***
Саёри недавно исполнилось семнадцать. Она ни на секунду не сомневается — пока ей не больно, она не жива. Ей кажется, что её не существует, и она — только галлюцинация собственного отца, рождённая после самоубийства его первой жены и каким-то чудом получившая разум. Хотя тогда она бы не могла общаться с другими людьми — начиная от младшей на три года Сацуки и заканчивая папиными коллегами. Как бы там ни было, Саёри не прекратит резать руки и что ещё попадётся на глаз, пока «больно» ей не станет — хотя она всё ещё плохо понимает, какого это. Нет, эти методы не помогают, стоило понять раньше. Слишком мало старается, нужно больше. Можно украсть тесак или бензопилу из медкабинета Агентства и смыться в неизвестную сторону. Кто знает, может, это поможет?..***
— Я сильно сомневаюсь, что с ней что-то там случилось. Она же и раньше загуливала подолгу, почему сейчас ты об этом так печёшься? — Куникида знает, что Дазай всегда переживал за свою дочь, но всё равно пытается разубедить его. Скорее всего, будет как всегда: Саёри поищут неделю, а потом она сама придёт с парой явно несмертельных ран или вовсе невредимая, и придётся писать кучу ненужных отчётов о раскрывшемся самим собой деле, потому что того требует закон. — У меня очень нехорошее предчувствие. Ты же, когда Райсо избили, тоже места себе не находил, я прав? Почему сейчас это не более чем «преувеличение»? — Дазай на него буквально бросается, выбивая из рук папку с очередным делом, и игнорировать его уже не представляется возможным. — Хорошо, хорошо, объявим мы её в розыск. И что с того? Все наши всё равно заняты, дел и так по горло — мало ли, кто решил Акико с её инструментами подставить. А у Ранпо запой из-за второй годовщины смерти директора, и он тебе не поможет. И вот скажи мне, кто во всей этой ситуации будет искать твою дочь, кроме тебя? У Дазая внезапно появляется мысль насчёт если не местонахождения, то хотя бы состояня Саёри, но сейчас он не очень в состоянии думать, а успокоиться и собраться с мыслями сможет, наверное, только когда Куникида в важности дела с ним согласится. — Сейчас директор ты, и ты вполне можешь перенаправить на поиски Саёри если не всех, то хотя бы часть штата. Пожалуйста, — и вот он уже чуть меньше похож на сумасшедшего. Куникида не выдерживает и, поборовшись с минуту с каким-то внутренним дазаененавистником (будто он сам таковым не является), сдаётся. — У тебя в распоряжении Акико и Кенджи. Ей делать сейчас всё равно нечего, а его помощь пока просто не требуется, — не самые полезные в данный момент люди, но Дазай и на этом Куникиде безмерно благодарен. — У тебя три дня, больше никак не могу дать. Он обязан уложиться. А если не уложится… Нет, у него даже варианта такого нет — он уложится, и точка.***
Это было сложно. Нет, два и два под названиями «кража инструментов» и «исчезновение Саёри» сложились почти сразу, а вот найти, куда она с этими инструментами ушла — другое дело, сложное настолько, что взывать к помощи Ранпо всё же пришлось. Он едва выслушал и лишь ткнул в какую-то заброшку на карте, сказав, что «видимо, знает дочь Дазая лучше его самого». На это, наверное, следовало бы обидеться, но Дазай был слишком рад, что наконец её найдёт. Лишь бы не опоздать… Кенджи вскрывает на удивление крепкую дверь в считанные секунды, буквально отрывая её вместе с куском стены, но Дазаю кажется, что это длится неимоверно долго. А там, за уже мало напоминающей дверной проём дырой в стене… Засохшие кровавые лужи, изрезанные конечности, отрубленная рука, сжимающая тесак, и туловище с головой виновницы произошедшего. Она, конечно, уже мертва: три дня — достаточный срок, чтобы с такими ранами умереть от потери крови. Это выглядит как убийство с особой жестокостью, но Дазай точно знает — она сделала это сама, своими руками. Любой нормальный человек ещё в середине событий отключился бы от болевого шока, но ведь он на то и болевой, верно? Хотя… На её лице улыбка. Она никогда не улыбалась — по крайней мере, так. Фальшиво, чтобы расположить к себе — да, но никогда — настолько искренне. Может, перед самой смертью она всё-таки что-то почувствовала?.. — Дело же завели, первым подозреваемым будешь! — Дазай приходит в себя, когда, склонившись над Саёри, тянет руку, чтобы погладить её по волосам или глаза закрыть — он не знает точно. В любом случае, спасибо оттаскивающей его Акико. — Я понимаю, ты в отчаянии, но не надо себя в тюрьму отправлять или сразу на казнь! У тебя ещё Сацуки, она одна не справится! — А?.. Да, наверное… Спасибо… Доложите Куникиде сами? Я… Мне надо побыть одному, — он не чувствует, что плачет. По щекам льются слёзы, но он это, кажется, игнорирует. Это его вина. Что бы там не думала Саёри — а это, скорее всего, была её любимая теория о том, что она не жива, пока не чувствует боли, — виноват только он. И он действительно был бы только рад к ней присоединиться, но теперь Сацуки будет нуждаться в нём ещё сильнее. Он не может себе этого позволить.***
— Можно Сацуки поживёт у тебя некоторое время? — очень странный вопрос по телефону в три часа ночи своему непосредственному начальнику, но Дазаю как бывшему***
У Дазая есть две недели, чтобы свести всё, что хоть как-то связано с суицидом в жизни Сацуки, к минимуму. Ему, наверное, должно хватить. Первым делом квартиру покидают вещи Саёри. Не на продажу и не в мусор — в большой ящик, который он где-нибудь спрячет, потому что стирать Саёри из своей жизни пока не готов. Туда же отправляется фотография её матери. И надо будет придумать правдивую причину смерти для матери Сацуки, а то оригинальная всё-таки (также) не подходит. Ох, и везло же ему по молодости на дам с неустойчивой психикой… Следом — лишняя мебель из детской (если её можно так назвать); благо, комната у девочек была общая, и масштабный ремонт делать не придётся. Под матрасом внезапно обнаруживается руководство по суициду — так вот, где она его спрятала на этот раз. Хорошо бы ещё окно заколотить, чтобы через него нельзя было выйти или поговорить, но орать через него всё равно не получается, а знакомых лазателей по деревьям у Сацуки нет. Последнее — найти какие-нибудь безвредные таблетки, по которым нельзя сразу сказать, от чего они. С его опытом пребывания в больницах это довольно просто.***
— Скажи правду, зачем меня надо было отдавать Куникиде-сану на целых две недели? Я видела тебя на улице. Сацуки — не самый настойчивый человек, она обычно соглашается и верит, если ответить ей несколько раз одинаково, и не важно, насколько лживо. И Дазай, прекрасно понимая, насколько плохой из него отец, этим пользуется. — Ты не могла меня видеть — я же говорил, я был в командировке. Да и потом, тебе что, не понравилось? Вы с Райсо поругались? — приём с переключением тем на ней тоже работает. Это всё, конечно, лишь то, во что хочет верить сам Дазай, но… Может, он всё-таки прав? — Нет, всё хорошо, просто… — если отец не хочет говорить — не надо. Сацуки ему не то чтобы верит, но принять ложь за правду лично для себя как-то… Проще? — Неважно.***
— А где… Где её кровать? И одежда, — Сацуки бегает по комнате, заглядывает в шкафы, везде всё — только её. Нет, не может быть, ещё вчера… Ещё до отъезда всё было на месте! — О ком ты, милая? — он только непонимающе склоняет голову. Сацуки на секунду замирает, осмысливая ответ. — О Саёри, о ком ещё?! — глубокий вдох, чтобы не… Нет, она даже не знает, разревётся сейчас или разозлится. Это всё слишком странно и в принципе правдой быть не может. — Что ты сделал? Точнее, зачем? — А? Меня тут не было столько же, сколько и тебя, — он будто невзначай замечает потрёпанную и открытую упаковку с каким-то лекарством на тумбочке и берёт её в руки. — Значит, таблетки ты всё-таки забыла. — … таблетки? — нет, она решительно ничего не понимает. Чего… Чего он вообще добивается? — И их не помнишь? Тебе же прописали их полгода назад, врач говорил, что они самые действенные. Тогда понятно, почему ты снова о ней говоришь. Скоро, может, и видеть начнёшь. На, выпей, — Сацуки бы сбежать куда подальше, таблетки тут явно нужны только ему, но… Нет ничего, что говорило бы о том, что Саёри когда-то вообще была. Если отец прав, а прав он по определению… — Воду я сейчас принесу, подожди. У таблетки горьковатый вкус, но терпимый. А ещё у неё какое-то непроизносимое название, и состояние вскоре после неё какое-то не очень. Голова кружится. — Поспи, тебе станет легче. Думаю, это от перерыва. Совсем без эффекта таблетки не нашлись. Точнее, нашлись, но в последний момент Дазай понял, что доверия это не вызовет, поэтому взял из тех, какими когда-то пытались откачивать его самого от всё тех же суицидальных наклонностей. С полусонной Сацуки управляться будет проще, возможно, она даже сама из дома выходить не захочет. А если нет — у него на подстраховке есть подкупленный врач, который докажет, что она не в том состоянии, чтобы куда-то ходить. Засыпает Сацуки быстро. А утром у неё, почему-то, нет сил и особого желания об этом думать. Да, наверное, папа прав — Саёри она себе придумала. Ведь не бывает людей, не чувствующих боли, верно?***
Стук в окно. За стеклом — Райсо, сидит на ветке прямо у окна с замотанными грязными бинтами ладонями. Они не виделись два месяца, и Сацуки слишком соскучилась, чтобы окно не открыть. — Ты же по деревьям лазать не умеешь! — нет, на самом деле, сейчас Сацуки не уверена ни в чём из того, что ей известно. — Ну, как видишь, теперь умею. Папа говорит, ты чем-то там болеешь и к тебе нельзя, но я не удержался. В маске тяжело лезть было, я же это… Не заражусь? — Райсо всё ещё сидит снаружи, хотя знает — в комнату всё равно залезет, даже если заразится. — Нет, это не передаётся. Точнее, только генетически, но не важно. Да и потом, мне всего лишь немного хуже стало… Врачи говорят, это временно. Не бери в голову. Папа говорит, через месяц меня снова проверят, и если всё будет хорошо — отпустят, — где-то на середине повествования Райсо перелезает через подоконник, по своим собственным ощущениям чуть не сорвавшись вниз. Но он этого, конечно, не покажет — не нужно ей переживать. — Значит, мы будем верить, что всё будет хорошо! — и вот он бросается с объятиями. Не то чтобы это и раньше происходило столь импульсивно, но он слишком хотел это сделать. — Он говорит так третий раз. Каждый раз нам говорят подождать ещё месяц. Ты думаешь, будет? — Сацуки не то чтобы хочет наружу… Скорее, не хочет ничего. — Скажем так, я не хочу думать иначе, — у него звонит телефон. Сацуки телефоны по справкам тоже противопоказаны, и с того самого момента, как вернулась к таблеткам, она их не видела. — Меня папа ищет, прости, надо бежать. Я приду завтра, обещаю! Сацуки хватает его за рукав на подоконнике. — Погоди, ты… Правда реален? — это крайне странный вопрос, и Райсо просто не представляет, к чему бы он мог вообще быть задан. — Конечно. А каким мне ещё быть? — Ну… Не важно. До завтра.***
— Её никто не видел уже полгода, судя по сроку, это что-то серьёзное. Почему она лечится дома, а не в больнице? Легенда Дазая выглядит слишком подозрительно и стремительно прекращает работать. Ходил бы в офис Ранпо — потеряла бы всякую достоверность ещё в самом начале. — Я вполне в состоянии ухаживать за своим ребёнком самостоятельно. Они дают рекомендации и выписывают лекарства, я — контролирую приём. Что конкретно тебя напрягает? — Дазай слишком спокоен. Сейчас в его жизни всё просто устаканилось, но… разве настолько спокойным должен быть человек, у которого дочь буквально сходит с ума? — Меня напрягает, что ты и видеться с ней никому не даёшь. Если она на таблетках, и всё хорошо, то почему? — и такие вопросы каждый день буквально от каждого. Однажды он точно сорвётся и расскажет правду. — Потому, что чёрт знает, как она на другого человека отреагирует. Если я примерно могу знать, чего можно ждать конкретно от неё, то от Саёри или других личностей, которых она себе из воздуха надумала, нет. Тем более, она и так от этих таблеток слабая очень, не перенапрягайте человека, а? Дазай определённо мастер лжи и очень успешно этим пользуется, каждый раз благодаря за это мафиозное прошлое. Главное — не завраться и не начать путать факты; в прошлый раз он чуть не пришил Сацуки шизофрению вместо галлюцинаций. В любом случае, он прекрасно знает, что галлюцинации здесь только у него. Саёри стоит тут, за спиной, и с укором смотрит, а если обернуться — начнёт, как заведённая, повторять, какой он ужасный отец, ибо допустил такое. Но он таблетки пить не будет — по большей части потому, что просто не знает, какие. И не узнает — боится кому-то о ней рассказать.***
— Куда ты опять? — Мидори держит за рукав крепко и не отпустит, пока не получит от Райсо ответ. Впервые за долгое время спалился, хороший результат. — Не твоё дело, пусти, а то не успею, — Дазай-сан скоро домой вернётся, у них с Сацуки времени совсем не останется! И так задержался из-за контрольной! — Ты мой брат, и это моё дело! А иначе папе расскажу, что ты не на дополнительных сидишь, а бегаешь куда-то! Ох уж это её… Райсо даже не может охарактеризовать эту черту — волнение, желание насолить или, может, что-то среднее, — но это всё равно мешает и лучше бы этого не было. Ни в коем случае не самой Мидори, только этой черты. Хотя без неё это, наверное, уже будет не Мидори. — Мне там… Надо. Просто надо быть. Там что-то нечисто, я хочу понять, что именно, — говорить всю правду опасно, до Дазай-сана дойдёт информация, и он увезёт Сацуки, а этого Райсо допустить не может. — Там — это где? — ещё одна попытка вырваться успехом не венчается. Мидори сильнее — потому что нечего было всё свободное время за компьютером проводить. — Не могу сказать. Мидори сама сдаётся. Понимает — бесполезно было бы его даже пытать, а она этого тем более не сделает. — Ладно, но когда всё закончится — обязательно расскажешь!***
Райсо приходит каждый день. Он приносит книги, вкусности, просто новости из школы и Агентства. Сацуки с ним очень хорошо, но долго он с ней сидеть не может — ищут. Она точно в психологии Куникиды-сана не разбирается, но, наверное, если Райсо свои исчезновения продолжит — его тоже запрут дома. Хотя он и говорит, что такого не случится… — Папа говорит, — Райсо протягивает очередную шоколадку из соседнего супермаркета — мелочь, а приятно, — что к тебе нельзя, потому что можешь с ножом кинуться, но ты ни разу за это время даже не выглядела опасной. Почему твой до сих пор никого к тебе не пускает? Сацуки честно не знает ответа. Возможно, начинает догадываться, но давит эту догадку в зародыше — папа так поступить не может, у него определённо есть причины. Даже конкретная причина — если он говорит, что она сумасшедшая, значит так и есть. — Наверное, боится чего-нибудь. Не уверена, что могу кому-нибудь навредить, но, может, наоборот? Или… Не знаю, не на ровном же месте я её придумала. — Кого придумала? — Ну… Саёри? Мне казалось, мы о ней говорили, хотя, может, это тоже глюки. Теперь понятнее. Не так — теперь всё кристально ясно.***
— Открывай! Я знаю, что ты там, ты никуда, кроме офиса, не ходишь! — Куникида мог бы эту дверь легко вынести, но не делает этого просто потому, что ещё по какой-то причине верит в здравомыслие Дазая. Наверное, зря. Если бы это был первый этаж, можно было бы сбежать через окно, но так — нет, не получится. Надо было, надо было догадаться, что что-то не так. — Посиди здесь недолго, я всё улажу. Главное, не шуми. У Сацуки не то чтобы есть варианты — дверь он запер, да и… Зачем ей шуметь? Лишнее внимание только… Он знает, что делает, значит, просто не нужно мешать. — Да иду я! — Где она? — причина, по которой сам директор Агентства пришёл сюда прямо с работы, проста — никто другой с Дазаем совладать просто не сможет, никто другой так долго с ним бок о бок не работал. — В комнате. Между прочим, спит, и я надеюсь, что ты своими криками её не разбудил, — но он сам кричал, когда долго к двери не подходил; все навыки лжи в последнее премя почему-то стремительно исчезают. — Поспит потом. Зачем ты это делаешь? Дазай строит из себя дурака, хлопая глазами перед каким-никаким ответом, не то чтобы вразумительным. — Делаю что? — про себя матерится, потому что выглядит это, как в какой-то дурацкой комедии, но иначе выкрутиться пока возможным не представляется. — Ей врёшь, всем врёшь! Ты же явно для чего-то ей лапши на уши навешал, что «Саёри она придумала»! Не стыдно так над собственной дочерью издеваться?! — Куникида честно на крик переходить не хотел, но с Дазаем иначе никогда не работало. — Откуда ты… — у Сацуки совершенно точно не было никаких каналов связи с внешним миром. Если только не… — Мне Райсо рассказал. Впрочем, это сейчас не важно, — придётся Дазая просто сдвинуть в сторону, раз сам отходить не хочет. Только вот Дазай реагирует мгновенно и почти заламывает — спасает лишь вовремя вынутый из-за пояса пистолет. — Я этого не хотел, но если ты не прекратишь — я буду стрелять. Не то чтобы это действовало хоть когда-то помогало, но сейчас, на удивление, работает. Дазай замирает, поднимает руки… и роняет нож, который Куникида, видимо, не заметил. Не уверен точно, в пылу боя или ещё во время разговора, но сейчас оружие покоится на полу. — Каюсь, ты прав, я вообще худший отец во вселенной и всё такое, — Дазай пинает в его сторону нож, чтобы подтвердить свою безоружность, и протягивает ключ. — Дверь вон та. — Надеюсь, что это не попытка меня обмануть, — Куникида подбирает нож, чтобы Дазай его не схватил, с опаской разворачивается и идёт к указанной двери. Плохо, конечно, что Дазаю по состоянию психического здоровья дома держать огнестрел запрещено, но зато ножей по разный нычкам запрятать никто помешать не смог. Потому — хватает ещё один, точно такой же, из закреплённых с незаметной стороны комода ножен и бросается вперёд, чтобы прижать к ближайшей стенке, желательно лезвием к горлу. — Я не позволю её забрать. Не в этой жизни. Куникида не то чтобы напуган, но… Нет, всё-таки страшно. Дазай явно псих, он даже слабо ведёт ножом по коже, показывая, что и глубже резануть ему прямо сейчас ничего не помешает. А вырваться никак — они слишком хорошо друг друга знают, и куда ни дёрнешься — Дазай всегда будет этого ожидать. Приходится выпустить из рук и пистолет, и нож, и ключ. — Отпусти его. Саёри очень давно не приходила и никогда не говорила, пока на неё не смотришь. Тем более, никогда не говорила ничего, кроме обвинений. Почему… Почему она решила явиться именно сейчас? — Но… Я… — Дазай общается с воздухом, более того, он сам это знает. А ещё он, не шевелясь совершенно никак, почему-то начинает плакать. — Я сказала, отпусти. Это то, что будет правильно. Для Сацуки, — чего-чего, а тактильных галлюцинаций у него ещё не было. Но сейчас рука на плече ощущается слишком реально, и не отойти, опустив руки, уже не получается. Куникида сразу, как хватка ослабевает, оружие выхватывает, но этого не требуется. Дазай сначала оглядывается, будто что-то или кого-то ища, а затем просто садится к столу, кстати, с начатой бутылкой чего-то алкогольного, и на пару секунд закрывает лицо руками, попутно вытирая слёзы. — Настоящий ключ в комоде, в верхнем ящике. Делай, что хочешь, — он выглядит очень усталым, но уже совсем не психом. Просто человеком, который впервые за долгое время смог снять маску. — Я не хочу, чтобы тебя засунули в какую-нибудь психиатрию, но если это произойдет — воспрепятствовать я не смогу.***
Кажется, жизнь налаживается. Сацуки ходит в школу, иногда в офис Агентства забегает, даже не спит на ходу из-за каких-нибудь таблеток. Только живёт она теперь у Куникиды на постоянной основе, потому что там её не запрут дома ни за что. На законное место в квартире Дазая вернулась фотография матери Саёри и добавилась новая — её самой. И на них даже есть кому смотреть — его, на удивление, никуда не засадили, только таблетки прописали — что иронично, те самые — и доступ к какому-либо вообще оружию где бы то ни было урезали ещё сильнее. Пытались Сацуки от него оградить, но не зря же она в офис бегает. Да, он поступил нехорошо, но хотел как лучше! Учитывая, что по большей части именно это помогло его у медиков отбить — весомый довод. — Иногда мне кажется, — Сацуки поправляет и без того ровно лежащие рукава рубашки, — что я всё-таки немного сумасшедшая, которая что-то из того, что у меня есть, просто придумала. — В таком случае, — Райсо ловит её за руку, — думаю, я сумасшедший не меньше твоего. И не так важно, что будет дальше. Они в любом случае справятся.