Токийская история

      В «Цветах и птицах» первым встретился Тэхён, призывно махнувший пусанцам рукой из обеденной комнатки и резво вскочивший навстречу.       – Аньё!       – Тэхён! Ты уже вернулся?       – Да, не успел вовремя!       – Как не успел?! Ты что же, так и не встретился с родителями?       – С родителями-то встретился, всё в порядке! Сюда не успел, всё пропустил. А у нас, оказывается, так интересно было!       – Ага, очень интересно! Со вчерашнего дня всё не нарадуюсь, как интересно, – послышался из открытой двери напротив голос Чин-хёна. – Сижу вот, убытки подсчитываю! Пять сломанных стульев и два стола, посуды и зеркал перебили йен на пятнадцать…       – Простите, Чин-хён! Столы со стульями я могу починить, – Чон тут же заглянул в обитель удручённого хозяина «Цветов и птиц», низко кланяясь. Но тот только нарочито трагично махнул рукой, хотя взглянул на Чона своими живыми глазами без всякой тени расстройства. И всё равно продолжил причитать под нос:       – Выручки за вечер, естественно, никакой…       Чимин улыбнулся и потянул Чона за рукав в обеденную комнатку, шепча на ухо:       – Не переживай, у нас есть ещё запасные столы и стулья – хён сразу заказывал побольше, потому что мастер скидку хорошую делал… Принесём и поставим.       Тут Чон заметил, что Тэхён внимательно рассматривает его, чуть склонив голову набок. Они встретились взглядами.       – А ты хорош! – выдал Пу-и. – Этот наряд тебе очень идёт! Прямо жених!       Чон не знал, что ответить на этот прямолинейный комплимент, Чимин лишь фыркнул. Тэхён же как ни в чём не бывало вернулся за низенький столик к трапезе, прерванной появлением пусанцев.       – Что это ты там такое ешь? – вдруг с ужасом спросил Чимин.       – А… лебедей! – и словно подтверждая свои слова, Пу-и с лёгким хрустом сломал шею сахарному лебедю, сунул в рот и принялся со смаком жевать. От второго лебедя уже давно остались только рожки да ножки, точнее, белые крошки.       – Какой кошмар! – Чимин отвернулся, не в силах смотреть на подобный вандализм, а поскольку за ним стоял Чон, то с размаху уткнулся в его широкую грудь. – Чон! Этот изверг сожрал моих свадебных лебедей!       – Что ты… Чимини… – Чон вроде понимал, что любимого надо утешить, но понятия не имел как. Тем более судьба лебедей, по правде говоря, его не так уж сильно волновала.       – Ну ты жадина, Чимин! – аж поперхнулся Пу-и. – Вы без меня весь торт слопали! Тама-сан рассказал, что вчера за ужином ребята от расстройства и волнения после случившегося съели в два раза больше, чем обычно, и торт твой праздничный прикончили. Мне, лучшему другу, только лебеди и остались! Не пропадать же им?       Подумав, видимо, что слова малодейственны и Чимин так и не понял его, Тэхён решил объясниться по-другому. Он залихватски отломал у тушки лебедя оба крыла и кинулся к пусанцам.       – Да вы попробуйте, они вкусные! – он пихал одно крыло в рот Чимину, а второе – Чону.       Чимин пытался отвертеться и выплюнуть сахарное крыло, но Тэхён предусмотрительно прижал к его губам ладонь, заставляя прожевать. Чон же и не думал отпираться – зачем выплёвывать, если в рот попало что-то съедобное и тем более довольно вкусное? А лебедь оказался действительно неплох – кондитер помимо сахара добавил и приятную цитрусовую кислинку.       – Вот видите, я ещё и с вами поделился! – с этими словами Пу-и вернулся к столику и с чувством полного удовлетворения отправил остатки лебедя в рот.       – О, вот и Наму-сэнсэй пожаловал! – Чин увидел друга в окно и выскочил из кабинета, чтобы встретить.       Мон-хён прошёл в комнатку и, усаживаясь за стол, тоже с удивлённой улыбкой взглянул на Чона:       – Хозяин одолжил тебе своё фамильное кимоно?       Чон кивнул, хотя на самом деле кимоно своего мужа одолжила хозяйка.       Расторопный Тама-сан возник из кухни, поздоровался со всеми и поставил перед Моном приготовленную еду.       – Спасибо, Тама-сан! Спасибо, Чин-хён!       – Кушай, кушай на здоровье, ты же голодный после занятий!       – Может, присоединитесь? Одному как-то неловко…       – Спасибо, хён, нас дома накормила обедом Мико-сан, – ответил Чимин.       – А я, пожалуй, угощусь! – устроился напротив Тэхён.       – Лебедями не наелся? – не преминул вставить Чимин.       Но Пу-и только отмахнулся от него, хватая палочки.       – Как твоя рука, Чон? – поинтересовался Чин.       – Спасибо, хён, уже лучше. Чимин смазал заживляющей мазью. А платок ваш… Он весь в крови, но я постираю и завтра принесу.       – Да, платочек-то верни, – кивнул Чин, а другие заулыбались. – И я тебе кое-что должен вернуть. Держи-ка, это твои деньги, которые я так вовремя успел сберечь.       Хён достал бумажник и выложил ровно ту сумму, что ловко прибрал вчера к рукам в полицейском участке. Чон опешил.       – Хён, не нужно… Они ваши! Я вам столько хлопот доставил, вы же ещё и штраф платили.       – Бери-бери! – настаивал Чин. – Вдруг понадобится купить что-то. Я же тебе платить за работу не буду, только кормить.       Моряк всё ещё колебался, но Чимин наклонился и шепнул ему на ухо:       – Вообще-то, штраф за тебя заплатил Мон-хён…       Чон поднял глаза и встретился с тёплым взглядом Наму-сэнсэя. Преисполненный благодарности, Чон молча поклонился, а затем протянул руку и забрал свои деньги, спрятав их в складках пояса хакама.       – Спасибо…       – Раз рука уже получше, – продолжал Чин, – то пойдём-ка, поможешь собрать подарок для Ходжи-сана.       На полках весьма богатой кладовой «Цветов и птиц» Чин выбрал несколько бутылок дорогого импортного алкоголя, передавая их Чону, несколько пачек какао, пару красиво запечатанных горшочков соевого соуса и что-то ещё из бакалеи. Затем всё это было старательно упаковано хёном в корзинку. Он уже намерился укрыть подарок сверху бумагой, как вдруг о чём-то подумал и спросил Чона:       – А Ходжи-сан курит?       – Я не видел, – честно сказал Чон.       – Ну, наверняка, многие постояльцы в пансионе курят, так что лишним не будет. Погоди!       Чин исчез и вскоре вернулся с целым блоком сигарет – таких же, как курил Юнги-хён. Бирюзовая пачка с разбросанными по ней цветами сакуры и восходящим в дымке персиковым солнцем.       – «Асахи», – пояснил хён, увидев любопытство Чона и укладывая сигареты в корзинку. – Демократичные, но вполне достойные. Интеллигенция и артисты в основном их предпочитают, потому иных не держу.       Наконец корзинка была окончательно собрана. Напоследок Чин положил туда красный листок со своим изящно написанным именем – визитную карточку – и красиво укрыл всё сверху узорчатой бумагой.       Когда вернулись в комнату, Тэхён, отложив палочки в сторону, увлечённо рассказывал Мону и Чимину о поездке в Иокогаму. Наму-сэнсэй внимательно слушал, потягивая чай, а Чимин иногда прерывал рассказ уточняющими вопросами. Чон бесшумно опустился рядом за столик. Пу-и как раз в этот момент полез за пазуху и достал стопочку фотографий.       – Вот, это мы с родителями сейчас в Иокогаме сфотографировались, – он первым делом протянул карточку Наму-сэнсэю, к которому тут же подсел Чин-хён, с интересом разглядывая фото.       Затем фотография перешла к пусанцам. Чон сразу отметил, как схож Тэхён со своим отцом – на фото рядом с Пу-и стоял мужчина с такими же выразительными миндалевидными глазами и знакомыми чертами лица. Миловидная миниатюрная женщина рядом смотрела не столько в объектив фотографа, сколько с нежностью и гордостью на сына, как и любая мать.       – А тут фотографии родных, родители привезли специально для меня, – Тэхён стал показывать остальные фото. – Вот бабушка, я её очень люблю, она меня растила в деревне, когда я был маленький… Родители тогда уже жили и работали в Тэгу, им было сложно с тремя детьми.       И все увидели добродушную улыбчивую женщину средних лет, сидевшую у традиционного дома ханок. Затем последовали брат, сестра Тэхёна и прочие многочисленные родственники.       Чин, взяв в руки одну из фотографий, вдруг изумлённо спросил:       – Тэхён, а это кто?       Он положил фотокарточку на стол, и Чон увидел, что она действительно выделяется среди прочих.       На фоне буйных тропических растений стояли мужчина, женщина и молодая девушка. Однако одеты они были не в ханбоки и не в западную одежду, как все родные Тэхёна на фото. На мужчине были узкие белые штаны и длинная свободная рубашка до колен, а голову венчал тюрбан. Глаза его были такими же красивыми и выразительными, как у Тэхёна и его отца. Обе женщины были изящно задрапированы в сари. Особенно притягивала взгляд юная девушка с бархатистой смуглой кожей, которая, видимо, выбрала для позирования самый лучший свой наряд с широкой узорчатой каймой. Она ярко улыбалась, глядя в камеру распахнутыми тёмными глазами, длинные густые волосы струились по плечам, в украшенных браслетами руках – крупный цветок. А ещё у девушки были такие выдающиеся формы, что их не скрывали ни короткая кофточка-чоли, ни даже складки сари. Чону, который привык к совсем иным фигурам кореянок и японок, было даже немного неловко смотреть на фотографию.       – Это? – откликнулся Тэхён. – Двоюродные дядя, тётя и их дочка, моя троюродная сестра – Джихё. Красивая, да?       – Откуда у тебя такие родственники? – поразился Чимин. – Ты никогда мне не рассказывал!       – Да у меня много разных родных!       – Но не все же индийцы!       – Они и не индийцы… Ну, то есть не совсем. Живут в Индии. Несколько раз приезжали в гости, когда я ещё мальчиком был.       Поскольку Наму-сэнсэя и Чин-хёна тоже очень заинтересовала семейная история, то совместными усилиями у Тэхёна были выспрошены подробности. Оказалось, что его дед и брат деда были, несмотря на простое крестьянское происхождение, довольно бравыми ребятами. Непонятно, что их толкнуло на такую рискованную авантюру, – непоседливый дух приключений либо спасение от голода и поиск путей выживания, но из своей родной провинции в центре Кореи они удивительным образом в юности перебрались аж в индийские земли. И там не только неплохо прижились, но ещё и оба женились на местных девушках. Спустя десяток лет один из братьев всё же вернулся на родину вместе с женой и сыном, чтобы позаботиться дома о родителях. Это и был дедушка Тэхёна, отец его отца. А вот второй брат так и остался жить в Индии, и красивая троюродная сестра Тэхёна – его внучка.       – Так в тебе есть индийские крови! – поразился Чимин. – Теперь понятно, откуда такая внешность.       – Я и сам по себе красивый, без всяких кровей! – заявил Тэхён. – Но да, вторая бабушка была из Индии. Жаль, я её плохо помню… Хён, так мы сегодня работаем или как?       – Нет! – трагически возвестил Чин. – Новые зеркала вместо разбитых ещё не доставили и не повесили. Не хочу, чтобы посетители видели в зале последствия учинённых беспорядков – это отталкивает публику...       Чон виновато вздохнул, потупившись. Но Чимин тут же тепло погладил его по руке.       – То-то Эбоси, небось, злорадствует, узнав, что у меня приключилось… – продолжал вслух обсуждать своё незавидное положение Чин. – Но ничего. Главное, с кем надо разобрались раз и навсегда! Завтра уже откроемся как положено.       Чимин вдруг легко поднялся со своего места и пересел поближе к владельцу «Цветов и птиц». А затем мягко прикоснулся к его руке и вкрадчиво сказал своим медовым голосом, заглядывая Чину в глаза:       – Хён…       Тот недоуменно взглянул на него. А Чимин наклонился к самому уху Чина и почти заговорщицки прошептал:       – Хён, ты же помнишь, что завтра я выступать не могу?       На секунду в комнатке повисло молчание. А затем Чин замедленно-театральным жестом хлопнул себя ладонью по лбу.       – Точно! Ты завтра не работаешь! И почему я такой добросердечный? Всем готов пойти навстречу! Как быть, как быть?       – Хён, не переживай, я и один справлюсь. Чимин же вон без меня выступал! – постарался успокоить хозяина Пу-и.       – Выступал! И чем дело закончилось?! Второго подобного вечера я не перенесу! Нет уж, начнёте работать только вдвоём – а значит, это будет в пятницу, в хангуксок… Разорюсь от такой жизни, по миру пойду!       Чон подумал, что Чин и его семья, судя по рассказу Мон-хёна, и так всё время по миру ходят – причём весьма успешно в разных местах этого мира устраиваются.       – Да ладно тебе, Чин-хён! – с улыбкой вступил в разговор Наму-сэнсэй. – Воспринимай это по-философски. Тебе тоже можно сделать перерыв на несколько деньков и отдохнуть. Съездил бы завтра на рыбалку, что ли! Юнги-хён уже давно тебя приглашает.       – Что уж там! – взмахнул рукой Чин. – Будем как-нибудь выкручиваться. В пятницу новая программа, думаю, привлечём публику.       – Хён, хён! А я ведь ещё и традиционное угощение привёз! – воскликнул Тэхён. – Ты не забыл?       – Верно, возможно, тоже хорошо пойдёт в корейский вечер.       – Что ещё за угощение? – полюбопытствовал Чимин.       – Желудёвое желе! Родители привезли в подарок – отличное, приготовленное на родине, в деревне у бабушки! Целую коробку – я уже в кладовую Тама-сану поставил. Погоди, я и вам с Чоном сейчас положу!       – Тэхён, не нужно! – воскликнул Чимин.       Но друг уже вскочил и бросился исполнять задуманное, крикнув на ходу:       – Да вы вечером съедите дома на ужин! Чон же у тебя ночует, как раз кстати домашняя корейская еда будет.       – Ты любишь желудёвое желе? – потихоньку спросил Чимин у Чона.       – Вообще-то я могу есть всё, – не совсем уверенно ответил моряк.       – Ясно, значит, тоже не любишь, – подытожил Чимин.       – Но, наверное, нельзя отказываться, Тэхён обидится…       – Да, придётся взять, – вздохнул Чимин.       Тэхён быстро вернулся с маленькой коробочкой.       – Вот, держите. Не очень много – надо же на пятницу оставить.       – Спасибо, хён, – поблагодарил Чон, а Чимин забрал коробочку.       – Ну, Чон, пойдём в твой пансион, – сказал Мон, поднимаясь. – Спасибо за еду, хён, – поклонился он Чину.       – Пожалуйста, Мони! Вот, не забудьте подарок, – он сунул в руки Чону корзинку.       – Счастливо! – напутствовал их Тэхён.       – Увидимся дома, – сказал Чимин Чону, и тот благодарно кивнул, выходя вслед за Наму-сэнсэем.