***
И всё равно Ивушкину было неловко объяснять Ягеру, куда он собрался на ночь глядя. Почему-то у него не возникло сомнений в том, что Ягер имеет право знать, с кем он собирается проводить время, хотя он мог бы молча задёрнуть за собой полог палатки, и поминай, как звали. Они с Ягером были… вместе? В том самом смысле, как были вместе родители Ивушкина вплоть до самой смерти отца. Кто знает, может, и их разлучит только смерть? Нынче это казалось весьма вероятным исходом. — Идти. Я работать. Помогать Анна перевод, — Ягер был не в восторге от перспективы пускай даже короткой разлуки с Ивушкиным, но понимал, что ему нужно проводить время и с друзьями. Когда-то и у него были друзья, ну или кто-то подобный. Тилике, Шварц, офицеры, с которыми он мог пропустить стаканчик или покурить трубку. Трубочку, свою верную подругу, он в спешке оставил в штабе, а потому теперь приходилось тянуть самокрутки с махоркой, как и другие члены отряда. А друзья… друзья вместе с трубкой остались по ту сторону. В другой жизни. — Что переводите? — Поинтересовался Ивушкин, любовно прослеживая большим пальцем один из шрамов, пересекший его щёку. Палец остановился на пухлых губах Ягера, мешая ответить. Ягер вскинул на него пристальный взгляд, храня молчание, и тело Ивушкина заметно прошила дрожь. — Документ. Пленник. Много работа, — коротко ответил он, когда Ивушкин переместил палец на его подбородок, более не препятствуя движению губ. — Пленник? Немец? — Удивился Ивушкин. — Natürlich. Я помогать, когда Анна забывать слова. Другое… другая тема, она знать не всё. — Тебе трудно, должно быть, допрашивать своего, — понимающе покачал головой Ивушкин. — Он не свой. Он фашист, — отвечал Ягер. — Он земляк, тем не менее. Ты… не слишком обращай внимание на то, что он скажет тебе. Ничего хорошего, это точно, — предупредил Ивушкин. — Я знать. Всё нормально, Коля, — нормально, конечно, не было, но Ягер привык к уничижительным взглядам и словам. Правда, не со стороны соплеменников. Но никто не волновал Ягера больше Ивушкина, а значит, никто, кроме Ивушкина, не мог навредить ему словом. В этом была и сила Ягера, и его главная слабость. — Хорошо, — Ивушкин поцеловал его в уголок губ. Ягер живо повернул голову, накрыл ртом его губы, проявляя инициативу. Ивушкин издал какой-то сдавленный звук и покачнулся, но Ягер не позволил ему потерять равновесие, удерживая его лицо в своих ладонях и покрывая его яростными поцелуями. Ивушкин попробовал было расслабиться, но новоявленная властность Ягера и прикосновения сильных рук, из хватки которых не получалось ускользнуть, взволновали его. Положив ладонь на грудь Ягера, он слабо попытался отстранить его. В его состоянии это было равносильно попыткам сдвинуть стену, но Ягер, почувствовавший сопротивление, мигом разорвал поцелуй, отступив на шаг. Он уже хотел спросить, что было не так, когда увидел расширенные от испуга глаза Ивушкина. — Коля, прости! Я бы не делать плохо! — Прошептал Ягер, вновь приблизившись и спрятав лицо на его остром костлявом плече. — Верить меня… мне. Ивушкин смешался и покраснел, раздосадованный тем, что он позволил своей слабости взять верх при Ягере, да ещё и в такой момент. — Знаю. Забудь, ты не виноват, — выдавил Ивушкин и ретировался, оставляя Ягера наедине с тяжёлыми думами и удушающим чувством вины за то, что внушил ему страх своей несдержанностью. Он действительно надеялся, что Ивушкин не вспомнил лагерь в его объятиях, но понимал, что скорее всего так и было. И от этого было ещё горше. Выйдя наружу, он поплёлся к землянке, в которой должны были допрашивать «языка»¹, но ему перегородила дорогу Женя. — Клаус, здравствуй. А правда, что наши взяли фашиста? — Да, я и Анна задать вопросы. Глаза девочки загорелись мрачным огнём. — Можно мне тоже пойти? Ягер внимательно посмотрел на неё. — Нет. — Я была на его месте, Клаус, меня пытали, и я имею право посмотреть в лицо одному из них, — воскликнула Женя. — Ты мочь спросить Алёша. Я просто делать перевод, — в противовес ей Ягер почти шептал. Если «языка» будут колоть, он бы не хотел, чтобы она была тому свидетелем. На её короткий век и без того выпало немало испытаний и событий, которые ребенку испытывать было вовсе не положено. — Я думала, ты… не будешь против, — лицо Жени омрачилось ещё больше, и Ягер запоздало понял, что отчего-то ей было важно именно его разрешение и понимание, — если бы ты знал, как сильно я ненавижу немцев, ты бы разрешил… Ягер тихо вздохнул, и Женя осеклась. — Я хотела сказать, тех немцев, которые фашисты. И которые никогда не становились хорошими, — она виновато заглянула ему в лицо, — я не ненавижу тебя, честно. — Не извиняться, — покачал головой Ягер, — я… надо идти, — он кивнул в сторону землянки. — Я с тобой. Спрошу Алёшу, — Женя двинулась следом, и Ягер мысленно проклял этот день, — а у вас всё с Колей ладно? Я видела, он выскочил из палатки, как ошпаренный. — Что это значит? — Переспросил Ягер, заинтересовавшись. — Он очень быстро вышел, — пояснила Женя, — почти бегом. Вы не ссорились? — А… нет. Всё быть хорошо, — от её вопроса на душе Ягера стало ещё поганее. Женя умолкла, и Ягер почувствовал, как в его ладонь несмело скользнула её ладошка. Он видел советских детей прежде. Прятавшихся от солдат вермахта, защищавших свои дома и семьи, жестоко убитых. Но штандартенфюрер Ягер и представить себе не мог, что однажды такой ребёнок будет чувствовать себя в безопасности, цепляясь за его руку. Он мягко сжал её в своей, и на сердце немного полегчало. Алёша разрешил посмотреть на фрица, но заявил, что сведения, которые он может выдать, предназначены только для ушей командования. При виде привязанного к стулу немца Женя заробела, прижалась ближе к Ягеру. Партизаны и Анна переглянулись между собой. Русский ребёнок ищет защиты от одного фрица у другого — нечасто такое увидишь. — Не бояться. Видишь — верёвка на руки, — успокаивающе сказал ей Ягер, и в этот момент ему пришла в голову гениальная, с первого взгляда, идея, как решить их недавнюю проблему с Ивушкиным. Немец средних лет, судя по форме, обер-ефрейтор, взглянул на них угрюмо и отвёл взгляд. — Что, теперь своим щенкам будете показывать, как обезьяну в зоопарке? — Процедил он себе под нос. — Хорошая идея. Ведь это именно то, чего ты заслуживаешь, — негромко ответил Ягер на родном языке. Услышав прямо над собой немецкую речь, Женя задрожала, но не отстранилась от него. Ягер говорил мягко и глухо, не визгливо и резко, как те фрицы, что пытали её. Но реакция на немецкую речь всё равно была непроизвольной. Ягер, почувствовав её дрожь, убрал руку с её плеча, полагая, что она не захочет находиться так близко к нему, но Женя удивила, уцепившись вместо этого за его локоть. Услышав родной язык, пленник встрепенулся: — Так ты не из этих неполноценных? Ты немец? Что, предал родину и перебежал к этим лесным дикарям? — Я не предавал родину. Только нацистскую идеологию, и ни минуты об этом не пожалел. Желаю и тебе когда-нибудь осознать, к какой пропасти толкает она наш народ, — голос Ягера стал более резким, — сколько детей вроде неё ты пытал и убил? Сколько мирных граждан повесил? Молчишь? — Клаус, — вмешалась Анна по-русски, — нам нужны другие ответы. — Да, конечно, — выдохнул тот и направил Женю к выходу из землянки, — идти, Женя. Здесь быть уже нельзя. — Хорошо, — покладисто согласилась она и, показав фрицу язык, вышла, громко топая по ступенькам. — Ладно, приступим, — Алёша подошёл к пленнику вплотную и заглянул в его серые глаза, — спросите, как зовут, и из какого эта сволочь подразделения.***
Ивушкин неплохо провёл время со своим экипажем, но отсутствие Ягера и неоднозначное происшествие между ними не давало расслабиться совершенно. — Я вот, как вернусь, лесничим устроюсь. Подальше от людей, от суеты, — неожиданно для них сказал Волчок. И спросил с вызовом, когда все уставились на него, — а чё? — Кто ж там будет над твоими шуточками смеяться? — Поинтересовался Василёнок. — Всё заячье племя, — хмыкнул тот. — А я в храм хочу. Иконы писать, — скромно улыбнулся Серафим. Никто не прокомментировал его довольно-таки очевидный выбор, — а ты, Степан? — Я жонку обниму, — просто ответил Василёнок. Все взгляды обратились на Ивушкина. — А я мать, — Ивушкин пригорюнился. — А у Ягера какие планы, как думаешь? — Полюбопытствовал Серафим. — А вот позвали бы Ягера и узнали бы сами, — отрезал Ивушкин, — не знаю, что он там думает. Выжить бы просто. — К себе вернётся, как пить дать, — высказался Волчок, — может, детишек настрогает, растолстеет, своё хозяйство заведёт и осядет… — Да… Может быть, — Ивушкин заметно помрачнел. — А ты чего накуксился? И у тебя детишки будут, может, пораньше Ягера. Ты-то на рожу красивее, — утешил его Волчок. — Ягер — дезертир. Его судьба теперь решится здесь. И хорошо, если товарищи по отряду смогут за него поручиться, — вздохнул Ивушкин. — Нелегко признавать, но он действительно полезен тут, — серьёзно сказал Василёнок. — Знаю, он вам неприятен из-за… нашей общей истории. Но я сделаю всё, чтобы он был в порядке, — горячо сказал Ивушкин, и это нашло отклик в сердцах танкистов. — Можешь положиться и на нас, — озвучил общую мысль Серафим. — Спасибо, братцы.***
Когда Ягер вернулся в палатку, Ивушкин уже был там. — Клаус. А я уже заскучал, — Ивушкин улыбнулся ему, надеясь, что он не вспомнит о недавней неприятности, случившейся по его вине, — как пленный фриц? — Он говорить. Полезное тоже, — Ягер устало, со вкусом потянулся, привстав на цыпочки, — Женя хотеть на него смотреть. Но на допрос её не быть. — И зачем ей… Страшно, наверно… — покачал головой Ивушкин, — пытки не проходят даром ни для тела, ни для души, знаешь… Он умолк, поняв что подошёл опасно близко к теме, которую тщательно пытался замять. — Она быть с мне… мной. Возможно, быть не так страшно, — решив закрыть на этом тему и вернуться к делам поважнее, Ягер остановился перед сбитым с толку Ивушкиным и вложил ему в руки верёвку. — Это что? — Тупо спросил Ивушкин. — На руки, — Ягер подставил ему соединённые вместе ладони. — Начерта? Клаус, ты из ума выжил? — Ивушкин всё смотрел на него дикими глазами, не делая ни малейшего движения. — Пожалуйста, — попросил Ягер. Нахмурившись, Ивушкин связал его запястья вместе. — Ну и? Для чего это? Ягер серьёзно посмотрел ему в глаза. — Пожалуйста, понять… Я не делать что-то, когда ты не… не хочешь это. Ивушкин беспомощно опустил руки. — Ягер, чёрт бы… — Коля, я всё понимать. Ты быть… был в аду. А я служить дьявол. Natürlich, ты… у тебя есть много рана. На тело, на сердце. Мы мочь вместе победить. Я никогда не хотеть быть грубый с тебе… тобой. Ивушкин хотеть спросить что-то совершенно иное, но вместо этого у него вырвался вопрос: — Никогда… и даже там? В… Ордруфе? — Да… иногда ты быть очень упрямый, но поэтому я и люблю. Ивушкин растроганно поцеловал его в щеку. — Я не опасный для тебя, — продолжил Ягер, уложив связанные руки ему на колени, — не надо бояться. — Я не боюсь тебя, Клаус… Я… — Ивушкин отвёл взгляд, выглядя очень ранимым в этот момент, — я не могу это контролировать. Моё тело решило, что меня ограничивают в свободе. Ягер кивнул. — Это мой ошибка. Я ожидать такое, но не справляться. — Успокойся, тебе не в чем себя винить. Давай развяжем тебя… — Ивушкин потянулся к узелку на его запястьях, но Ягер торопливо убрал руки. — Нет, я хотеть так. — Что ты хотеть, ходить связанным? — Передразнил Ивушкин. Ягер укоризненно посмотрел на него и пояснил: — Тебя хотеть. Как в тот раз. Ивушкин выдохнул, почувствовав небольшой прилив возбуждения. — Это уже превращается в плохую привычку, знаешь? Мне вообще-то нравится, когда ты меня обнимаешь. — Я не знать, что такое плохая привычка, — схитрил Ягер прежде, чем нежно поцеловать Ивушкина. Некоторые плохие привычки Ягера Ивушкину нравились. Например, тот умело сосал без рук, что сейчас было особенно кстати. Стоило, пожалуй, подарить ему новую трубку — отстранённо подумал Ивушкин, наблюдая за тем, как наполовину исчезает в большом рту Ягера его член, как тот периодически выскальзывает и тычется ему в щеку до тех пор, пока Ягер вновь не ловит его губами. Ивушкин чуть отступил, и Ягеру пришлось выпустить его член изо рта. — Лечь, — хрипло сказал он, что было бы весьма похоже на приказ, если бы Ягер не говорил, стоя на коленях. Стащив матрац на пол, Ивушкин растянулся на спине, гадая, чего хочет Ягер. Тот, недолго думая, перекинул ногу через его бедра, оттопырив задницу так, что каменный член Ивушкина лёг точно в щель между округлыми ягодицами. — Помогать, — выдохнул Ягер, и Ивушкин, облизав два пальца, понятливо погрузил их в него один за другим. — Теперь убрать, пожалуйста, — после недолгой подготовки, Ягер протянул ему руки, и Ивушкин принялся развязывать узелок, хотя его мысли в тот момент были такими же спутанными. — Что ты придумал? — Ты неплохо ездить на танк. А я буду на танкист, — Ягер ухмыльнулся похабно и, потеревшись анусом о головку его члена, медленно опустился на него. Ивушкин пытался помогать ему, удерживая за бёдра, но для него это было слишком тяжело, поэтому Ягер умудрялся всё делать сам, прилагая усилия, чтобы упираться ладонями в пол или край койки, а не в костлявую грудь Ивушкина, рискуя раздавить ему ребра. Глядя снизу вверх в раскрасневшееся лицо уже запыхавшегося Ягера, Ивушкин решительно схватил его за ляжки. — Клаус, стоп. Тот двинулся на нём еще раз и остановился, дыша с присвистом. — Ja? — Теперь ты на спину, — скомандовал Ивушкин, и Ягер покладисто перекатился под него, расставив пошире ноги. Дотянувшись поцелуем до его губ, Ивушкин задвигался в нём, глотая его шумные выдохи, одной рукой пощипывая его за сосок. Затем его рука нашла и сжала беспомощно торчавший напряжённый член Ягера, отчего тот выгнулся дугой. — Ко-ляя… — прерываясь на толчках внутри себя, протянул Ягер, глядя на него сияющим взглядом. — М-м-м? — Ивушкин уже не мог связно говорить, но сделал над собой усилие и остановился. — Я ни о чем не жалеть. Ни о чем, что касаться мы… нас. Я быть прав. Возможно, первый раз в жизнь, — Ягер приложил ладонь к груди Ивушкина напротив сердца, — теперь двигаться, Коля, ну. Он практически до самого пика не отнимал руки, будто заявляя свои права на сердце Коли. Глядя ему в глаза, Коля думал: «Фрау, детишки и своё хозяйство, говорите? Не-ет, дачу ему построю, пусть толстеет там под моим присмотром.» В эту ночь Ивушкину снился Ягер в соломенной шляпе на небольшом уютном участке, обнесённом частоколом из 75-миллиметровых пушек с немецких пантер.