Однажды в Портаклой

Утром машин на трассе стало чуть больше, но в основном навстречу ехали военные грузовики и редкие черные внедорожники с наглухо затонированными стеклами. Один раз Карла остановил пост дорожной полиции, молодой с сонными глазами гарда, в форменной фуражке и режущим глаза ярком жилете наклонился, чтобы рассмотреть всех, кто был в машине. Увиденное ему явно не понравилось: — А это что тут у нас? — парень властно повысил голос, видимо впервые за тяжелую смену получив возможность сказать что-то большее, чем «счастливого пути». — Это мой ребенок, — спокойно сказал Том и достал из сумки свидетельство о рождении и свой паспорт. — Мы едем в Портаклой. — Сейчас не лучшая обстановка для поездок, сэр. Вы знаете, что вчера введен комендантский час? Радио не слушаете? Зря. У вас могут быть неприятности. Ждут вторую волну насилия, как та, что была в прошлом году, только еще хуже. Вам бы лучше до девяти уже быть в помещении. Тем более с ребенком. — Мы будем, сэр, — ровно и вежливо сказал Карл, прекрасно понимая, что гарда просто устал как собака и ему хочется хоть на ком-нибудь отыграться, — я планирую в пять уже быть на месте, если вы позволите… — Счастливого пути, — разочарованный гарда отдал честь и вернул Карлу его удостоверение, — будьте осторожны. — Хорошо, что полиция на дорогах, — нервно выдохнул Томми, когда машина тронулась — с ними как-то спокойнее. — Комендантский час… Значит у правительства совсем все плохо. — Почему? — Потому что, когда вводят комендантский час, значит вводят и чрезвычайное положение, а значит сидеть нам с тобой, Томми дома и бояться дышать чаще положенного… И, слава богу, этот парень не полез проверять, что у меня под задним сидением… — Господи, — Том охнул и зачем-то обернулся, — там же винтовка… — Там срок и довольно ощутимый, — чуть заметно улыбнулся Карл, — так что, знаешь, я пожалуй разберу ее пока, от греха. Раз у нас все еще есть законы, будем соблюдать их по мере возможности. Но не волнуйся, я собираю эту модель секунд за тридцать. — Я только что поседел… — Незаметно. — Ну… Волосы есть не только на голове. — Не видно, значит — не было. — Сделай что-нибудь, чтобы тебя не арестовали. И чтоб нас не убили. -Ладно, уболтал. — Я не понимаю, когда ты серьезен, а когда шутишь… — Сейчас я серьезен, Том. Шучу. Карл остановился на обочине, разобрал винтовку и рассовал ее по машине частями. — А если ты не успеешь? Если какая-нибудь деталь потеряется? — Пойдем в рукопашную, Том. Ты знаешь кунг-фу? — Тебе правда не страшно? — Правда. Мне даже немного весело. — Черт… — У нас есть машина, она весит полторы тонны, будем давить гадов… Ты уже жалеешь, что поехал со мной? — Нет. Мне тоже не особо страшно. Просто теперь я боюсь еще и полицию. Много маленьких страхов, размывают один большой. Мной быть плохо. — Знаешь что… А расскажи мне про свою мать. Ты заикался, что она вроде как в Америке. И что-то еще было интересненькое. Давай, расскажи. — Лучше ты, ты рассказываешь крутые историю, а я одно… нытье. — Нет, давай про мамашу. — Ну… Она уехала в Канзас. Мы никогда не были особенно близки. Она хотела, чтобы я стал юристом, а я… — Неужели я узнаю, кто ты, Том? — А я стал учителем. Ну что, ты потрясен? — Учителем чего? Только не говори, что ты какой-нибудь географ или филолог. Я тебя высажу! — Я учитель истории. — А! Ну… это ужасно. — Почему? — Знаешь, у меня ведь были отвратительные оценки в колледже. Ну, скажем, по химии и математике я был отличник, но вот география… Ненавижу географию! Или вот история… Хотя на истории можно было поспать. Поэтому… я пожалуй люблю историю, ты значит, в школе работал? — Работал, — хмыкнул Том, — у меня таких как ты, спящих бездельников, было иногда по двадцать пять человек. — Храп стоял… должно быть… — Они позвонили в девять ура… — Том улыбнулся иронично и все равно немного застенчиво, как будто улыбаться в такое время было чем-то очень неправильным. Карл смотрел на дорогу перед собой, но все же иногда незаметно, искоса и быстро поглядывал на парня. Он не очень то хотел признаваться даже себе в том, что ему просто нравится смотреть на бледно-зеленое худое лицо Тома, которое периодически меняло выражение с упрямо-сосредоточенного на мягкое и почти ласковое и это было… Приятное зрелище. «Просто красивый. Ничего личного.» Уже нельзя на симпатичного человека исподтишка пялиться! — …и говорят: мы посмотрели ваши документы и приняли решение. Уровень вашего образования позволяет вам преподавать в нашем супер-пупер элитном мегаколледже для сверхталантливых детей. Минут десять перечисляли свои регалии, только под конец озвучили оклад… Честно говоря, так себе. — Я думал, в этих заведениях прилично платят… — Смотря кому. Если ты учился в Кембридже или Оксфорде, ты получишь приличные деньги. А я учился в Дублине… Но они меня взяли, и вот я выхожу на работу… Девять утра планерка в преподавательской. Я и секретарь по учебной части. Больше никого. Просто сидели и ждали, когда пройдут пятнадцать минут и мне нужно будет начинать занятие. Я до этого преподавал в обычной школе, без приставки «элитная», у нас периодически кто-нибудь запивал, забивал и забывал, но я никак не ожидал чего-то подобного от колледжа уровня Итона. Там забили все и сразу. Ах, да… Эту шарагу называли ирландский Итон. Но, якобы, в отличие от английского гадюшника, наш принимал детей любых сословий. Демократия, толерантность и равенство. Девочек, правда, не брали. И плата за семестр была такая конская, что детей рабочих или чуть ниже среднего тоже не брали. Ну… как бы сами виноваты. Работать нужно усерднее. В основном учились иностранцы из богатых семей и местная «аристократия». Но каждый год директорат придумывал какие-нибудь программы «для этих несчастных нищебродов. Мы ведь такие милые и современные». Но я это не сразу понял. Дети как дети, учиться не хотят, прогуливают, хамят, орут… Правда у меня в классе было довольно много мальчиков у которых было… ну как бы это сказать… Это не слабоумие… в полной мере… — Тупые что ли? — Ну нет… То есть да. — Тупые и богатые? — Знаешь, Карл… Да. Тупые и богатые. — Точно как в моей школе! Ты не Святом Андрее работал? — Нет, в Уизли. — А такое ощущение, что в святом Андрее. — Одна система, видимо. В обычной муниципальной школе несколько другие правила… Но не важно. Мне очень были нужны деньги. Мы как раз записались к врачу, который должен был вести ЭКО Джоанн, и нужно было достать несколько ведер денег… А в Уизли платили лучше, чем где-нибудь. Поэтому я решил потерпеть… В конце концов дети они и есть дети… Важно их заинтересовать предметом… — Господи, и что кому-то в богадельне для малолетних зажравшихся придурков была интересна история? Я помню своих одноклассников — большинство из них интересовались только непристойными журналами и рукоблудством. — Все верно. — А ты крепкий парень… И сколько ты там проработал? — Три месяца. Но ты не думай! Я уволился не потому, что дети плохие! Дети как раз обычные. Просто противно стало: говорят одно, делают другое, в прессу сливают третье. Хуже лицемеров могут быть только высокомерные лицемеры. Знаешь… Я ушел, и мне стало намного легче. Я не подходил для такой работы… я не могу быть безвольным куском дерьма или просто для мебели. Я ведь люблю свой предмет и я много учился, чтобы… и другим тоже было интересно. — Для мебели? — Дело было так: я пришел в свой класс, но там естественно не было никого, кто хотел бы нормально учиться. Все орали, стояли на ушах, два мальчика вообще принесли на урок пиво… Я подождал пока они немного уймутся и сказал: можете не ходить, но в конце месяца для каждого будет небольшой экзамен. Результаты будут занесены в журнал как итоговые в семестре. Ничего личного, — он усмехнулся, — просто честный договор. Кто хочет, тот ходит. Кто ходит, тот слушает и записывает… В общем, осталась у меня четверть класса и мы отлично проводили время. Ставили сценки, делали макеты римских крепостей… В конце месяца я выставил обещанные оценки. После чего директор потребовал аннулировать их. Дескать, у него учатся дети больших людей, они не могут получать такой низкий бал. Я объяснил ему свою позицию… Он, конечно, возмущался, но продавить меня не смог и сдался. На второй месяц у меня уже училась большая половина класса… Все бы хорошо, но в результате родители нескольких мальчиков, которые совершенно не хотели заниматься, устроили жуткий скандал… Я, по их версии, должен был ставить их детям за прогулы высокий бал или терпеть пиво на уроке. Безвыходная ситуация. — У нас был такой… — презрительно скривил рот Карл, сворачивая на М6, — Рори Кавана. Его папаша работал в министерстве промышленного развития. Не то чтобы богатый, но с претензией. Так этот Рори вообще творил что хотел, сколотил банду, грабил малолеток, пил, сбегал раз пятнадцать. Другого бы вышибли за неправильный взгляд в сторону старших, а этот плевать хотел… И закончил с золотой медалью. Папаша его заранее пристроил к себе под бок. Не знаю, чем у них там кончилось, но он всех доводил. — Да… вроде того… только у меня этих Рори было семеро. — Черт… — Да все бы ничего… Просто мне противно стало. Директор без конца на каждом углу орал, что мы принимаем всех. Квоты для детей из малообеспеченных семей! Всем счастья и пусть никто не уйдет обиженным. А на деле плату в конце семестра повысили так, что бедным парням пришлось искать себе другую школу. А деньги и время им никто не вернул. Противно. Кругом поют, что Уизли — обучение доступное всем, а на деле… Дерьмовое дерьмо. В общем, я ушел. Денег, конечно, было жалко, но Джоанн меня поддержала. А потом я подумал… что в декрете смогу побыть сам. Она была… Она была гораздо более… Лучше меня. Она умела найти работу, устроиться… Да, это кажется смешным… — Я не смеюсь, — сухо отрезал Карл, — возиться с ребенком целыми днями это — каторга, тяжелее любой работы. Том замолчал, обернулся проверить как там Эльза, что-то поправил, улыбнулся ласково. — Спасибо. — Теперь-то за что? — За то… что ты такой. Странный тип. — Честно говоря, я понятия не имею что там, — Карл свернул на объездную вокруг Атлона. На полчаса дольше, зато на миллиард нервных клеток дешевле, — я не был в Портаклое… Ну не знаю… Лет сто. Я приезжал на похороны дважды. Последний раз пять лет назад. Тогда дом был еще целый. Мои… отцы… Приемные отцы… они этот дом облизывали и считали чуть ли не родовым поместьем. Думаю, он еще цел. Я переводил немного денег одному старикану, который очень хотел этот дом купить и постоянно туда таскался. Он обещал последить… Не знаю, он не берет трубку. — Отцы? — Том удивленно приоткрыл рот, сделавшись вдруг лет на десять моложе, — в каком смысле отцы? — А я не говорил? Я столько болтаю, что странно, что я не говорил… У меня было сразу три отца. Один — тот парень который меня заделал, и еще парочка: его брат и муж этого брата. — Муж… — Ну извини, это конечно было нелегально, но такова жизнь. Они меня усыновили, после того, как мои родители сыграли в ящик… Самым пошлым в мире способом. Сиганули со скалы на старой тачке с неисправными тормозами. — Мне очень жаль… — Это было давно. Я совершенно не помню этих ребят. Следующие мои папаши решили, что им нужен ребенок, чтобы сделать их запрещенный брак более похожим на общепринятый. Ну знаешь: дети… Они все делают более серьезным. Дети основа семьи. Да, я стал основой однополой семьи, Том. Скажи мне еще раз спасибо, возможно, я самый странный тип в твоей жизни. — Кто же им позволил? — А кто бы им не позволил? У партнера моего дяди были деньги… А ты сам знаешь, что если есть деньги историю можно не учить, — Карл хмыкнул, — и пиво можно пить прямо на уроке и детей заводить даже в такой дыре, как Портаклой. — И что… Люди их не осуждали? — Осуждали, но опять же… Деньги. У моих папаш был свой клуб по интересам, они туда по субботам ездили, а то, что в церкви на них все волками смотрели… Так они оба быстренько стали атеистами. В общем, не страдали. Наверное. Со мной, правда, были проблемы… — Какие? — Это очень странное общество, Томми. С одной стороны они тут все сердобольные, богомольные, благообразные. А с другой стороны узкоглазый, смуглый дикарь хрен знает откуда, к тому же живет в компании двух гомосексуалистов… Со мной никто не общался. У меня не было друзей. Разве что… Была одна девочка, но ее отец пару раз наказал за то, что ходила со мной на пляж и вся дружба кончилась. — Черт… Что за ублюдки… — Том недобро сощурил глаза. — Обычные люди. Когда мы приедем, я гарантирую, что местный бомонд решит, что я пошел по стопам папаш. — В смысле? Что я твой…  — Да, — Карл равнодушно кивнул, — тебя это беспокоит? — Я… — Том вздохнул, покусал губы и тихо, но уверено проговорил, — Нет. Меня другое беспокоит… А у тебя не будет проблем? — У меня? Да это у них у всех будут проблемы! — мрачно сказал Карл. — Мне уже не нравятся эти люди. — Ты городской мальчик, Том. Наверняка из интеллигентной семьи. Ты этот уклад не поймешь. Чтобы проникнуться местными добродетелями, нужно быть отбитым… Деревенским жителем. — Господи, — выдохнул Том на грани слышимости, — он… розовый?! — А я разве обещал, что будет легко? — Но… Почему розовый? — Потому что его хозяева считали, что это цвет психической полноценности. Не знаю. Он всегда был розовым. Плевать, — Карл остановил машину на заросшей травой гравийной дорожке перед входом, — сможешь выйти? — Не знаю… — Том как зачарованный разглядывал заросший плющом двухэтажный особнячок, — я даже не знаю… Это так… непрактично. — Здесь вообще принято красить дома, так исторически сложилось. Ну так что… — Я выйду. — А я возьму малышку. Надеюсь, котел работает, и мы не околеем сегодня ночью. За каминный ход я не отвечаю… Возможно он завален дерьмом… ой, простите, юная леди, — Карл отстегнул удерживающие ремни детского кресла и взял Эльзу на руки, — был не прав, вспылил… Ну, что моя принцесса, мы приехали домой. Он так и сказал: — Мы приехали домой, малыш. Карлу Блэкхоку О’Нилу было семь лет. Только чокнутый старый пень мог назвать его малышом. Карл молча смотрел на изящные двери, на дорогие, тяжелые дубовые ставни, на цветные стекла в чердачном окне и чувствовал себя оторванной рукой. Если человеку взрывом оторвет руку, он будет долго болеть, страдать и горевать по упущенным возможностям. А что чувствует умирающая, бессмысленная рука? Маленький полукровка с криво подстриженными жесткими черными индейскими волосами, нелепый, немного карикатурный в новом слишком аккуратном костюмчике, смотрел на мир чрезмерно взрослым взглядом. — Ты пожалеешь, — сказал спустя двенадцать лет тот же хрипловатый, томный, даже чуть манерный голос, — ты пожалеешь, но обратного пути не будет. Карл не пожалел. — Тебе не нравится это место, — тихо сказал Том, встав рядом и коснувшись его плеча, — мне так жаль, что тебе пришлось… — Не говори ерунды. У него крыша целая и… вроде крыльцо не гнилое… Настроим отопление и порядок. Но Томми, очевидно, приуныл и чувствовал себя виноватым. Он с трудом находился на улице, но держался и не торопил Карла, разгрызая губы в кровь от напряжения. — Ключ в замке… Мы можем войти? — Давай ты первый, Том. — Ты уверен, что… я могу… — В любом случае альтернативы нет. Карл продержался меньше недели. Ходил где нужно, ничего не разбил и снимал обувь в прихожей, не оставляя следов на лакированной ореховой доске с красивым, затейливым рисунком. Они называли дом «хижиной» и всегда, произнося это слово, смеялись и целовались. — Красиво…- тихо сказал Том, — очень… Какая… удивительная мебель. — Пыльно, — поморщился Карл, — полно старья… Потом все повыкидываем и купим нормальную мебель в Икее. А пока… давай выберем комнату для начала… весь дом мы точно не прогреем, а вот с одной комнатой может получиться. — Можно мне? — На втором этаже четыре комнаты. Мне даже интересно, какая тебе понравится. — Покормишь Эльзу? — Да, я займусь, дуй наверх. Скоро стемнеет, надо пошевеливаться. Хотя бы что-то разгрузить. На вторую неделю маленький индеец расслабился, стал проявлять характер, и начались проблемы. Они мечтали о девочке. Девочка — это тихо и чисто. У девочки нет странных идей. Девочка не пачкает красивые вещи и не рвет новую одежду. Девочка не разговаривает так, словно у нее во рту ком земли. Карл сначала возненавидел эту девочку, а потом вдруг понял, что сходит с ума и мечтает задушить воображаемого врага, придуманного для него двумя взрослыми мужиками, которые в жизни с девочками дела не имели. — Вам никто не доверил бы девочку, — сказал Карл, однажды, после очередного приступа нытья из-за разорванного пиджака, — вы извращенцы. — Только потому что я считаю, что насилие — тупиковая стратегия, ты еще не получил по шее, Карл Блэкхок! Ступай в свою комнату, ужина сегодня не будет. А потом они завели четырех корги, потому что девочку им бы действительно никто не дал. — А вот и портреты моих братьев, — он сменил подгузник Эльзе, проверил есть ли газ на кухне и подогрел бутылочку с молочной смесью в изящном медном ковшике, — Это Лэсли, тот еще подонок, ссался прямо на ковер, типа он очень рад видеть папочку. Цезарь. Кусался и жрал диван. Фабиан, просто орал без конца. А это Пэм. Пэмберли. Самый приличный ублюдок… Прости, дорогая, я хотел сказать «милая собачка. Ненавижу этих тварей. Капризные, вонючие, вечно вылизывают свои яйца… Так, это тебе знать не надо… Он ходил по гостиной с поющей что-то свое Эльзой и показывал ей дорогие, написанные маслом в стиле Гейнсборо, портреты собак. — Я выбрал, — сообщил сверху Том, — это комната с желтыми… хм… медведями… Наверное, детская. — Да, это моя комната. — Мне нужна вода и тряпка. И час времени. — Под лестницей есть чулан, там вроде раньше можно было найти все что угодно. — Тебе точно не тяжело? Прости… что я тебя бросил… — Мне? Мы отлично проводим время, дорогуша. С самой прекрасной девочкой на свете, правда, принцесса? Эльза рассмеялась, ловко поймала кончик его косички и резко дернув, сунула его в рот. — Я побреюсь наголо, — Карл от боли едва не прослезился, — клянусь! Кто научил этого ребенка скальпировать людей? — Я завтра окно помою и будет совсем… Будет нормально. — А ты талант, Томми. Парень за час привел комнату в порядок и даже создал некое подобие уюта. — Совсем хреново? — виновато поинтересовался Том, — мне так жаль… — Знаешь… Давай я покопаюсь с отоплением, посмотрю, что можно сделать с камином и расскажу тебе, почему у меня такая кислая рожа… Или нет, давай прямо сейчас вкратце… Карл мрачно оглядел свою старую комнату. Когда-то дорогие французские обои «на заказ», широкая тахта, шкафы в стиле «прованс», окна, обклеенные прозрачными комиксами с человеком-пауком. Слащавый, дорогой и бессмысленный бардак. Все что его «папаши» знали о мальчиках. — Они были неплохими мужиками, — сказал Карл сухо, — просто им стоило оставить меня в резервации и не портить себе жизнь. — Ты хочешь сказать… — Я был тем еще подонком, Том. Знаешь… Трудный подросток. А эти парни понятия не имели, что с этим делать, но думали, что знают все. Так что никаких травмирущих воспоминаний о домашнем насилии. Никакого криминала или что ты там вообразил. Мне просто никогда не нравился этот дом. Я приехал из купленного еще моим прадедом ободранного вагончика в Роузбаде, с туалетом на улице и мусорной кучей вместо заднего двора, а тут… шелковые обои, деревенский стиль и обувь снимают при входе… Том нервно усмехнулся, в его огромных зеленых глазах отразилось что-то невыразимо тоскливое и в то же время словно ласковое. Карл мог бы смотреть на это вечно. — Расскажи еще? — Лучше ты почитаешь нам своего Гарри Поттера. — Нет, не лучше! — Это было очень давно и уже никого не волнует. — Тебя волнует. — Нет. Просто… осадочек остался. — Расскажи, хорошо? Просто поговори со мной, мне нравиться тебя слушать. — Как хочешь. — Я пока застелю кровать и придумаю, куда уложить малышку. Карл пошел в подвал проверять котел. Ему не хотелось болтать о своих старых делах, но впервые за миллион лет, он думал о том, с чего начать… Может быть, с вечера шестнадцатого сентября, когда отец пришел с работы и сообщил, что ему предложили место в Йеллоустоуне. — И двойная надбавка, — он посадил маленького Карла на закорки и скакал с ним по единственной комнате их дешевой съемной квартире в Солджеркрике, — и дом. Дом, красотка, у нас будет дом! — Твой папаша спятил, — красивая женщина с черными косами и длинной шеей, украшенной разноцветными бусами, язвительно посмеивалась, кидая в них картофельные очистки, — власти предложили ему подачку, а он уже пляшет, как пьяный школьник. Не будь таким мой маленький витко! Котел предсказуемо барахлил, зато Карл нашел немного сухих дров для камина и обнаружил, что дымоход относительно чист. — Завтра придется ехать в город искать кого-то, кто починит чертову развалюху. Без него мы долго не протянем. — Это сложно? — Нет, я просто ненавижу разговаривать с людьми. За четыре года без ног отвык окончательно. — Хочешь я… — Хочу, Том. Но по-моему тебе еще труднее, нет? — Не знаю… Черт… Я так устал быть бессмысленным куском дерьма! — Не ругайся при ребенке, — строго сказал Карл и сел на кровать рядом с нахохлившимся, ужасно несчастным Томми, — потом, однажды она тебе выдаст трехэтажный, и будешь тогда бегать и орать: кто тебя научил плохому, доченька, кому накостылять? Завязывай. Послушай меня… Ты все еще болеешь, верно? А значит, можешь лежать в постельке и пинать балду. По крайней мере, это то, за что я любил всякие болезни в детстве. Сейчас протопим комнату и соорудим какой-нибудь ужин, а я завтра сам справлюсь. Надеюсь, никого не покалечу. — Я тогда окна помою… И на кухне… — Ну вот… А говорил «бессмысленное дерьмо». — При ребенке, Карл! — Ой, ну простите… Все здесь такие трепетные, куда деваться. — Ты супер отец, — серьезно сказал Том, помешивая деревянной ложкой кипящие макароны, — не могу поверить, что у тебя нет детей. Ты же идеальный, Карл. — Не люблю детей. Все дети, которых я видел, были отвратительными тварями. Они бегали, орали, били посуду. Я сам был просто жутким ушлёпком. Дети — это кошмар. За исключением… Моей сладкой мышки, — он снова позволил Эльзе попытаться выдрать клок своих волос и поцеловал увлеченную экзекуцией девочку в висок, — но этот ребенок особенный. Ты сам знаешь. — Не знаю. Почему особенный? — Том открыл банку консервированной свинины и закинул ее в кастрюлю с макаронами, посолил и добавил немного протертых помидоров с базиликом, — моя бабушка такое готовила. Называла это уэльский карт-бланш. Не знаю, почему уэльский, но есть было поначалу страшно… Чисто на доверии, знаешь, с закрытыми глазами. Но никто не загнулся… Так почему Эльза? — Откуда я знаю, — пожал плечами Карл, — потому что она самая маленькая мышка… Да черт его знает. Нравится и все. Том облизал ложку, посмотрел на них долго, ласково… — Ты странный. Никак не могу поставить тебе диагноз. — Ну а что? Почему сразу псих? Апокалипсис отличный повод завести ребенка. Да и у меня, что, был выбор? — Был… — Нет, не было. И когда ты подрастешь, мальчик, ты поймешь, о чем я. — Ой, доживу ли я, дедушка… Томми смеялся. Страх и тоска пропали из его красивых зеленых глаз, движения сделались плавными, уверенными, сам он весь словно вырос и распрямил плечи и Карлу начало казаться, что симпатичней парня он никогда не видел. Эти бледные, вечно прокуренные или полупьяные ирландцы в большинстве своем были редкостными уродами. Но не Том. «Мало мне проблем…» — он вздохнул и отвел взгляд, — «И ему… Нам всем…» — У меня ни одного отца не было, — Том усмехнулся едва слышно, и бесшумно повернулся на бок, — точнее был… Тот тип, который… ну ты понимаешь… Он ушел за сигаретами, когда мне стукнуло пять… месяцев. Потом вернулся, когда мне было одиннадцать лет, потребовал внимания, воспитывать меня взялся… Карл, которому понравилось почти час слушать незатейливый текст про мальчика, который выжил, сам спровоцировал этот разговор. Чисто чтоб послушать еще. У Тома был хороший, теплый и выразительный голос, таким хорошо по радио читать что-нибудь размеренное. Карл любил слушать радио. Иногда, когда телевизор совершенно выжигал сетчатку и становился уже скорее пыткой, чем средством убить время, он включал старый приемник и выбирался с ним на балкон. Это была непростая процедура. Нужно было преодолеть порог, доползти до пластмассового, плетеного кресла, не опрокинуть его, при попытке забраться и все это с небольшим, но все же вполне весомым аппаратом. Однако это было особенное развлечение: сидеть на балконе и слушать новости на Ньюсток или Радио-1 с их вечерним шоу. Карл ощущал себя немного тем полоумным заплесневелым пенсионером, который разговаривает с голосами в приемнике, ругает правительство и ждет инсульта со дня на день.  — Воспитание заключалось в том, что он сажал меня на стул и начинал выпендриваться. Какой он умный, а я тупой малолетний дебил… Эльза, спавшая на кровати между ними, захныкала во сне и сунула указательный и средний пальцы в рот. — Тшшш… Спи милая, — Том осторожно поправил детское одеяло и взглянул на Карла. В свете ночника его лицо казалось аскетически худым, а тени залегающие под глазами совсем черными, — наверное, я зря болтаю… — Нет, расскажи мне про этого ублюдка. Знаешь, у меня большой опыт общения с разными отцами, твой нужен в коллекцию. — А вдруг разбудим… — Ты с ней ночевал в ванной на полу, часто она просыпалась? Ну вот… Это идеальный ребенок, присланный тебе ангелами из рая. — Это точно… — Так и до чего довыпендривался твой папаша? — Я молчал ради матери. Она в тот момент увлеклась религией и практиковала… Истинное смирение, медитации всякие… буддизм, знаешь? — Нет, не знаю, но догадываюсь. — Я молчал, а он все говорил и говорил. Я не помню, чтобы так ненавидел кого-нибудь еще. Я даже заболел на нервной почве… А всего-то надо было врезать этому уроду. Когда меня положили в больницу, мать его прогнала. Не знаю почему. Может быть, что-то почувствовала. А может быть он и ее достал. Если бы образ отца действительно формировал характер человека, я наверное вырос бы мизантропом и вообще маньяком. — О, значит ты все-таки не маньяк? — ухмыльнулся Карл. — А что, были подозрения? — Как гарда, я всегда и всех подозреваю. Даже парней с ангельскими глазками. Даже маленьких девочек. Мы, по сути, к десятому году работы все становимся параноиками, мизантропами и… как ты выразился… вообще маньяками. — А ты протянул восемнадцать… — Прикинь, какой я монстр! — А если серьезно… Тебя не посещала мысль… — Том замялся, поджав губы и отведя взгляд, а Карл не стал заканчивать за него фразу, просто покачал головой. — Не посещала, я просто не стал об этом думать. В любом случае выхода не было, так зачем зря тратить энергию? — А мне было страшно несколько раз. Я и сейчас… — Боишься меня? — Нет. Не совсем так. Я боюсь, что ты… изменишься. — В каком смысле? — Как бы сказать… У меня… В колледже… На последнем курсе был… Один человек. Мы хорошо общались, говорили часами по телефону, встречались в кофейнях. Мы читали одни книги, смотрели одни фильмы, понимали друг друга по взгляду, дышали в унисон, как в кино… Если ты понимаешь… Я начинал скучать через пять минут, после того как он… ну этот человек… уходил. Мы были, как запойные алкаши с этими разговорами и встречами. Он замолчал, натянул на плечо одеяло и чуть поежился, словно от холода, хотя Карл растопил камин на полную катушку, и в комнате было очень тепло. — Я не помню, почему я вдруг подумал, а что будет… Если я… Если мы однажды не совпадем в наших интересах. Если я, например, скажу ему «нет» на какую-нибудь просьбу. Как измениться его лицо? Что я увижу в его глазах? У него были красивые серые глаза… Очень выразительные. Но я, конечно, был уверен, что ничего особенного не случиться. Людям ведь свойственно ссориться и даже скандалить, но оставаться… близкими. Мне даже кажется, что именно ссоры подчеркивают близость… Но я что-то нудный, прости… И вот… Однажды мы поругались. Несерьезно. Из-за ерунды. Я подумал, что могу сказать ему, что мне не нравятся некоторые его поступки… Он зачем-то стал ухаживать за одним… Извини, давай я не буду щадить твои воображаемые чувства, Карл и сразу скажу, что о девушках речь не шла… — Не знаю, как я это переживу, но валяй. — Он… стал ухаживать за одним парнем. Почему-то очень демонстративно… Как будто хотел меня задеть… Мы поругались и он… Он изменился. Впервые я высказал ему свое мнение и… Боюсь, мне нельзя было этого делать. Наши… идеальные отношения, наши разговоры… все закончилось. — Почему? — Он сказал мне, что он просто хотел меня трахнуть, но я был слишком тупым… — Том улыбнулся с чуть заметной ядовитой иронией, — он очень изменился. Очень… — Я тебя понял. — Не уверен… Прости, что рассказал тебе эту дурацкую историю… — Я не изменюсь, Томми, — мрачно сказал Карл, — если ты будешь спорить, ругаться, даже если ты вздумаешь меня побить. Но я понимаю, чего ты боишься… — Прости меня, Карл… Я совсем не хотел… — Эй, эй… Прекрати извиняться! Страх пройдет со временем. Или не пройдет. Но у нас с тобой все равно пока нет выбора… И спасибо за честность. — Мне кажется, я тебя обидел. — Нет… Но скажи, что ты врезал тому мудаку с серыми глазами, иначе я никогда не прощу тебя и уйду спать на пол. Карл собрался в город сразу после завтрака. — Я куплю смесь и кроватку. Наверное, заеду еще к нотариусу, надо понять, что с наследством… Я игнорировал эту историю семь лет, возможно, мои родственнички завещали мне уже одни долги. Эй, не кисни, Томми… Не пропадем! Ты моешь окна как бог. Мы устроим тебя на работу в этом захолустье. Он изо всех сил бодрился, но испытывал только тревожное отвращение. Если бы не перевернувшийся с ног на голову сдуревший мир, если бы не существа и озверевшие люди… Он вспомнил свою квартиру на шестом этаже, вспомнил, как приходил Махмуд с газетами: — Сегодня все три с кроссвордами, как вы любите. Ну и всякая дребедень еще, можно рыбу заворачивать. Как он сурово выбрасывал принесенный соседом дешевый сидр в полуторалитровых пластиковых бутылках: — И не надо шуток про Аллаха, не знаю, как он, а я вам запрещаю! …как чужие руки неловко касались тела… — Я раньше мыл только старушек в деменции, простите, если что не так… — Все в порядке, я все равно нихрена не чувствую, — Карл врал, но это все равно не имело значения. Дом, в котором он должен был умереть, но выкрутился… Если бы не все происходящее, он остался бы там, в честно выкупленных жалких тридцати пяти квадратных метрах пустоты. И никто не рыдал бы белугой по ночам, потому что зубы режутся, и никто не смотрел бы через его плечо за дверь с ужасом, потому что там старый запущенный грушевый садик и пять кустов слишком разросшейся гортензии, ветер с пустоши и огромное, полное воздуха пространство бухты. «Так что в задницу все эти тупые детские травмы… Я не хочу назад.» — он наклонился и, едва касаясь губами, поцеловал сидящую на диване Эльзу. — Что тебе купить, Том? — Думаешь тут так свободно можно шляться по магазинам? — Комендантский час в девять, я думаю управиться. — Прости, что не помогаю… — Ты помогаешь, Том. — Это… Этого мало. — Я вечером поработаю мозгоправом и объясню тебе, почему ты дурачок, Томас. Бесплатно. В конце концов, я целый год клевал носом и рисовал квадратики на курсе психологии. Жди, мой мальчик, помощь близка. — Купи мне колы, дедуля. Диетической. Побольше. Он улыбнулся иронично, ласково и немного смущенно и Карлу захотелось сделать что-нибудь глупое. Он за три с половиной часа нашел мастера, который взялся за небольшие деньги починить котел, купил кроватку и манеж с огромной скидкой, выдержал пятнадцатиминутную атаку от двух продавщиц, которые в нагрузку дали ему звание лучшего отца года, мешок детских игрушек и флаер на покупку модной одежды для самых маленьких, и после такого, Карл в конце концов решился заехать к нотариусу, хотя до последнего тянул с этой затеей. — Я все подготовил еще месяц назад по вашему запросу, мистер Блэкхок, — Карл ожидал увидеть старикана в тройке и пенсне, как в сериалах БиБиСи, но на него равнодушно уставился молодой человек лет тридцати с черными кустистыми ирландскими бровями, — к сожалению, после уплаты всех налогов и пошлин, сумма вашего наследства заметно уменьшилась. Он разложил на тяжелом, старом, темного дерева, полированном столе бумаги. — Вам нужно подписать все это и отнести в банк. — Примерно сколько? — Только грубая прикидка, мистер Блэкхок, — Маннерс, Маннерс и сын (кто из них сидел перед ним Карл даже приблизительно не представлял) пожал плечами, — но если хотите… Он пощелкал клавишами большого допотопного калькулятора и продемонстрировал Карлу число. Карл Блэкхок мрачно кивнул. — Возможно чуть больше. Не исключено, что раз у вас нет налоговых задолженностей, вы пойдете по сниженному коэффициенту… — Ага, — сказал Карл, — а дом? — Ваш покойный родственник, мистер Каннингем, оставил на этот счет внятные распоряжения. — Я правильно понял, что дом мой и не надо ничего платить? — Земельный и имущественный налоги в следующем году, мистер Блэкхок, как обычно, — на сей раз этот замороженный парень решил улыбнуться, — вы прекрасно справлялись с этим и раньше.