меня зовут Ричи и мне пять годов. это Рождество я буду праздновать с мамой и папой. они хорошые но часто кричат. я хочу на Рождество модель самолёта кертисс р-36. мама сказала што она дорогая но я знаю што ты мне её подариш. ещё я хочу штобы у меня были друзья и мне не было грусно. и хочу штобы выпал снег. я знаю што у нас он не выпадает но ты же можеш сделать чудо для меня? спасибо Санта
с любовью Ричи
***
в кошельке осталось полтора доллара, но в кармане при ходьбе о стенки крохотной коробочки едва слышно стучат запонки с гранатом — подарок для Фрэнсиса, на который Ричард потратил целое состояние, и от этого едва слышного звука ему становится тепло на душе. об отсутствии денег будет думать уже будущий Ричард в следующем году, в которого, кажется, он превратится совсем нескоро, а не всего через неделю. в любом случае, завтра сочельник, все каникулы он проведет в загородном доме Фрэнсиса благодаря неземной доброте его владельца, и о всех своих проблемах он решает подумать уже по их завершении. собирая последние вещи, Ричард с трудом медленно осознает, что в ближайшее время можно будет расслабиться, и рисует в голове картины их предстоящего отдыха подальше от шумного Хэмпдена, долгих лекций, бессонных предрассветных часов, вечного напряжения и навязчивых мыслей. в дверь стучат, и он выныривает из своих фантазий, кладет в чемодан вязаную шапку, которую неосознанно теребит в руках последние пять минут, и спешит открыть дверь. на пороге Фрэнсис — кудри так притрушены снегом, что волосы похожи на бело-красную кармельную палочку, на бледных щеках сильный румянец, а пальто и ботинки залеплены снегом настолько, что он похож на элегантного снеговика. он вваливается в комнату с многострадальческим стоном, падает на ближайшее кресло, оставляя за собой мокрый след, и обессиленно откидывает голову назад, дрожа всем телом. у Ричарда возникает внезапное желание струсить с него все следы непогоды, укрыть пледом и греть так долго, как потребуется. — там все так замело, что проехать просто невозможно, — Фрэнсис хрипит. — пришлось идти пешком с главной дороги в самую метель. завтра я слягу с ангиной, вот увидишь, — он оценивающим взглядом окидывает разбросанные по комнате вещи и спокойно спрашивает, — ты еще не собрался? — звучит не зло, а снисходительно-устало. Ричард теряется, сочувствует, извиняется и продолжает судорожно упаковываться, пока снег на Фрэнсисе медленно тает. спустя минут пятнадцать, когда Фрэнсис уже почти отогревается и чуть не начинает дремать, Ричард наконец-то заканчивает, и они спешно направляются к машине, чтобы меньше пострадать от снега. ехать довольно долго, особенно учитывая непогоду и поздний час, и организм Ричарда решает вопрос с времяпрепровождением в дороге самым простым способом: он засыпает, практически сразу оказавшись в машине, ведь в последнее время со сном у него худо, тем более стрелка часов уже давно перевалила за полночь. проснувшись спустя пару часов от легкого касания по плечу, он обнаруживает себя бережно укрытым пледом. — мы приехали, — Фрэнсис легонько улыбается, приоткрывая для него дверь машины.***
когда Ричард просыпается следующим утром, утро уже закончилось, а где-то внизу слышно шум кухонной утвари и приглушенные голоса. Ричард потягивается, сладко зевает, чувствуя себя отдохнувшим, набрасывает теплый халат поверх пижамы и направляется вниз, раздумывая о том, кого могло занести в такую глушь. на кухне он застает Фрэнсиса в закатанной по локти рубашке, вымешивающего тесто на деревянной дощечке и Камиллу, которая сидит за столом, подобрав под себя ноги в шерстяных носках, и разделывает индейку. Ричард удивленно застывает в дверном проеме, недоверчиво протирая глаза: Камиллы здесь быть не может. — Ричард! — та, кого здесь быть не может, замечает его, вскакивает с места и обнимает, стараясь не запачкать грязными руками. — Камилла, ты же должна была быть в Виргинии! — ужасная метель по всему штату, выбраться никуда невозможно. они отменили все рейсы, так что мы застряли здесь. благо, Фрэнсис согласился приютить нас в обмен на помощь с праздничным ужином, — на этих словах она по-кошачьи трется головой о плечо Фрэнсиса, а тот прячет в воротнике улыбку. — тут только вы с Чарльзом или…? — или! — Банни радостно врывается в кухню, налетая на Ричарда с разгона, — не ждал нас, старик? — не ждал, но очень рад видеть, — Ричард все еще немного ошарашенно улыбается, кивая появившемуся в проходе в гостиную Генри и выглядывающему у него из-за плеча Чарльза и наблюдая, как Банни крадет жменьку сухофруктов, когда Фрэнсис на секунду отворчаивается. — так, что-то вас здесь слишком много, — Фрэнсис легонько бьет Банни по рукам полотенцем, в его глазах играют задорные искорки. — а ну все кыш! — Камилла шутливо угрожает Чарльзу и Генри индюшачьей печенью, они отшатываются и послушно исчезают в гостинной. Банни, дабы избежать участи индейки, шмыгает в проход за спиной Ричарда, зачерпнув еще немного сухофруктов, и на кухне их остается трое. — а ты приводи себя в порядок и приходи помогать. от них толку никакого: Банни сожжет всю кухню прежде чем мы успеем заметить, Чарльз умеет готовить только коктейли с виски, а максимум Генри — кофе и грибы. Ричард послушно кивает, поднимается в свою комнату, надевает самый теплый свитер, который находит, ведь отапливается огромный дом плохо, умывается и возвращается на кухню, где ему сразу поручают готовить начинку для фаршировки индейки, и ближайшие пару часов проходят за разговорами с Камиллой и Фрэнсисом, мимолетными шутками, горячим чаем с виски и неспешной готовкой. когда начинает темнеть, а Банни наведывается на кухню осведомиться о том, готов ли ужин, раз в пятнадцатый, Камилла вдруг осознает, что у них нет апельсинов для глинтвейна. Генри с Чарльзом проникаются ее горем и решают съездить в ближайший магазин, побаиваясь, что затишье метели продлится недолго, Банни крадет одну из тарелок с нарезкой и удирает в свою комнату, а Фрэнсис с Ричардом остаются заканчивать готовку. когда Ричард возвращается на кухню после того, как проводит близнецов и Генри к двери, он застает там Фрэнсиса, тихо подпевающего под доносящуюся из старого грамофона в гостинной песню, старательно вырезая имбирные пряники. он часто дышит ртом, потому что с начала декабря его одолевает сезонная простуда, рыжие волосы спадают на лицо, почти доставая своими концами до стола, рукава закатаны, предплечья обнажены, и кожа на них такая тонкая, белая-белая, почти прозрачная, сквозь нее невооруженным глазом видно все вены с частичками звездной пыли. сейчас руку согнет — порвется, а на внутренней стороне даже веснушек нет, чтобы спасти. Ричард не решается зайти с минуту, боясь нарушить эту особую атмосферу, в которую Фрэнсис окунулся наедине и в которую, кажется, ему входа нет, но вдруг Фрэнсис сам поднимает на него веселый взгляд, встает со своего места и, не переставая напевать, подходит к улыбающемуся Ричарду, берет его за руки, пачкая их мукой, и тянет танцевать. из гостинной доносится бархатный голос Синатры, снег за окном снова начинает пушистыми хлопьями медленно опускаться на землю, а они кружатся по небольшой кухне в неуклюжем танце, не разговаривая, но смеясь и подпевая, абсолютно не задумываясь о том, что они делают и почему — просто сейчас это почему-то кажется правильным, и обоим почему-то становится теплее, несмотря на проблемы с отоплением. где-то к середине следующей песни Ричард цепляется ногой об ножку стула и падает на пол, утягивая за собой Фрэнсиса, и зашедший на кухню за обновлением своих запасов Банни застает их лежащими друг на друге на полу и смеющимися как сумасшедшие. он окидывает из шокированным взглядом, в тишине забирает со стола несколько мандарин и, не проронив ни слова, закрывает за собой дверь. на кухне звучит взрыв хохота еще громче, чем предыдущий, а Банни думает о том, что эти двое явно не полностью контролируют свой рассудок.***
— богов ради, Генри, оденься, прошу тебя! — Камилла в третий раз за вечер пытается надеть на Генри свитер, не обращая внимания на его заверения, что в рубашке ему не холодно. — тут же градусов десять, мне даже смотреть на тебя холодно. Генри долго смотрит ей в глаза, тяжело вздыхает и сдается. берет из рук Камиллы вязаный ею под руководством Фрэнсиса свитер с забавным кривоватым оленем и страдальчески натягивает поверх рубашки. — довольна? — полностью! — Камилла лучезарно улыбается, и Генри не сдерживает улыбки в ответ. Банни в этот момент у них за спиной довольно правдоподобно изображает приступ рвоты, от чего остальные прыскают смехом, а Чарльз на секунду прерывает игру на фортепиано, гадая, что такого смешного он пропустил. Всевидящий Генри в ответ одаряет их испепеляющим взглядом, а Камилла, не заметив всего этого, вдруг вскакивает: — Ричард, у меня же для тебя кое что есть! — она достает откуда-то из-под дивана обвязаный красной лентой маленький сверток неправильной формы и протягивает его Ричарду. — я просто увидела их в магазине, вспомнила, что ты жалуешься, что волосы в лицо лезут, и подумала, что на тебе они будут смотреться просто прекрасно. Ричард разворачивает сверток и видит блестящие оленьи рога на обруче. — ну как мне? — он, улыбаясь, надевает обруч себе на голову, и все в комнате взрываются хохотом. сидящий рядом Фрэнсис, который ест оставшиеся после приготовления кекса сушеные вишни из банки на подлокотнике и читает, отвлекается от сборника с пьесами Оскара Уайльда и свободной рукой дергает его за левый рог: — как родные! улыбаясь, он снова склоняется над книгой, волосы падают на лицо, и он недовольно фыркает, тщетно пытаясь сдуть их. потом вдруг замечает красную атласную ленту, которая одиноко лежит на полу, наклоняется за ней и перевязывает волосы бантом в крошечный хвост на затылке, чтобы не мешали. Камилла утверждает, что он похож на Дориана Грея, а Банни отпускает какую-то нелепую гейскую шутку, от которой Фрэнсису даже не обидно. наверное, он слишком много выпил за день. или просто перед Рождеством о плохом не думается.***
— Милли! мы должны написать письма Санте! — с выкриком Чарльз внезапно обрывает композицию, которую играет, от чего Ричард вздрагивает и кидает обеспокоенный взгляд на заснувшего у него на плече Фрэнсиса, который очень утомился за день от роли хозяина дома. к счастью, тот не просыпается, и Ричард облегченно вздыхает, стараясь не шевелиться. — ты хочешь вспомнить детство? — с набитым ртом весело спрашивает Банни из-за стола. — Чарльз, нам не по пять лет, — пренебрежительно бросает Генри, не отрываясь от прихваченной с собой книги на каком-то восточном языке. — вы не понимаете, это наша семейная традиция! — Камилла с энтузиазмом шарит по комнате в поиске листов бумаги. — еще с самого детства мы каждое Рождество пишем письма Санте, где говорим о том, как празднуем в этом году, чего хотим и желаем, смотрим, что поменялось в нашей жизни за этот год. а потом их можно сжечь и выпить пепел с шампанским. считается, что тогда все желания сбудутся. давайте сделаем это, пожалуйста! — она все же откапывает на комоде потрепанный жизнью блокнот с пожелтевшими листами и думает спросить у Фрэнсиса разрешения, но когда видит, как он сквозь сон что-то лепечет и удобнее устраивается на плече Ричарда, умиленно улыбается и укрывает его пледом. — надеюсь, он не будет против, — она вырывает листочек и протягивает его Ричарду, потом негодующему Генри, все еще атакующему обеденный стол Банни, веселому Чарльзу и наконец — себе. под умоляющим взглядом близнецов все остальные дружно начинают писать. Фрэнсис снова что-то невнятно бормочет и обнимает руку Ричарда, будто мягкую игрушку так, что из-под пледа высовывается рукав рубашки с французским манжетом, закрепленным запонками с гранатом. благо, левую, и это не мешает ему писать.***
дорогой Санта!меня зовут Ричард и мне двадцать. последний раз я писал письмо тебе когда мне было пять лет, потому что в первом классе мне сказали, что тебя не существует, и я бросил эту затею. но вот прошло много времени с тех пор, и я снова пишу тебе, потому что у моих друзей интересные традиции празднования. это Рождество я праздную со своей настоящей семьёй, как бы сентиментально это не звучало, и я даже не знаю что пожелать, ведь за окном идет снег, у меня на плече спит очень дорогой мне человек, и я, кажется, счастлив. хочу только пожелать, чтобы у них все было хорошо, ведь это главное. спасибо, Санта.
Ричард