Однажды в Портаклой

— Представь себе подъезжаю я, чуть не впиливаюсь в жопу Джеку Ловуду и Марти Бишоп. Тут же подкатывают и Финчер с Малленом. И что мы видим? Как в кино, ты не поверишь. Стоит этот парень в одной руке топор, в другой винтовка. Весь в крови, как Мел Гибсон в том фильме… Эй, как тот фильм назывался? — Да черт его знает. Что-то про Штаты. — Тут же подруливает Агнес, а у нее пол багажника всякого оружия. Девочка очень непростая. — Я слыхал, она в контрразведке работала. А, Карл? Работала она или нет? — Не дергай его, доктор сказал, что ему нельзя говорить. — Так вот, подруливает Агес и орет ему: «Томми. Томми, все хорошо» А он стоит… Этот парень, как Мел Гибсон весь в кровище и орет. А вокруг четыре или пять этих тварей валяются. А остальных след простыл. Потом он роняет топор и винтовку, падает на колени и начинает выть. Мы его еле от тебя оттащили. Только когда малышку из подвала достали он успокоился. «Кто все эти люди?» — подумал Карл, пытаясь пошевелить пальцами правой руки, — «о чем они говорят?» — А мы потом их гнали до самой бухты. Черт их знает, куда они делись. Там и сбежать некуда. Только в море. А потом приехали военные. Ну, только к вечеру. Знаешь, тоже как в кино. Там вечно полиция где-то спит до последнего. Но мы им сказали, что сами справились. Что ты нас подготовил и мы, старые пни, получше их, военных, справились. — Надо идти, доктор сказал, что ему нельзя волноваться… давай, Сэм, пойдем. — Ну пойдем. Ты тут давай, поправляйся, Карл. Ты хороший парень. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк. Ему приснилась мама. Странно. Он много лет даже не вспоминал о ней. Только в кошельке хранил старый снимок. Красивая женщина с двумя толстыми черными косами и лебединой шеей, смешливый вихрастый мужик с рыжей бородой и маленький мальчик в футболке с радужной призмой альбома «Темная сторона луны». Фотография выцвела, покрылась сеткой трещинок, но у женщины было потрясающе живое лицо. — Надо быть сильным, мой маленький акичита. Это всего один укол. Как комар укусит. Не больно. А полиомиелит знаешь как больно? — Как? — Очень! Она могла убедить бога в том, что его нет. Ему снился импровизированный кабинет врача, который медики из Нью Джерси устроили в церкви. Пахло как у бабушки в сумке. — Я не боюсь. Мама улыбнулась ему. Но он все равно чуть не описался от страха, когда игла коснулась его плеча. — Я с тобой, — сказала мама и погладила его по голове. — Я с тобой, — сказал чей-то тихий, сиплый, надсаженный голос и Карл почувствовал теплое дыхание на щеке, — я с тобой, ты только пожалуйста не бросай меня, хорошо? — Хорошо, — сказал Карл. Кому-то из этих двоих. Кому-то нежному, кого он очень сильно любил. — Если бы шляпа сказала, что один из факультетов предназначен исключительно для тех, кого от волнения начинает тошнить, Гарри бы сразу понял, что это его факультет… — он сильно подсадил связки, поэтому звучал местами загадочно и угрожающе, однако превосходная «учительская» дикция и приятный, едва заметный тягучий дублинский говорок, делали чтение чем-то совершенно исключительным. Слушать его можно было бесконечно… Тем более, он почти всегда, звучал где-то рядом. Томми приходил утром и… Карл не понимал когда он уходил, потому что литры каких-то лекарств, которые в него вливали сутками, просто не позволяли ему ощутить время. Утро он определял по тому, что открыв глаза, видел сидящего рядом взъерошенного, с черными синяками под глазами Томми. Иногда на руках у него была Эльза, она смеялась и совала сразу все пальцы в рот. Карл начинал задыхаться от любви и желания обнять свою принцессу, подхватить и посадить на плечи, чтоб ей было лучше видно все вокруг… Говорить он не мог, но прекрасно понимал что происходило вокруг, хотя полный лысоватый врач из интенсивной терапии, которого все называли просто Светило, сообщил кому-то рядом, что если слух, зрение и интеллект восстановятся после такой травмы — это будет чудо. Карл знал толк в чудесах. Сначала чудом стал звук. Самых разных голосов. Они что-то бубнили на разные лады, потом он уловил отдельные слова, а потом включили смысловую наполненность и визуальные спецэффекты. Это было великолепно. Хотя Карл не узнавал никого из приходивших к нему людей. Но это были какие-то вполне дружелюбные и заботливые мужчины и женщины. И он им нравился. А еще они подбадривали Томми и давали малышке яблоки. За это Карл был готов любить всех чужаков мира. Тома и Эльзу он узнал еще до-того, как темные пятна на светлом фоне превратились в лица. Когда Карл дал понять, что он все видит и слышит, Томми почему-то заплакал, и поцеловал тяжеленный гипс на его правой руке: — Ну привет, вот и ты! Карл очень хотел, но не смог расшевелить свои голосовые связки. Здесь видимо требовалось чудо посущественней. «Я тебя люблю!» — он усиленно думал эти три слова, так что заныл правый висок. — Сегодня нашей дочери год, — Томми поднес Эльзу поближе. Девочка сначала смотрела встревоженно, ее пугала постоянно тихо попискивающая аппаратура, странное существо в трубках и бинтах, лежавшее на высокой больничной койке, но потом она увидела две хорошо знакомые черные с проседью косы и потянула к ним ручки. — Скажи «привет», — сипло и жалко попросил Томми, пытаясь не издавать дурацкие звуки заложенным носом, — скажи папочке «привет». — Мапа, — изрекла Эльза и цапнула Карла за волосы привычным властным жестом. — Тебя хотели увезти отсюда, — говорил Томми, тихо, иногда совсем севшим голосом, — говорили, что здесь хреновое оснащение. Но ты молодец. Ты им не позволил. Взял и очухался. А еще тебя скоро переведут в общую терапию, а потом я увезу тебя домой. Я… Ну… Я думаю, ты не будешь против, я пока взял твою машину. Без машины вообще беда. Автобусы совсем сюда не ходят. Нас иногда возит Агнес, но мне стыдно ее напрягать. Она и так постоянно берет Эльзу… Я… В общем, я сам решил. Сейчас всем плевать на страховку. Потом, конечно, будем платить штрафы пачками, а сейчас всем плевать. Черт знает что творится. Но мы не будем об этом, — он мотнул курчавой головой и улыбнулся, хотя глаза все еще были на мокром месте, — хочешь, я тебе еще почитаю? Док говорит, что это полезно. Хочешь? Карл хотел. А еще он хотел спросить, куда делся тот перепуганный псих, которого он однажды встретил на темной дублинской улице, полной разбитых фонарей и длинных теней от дальнего света фар его фольксвагена. Тот парень, который не мог выйти из дома, без долгих ритуалов. Куда подевался его привычный Томми. Томми, которому всегда за себя стыдно. Который так боялся открытых пространств. — Ну я все еще боюсь… Я не такой уж и смелый, — парень филигранно научился угадывать мысли, — просто надо. Я ведь не могу тебя здесь одного бросить. Ну и надо много чего сделать. — Я уж не знаю, что они тебе тут наболтали… Но я никакой не герой. Не слушай, пожалуйста, чепуху. Они все очень милые ребята, но любят присочинить. Особенно мистер Сэм и мистер Миллиган. Этому вообще бы романы писать! — Я могу, конечно, тебе рассказать. Конечно. Только это было просто ужасно, я не уверен, что сейчас тебе такое можно… Думаешь, можно? Ах, да! Ты же гарда с восемнадцатилетним стажем, говно, кровь и кишки — твоя специфика, я помню. — Карл услышал его тихий смех и с трудом справился с неуемным желанием обнять его, прижать к себе и так замереть так хотя бы на минуту. Потому что как еще выразить невыразимое? Особенно когда ты нем и все выражение нежности, на какое ты способен — это пошевелить пальцами ног. — Я понял, что они тебя убьют. Я слышал их. Потом слышал твою машину. Там, в подвале есть четыре маленьких отверстия с толстыми стеклами. Ты знал? Черт знает, зачем они. Но через них все слышно. Потом начался этот визг и ты выстрелил… А потом я понял, что они все побежали убивать тебя. Я оставил Эльзу в подвале в кроватке. Я врубил сигналку. Она так орала… Может быть, я просто от страха и от воя этого чокнулся. Я серьезно. Я пошел и… Ну… я взял топор и ружье. Я совершенно не знал, что с ружьем делать. Ты меня учил. Но я все забыл. Господи… Ну я тупенький, ты знаешь… Я тупенький пацифист… Но я взял ружье! Как ты сказал. Я очень разозлился. Понимаешь? Они убивали тебя. Никак нельзя было это допустить… Я не могу… я не хочу без тебя, — он замолчал и задрал подбородок к потолку, чтобы спрятать слезы, но они все равно стекали по шее за шиворот черного свитера. «Он надел мой старый свитер…» — …Ой прости… Я как придурок… Прости… Короче, я стал размахивать и винтовкой и топором. И как-то так тебя отбил. У меня чутка протек чердак, — он рассмеялся тихо, и поцеловал задремавшую Эльзу в висок, — самую малость. Я стал, как берсерк. Слышал про таких? В саге об Инглингах тринадцатого века, писалось, что это чокнутые мужики в медвежьих шкурах, которые настолько зверели перед боем, что грызли собственные щиты от нетерпения. Так хотели кого-нибудь грохнуть, что иногда бросались даже на своих… Короче, полный швах с мозгами. И вот я тоже… Ну я их разогнал. А потом почему-то подумал, что ты умер… И что-то сорвался… Да… Ну, в общем, всех напугал. Здорово сработала сигналка, кстати, куча народу приехала… Карл пошевелил пальцами и попытался дотянуться до его руки, но ничего не вышло. Томми немедленно тихонько накрыл его руку ладонью и погладил. Это было прекрасно, как все, что он делал: этот парень с черными кругами под глазами и искусанными в кровь губами. — Потом я, конечно, обосрался… Но Агнес меня здорово поддержала. Она, ты знаешь, просто супер! Отвезла нас в больницу. Забрала Эльзу. Все сделала… как надо. Ну я знаю, что ты ее… не очень… но знаешь, что она мне сказала? Сказала, что хотела тебя усыновить, когда твои… Твои родственники устали. Даже документы приготовила. А еще у нее хранится индейский наряд, который тебе прислала бабушка… Она особенная. Ладно… Что я? Давай лучше почитаем. Сейчас я уложу малышку и еще почитаю. Мне разрешили здесь с тобой ночевать. Это тоже Агнес. Она тут всех знает… Самая лучшая палата! — Мы привезли тебя сюда. Я взял Эльзу, но забыл все ее вещи, а тут есть детское отделение и мне все дали… Я не знал раньше что… Так много хороших людей… Томми дремал, положив голову на руку, на манер роденовского мыслителя. С малышкой играла старая ведьма Агнес Мюллер. Все изрядно шумели, Эльза что-то пела, дважды заходила медицинская сестра: снять оказания приборов и поставить уколы, Агнес читала сказку про котенка в шляпе, за окном громыхала истерическая весенняя гроза. А Томми так ни разу и не проснулся. — Я не знаю, как уговорить его поспать нормально. Возможно, это твоя привилегия. Карл, — она посмотрела на него поверх очкой в роговой оправе, — пожалуйста, поправляйся быстрей, иначе этот мальчик нас всех сведет с ума. Карл смотрел на нее и думал о том, что сказал ему Томми. «Она хранит индейский наряд, который прислала бабушка…» Эта странная строгая старая женщина с ледяным взглядом внимательных, умных глаз. Он всегда думал, что она враг. Что она своими разговорами все испортила. Из-за нее два его непутевых усыновителя в конечном счете завели собак. Маленький, разодетый в неудобный, серый в полоску, английский костюм с тугим галстуком на шее, дикарь из Южной Дакоты не любил ни одного из своих благодетелей, но эту женщину он откровенно боялся и ненавидел. Она всегда во все совала свой нос. Она все портила. Она заставляла беситься Бенжамина Каннингема и его любовника Уиллоби О’Нила. Она заставляла их раскаиваться. Из-за нее они отправили своего неудачного сына в школу Святого Андрея. А это был ад на земле за бешеные бабки. Карл смотрел на нее, и ему становилось любопытно. Что на самом деле происходило в те три года, что он жил в розовом особняке и пытался вписаться в быт абсолютно чуждых ему людей? В памяти зияла молочно-белая, туманная пелена. Он не понимал, почему чувствовал то, что чувствовал к этой женщине. «Старая ведьма…» Мисс Мюллер. Она качала на коленке немного сонную, но все еще энергично поющую, Эльзу. Она принесла чашку горячего какао проснувшемуся с опухшей головой, Тому. — Спасибо, — сипло сказал лучший человек на свете, — спасибо… Обожаю какао… — Здесь в автомате порошковая дрянь, я сварю тебе дома кое-что получше. Тебе нужно нормально поспать, дорогой. Карл тоже так считает, правда Карл? Карл тоже так считал. Он говорил «да» дважды закрывая и открывая глаза. Сейчас он моргал, пока не выбился из сил. — «С самого начала летних каникул дядя Вернон обращался с ним, как с бомбой замедленного действия. Дело в том, что Гарри был и в самом деле необычный мальчик, не такой, как все. Гарри Поттер был волшебником…» — Томми обреченно вздохнул, — что-то я устал от этой истории. — Я же говорил, что это английская фигня для детей, — ядовито прошептал Карл, — а ты мне все пел про шедевр. — Я думал, первое что ты скажешь, будет… — Мапа, — перебила его Эльза, — мапа, дай! — Вы решили одновременно начать болтать? — Томми уронил книгу на серый больничный линолеум, — чтобы я чокнулся окончательно? — Я вообще молчу, — прокаркал Карл. — Дай, — Эльза потянулась к яблокам, лежавшим на столе рядом с ИВЛ, — мапа! — Как она изящно… И ма и па, — Карл растянул тонкие, сухие губы и, осторожно взяв самое симатичное, протянул яблоко малышке, — моя девочка. Я надеюсь, мы и ходить начнем в один день… Том отвернулся и ожесточенно принялся тереть глаза. Но Эльза все же была первой. Она пошла через месяц и три дня после своего первого дня рождения. Карл сидел в напичканном электроникой подарочном инвалидном кресле, и смотрел, как осторожно, вцепившись в руку отца, малышка делает свои первые шаги. Минут через десять она отпихнула затаившего дыхание Томми, сообщила ему грозно: — Сай! Мапа ди! — и потопала к ящику с игрушками. — Что делать-то? — растерянно пробормотал Том, — я понятия не имею, что теперь делать? — Как что? — ухмыльнулся Карл, — ловить, чтоб не сбежала, и устраивать вечеринку. Существа, должно быть, сильно били его по голове, так что повредили стандартное восприятие мира Карла Блэкхока О’Нила. Он сидел в своем навороченном, напичканном под завязку электроникой, инвалидном кресле, на подъездной дорожке к розовому дому, наблюдал за тем, как суетились вокруг машины скорой помощи, здоровенный поляк-водитель, Томми и мисс Мюллер, и не понимал куда делись его привычные и понятные реакции. Внутри было пусто и тихо. В неизвестном направлении сгинул истерический страх собственной ненужности, конца мира и завершения жизни, который едва не свел его с ума в первые месяцы приключения с прострелянным позвоночником. Карл, упакованный в подгузники, зачем-то закутанный в серый икеевский плед, сидел напротив балконной двери в своей квартире, в третьей высотке, еще полной жизни и звуков, и думал о том, что самое невыносимое в его положении — это невозможность просто открыть дверь и сигануть с шестого этажа вниз на затоптанные, размытые дождем, клумбы у входа… Головой вниз. Стремительно и изящно, как олимпиец-ныряльщик. А теперь внутри была спокойная и почти благостная тишина. Он лишь на миг ощутил на губах кислый привкус дешевого сидра из полуторалитрового пластика. «Не помрете, но ослепнете!» И краешком сознания услышал возмущенный голос Махмуда, выливающего пойло в унитаз. Блоп-блоп… «Вы же не дурачок, сэр! Вы же образованный человек! Так нельзя!» Карл думал о том, что будет, если, в этот раз, гимнастика филлипинских монахов-отшельников не подействует и он останется в чертовой каталке за три тысячи евро до конца своих дней, но эта мысль внезапно больше не сводила его с ума. Он не впал в раздраженное уныние, не замкнулся и даже в теории не попытался избавиться от всех, кто его окружал. Он не включил ту гнусную, упрямую и злую часть своей личности, которая доводила до истерики даже самых крепких. Он вообще забыл об отчаянии. За день перед выпиской из госпиталя, когда Томми в очередной раз с суеверным ужасом гонялся по палате за очень прыткой Эльзой, Карл спросил у него: — Что ты будешь делать, если я никогда не смогу ходить? Томми поймал малышку, вскинул на руки и обернулся. В его красивых зеленых глазах все еще плескали смех и испуг. — Я? Карл пожал плечами и ухмыльнулся иронично. — Сбил тебя с толку, да? — Я ждал, когда ты спросишь и даже речь подготовил, но… Мелкая чуть не снесла стойку… И я все забыл. Он поцеловал дочь в щеку и Карл в сто тысячный раз ощутил сладкое, чудовищно яркое чувство, которое точно заставило бы его колени трястись и подгибаться, если бы… Да кабы. — Сейчас… Погоди, — Томми постарался предать своему лицу комично-строгое выражение, и нудным голосом проговорил: — Ты же у меня миллионер, Карл Блэкхок, мальчик-который-выжил, наследник розового домика в туристическом раю? Если ты думаешь, что я упущу такой хороший вариант, ты явно меня не знаешь. Что я буду делать? Так… Подержи ребенка..... Он сунул Эльзу в руки Карла, та немедленно начала хихикать и выкручиваться, пытаясь сбежать на пол. Потом Томми наклонился и поцеловал его в губы. Основательно. Так, что стало понятно, что как минимум выше колен, с Калом Блэкхоком все нормально. — Вот как-то так, — тем же нудным голосом сообщил Том, — господи, ну что ты за человек? Я же сказал, держи ребенка! Улучив момент, Эльза ловкой рыбешкой, выскользнула из рук Карла и с неимоверной скоростью, то ползком, то вставая на свои еще слабенькие, но уже юркие ножки, понеслась разрушать шикарную реабилитационную палату (по триста евро за сутки! Чистый грабеж, если бы не страховка Гарды!). — Так вот, — отловив дочь, Томми всучил ей ее любимого плюшевого сиреневого слона, чтобы отвлечь. Эльза цапнула игрушку обеими руками и немедленно принялась бить ею отца по голове весело и громко скандируя: — Мапа ти! Мапа ти! Ко-мя! Соб-ав! — Так вот, — Томми пытался сохранить серьезный вид, стоически терпя побои, — я понимаю, что это важный разговор. И я к нему готовился… В общем… Тезисно я вспомнил, что собирался сказать. Значит… Я тебя люблю, Карл. Я хочу быть с тобой, ты обещал отложить деньги на университет нашей дочери, у тебя есть те красивые стулья, забыл, как они называются и я без ума от твоих кос. Так что я могу катать тебя на этой коляске до конца своих дней, хотя ты сам отлично справляешься, могу готовить полезную еду, мыть окна… Много чего могу, осталось только узнать твое мнение на этот счет? Мисс Мюллер взяла Эльзу на руки, и что-то сказала поляку-водителю на его языке. Тот закивал и почти бегом рванул к Карлу. — Вам помочь? — Я в порядке, спасибо, я бы хотел побыть здесь… — Карл даже изобразил вполне сносную улыбку, растянув тонкие губы. Водитель кивнул и тоже улыбнулся. — Тогда я поехал. Время — деньги, так у нас говорят. Карл подумал, что его ничуть не раздражает хозяйское поведение старой ведьмы Агнес. Он, словно привык к ней. Как к неизбежности. Как к родственнице, от которой все равно не отделаться… Как к пожилой, навязчивой мамаше, которой вечно до всего есть дело… «Откуда она знает польский?» Сам Карл определил мужика за рулем только по чавкающему акценту. Это входило в список его компетенций еще до того, как он получил офицерские корки. «Недолго…» Недолго он побыл в роли детектива-инспектора. Зато плодотворно. Суперинтендант Бакли шел на поправку и даже подписал Карлу открытку на День Всех Святых. Почерк был почти не читаем, но слово «спасибо» старик обвел трижды. Из гарды прибыл только страховой инспектор, который уладил все денежные дела с клиникой. И пока признаков жизни Дублин не подавал. — Поправляйтесь. До связи. Вот и все, что сказал симпатичный румяный парень по фамилии Финли. Страховые инспекторы в принципе не могли быть такими милягами. Но это был. Все вообще складывалось до неприличия ладно. Карл по старой, еще детской привычке, долго искал слабое место у этой идеальной картины мира, пока не вспомнил, что до сих пор сидит в инвалидном кресле. Он посмотрел на свои ноги в мягких замшевых мокасинах и чуть заметно усмехнулся. Шевелить пальцами было чертовски приятно. Он мог это делать долго и с удовольствием. В этом забавном, немного нелепом, скрытом от посторонних глаз, движении было столько радости, столько надежды и чувственного наслаждения что, пожалуй, весь секс, который бывал у Карла когда-то в прошлой жизни и в подметки этому движению не годился. «Надо, я думаю, спросить напрямую у старухи, откуда она знает польский и откуда у нее пистолет-пулемет позапрошлого года выпуска. Свежак ведь… Кого она хочет обмануть? С ружьем все ясно, а вот это… И вот еще… Я хотел бы посмотреть на те тряпки, что она купила у моих папаш… Те тряпки из прошлой жизни… Возможно, они пригодятся. И правда, лет через пять… А еще… Надо завести счет для мелкой. Тому нужно купить зимнюю куртку и восстановить его водительское удостоверение, а то мы разоримся на штрафах… Надо новости посмотреть… Что происходит в стране? И научить Томми все же пользоваться оружием… А то топор… Топор — это дичь какая-то. У нас вообще есть в списке средств самообороны топор? Это колющий или режущий предмет? Почему я ни хрена не помню? Топор… Как он говорил? Берсерк? Господи… Какой бред!» Карл подумал о существах и ему нестерпимо захотелось взять за шкирку какого-нибудь бюрократа, тряхнуть его как следует и задать ему ряд довольно неприятных вопросов. «Душу бы из тебя вытрясти, гад!» Было бы неплохо найти кого-нибудь виноватого и за все с него спросить. Особенно за собственную слабость. За то, что посмел позволить себя покалечить. Это еще хорошо, что Томми взялся за топор и вышел на тропу войны. «Топор… Господи, почему я не видел этого? Я просто кретин. Сказано же было — они никакие не дети…» Но ругал он себя недолго и не совсем искренне. В конце концов, даже эта жуткая история получила очень приличное развитие. «Надо новости посмотреть… Может, пока я валялся, началась еще какая-нибудь хренова волна…» А еще, глядя на застывшего в дверях розового особняка, немного встревоженного, но уже не изуродованного ужасом и болезью, красивого, сильного молодого парня с ребенком на руках, Карл подумал, что ему немного жаль… Жаль сорока с гаком лет уверенности, что его никто никогда толком не любил. Что он неудачная покупка, что он досадный, нериятный тип, у которого из всех эмоций — умение растягивать рот от уха до уха. «Почему я не понял этого раньше?» А теперь вдруг осознал… Здравствуйте, приехали! Выходило, что все эти кривые, больные, непонятные и пугающие люди, так или иначе, его любили. Они просто не умели делать этого как положено. Как стоило бы это делать, по мнению маленького полукровки-хунпапа из обшарпанного вагончика на окраине резервации Роузбад, что затеряна где-то в Южной Дакоте. Бабка с ее суровыми подзатыльниками, вместо жалости: — Ну-ка займись делом, нечего здесь сопли разводить! Умерли, так бывает. И никакой ты не сирота, даже не болтай при мне! Давай, шевелись, картошка сама себя не очистит! Генри Железная дорога с его тихим и жалким: — Вот же черт… Вот черт… А мы уже кровать тебе купили… С матрасом. Новую… Старая ведьма Агнес Мюллер с ее жутким, молчаливым осуждением и неудавшейся попыткой усыновить проблемного подростка. — Я привезу твои вещи. Они довольно симпатичные… Очень качественно сделаны. Я думаю, это ручная вышивка. И такие яркие, не помню ничего подобного. Очень аутентично, может быть, лет через пять подойдут Эльзе. Папаши с их извращенным чувством гармонии, преувеличенной гордыней и вечными страхами, не принятых обществом, людей. Как написал в своем идиотском, слишком многословном, завещании нудный и вспыльчивый эстет Бен Каннингем: «…если мой сын все-таки вернется домой…» — Пойдем домой? — У Томми был такой растерянный вид, что Карлу стало немного стыдно за свое идиотское торчание посреди подъездной дорожки. Словно вызов какой-то, выходка в стиле «обрати внимание на мои страдания», — сейчас дождь начнется… Ты замерзнешь… — Да… Точно… Домой! — Карл улыбнулся открыто, весело, как будто услышал что-то невероятно радостное, и протянул руки, — дай-ка мне мою девочку и прокати нас. Давай… как в формуле один… Врум — врум… 28.09.2021