сыграть.       Вскоре они благополучно добрались до «Цветов и птиц». Музыкант уверенно прошествовал под глицинией во внутренний дворик, Чон – следом. Тут их приближение услышали или увидели, и на улице мгновенно возник Тама-сан с лакированным подносиком, на котором стояла чарка соджу. Видимо, всё это было приготовлено заранее, и теперь повар с поклоном поднёс выпивку музыканту, приветствуя его. Чанси-ним вежливо поклонился в ответ, взял в руки чарку и неторопливо осушил её, стоя в свете садовых фонарей среди цветов и вечерних ароматов. Чон вновь подумал – вот, прямо как небожитель в своих волшебных чертогах! После этого музыкант с поклоном забрал у Чона свой инструмент и прошествовал внутрь.       – Вот спасибо тебе, Чон-кун! – Тама-сан поблагодарил моряка. – Ну, иди скорей в зал!       И Чон рванул по галерейке к главному входу, а Тама-сан так же поспешно скрылся на кухне.       Разгорячённый волнительной беготнёй, Чон стянул на ходу куртку и нырнул за знакомый бархатный занавес, прикрывающий вход. Но тут же резко остановился. Зал был полон людей – казалось, не осталось ни одного незанятого столика. Вот же незадача! В поисках свободного местечка он обводил взглядом собравшихся и видел, что публика нынче совсем не такая, как обычно. Это были люди скромного вида. Кто-то – в неброских современных костюмах, явно мелкие служащие, кто-то – в самых простых рубашках и брюках, а некоторые и вовсе в ханбоках. Понятно было, что большинство из них пришло сюда после трудового дня, и почти все они – дзаиничи, корейцы, живущие в Японии. Было здесь и несколько женщин средних лет, тоже в ханбоках. Видимо, составляли компанию мужьям. Поразила Чона и музыка, раздававшаяся в зале. Вместо заводного джазового оркестра он услышал знакомые гулкие ритмичные удары и отрывистые дроби двойного барабана чангу и гудящий переливчатый звук бамбуковой флейты тэгым. Ударная установка и пианино у сцены сегодня пустовали. Зато с другой стороны был установлен невысокий помост, покрытый циновками, и на нём сидели музыканты, одетые в ханбоки. На лежащем чангу, как удивлённо осознал Чон, играл барабанщик Мину. Одетый не в смокинг, он выглядел сегодня совсем по-другому. Не тем недосягаемым виртуозом, с которым Чон беседовал на ночной улице Токио, а более близким и домашним парнем-корейцем. Большую флейту тэгым, красиво отведя её в сторону, держал у губ музыкант, которого представили за совместным ужином как Токки. Чон тогда ещё удивился его забавному имени. Впрочем, Токки-хён и правда слегка напоминал симпатичного кролика.       Чон увидел среди публики Наму-сэнсэя и Юнги-хёна. Как завсегдатаи, они сидели на своих обычных местах. Скорее всего, им даже специально оставляли столики. А вот любимый столик Чона, конечно, был занят, причём тут умудрились разместиться аж четыре человека. Всё же Чон заметил, что сесть можно – у самой сцены. Не очень хотелось быть у всех на виду, но делать было нечего. Направляясь туда, моряк прошёл мимо Юнги, который расслабленно и увлечённо писал что-то в своём блокноте и не обратил на него внимания. А Чон осознал, что испытывает странное чувство по отношению к парню в чёрном – хотелось одновременно и низко ему поклониться, и хорошенько врезать.       Наму-сэнсэй молодого пусанца тоже не заметил, как всегда погружённый в чтение, и Чон не стал отвлекать его своим приветствием. Зато несколько других голов с интересом поднялось ему вслед. Из трёх свободных столиков в первом ряду Чон выбрал тот, что сбоку, оказавшись недалеко от музыкантов. Прежде чем сесть, он вежливо им поклонился – потому что они-то его заметили. Оба с улыбками чуть кивнули в ответ, не отрываясь от игры. Чону было не слишком комфортно у сцены – он привык держаться позади, а сам держать в поле зрения весь зал. Сейчас, чтобы другие не смотрели ему прямо в спину, он подвинулся и уселся вполоборота – так была видна и сцена, и музыканты, и немного публика. Повесив куртку на соседний стул и наконец немного расслабившись, Чон вдруг почувствовал, как зверски проголодался, работая весь день без отдыха в порту. Сегодня посетителей в зале обслуживали все трое парней – Су, Таки и Ники. Передышки у них, судя по всему, не было ни на минуту. Сейчас мимо торопливо шёл Таки с подносом. Чон, не выдержав, всё же окликнул его.       – Добрый вечер, господин Чон! Су-хён сказал, что сейчас к вам подойдёт и примет заказ.       – Таки-кун! – взмолился Чон. – А нельзя ли что-нибудь принести побыстрее, без заказа?       – Да вот… есть лишняя порция сундэ, я не так понял пожелание гостей и немного обсчитался… – Таки смущённо указал на свой поднос, где стояла тарелка аппетитной кровяной колбасы и плошечка соевого соуса к ней. – Хотите?       – Конечно, давай сундэ!       И Чон принялся самозабвенно уплетать ароматную колбасу, на время отрешившись от реальности и даже позабыв, что сейчас не один, а сидит в зале, полном людей.       Он почти прикончил сундэ, когда почувствовал вокруг оживление и лёгкий шепоток. Подняв голову от тарелки, Чон понял, что произошло – в зал вместе со своим каягымом вплыл Чанси-ним. Он торжественно поклонился публике, в ответ послышались аплодисменты. Чон тоже вежливо захлопал в ладоши. Музыканты поднялись со своих мест, чтобы поприветствовать коллегу. Затем вновь уселись на циновке, а по центру между ними устроился Чанси-ним. Он нежно и любовно уложил голову длинного каягыма себе на колено, опустив хвост инструмента на циновку. Слегка проводя пальцами, немного передвинул подвижные подставки под струнами. А затем отнял руки от каягыма и неподвижно замер. В зале тоже наступила полная тишина. Затаил дыхание и Чон.       Чанси-ним прикоснулся к струнам. Первый звук с глубоким протяжным вибрато рассёк тишину, как луч солнца проникает в толщу холодной воды. За ним певуче и неторопливо зазвучали другие струны, складываясь в неповторимую мелодию. Это было похоже на эхо в туманных горах, на шум волн, набегающих на берег, на отзвуки ветра в вершинах деревьев… Каягым пел в одиночестве, флейта и барабан молчали, двое других музыкантов тоже почтительно внимали этой особой музыке. Чанси-ним действительно был выдающимся мастером, это Чон понял сразу, ощутив почти священный трепет. У него даже мурашки побежали по позвоночнику. Когда же мелодия завершилась, будто придя ниоткуда и уйдя в никуда, а руки музыканта замерли над струнами, в зале некоторое время стояла благоговейная тишина. Затем публика разразилась восторженными восклицаниями и хлопанием в ладоши. Чанси-ним вновь медленно поклонился и чуть улыбнулся краешками губ. Было понятно, что сейчас звучало особое, своего рода личное музыкальное приветствие собравшимся.       Дальше он заиграл один из популярных народных напевов, к нему присоединились двое других исполнителей, и все инструменты слились в гармоничное трио. Многие посетители вернулись к заказанной еде. Чон тоже быстро заглотил последний оставшийся на тарелке кусок колбасы. Искусство искусством, но голод всё ещё ощущался. К счастью, вскоре возле него возник предупредительный Су и принялся рассказывать, чем нынче можно угоститься.       – У нас сегодня корейская еда. Основные блюда – суп таро, чапчхэ, пулькоги и сундэ… Ну, сундэ вы уже откушали, – улыбнулся Су, убирая пустую тарелку. – Конечно, Тама-сан может приготовить и что-то другое по вашей просьбе.       – Не нужно другого, – замотал головой Чон. – Давай торантан, и чапчхэ, и пулькоги… И рису с кимчи побольше!       Изрядно пополнив сегодня свой капитал, Чон чувствовал, что внезапно стал настоящим богачом, прямо как бедный рыбак Ким в сказке про Чепоги. Но так же, как бедняка Кима, его не покидало ощущение, что всё это не совсем его. Во всяком случае, не должен он сейчас один занимать целый стол в первом ряду, словно какой-то солидный торговец или чиновник.       Су, уже собравшись уходить, вдруг наклонился к Чону и вполголоса сказал с едва заметной улыбкой:       – Молодой господин Чон пользуется большой популярностью сегодня.       Оторопелый Чон даже не успел спросить, что это значит. Однако инстинктивно захотел осмотреться, раз его особе угрожает какое-то повышенное внимание. Оглянуться назад он всё же не решился, поэтому лишь слегка повернул голову в сторону. И тут же поймал восторженный взгляд женщины средних лет в тёмно-синем ханбоке. Правда, та сразу наклонилась к своему спутнику и стала что-то ему говорить, словно продолжая беседу. Но одобрительная улыбка так и не сходила с её лица. Чон недоуменно отвёл от женщины взгляд и стал внимательно изучать, как красивые пальцы Чанси-нима касаются струн каягыма. Ну дела! Не хватало ещё, чтобы на него замужние аджумы стали заглядываться! Что это сегодня происходит такое?       В этот момент послышалось мягкое шуршание. Чон понял, что раздвигается бархатный занавес, и побыстрее поднял взгляд к сцене. Забыв на время и про голод, и про странные взгляды, он ждал те особые выступления, которые обещал Чимин в корейский вечер.