Что имеем

Несколько дней шумихи в прессе, прежде чем появляется короткая запись о прекращении расследования в отношении Андреаса де Фонойоса. Она все эти дни находится в том маленьком доме, в котором ждала его после ограбления. Ей часто звонит Паула и уже даже немного обижается на мать, которая должна была прилететь пару дней назад, но Ракель пока находит в себе силы держать лицо только в короткие минуты разговора с дочерью. И погружать девочку в свою боль нечестно. Марсель заезжает к ней через день, но Ракель не готова разговаривать или предпринимать какие-то действия. Она равнодушно кормит его обедом, почти ничего не ест сама. Марсель снова благодарно кивает на предложение переночевать, но оставляет её одну. В тот же день она встречает Серхио на берегу, куда выходит вечером, после заката. Мужчина потерян и опустошен не меньше чем она сама. От него пахнет крепким алкоголем, и его речь даже немного спутана, то ли от опьянения, то ли от пережитого стресса. Молча Ракель берет его за руку, приводя к себе в дом. Они пытаются ужинать, пытаются о чем-то говорить, выходит плохо. И когда после ужина он неловко роняет тарелку в раковину и замирает, тупо глядя на осколки, заливаясь слезами, Ракель прижимает его к себе. А потом задергивает шторы, выключает свет и скидывает платье. У Серхио ледяные руки, и она включает кондиционер на обогрев, но это не помогает. Это ведь не терморегуляция, это рвущиеся наружу эмоции. Он пытается быть нежным. Именно пытается — и Ракель ощущает это каждой клеточкой кожи, но противится такому темпу, желая остановить ненужную им обоим прелюдию, прижимается к его уху и шепчет: — Послушай. Если мне будет что-то неприятно или, может, слишком быстро, я скажу. Так будет проще. Выкручивается из объятий, садится сверху на его бедра. Придерживает его член, принимая, опускается сверху. Выгибается, откидывая назад голову, и делает несколько медленных движений, привыкая к ощущениям. А затем двигается, лишь ускоряя ритм. Ей не нужна его забота или нежность, ей нужна зыбкая возможность хоть на мгновение не чувствовать себя такой одинокой, ей до дрожи нужно стать частью чего-то целого. Серхио, принимая это, прихватывает её за плечи, меняет позу, переворачивая, подминая ее под себя, и Ракель широко разводит колени, давая ему свободу для движения. Он смотрит в её отрешенные глаза. Нельзя стать частью целого, если разбита на осколки, нельзя дать то, чего не имеешь. Но что, если он, также как и Ракель, разбит? Когда он прижимается теснее, кожу на груди царапает её подвеска с россыпью бриллиантов, и он ощущает бессмысленную злость на брата. — Быстрее, Серхио, — шепчет она и называет по имени, заставляя вернуться в реальность, — я хочу быстрее. И он испытывает облегчение от её просьбы, прекращает сдерживать себя, с исступлением двигает бёдрами, ускоряя ритм. Ракель выгибается, царапает его плечи, целует губы. Он подхватывает её под спину и сжимает руки с силой, но она не сопротивляется, только стонет, глядя в глаза: — Быстрее. Твою мать, ты можешь быстрее? Он выполняет её желание. И когда её тело напрягается, когда пульсирующие мышцы её влагалища сжимают его внутри, он кончает, замирая сверху. Ракель ловит взгляд его остекленевших на мгновение глаз. По щекам катятся слезы, и в звенящей тишине она слышит его тяжёлое сбившееся дыхание. Ей не нужна его забота, не нужна нежность, но это то, что сейчас так нужно ему. И Ракель целует его, медленно скользит языком внутри его рта, прихватывает губы. Ласкает губами его лицо, целует еще раз. Он разрывает этот влажный поцелуй, выходит из неё, и чуть сползает вниз, ослабляя давление на тело, но по-прежнему лежит сверху, устроив голову на груди, и Ракель гладит его по волосам. Женщина ощущает, как пару раз вздрагивают его плечи, и проходит какое-то время, прежде чем выравнивается его дыхание. Он закрывает лицо ладонью, и Ракель накрывает его руку своей, чувствуя, как он перехватывается, сплетая их пальцы. Тяжесть его тела даёт ей иллюзию защищённости. Тяжесть его тела напоминает, что она не одна. Даже в своём горе, в своей боли — сегодня она не одна. Ракель закрывает глаза, сквозь дрему ощущая, как он чуть смещается, обнимая её за талию, накрывает их обоих одеялом. Это гадко и неправильно, но ей не хочется уйти. У неё даже права на желание сдохнуть нет. И она остается спать с ним, потому что во сне можно представить, настолько отчётливо, чтобы удалось поверить, обмануть саму себя, что этот сладкий запах чертового миндаля, смешанный с запахом тела, что эта тяжёлая рука с царапающими кожу часами на ее груди, что тихое дыхание, что это все — Берлин. Она закрывает глаза, чувствуя, как из-под опущенных век катятся слезы. Ночью она подрывается от бессвязного кошмара и уходит в ванную. Её тошнит, ломит все тело, горят огнём щеки, во рту пересохло, пальцы, наоборот, окоченели. Она плачет, корчась и захлебываясь от боли. Забивается в угол душевой кабинки, включая горячую воду, и сидит, пока тело не согреется достаточно, чтобы можно было снова почувствовать себя живой. Она заматывается в полотенце, выходит в комнату, присаживаясь у окна. В тусклом, пробивающемся сквозь не до конца задернутые шторы свете, она разглядывает мужчину, спящего на широкой постели. И не чувствует ничего. Иллюзия рассыпалась, ветер сдул этот карточный домик. Ей хочется думать, что она его любила. Ей хочется верить, что он любил её. Ракель морщится, закрывая лицо руками. Может, это и подло, но уйти нужно прямо сейчас. Она собирает свою одежду, раскиданную по полу, одевается. Он спит, спит достаточно крепко, когда она уходит, мягко закрывая дверь. Он никогда её не найдёт, ему не зачем ее искать, не осталось ни одной ниточки, связывающей их двоих. И Ракель искренне надеется, что и не станет искать. *** На улице еще темно и холодно, но у дома заводится машина, и водитель включает свет в салоне. Ракель стонет от досады, видя лицо Марселя. Они предсказуемы, все они настолько предсказуемы. Мужчина кроме слов приветствия ничего не говорит, увозя ее из города, сопровождает сначала в аэропорту, а затем снова арендует машину уже в другой стране. И когда путь завершается, она видит маленький дом на самом берегу океана, силуэт своей дорогой Паулы, застывшей в изумлении и страхе, что это ей только привиделось. Ракель выходит из машины, и девочка делает несколько шагов в ее сторону, а потом срывается на бег, кидаясь в объятия матери, смеется сквозь заливающие лицо слезы. Ракель оборачивается, глядя на Марселя, кивает ему благодарно. — Я живу недалеко от вас, — говорит мужчина, — мне нужно еще кое-что обсудить с тобой, но это подождет пару дней. Позволишь потревожить вас послезавтра? — Да, — соглашается Ракель. Сейчас все это не имеет значения, только Паула, ее маленькая девочка, не выпускающая ее из объятий. — Где бабушка? — спрашивает Ракель, и Паула уводит ее в дом. Мама выглядит хорошо, гораздо лучше чем когда она ее оставила. Рядом с женщиной стоит маленькая местная женщина, вероятно, сиделка, которая вежливо здоровается и предлагает им присесть в комнате. Мариви смотрит несколько секунд с прищуром, словно не узнает, и Ракель неторопливо подходит к ней, протягивая руки. — Моя девочка, — расслабляется лицо женщины, — наконец-то ты вернулась, Ракель, — Ракель всхлипывает, прижимаясь к матери, и та неспешно гладит ее по плечам. — Ну же, ну же, estimado, все будет хорошо. Что бы не случилось, моя девочка, однажды тебе не будет так больно, и ты станешь вспоминать обо всем только со светлой грустью. Простые слова матери, утешающей свое дитя и скрывающей ее от всего мира, придают сил. Все это было не напрасно. Ей нужна была ее семья. И немного спокойствия. *** Марсель заезжает за ней рано утром, но Паула, вскочившая пару часов назад, не отпускает ее и заливается слезами. — Я совсем скоро вернусь, — Ракель стоит на коленях, поглаживая светлые волосы прижавшейся к ней девочки и вытирая слезы на родном лице, — я буду к ужину, малышка, я обещаю тебе. Паула мотает головой, и Ракель казнит себя за каждую слезу дочери. Беспомощно смотрит на Марселя, осознавая, что планы нужно изменить — оставить Паулу сейчас она не сможет. — Поедешь с нами? — спрашивает мужчина, и Паула недоверчиво поднимает голову. — Ты отправишь меня одеваться, а сам в это время увезешь маму? — спрашивает с обидой в голосе. — Я хоть раз тебя обманывал? Девочка убегает в дом, а Марсель закуривает. Ракель вдыхает дым тяжелого горького табака с легкой завистью, констатирует: — Это плохая идея. — А ты хочешь оставить ее? Паула сидит в машине тихо, словно опасаясь, что ее могут высадить или вернуть домой. Ракель поворачивается, протягивая руку и кладет ладонь девочки на свое плечо. Маленькие пальцы подергиваются, плавно перебирая ее волосы. Эта разлука еще долго будет неосознанно вставать между ними, но сейчас девочка успокаивается, обнимает мать за плечи и затихает, глядя в окно. Ракель откидывается на спинку сиденья, расслабленно смотрит сквозь прикрытые веки на горизонт, простирающийся перед ней. Солнце лениво поднимается над бесконечным океаном, пока виден лишь самый краешек алого диска, но совсем скоро день вступит в свои права. Марсель гонит по пустой дороге, но все равно путь неблизкий, и через полтора часа он останавливается в кафе у заправки. Ракель покупает для них кофе и ароматную выпечку, и они садятся втроем на улице под зонтом. Солнце уже начинает жарить, но после ночной свежести — пока еще просто тепло, и потому они наслаждаются завтраком на улице. А потом дорога уводит их от океана вглубь острова, и еще несколько часов пролетают за бессмысленными разговорами и легкой игрой в города, которую заводит Марсель. Паула смеется и рассказывает, где они успели побывать с бабулей и Марселем. Пока она развлекалась с Берлином. Острый укол совести — словно ведро холодной воды на голову — выбивает ее из реальности. Боль, отпустившая рядом с дочерью, накрывает с новой силой. — Останови, — шепчет она, и Марсель тормозит на обочине. Ракель выскакивает из машины, отходит на десяток метров. — Мама, что с тобой? — девочка напугано догоняет ее и Ракель оборачивается. — Меня укачало, Паула. Все хорошо. Я сейчас вернусь. Иди в машину. Ракель плачет, отвернувшись, зажав ладонью рот. Ее в самом деле тошнит, снова накатывает ломота в мышцах. Можно сбежать от полиции или банды. Сбежать от самой себя не удастся. — Готова ехать? — спрашивает Марсель, когда она возвращается. — Да, — сжав губы кивает Ракель. *** К обеду они наконец добираются на противоположный берег острова. На улице уже неуютно из-за палящего солнца, но Марсель заезжает во двор небольшого отеля, и почти сразу они сбегают в прохладное помещение с кондиционерами. — Они уже ждут нас в кафе, — Марсель открывает дверь, придерживая ее для Ракель и Паулы. Ракель видит кудрявую макушку Рио и серьезные глаза Токио. — Привет, Лонгиир, — девушка поднимается и вместо того, чтобы пожать протянутую руку, обнимает ее и также обнимает Марселя, а Рио пожимает руку Ракель, Пауле и Марселю. — Присаживайтесь, — зовет парень, — мы сделали заказ на всех, вы едите морепродукты? — Здесь, на берегу океана, безо всякой заморозки и прямо из-под ножа? Конечно, — смеется Марсель. — Я, честно говоря, ожидал увидеть Профессора, — удивленно протягивает Рио, но Токио пинает его под столом. — Он передавал привет, — протягивает Марсель, — Рио, здесь где-то есть огромный аквариум, хочу показать Пауле, — он неторопливо уводит их из-за стола, оставляя Ракель и Токио наедине. — Сьерра не поймала Берлина, да? Он сдался сам? Господи, это не Профессор забрал золото, — откидывается на спинку стула девушка, — и это не Берлин, иначе бы нам всем уже пришел конец. Это ты, да? — Что с остальными? — Все в порядке. После окончания ограбления мы разлетелись по миру. Но ты здорово рискуешь, если планируешь встретиться с ними. — Не планирую, — качает головой Ракель. Да и в свете последних событий, возможно, не так уж и рискует. Очередной черновик в общей почте с Анхелем был лишь подтверждением. Сьерра не будет ее искать. — Тогда для чего эта встреча? — прищуривается Токио. Ракель откидывается на спинку стула, усмехается, — ты не знаешь, что делать, верно? Хочешь вернуть нам ответственность за наши жизни. — А ты хочешь забрать? Денег у них хватит на всю оставшуюся жизнь и без золота Испании. — Нет. Давай сделаем вид, что просто хотели встретиться, — смеется Токио, — соскучились, — она хохочет и Рио смотрит на нее с недоумением, возвращаясь за стол. — Марсель сейчас вернется, — говорит он торопливо, глядя на то, как Ракель напряглась, — Пауле понравились морские коньки, она фотографирует, не может оторваться. Они обедают, и Рио рассказывает о том, где они вдвоем уже успели побывать. Его глаза светятся счастьем и любовью, когда он смотрит на Токио, а девушка ведет себя с ним так нежно, что Ракель даже не верит своим глазам. Почему нужно пройти по самому краю, зачем заглядывать за край бездны, почему нужно опуститься на самое дно, чтобы начать ценить все то, что только и имеет значение? После обеда они гуляют по набережной, после чего расстаются навсегда. Токио обнимает ее на прощанье, на мгновение замерев, шепчет на самое ухо: — Я сожалею об Андреасе. Ракель кивает и улыбается печально. Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Она закрывает глаза, и подсознание выкидывает ее из реальности. Не о чем жалеть, незнакомка. Не о чем грустить. — Едем? — спрашивает Марсель. — Да, — кивает Ракель, обнимая дочь за плечи, — будьте счастливы, ребята, — говорит Токио и Рио. Уже в машине, почти у дома, когда Паула засыпает на её плече, Ракель спрашивает у Марселя. — Что он пообещал тебе? — Он пообещал, что я буду вам нужен, — отвечает суровый мужчина, глядя через зеркало в её глаза. — Хорошо, — кивает Ракель, закрывает глаза, обнимая дочь. *** Зелёная трава и яркое солнце. Такое яркое, что слепит, отражаясь в белом мраморе одинаковых надгробий. Кладбище, ухоженное и безликое, такое могло быть в любом американском фильме про героев, и потому так странно находиться здесь, в захолустном городе Испании. И все же оно было — вылизанное и правильное, и она была здесь, сидела на траве, скрестив ноги. Прошло почти четыре месяца, и круговорот жизни затмил всю ту боль, которую он ей принес. Он ворвался в её жизнь вихрем, чёртовым торнадо, перемолол, растоптал и воскресил. А потом оставил одну. Ракель слышит шаги — едва уловимые даже на фоне умиротворенной тишины этого стерильного кладбища. Рано или поздно это должно было случиться — она все же ещё слишком часто приходила сюда, ещё часто грустила и созерцала причесанную зелень. Серхио опускается на траву позади неё. Проклятый запах миндаля и совсем немного — какого-то сладкого алкоголя. Он не произносит слов приветствия, молчит, и только прижимается спиной к её спине. Ракель выпрямляется, опуская затылок на его склоненную голову, и первая нарушает тишину. — Красивые были похороны. Ему бы понравилось, — вздыхает и ощущает как мелко трясутся его плечи. — Откуда… — шепчет он, — ты наблюдала? — Ниоткуда. Марсель рассказал, — признается она. В дальнем углу размеренно жужжит газонокосилка, а где-то высоко в небе гудит самолёт. В ярком небе не видно следа, сверхзвуковой, наверное. — Ракель, неужели все это правда? Ей хочется что-то ответить, но слова подобрать так сложно. Что ему нужно? Сожаление? Поддержка? И кто, в конце концов, поддержит её? — Я скучаю по нему, — тихо говорит Ракель и слышит вздох, полный боли. Андреас был всего лишь её любовником. А для Серхио он был семьёй. Тишина, оглушающая и всеобъемлющая, и только его тихий-тихий вздох, разрывающий это безмолвие. Она вытирает глаза и поворачивается, не поднимаясь с колен. Серхио разворачивается, и она видит, как он плачет, не сдерживая слез, и, повинуясь простому человеческому инстинкту, обнимает его, позволяя спрятаться в своих объятиях. Быть может, проходит несколько минут, а может — гораздо больше, прежде чем он успокаивается и глухо шепчет ей слова благодарности. Поднимается на ноги и протягивает руку, помогая встать. — Выпьешь со мной? — спрашивает он равнодушно, но Ракель качает головой. — Нет, Серхио. И прекрати искать утешение там, где его нет. Он смотрит в её глаза, и Ракель не справляется, отводя взгляд. Потом вспоминает, что у неё есть кое-что для мужчины, достаёт из кармана сумки и протягивает ему небольшой конверт. — Что там? — спрашивает Серхио, и Ракель мягко улыбается. — Я не знаю. Андреас просил передать тебе это при встрече. Серхио хмыкает и достаёт почти такой же. — А это — для тебя. Она открывает — в конверте две открытки. С долей любопытства она смотрит за руками Серхио, открывающими второй конверт. — И что это значит? — Серхио вытаскивает ещё две открытки, переводит взгляд на её руки. — Не знаю, — пожимает плечами Ракель, протягивая свои открытки ему. Пустоту в душе не заполнить никакой загадкой. Серхио переворачивает открытки — на обороте всех четырёх пазл из координат. Он поднимает на неё взгляд, но Ракель равнодушно качает головой. Больше она никому не даст играть со своей жизнью. Серхио убирает открытки в карман. — Где ты остановилась? Или живёшь здесь? — спрашивает он, намереваясь её проводить. — Недалеко, сняла квартиру. А ты? — Я ночевал у Палермо. Завтра улетаю. Собирался улетать завтра. Он рассматривает ее, спокойное лицо, блестящие волосы, собранные в причудливую косу. Свободное закрытое платье, обувь без каблука. Есть ещё кое-что. И когда его цепкий взгляд все же улавливает это, он снимает очки и потирает переносицу. — Ракель… — Серхио, — она строго смотрит на него и говорит, запахивая куртку, — внимательно подумай, что ты хочешь спросить. Мужчина трет виски и закрывает глаза. Но все же спрашивает: — Чей? Ракель грустно усмехается, с жалостью оглядывает его. Подходит ближе, легко целует в щеку. — Мой, Серхио, — от неё неуловимо легко пахнет миндалём, — прости за то, что я влюбилась в тебя, — она улыбается грустно, и глаза остаются серьёзными, — прощай, Профессор. *** Она сидит на крыльце на порожках, рядом, вытянув ноги, устроив голову на её коленях, лежит её девочка. Ракель запускает пальцы в её волосы и мягко перебирает, любуется опускающимся за горизонт солнцем. — Милая, я выпью вина? — спрашивает она у Паулы, на что та немного хмурится, — не сердись, — улыбается она нежно девочке, — налить тебе сока? Два бокала — сок для малышки и красное ароматное вино для неё, тарелка с нарезанными фруктами, тонкие пледы. Она опускается на ступени, делает глоток вина и закрывает глаза. Ветер ласкает лицо, небо загорается первыми яркими звездами. — Мама? — зовёт её Паула, и Ракель открывает глаза, легко целует дочь в лоб. — Что, милая? — У тебя будет ещё один ребёнок? — Ракель удивлённо сводит брови, смотрит вопросительно. — Ты откуда узнала? — смеётся беззлобно она, делая ещё один глоток. — Если да, то тебе нельзя пить вино, — хмурится девочка, вынимая из её рук бокал, — я налью тебе сок, хорошо? Ракель кивает и не сопротивляется. Девочка смотрит ей в глаза и нюхает вино. — Попробуй, если хочешь, — разрешает она, и девочка делает глоток и фыркает. — Оно же кислое. — Сухое. Это называется сухое вино. — Мама, теперь все изменится? Ракель потягивается, прижимая дочь к себе. — Ты скучаешь по прошлому? — осторожно спрашивает она дочь. — Не знаю… Наверно. Мне нравилось жить в Испании. Но за последний год я поняла, что мне нравилось жить в Испании с тобой. Ракель гладит её по щеке, осторожно заправляет растрепанные волосы за ухо. — Ты боишься, что потеряешь меня? — Я не знаю. У подруги родился брат, и все изменилось. — У меня правда будет ребёнок. И все действительно изменится. Ты будешь любить его даже больше, чем я. А я всегда буду оставаться твоей мамой. — А Андреас? И Серхио? — Малыш, — шепчет Ракель, — Андреас был болен, и теперь его больше нет. Он умер, Паула. — А Серхио? — девочка напрягает лоб. — Мы любили друг друга, но больше не будем вместе. — Папа? Ракель вздрагивает, и это не укрывается от внимательного взгляда девочки. — У твоего папы своя жизнь, Паула. Когда повзрослеешь, сможешь с ним видеться, но пока… Мне жаль. — Мама, это правда, то, что писали в интернете? Ты ограбила банк? Ракель трёт переносицу. Одергивает себя и злится — она знает, чей это жест. — Да. Это неправильный поступок. Но я не сожалею о нем. — В новостях тогда сказали, что вы погибли, — она слышит, как дрожит голос девочки. — Я знаю. Мне жаль, Паула, мне так жаль, что тебе пришлось пережить это. — Папа плохо поступал с тобой? — девочка ждет, и Ракель заминается, не зная, как ответить. — Да, — кивает она медленно, — это правда. Но это уже не важно. — Я не хочу с ним видеться. Ни сейчас, ни потом. Ракель едва заметно улыбается, но тут же одергивает себя. Паула спрашивает снова: — Мама, а ты любила их? К чему все эти вопросы? Что её девочка так страстно хочет понять? — Когда-то мне было восемнадцать, Паула, и я без оглядки влюбилась в твоего отца. Всё изменилось потом, а тогда я любила его, а он любил меня, — что, впрочем, не точно, — после развода я и не думала, что полюблю кого-то ещё. Но я влюбилась в Серхио. — Он обманул тебя. Ты из-за этого больше не любила его? Как объяснить девочке то, что её сердечко ещё не пережило? Как объяснить что даже боль, даже обида или предательство — не выжигают любовь на корню, что любовь умирает в муках, цепляясь за надежду, что она корчится в ужасе, но так долго не уходит. — Да, милая. — А Андреас? Он же брат Серхио, да? Как объяснить, что защищаясь, сначала просто хотела сделать больно Серхио? Как объяснить, что всегда искала в мужчинах силу и защиту, и неожиданно нашла все это в том, в ком не искала вовсе? Как объяснить, что хотела его настолько сильно, насколько он хотел её? Как объяснить, что он дал ей за эти несколько месяцев больше, чем все остальные мужчины за всю её жизнь? Да и стоит ли все это объяснять? Паула ждёт ответа, но Ракель молчит и качает головой. — Мама, ты не хочешь говорить? — Ты так повзрослела, Паула, — шепчет Ракель, — мне сложно это принять. Я ещё помню, как укачивала тебя на руках перед сном. Я не сразу влюбилась в Андреаса, по крайней мере не так, как в отца или Серхио. Это по-другому. Совсем. С ним я влюбилась в удовольствия, в свободу, в жизнь. В саму себя. Она гладит девочку по щеке и чувствует слезы на её лице. — Никогда больше не оставляй меня, — шепчет Паула. — Никогда не оставлю, — обещает она и накрывает её и себя пледом, — хочешь ещё сока? — отвлекает бестолковым вопросом и наливает в бокал. — Нет. Пойдём со мной, — дочь поднимается, уводя её к океану. Стягивает футболку и шорты, входит в воду. — Ну же, мама, мне нужно тебе что-то показать, — девочка оборачивается, и Ракель подбирает подол платья, входя в воду по колено. В паре метрах волнорез, декоративный, отгораживающий небольшой участок воды у берега, и Ракель пробирается к нему, садится на нагретую солнцем каменную поверхность. Её девочка забирается на него и ныряет вперёд, Ракель не успевает даже ахнуть, ей остаётся только любоваться плавными движениями девочки под водой. Тёмные спины двух животных она замечает поздно и в ужасе кричит Пауле, но та выныривает и неспешно плывёт к волнорезу. — Вылезай, — кричит Ракель, но Паула смеётся и оборачивается, поглаживая огромные зубастые морды стрекочущих дельфинов. — Это мальчик, а вот это — девочка, мама. Они очень дружат, они парочка, — хихикает девочка, подтягивается на руках и выбирается на волнорез, — они жили в дельфинарии здесь недалеко, но… Она заминается, а потом все же продолжает. — Но потом Марсель купил дельфинарий и отпустил их на свободу. Ракель чувствует, как пробивает горячая волна по спине. — Они недавно стали возвращаться сюда. Марсель сказал, что они привыкли к людям и нельзя их просто выставить, поэтому дельфинарий теперь их дом, они приплывают когда захотят… — щебечет Паула, а Ракель чувствует, как душат подкатившие к горлу слезы. Она поднимается, целует девочку и просит. — Пойдём спать. — Я побуду здесь ещё чуть-чуть? Ракель поджимает губы, но кивает и не уходит, внимательно приглядывая за тем, как Паула резвится в воде. Её сердце замирает всякий раз, когда макушка девочки скрывается под водой, но ручные дельфины по очереди выталкивают её на поверхность, и девочка хохочет, обнимая холодные спины. Вечер тёплый, но она все равно ежится от мелких брызг, попадающих на неё и зовёт Паулу снова. Та мягко улыбается и выбирается на волнорез. — Хорошо. Идём. Где-то по всему миру раскиданы остальные участники банды. Где-то далеко Профессор, сложивший кусочки пазла, находит банковскую ячейку с ментальной картой, составленной его братом. Где-то в Испании Сьерра, владеющая слишком убойным секретом, строит карьеру, шагая по головам продажных политиков. А здесь, на побережье, в маленьком домике, этой ночью Ракель впервые чувствует легкое движение ребенка в животе. *** Тепло маленького ребёнка — единственное, что он сейчас ощущает. Девочка, врезавшаяся в него, поднимает голову и шепчет слова извинения. Он выпадает из реальности, смотрит в её личико, медленно осознавая, что именно вышибло его. Он видит глаза ребёнка — космос, в котором отражается его собственное лицо. Она лучше него, лучше их всех, вместе взятых. Девочка оборачивается на старшую сестру, поднимающую её самокат, и с хохотом ускользает от него. А он стоит, отрешенный и потерянный, на мгновение заглянувший в таинство природы, в непознанную глубину. Он боится сморгнуть, упустить это сиюминутное ощущение связи сквозь время. Ведь на мгновение в лице ребёнка он снова увидел глаза своего отца.