Утраченное.

«Кого покохала і з ким була на ножах? Ховалась у світлі чорна правда». Она ходит по его коридорам, пьёт его вино, дышит с ним одним воздухом, изнутри разъедая паучьим ядом, сомнением, злостью. Хотелось выть, и в ответ на это желание пальцы Мелькора пергамент свитка сжали крепче. Паучиха – её имя он намеренно стирал со стенок разума, прятал в глубочайших пещерах Ангбанда и доставал нехотя только тогда, когда следовало к женщине обратиться, – сидела напротив. Непонятно, зачем, они сегодня закончили все дела, но она тихо пришла и упорно села, и Мелькор в ответ от неё отмахнулся: что хочешь делай, меня – не трогай. Но она трогала, пускай и ладони её лежали на столешнице неподвижно. Чёрные глаза-бусинки, бледные ключицы, бесконечное, вязкое ожидание. Паучиха. Документы сами собой опускались ниже, открывая Бауглиру обзор. Тёмный вала чувствовал, как проникал в лёгкие её запах, царапал горло. Как она касалась мужчины мыслями – прозрачными и липкими, как её паутина, – и пергамент под пальцами его уступил, задымился от раздражения, накрывшего мужские плечи. Отложив его, Мелькор бросил короткий взгляд на оставшиеся отметины, затем посмотрел на женщину вновь и хмыкнул. Может ли он доверять этим глазам? Хочет ли оставаться с ними один на один или каждый раз подходить к женщине ближе, касаясь её лица в уверенном, необходимом для дела жесте? Вопрос за вопросом Бауглира кусал за рёбра, вскрывал, и хотелось выставить паучиху прочь из-за стола, из комнаты – вон из крепости. Мелькор ноги со столешницы снял, к женщине через неё перегнулся сам и вопросительно приподнял брови: – Зачем ты пришла, Унголиант? Она зашевелилась, движение придало ей больше жизни, и вздохнула – почти облегчённо. Ей на лицо упала одна непослушная прядь. Как мило. Даже немного нежно. – Хочешь посмотреть мои новые узоры? Пф. Пф. Пф. Мелькор нетерпеливо кивнул. Он, вероятно, хотел.