Четвертый мир

Урок уже начался, когда Юнги вошёл в класс. Но учительница задерживалась, и это его спасло. Сонный, он поковылял, не поднимая головы, к своему месту. Чимин обернулся и посмотрел на него. Юнги упал на стул, потёр устало лицо ладонью и поднял голову. Он выглядел помято во всех возможных смыслах, но на губах его всё же промелькнула ленивая полуулыбка. Он зевнул, вытягивая руки вперёд, и махнул ему ладошкой. Чимин помахал ему в ответ. Паку было интересно, прочёл ли Юнги то, что он написал или нет, но ему всё никак не удавалось заговорить с ним. А сам Юнги совсем не проявлял никакой инициативы. Весь такой таинственный и молчаливый, он сидел теперь за своей последней партой, и был до невозможности тих. Его не спрашивали — он не отвечал. С ним не заговаривали — он не говорил. Несколько раз Чимин нарочно задерживался в классе на перемене, чтобы побыть с ним свободные пару минут и продолжить вчерашний разговор, но медлительность одноклассника поражала. Чимину оставалось только тяжело вздыхать, смотря на то, как Хван Юнги дописывает в тетради то, что другие уже написали полчаса назад. А потом с такой же скоростью тот собирал свои вещи. Медленно он расстёгивал рюкзак, доставал оттуда пенал и начинал складывать в него ручки и карандаши, всё по отдельности, неторопливо. Затем он принимался запихивать учебники и тетрадки, и при этом у него всегда возникали какие-то проблемы, кажется, в его рюкзаке был полный бардак… Иногда ему не хватало времени, и тогда он просто брал всё своё барахло в руки и, прижимая его к груди, шёл по школьным коридорам в другую аудиторию. Помимо того, что он хромал на правую ногу, он ещё и сам по себе ходил немного вразвалочку, лениво пошаркивая ногами. А его длинные, мотающиеся при ходьбе шнурки вызывали у Пака настоящий ужас. Когда он видел его идущим по коридору, то невольно сжимался, ожидая, что тот вот-вот сам же наступит на них и шлёпнется. Но на последнем уроке Юнги неожиданно подошёл к нему сам. Это снова была физкультура. Он целенаправленно хромал в его сторону, а потом сел на скамейку рядом. Однако продолжал молчать. Чимин подумал, что, наверное, после вчерашнего разговора, за которым, как ему показалось, они немного познакомились и сблизились, Юнги теперь было просто неловко игнорировать его. Но выходило так, что сидение на скамейке во время физкультуры, было единственным, что их связывало. Это расстраивало. — А ты не слишком-то разговорчивый, — отметил вслух Чимин. — Я привык говорить только тогда, когда мне есть, что сказать, — ответил Хван, даже не взглянув на него. — Тебе всегда нечего сказать? — спросил Пак, стараясь не выдавать своего расстройства, но в голосе его всё равно звучала обида. — Вообще-то, сейчас есть что, — вдруг возразил Юнги и принялся что-то искать в рюкзаке. Чимин заглянул в него краем глаза, как он и полагал, в нём действительно царил бардак. — Я не хотел говорить с тобой об этом при других, но, чёрт, вокруг тебя всегда люди… Юнги недовольно вздохнул, сдувая с лица чёлку, отодвинулся и вывалил всё содержимое рюкзака на скамейку между ними. Чего там только не было: учебники по предметам, которые не стояли в расписании, тетради по совершенно другим урокам, спутанные в клубок наушники, несколько блокнотов, гора всякой мелочи, среди которой Чимин успел разглядеть фонарик и катафот, а ещё там был целый ворох бумаг, состоящий в основном из рисунков и набросков. — Проклятье… извини, — прошептал Юнги, закидывая всё обратно в рюкзак. Чимин улыбнулся, наблюдая за ним. Юнги существовал в обход всех правил, любого порядка и времени. Жизнь вокруг была для него слишком быстрой, слишком резкой и, судя по его привычке прятаться за волосами, слишком жестокой. Этот мир совсем не подходил ему, он в нём был как инопланетянин, окружённый хаосом. Остаться с ним наедине — всё равно что выйти в дверь, через которую уходят из реальности, и захлопнуть её за собой. — Нашёл, держи, — сообщил он радостно и выудил из своего хлама журнал по ихтиологии. Что-то было вложено в него, уголок белой плотной бумаги виднелся среди тонких, глянцевых страниц. Рисунок. Это был рисунок акварелью. Юнги нарисовал портрет Ави. В его романе он мало чем отличался от человека. Он не имел ни крыльев, ни хвоста, ни эльфийских ушей, ни третьего глаза во лбу, разве что был более утончённым, а кожу его покрывали древние письмена. Ави, сотворенный Юнги, тоже имел таинственные символы на руках, они ровными столбцами тянулись по его запястьям, ладоням и пальцам, которыми он обхватил свою тонкую шею. Взгляд его был устремлён вверх, на щеках поблескивали едва заметные влажные дорожки, а в широко распахнутых, тёмных, как сама ночь глазах отражались звёзды. — Я всё прочёл. И не мог уснуть потом. Я всё думал о нём… об Ави. Мне понравилось. Особенно та часть, где он принял обличие простого человека, попав на Землю. Ему хотелось не отличаться, но он не мог. Он чудил, и все смеялись над ним. Это весёлая часть, если не знать… если не понимать… как это на самом деле грустно. Отличаться плохо. Очень плохо. Никто не полюбит тебя. Всё бесполезно. Можно быть каким угодно хорошим, быть героем и спасать людей, как Ави, но итог всё равно будет один. Как ты там написал… Он смотрел на звёзды, но они словно насмехались над ним, они говорили ему: «Смотри, мы всегда вместе. Мы семья. А ты совсем один». — Юнги покачал головой, прикрывая глаза, и томно вздохнул. Чимин смотрел на него не моргая. Определённо, это была самая длинная речь Хван Юнги за эти два дня, которые он был с ним знаком. Видеть его таким увлечённым было приятно и одновременно больно. Лучше бы он не понял. Но он всё понял и почувствовал. А это значило, что они одинаковые. Он в точности так же несчастен и одинок. Хуже того, Юнги сумел прочесть то, что было между строк. Пак осторожно коснулся кончиком пальца фиолетовой кожи нарисованного Ави, очерчивая плавные линии его полных губ и подбородка. — Похож на меня, — констатировал он. Юнги несколько раз кивнул и опустил голову. — Нельзя так писать о том, чего ты не знаешь… — произнёс он почти шёпотом. Хоть они и не были хорошо знакомы, Чимину показалось, что между ними всё равно есть какая-то особенная близость. Он чувствовал её, смотря на него, а ещё он чувствовал, что может рассказать ему всё, что угодно, признаться в самых глупых, нелепых вещах. И Юнги не осудит и никому не проболтается. — Я ошибся? — спросил он, чувствуя, что пауза затягивается, и робко поднял взгляд. — Ави, это не ты? Удивительно, какие смелые решения может принимать человек, когда ему кто-то нравится. А потом эти решения меняют его жизнь. — Нет, ты прав, это я, — признался Чимин. Глаза защипало, он прижал рисунок к груди, чувствуя, как выходит с тихим стоном воздух из его больных лёгких, и притянулся к Юнги, чтобы обнять его. Тот не обнял его в ответ, но Чимин всё равно сказал ему на ухо: — Спасибо, это самое лучшее, что кто-либо делал для меня. — Тебе нравится? — Очень. Да. — Закивал головой Чимин. — Можно ведь оставить себе? — Конечно, это для тебя. Я хотел нарисовать и Эвин, но… — Юнги задумчиво прищурился, смотря на Пака. — Я не понял, Эвин девочка или мальчик? В их мире ты писал о других персонажах «он», «она», «его», «её», но Эвин всегда просто Эвин, или небесное существо, самое красивое для Ави. Что тоже, выходит, субъективное мнение. — Субъективное, — согласился Чимин и пожал плечами. — Я ещё не сделал никаких чётких выводов насчёт Эвин. Юнги посмотрел на него долгим взглядом, в выражении его лица было что-то тоскливое. — Ты ещё никого не встречал? Такого близкого? — спросил он почти шёпотом. Довольно личный вопрос. Чимин опустил взгляд и отрицательно качнул головой. — Иногда я чувствую, что не могу разобраться в том, что у меня внутри. Одна половина меня жаждет любви, а другая боится, — он тяжело вздохнул и поморщился. — Звучит глупо, понимаю. Пак говорил об этом впервые, и это откровение давалось ему трудно. Он начал тереть глаза, и Юнги понял, почему тот избегает смотреть на него. Но когда кто-то доверяет тебе настолько, что готов поделиться самым сокровенным, хочется довериться этому человеку в ответ. Словно происходит какая-то магия. От сердца к сердцу. Чимин открывался ему, и Юнги вдруг почувствовал, что тоже хочет открыться ему навстречу. — Я сразу понял, что Ави это ты, я знал это, когда читал. Но всё никак не мог отделаться от ощущения, будто он — это я. Так странно… — он перевёл дыхание, смотря куда-то вдаль, и вновь взглянул на Чимина. — Я хочу сказать, что понимаю тебя. Понимаю, больше и лучше, чем ты можешь представить. И… если ты не против, я бы очень хотел знать, что будет с Ави дальше. Дашь мне прочесть, когда закончишь? — Не знаю, когда я закончу… но я могу показывать тебе каждую новую часть, — приободрился сразу Чимин, но в уголках его глаз продолжала виднеться влага. — Было бы здорово. О, я же не вернул тебе тетрадь… — вспомнил Юнги и виновато улыбнулся, вновь начиная копаться в только что собранных вещах. — Прости, я немного рассеянный… где же… проклятье… — вздохнул он устало и снова вывалил всё из рюкзака на скамейку. Чимин чуть склонил голову, задумчиво наблюдая за его руками. Вот же чудо…

***

Не спать вторую ночь подряд было плохой затеей. Юнги споткнулся несколько раз на школьном крыльце и понял, что засыпает на ходу. А впереди был ещё целый день и, как назло, история первым уроком, на которой он рисковал с вероятностью в девяносто девять и девять процентов уснуть. Он вошёл в класс. Чимин, конечно, уже был там. «Чимин-идеальный-воротничок», — усмехнулся про себя Юнги. Вид у него как всегда был отстранённый и скучающий, но заметив его в дверях, он улыбнулся. Оно того стоило, — подумал Юнги и, проходя мимо, положил на угол его стола новый журнал по ихтиологии. Оказалось, Пак Чимину нравятся его рисунки, с ним можно поделиться чем-то новым и прекрасным, он тот самый человек, которого ему всегда не хватало. Бессонная ночь — не такая уж и большая плата в обмен на искренний восторг в его глазах. Он и не сомневался, что Пак по достоинству оценит катастрофу на родной планете Ави «Аджедан», она вышла очень эпично. Аджедан… — повторил Юнги мысленно. — Как в Зазеркалье… и сам Чимин такой же — видишь так, но читай его наоборот. Чимин, резко плюхнувшийся рядом, вырвал его из грустной задумчивости. — Это восхитительно! Так красочно мой мир не рушился даже в собственной голове! — сказал он, складывая ладони на груди. — Я хочу целовать твои руки. Для Юнги это прозвучало как угроза, он тут же спрятал руки под парту. Чимин хихикнул и всё равно схватил его под локоть. — Я хочу сидеть с тобой, сядешь за мою парту? — спросил он с надеждой. — Вообще-то это была моя парта, — напомнил Юнги. — Хорошо… — закатил глаза Пак. — Ты вернёшься за свою парту? — А как же Сэбом? — Кто это? — Девчонка, с которой ты сидишь. Чимин посмотрел на девочку, ищущую что-то в своём розовом рюкзаке. — А, точно… Я с ней поговорю, не волнуйся, — убедительно сказал Пак и схватил его рюкзак, уверенно зашагав к Сэбом. Юнги взял в руки учебник и тетради, которые успел вытащить, и довольно робко пошёл за ним следом. Он хотел бы вернуться, но затея уговорить девочку в очках пересесть на другое, более дальнее место, казалась ему не слишком удачной. Чимин положил его рюкзак на стол прямо перед лицом девочки, та от неожиданности вздрогнула. — Уйди отсюда, — произнёс он, смотря на одноклассницу сверху вниз. — Куда? — спросила удивленно Сэбом. — Куда хочешь. Просто проваливай, — он взял с парты её учебник и небрежно бросил его на соседний стол. — Здесь будет сидеть Юнги. Поговорил… Юнги заметил появляющиеся слёзы в глазах девочки и шагнул вперёд, собираясь забрать свой рюкзак и уйти обратно. Это было уже слишком. Но в это же мгновение Сэбом встала, освобождая ему место. — Садись, — сказал Чимин, повернувшись к нему, и мягко улыбнулся. Но Юнги продолжал стоять и молчать. Из-за волос, вечно падающих ему на глаза, Чимин не мог разобрать до конца его эмоций, но одно понял точно — он очень расстроился. — Что? — спросил тихо Пак, подступая к нему вплотную. — Тебе обязательно было так грубить ей? Она ведь не сделала ничего плохого, — в его голосе слышалось разочарование, он забрал свой рюкзак и отвернулся. — Подожди, не уходи, — Чимин обогнул его и упёрся ладонями ему в грудь. — Пожалуйста, не уходи, хочешь, я извинюсь перед ней? Хочешь? — он взглянул на него умоляюще и, не дожидаясь ответа, попятился в сторону последней парты, куда теперь вынуждена была сесть Сэбом. Он подсел к ней и, склонившись, зашептал что-то на ухо, потом отстранился и улыбнулся. Она посмотрела на него и… улыбнулась в ответ. Юнги закатил глаза, тихо вздыхая. Ну, конечно, Пак Чимину достаточно просто улыбнуться, и он прощён, кто бы сомневался… — Она не обиделась, — сообщил он, вернувшись. Юнги сел на место Сэбом. Начался урок, но Чимин заметил, что он продолжает тревожно оглядываться время от времени на свою одноклассницу. И несмотря на то, что конфликт был давно исчерпан, он по-прежнему оставался расстроенным. — Она правда не обижается, — прошептал он ему на ухо. От его шёпота Юнги вздрогнул и сжался. — Она плохо видит… — он нервно прикусил губу, смотря виновато, хотя ни перед кем и ни в чём виноват не был. Его ужасно хотелось обнять. Чимин завёл руку ему за спину, укладывая её на спинку его стула, и придвинулся чуть ближе, украдкой поглядывая на учителя. — Юнги… — начал он, стараясь не смотреть ему в лицо, потому что сердце его и так уже сжалось сильнее некуда. — Когда я пришёл в первый день, я ведь не специально занял именно твоё место. Она сидела одна, я подошёл и спросил, занято ли место рядом с ней, и она ответила мне… ответила, что… — Пак чувствовал, что Юнги смотрит на него, и никак не мог продолжить. — Что с ней сидит конченый придурок, и ты вполне можешь занять его место, — закончил за него Хван. Она сказала ещё грубее, но Чимин решил этого не уточнять. — Вроде того… Так что, пошла к чёрту. Ты и так вынудил меня перед ней извиниться, — сказал он, на мгновение прижимаясь щекой к его плечу и вздыхая. — Но чтоб ты знал, я нисколечко не раскаиваюсь, — зашептал он вновь ему на ухо. — К людям нужно относиться так, как они того заслуживают. Чимин сел ровно, и его серьёзный взгляд и выправка говорили сами за себя. Он был непоколебим в своих принципах. Юнги посмотрел на его гордый профиль и понял, не достаток и статус сделали его таким надменным. Высокомерие его никак не было связано с чрезмерно раздувшимся чувством собственного превосходства или той вседозволенностью, какой он наверняка обладал. Оно проистекало совсем от другого — от сердца, которое было напрочь истерзано разочарованием. Юнги хорошо запомнил тот день, когда впервые сел с ним за одну парту. Он был переломным в их зарождающейся дружбе. Все уроки они шептались. Шептались о самых разных вещах. А когда нельзя было шептаться, писали друг другу записки. Слишком много было всего, чего им хотелось бы друг о друге узнать. Так, Юнги стало известно, что Чимин, помимо писательства занимался ещё театральным искусством и верховой ездой. Его папа был учёным-физиком, долгое время работавшим на правительство, а мама домохозяйкой. Он ненавидел врачей и Багамы. Ему нравилось слушать инди и иногда рок. А ещё он умел материться на испанском. Этому его научила прислуга филиппинка. Чимин же в свою очередь узнал, что Юнги никогда в жизни не выезжал за пределы Наджу. Это казалось невозможным, но он никогда не был в театре и ни разу не ходил в кино, а единственной его отрадой была школа искусств. Он рисовал, лепил из глины, собирал макеты и делал витражи, в общем, занимался всем тем, чем можно было заниматься не выходя из комнаты. Он не был зарегистрирован ни в одной социальной сети, никогда не участвовал ни в конкурсах, ни в соревнованиях, даже по искусству, терпеть не мог учебу и уроки и, являясь учеником приходской школы, ни разу не прочёл Библию. — Ты далеко живёшь? Ходишь пешком? — спросил Чимин, нарочно замедляя шаг, потому что там, за дверьми школы, они должны были расстаться. — Нет, не далеко. Я хожу пешком, но иногда, когда совсем опаздываю, приезжаю на велосипеде. Они вышли на крыльцо, и Чимин остановился у перил. — Сегодня дождь, как ты дойдёшь? — спросил он, выглядывая из-под навеса. — Да не такой уж сильный, — махнул рукой Юнги. — За мной приедут, мы можем подбросить тебя. — Я не домой. Мне нужно помочь кое с чем маме. Чимин понимающе кивнул. Это слегка расстроило его, но он не подал виду, и с надеждой спросил: — Подождёшь немножко со мной? Или ты торопишься? — Подожду, — согласился Юнги. Чимин прислонился к перилам и вытянул руку вперёд, ловя мелкий осенний дождь. — Холодный, — сказал он, с какой-то отрешённостью смотря на капли воды, бьющиеся о его кожу. — Холодный, — согласился Юнги и сам коснулся его запястья, отводя его в сторону. — Какие у тебя тёплые руки, — заметил Чимин, хватаясь за его ладонь. — Ты их в своих кармашках нагрел? — он улыбнулся и скользнул ладонью в карман его ветровки. Почему-то Юнги это ничуть не возмутило. За этот день он почти привык к его выходкам. Чимин то и дело за него хватался. И то, как он стоял сейчас, прижавшись к нему, уже не казалось ему чем-то неправильным. Юнги сам не знал почему, но он чувствовал, что ему нужно быть рядом. Прежде он никогда такого не испытывал. Это привело его в восторг и одновременно ужаснуло. Потому что раньше в нём никто не нуждался, и он ни в ком не нуждался и никого к себе так близко не подпускал. А теперь всё изменилось. Юнги испытывал огромное волнение, чувствуя, как Чимин льнёт к нему и как доверяет. Ноябрь, 2008. — Не хочу домой, день отличный, давай чуток задержимся? — предложил Чимин и, быстро сбежав по ступеням школьного крыльца, резко остановился, разводя руки в стороны и делая глубокий вдох. День и правда был отличным. Чистое небо, яркое солнце и не по-ноябрьски тепло. Но Юнги вынужден был грустно сообщить: — Я не могу, мама попросила меня зайти на прачку, мне нужно… — Я знал, что ты это скажешь, — перебил его Чимин, и от прежнего его задора не осталось и следа. — Хочешь пойти со мной? Потом я буду свободен, — предложил несмело Юнги. По сути это означало, что он предлагает провести с ним время вне школьных стен. Впервые. Он не отважился бы позвать его к себе первым, если бы Чимин не отреагировал вдруг так остро. Очень уж не хотелось видеть его расстроенным. Каким-то образом, даже со всеми несчастьями, что случились в жизни Юнги, всё теперь для него сводилось к тому, улыбнется ли ему лишний раз Чимин. Ему очень хотелось сделать его счастливее, ведь тот, может даже и не осознавая, но всё же, делал счастливее его. День за днём, подобно солнечному свету, просачивающемуся сквозь щели задёрнутых штор, Чимин врывался в его жизнь, стремительно разгоняя многолетнюю тоску. И Чимин улыбнулся. Улыбнулся и кивнул. — Ты сегодня на велосипеде? — спросил он. — Да, я немного опаздывал. — Как всегда. — Как всегда, — кивнул Юнги. — Отлично, поехали, управимся быстрее, — хлопнул в ладоши Чимин и ринулся вперёд, высматривая вдоль школьной стены велосипед Юнги. Найти его было легко, он довольно сильно выделялся среди прочих своей ржавеющей рамой, а ещё он был один единственный не пристегнут. Юнги всегда бросал его так, считая, что его всё равно никто не захочет угнать. — Пойдём пешком, я не смогу тебя везти, — несогласно покачал головой Хван. — Я тебя повезу, — Чимин перебросил ногу через сиденье и кивнул в сторону багажника. — Плохая идея, — поморщился Юнги. — Очень даже хорошая, садись. С большим сомнением Юнги залез на багажник отцовского велосипеда. Чимин оттолкнулся одной ногой и закрутил педали. Велосипед опасно вильнул. — Всё нормально! Всё нормально! — убедительно произнёс Пак и закрутил педали быстрее, выезжая со школьного двора. — Только не разгоняйся, — предупредил Юнги. — Почему? — Просто поверь мне, лучше этого не делать. — Ладно… Юнги тревожно схватился за его талию. Ему казалось, они едут всё равно слишком быстро. — На этом перекрёстке направо, — подсказал он и захлопал тихонько его по пояснице ладонью. — Направо! Направо же! — Я повернул направо! — Ты повернул налево! — А что там ниже по улице? Там нельзя проехать? — Там начинается загородный парк. — О… — выдохнул тяжело Чимин. — Я ещё ни разу там не был! — Нам в другую сторону. — Да брось, мы ведь уже здесь. Юнги обреченно вздохнул, подумав, что следовало сесть всё же за руль самому. Пусть лучше бы потом болела нога, чем теперь его отлупит дома мать. Они спускались вниз по склону, пока деревья не поредели, и не открылась небольшая полянка. Горизонт показался Чимину странным, он пригляделся и понял, прямо за этой чудесной полянкой обрыв. — Как остановиться?! — закричал он, запаниковав. — Жми на тормоз! — Жму, не дурак же! — Тормози, там обрыв! Тормози! — Вижу. Он не тормозит! — Вот чёрт, тормози ногами! — Как ногами? Юнги выставил вперёд левую ногу, пяткой пытаясь упереться в землю. Сухая трава затрещала в колёсных спицах. Велосипед замедлился, и Юнги упёрся в землю двумя ногами, окончательно его останавливая. — Считанные сантиметры, — запыхавшись произнёс Чимин, кивая на обрыв, и закашлялся. — Ты чуть не убил меня… — нахмурился Юнги, но в голосе его было больше беспокойства, чем негодования. Чимин никак не мог откашляться. Он так сжимался и гладил сам себя по груди, будто у него внутри всё болело. Юнги вновь подумал, что совершил ошибку, позволив ему крутить педали, везя его в качестве груза. В конце концов, надо же было додуматься, что он не просто так сидит каждый урок физкультуры на скамейке. Потихоньку хрипы его стихли, он задышал ровно и смог выпрямиться. — Боже, как красиво! — прошептал он оглядываясь. Серые горы вздымались со всех сторон. Краски вокруг уже не были такими яркими, золотые и красные оттенки осени почти совсем стихли. Они стояли у обрыва, а прямо под ними расстилалось озеро. С высоты оно казалось серебряным и неподвижным как зеркало. Юнги переглянулся с Чимином и закрыл глаза. Чувство было такое, словно они стоят на краю мира. — Давай спустимся ближе к воде? — предложил Чимин и потянул его за руку. — О нет, нет, нет… Я ведь хромуля… Я потом наверх не заберусь, — запротестовал Юнги, неловко ступая за ним следом. — Я помогу тебе, — сказал Чимин, становясь на выступ, и протянул ему вторую руку. Юнги немного помедлил, но всё же взялся за неё, однако стоило ему шагнуть вниз, как нога Чимина соскользнула, и они вместе сели на траву. — Помощник… — засмеялся Юнги. Это было впервые, когда Чимин мог слышать его настоящий, долгий смех, а не просто усмешку. Он, как и сам Юнги, звучал немного сипловато, но заразительно. Пак тоже засмеялся и дёрнул его с силой на себя, крепко сцепляя руки за его спиной. Юнги засмеялся громче, пытаясь перебороть его, они медленно заскользили по крутому склону, и не сумев удержаться, покатились вниз по сухой траве, вцепившись друг в друга. Мир стремительно завертелся, Чимину казалось его уносит с Земли. Он крепче обхватил Юнги руками, прижимая к себе, и зажмурился. Был только он и Хван Юнги. А вокруг — ни воздуха, ни гравитации. — Слезь с меня, — сбивчиво дыша, сказал Юнги, когда они остановились, и он совершенно несправедливым образом был повержен, потому что волей судьбы оказался под ним. Юнги прикусил губу, чтобы вновь не рассмеяться, но это не помогло, он всё равно хохотнул, пытаясь спихнуть его с себя. Он раскраснелся, а волосы его разметались по сторонам, полностью открывая лицо. Чимин склонился ниже, но Юнги почти сразу зажмурился, выкрикнув: — Песок! С тебя сыплется песок! Слезь! Однако Пак всё равно успел увидеть его глаза, они блестели и в моменте показались ему счастливыми. Юнги поморщил нос, упираясь ладонями ему в грудь, это сделало его похожим на кота, а вырвавшийся из него хрипловатый смешок напоминал мурчание. Но Юнги лукавил, изображая бессилие, Пак знал, что если бы он действительно захотел его спихнуть с себя, то справился бы даже одной рукой, потому что был крупнее и сильнее, несмотря на то, что сильно хромал. Чимину вдруг захотелось вновь обхватить его руками и сжать со всех сил. Грудь его переполняло приятное, но очень томительное чувство. Он никогда не думал, что счастье можно ощущать так же остро, как, например, боль, или холод льда или тепло кружки с горячим чаем… Некоторое время он смотрел на Юнги, замерев, а потом склонился и быстро коснулся горячими губами его щеки. Тот вздрогнул и зажмурился крепче. Чимин перекатился на спину и затих. Юнги тоже не шевелился. Он медленно открыл глаза и посмотрел в небо. То, как Чимин поцеловал его, чувствовалось как клеймо. Кожа на щеке горела, словно он выжег на ней своё имя. Странное было ощущение и совсем не такое, какое он испытывал, когда редкий раз мама, подвыпив, целовала его в щёку или в лоб. От её поцелуев у него внутри всё сжималось, и ему приходилось всеми силами сдерживать себя от желания оттолкнуть её. Холод маминых поцелуев будто отнимал у него последние крупицы тепла, отчего ему хотелось сжаться, укрыться от неё, спрятаться от её снисходительного взгляда и от её лживых губ. Поцелуй Чимина был совсем другим. Короткое, дружеское прикосновение его губ в полсекунды согрело его всего, как если бы тысячи тёплых солнечных лучей пронзили его насквозь и наполнили грудь добром и лаской. И он лежал бы с ним здесь как можно дольше, растягивал бы это приятное мгновение до бесконечности, но было одно «но»… — Моя мать убьёт меня, — сказал Юнги, нарушая установившуюся тишину. — Я поеду с тобой и всё ей объясню, — Чимин встал и протянул ему руку. — Вставай, я отвезу тебя. — Ну, уж нет… пешком пойдём, — несогласно качнул головой Юнги, поднимаясь самостоятельно. — Заодно прогуляемся. Стряхнув с себя песок и сухие травинки, он поковылял обратно к велосипеду. — Зачем тебе на прачку? — спросил Чимин, как только они вышли из парка. — Моя мама управляет пансионатом, мы с сестрой помогаем ей по хозяйственной части. — Тебе не тяжело это делать с больной ногой? — Моя мама строгая, ей лучше не перечить, — вздохнул Юнги, и велосипед, который он катил рядом, тоже жалобно скрипнул. Говоря о матери, Юнги погрустнел, Чимин это заметил и не стал его больше ни о чём таком спрашивать. Когда они, наконец, добрались до дома, Юнги поник ещё больше и вообще перестал разговаривать. Он спрятался в своё напряжённое молчание, как в кокон, и опустил голову, пальцами расчёсывая чёлку, чтобы та наверняка закрыла пол его лица. — Где ты шатаешься, гадёныш?! — с порога закричала женщина, грубо дергая из руки сына сумку из прачечной. — Здравствуйте, — поздоровался Чимин, выглядывая из-за двери. Увидев его, она резко отпрянула, обхватила себя руками и вмиг смягчилась. Однако он успел увидеть, как мгновенье назад она замахнулась. Ещё секунда, и Юнги получил бы знатного леща. Женщина смотрела то на него, то на сына и по её виду было понятно, она совершенно сбита с толку. — Я Пак Чимин, мы теперь учимся с Юнги в одном классе, — заговорил первым Чимин. — Я виноват в том, что он задержался, прошу вас, не ругайтесь. Дело в том, что… — Ничего, ничего… — перебила она его и улыбнулась. Неискренне. Чимину часто так улыбались, и он уже отлично выучил эту подхалимскую вежливость. — Проходи же, не стой на пороге. Мы как раз собираемся полдничать. Сохи, налей ещё чашку чаю, у нас гости! — крикнула она. Чимин стеснительно замялся, но Юнги шепнул ему на ухо: — Проходи. Он снял куртку, кроссовки и прошёл следом за Юнги на кухню. Сохи наливала чай. Он уже видел её. Она училась в той же школе, что и они, только на класс старше, потому что ей уже исполнилось пятнадцать. Они с Юнги были мало чем похожи. Сохи всё время ходила по школе в сопровождении лебезящих перед ней подружек, и, как говорится, была в каждой бочке затычкой. У неё был одинаковый с братом нос, одинаковые скулы и губы, на этом их сходство заканчивалось. Хотя губы Юнги всё равно нравились ему больше, почему-то казалось, что они мягче и нежнее, хотя должно бы было быть наоборот. — Я знаю, вы недавно переехали, как вам у нас в городе? — спросила Хван Рина. — Мне нравится, но моей маме, кажется, здесь скучно, — ответил он. — Понимаю, — кивнула она, вновь улыбнувшись. Мама Юнги была молода и одновременно нет. Внешне Чимин не дал бы ей больше сорока, но она выглядела ужасно уставшей, её взгляд был совсем потухшим, а уголки губ, когда она не улыбалась своей искусственной улыбкой, печально тянулись вниз. Всё это делало её старше. — Завтра точно пойдёт снег, — усмехнулась Сохи, поставив перед ним чай. — Юнги впервые привёл домой друга… Ну ты бы был лучше с ним поосторожней. — Почему? — спросил Чимин и почувствовал, как Юнги, сидящий рядом, напрягся. — В начальной школе он сломал нос мальчику, который пытался с ним подружиться, — выдала Сохи. Юнги застыл на мгновение, а потом резко встал и забрал чашку с чаем у Чимина из руки. — Допьёшь в моей комнате, — сказал он, кивая в сторону выхода. — О да… покажи ему свою комнату. В нашем доме она просто очаг безобразия! — крикнула Сохи ему в след, но он не обернулся. Юнги толкнул дверь плечом и пропустил Чимина вперёд. — Ты ей понравился, — сказал он с усмешкой. — Да? — незаинтересованно переспросил Пак, оглядываясь по сторонам. — Да. Когда ей кто-то нравится из наших общих знакомых, она пытается выставить меня каким-то конченым. Комната Юнги не выглядела как очаг безобразия, она выглядела как мастерская, в которой живёт художник. Прежде он никогда не общался так тесно с кем-то не своего круга, но почему-то именно так себе и представлял жилище таких людей. Старая мебель, нелепые занавески на окнах, стоптанный коврик у кровати. По меркам Чимина Юнги был довольно беден, но бедность не била его по зубам так, как бьёт остальных. Потому что материальные вещи его не заботили от слова совсем. — Твой чай, — Юнги поставил чашку на письменный стол и со вздохом сел на кровать. — То, что она сказала, правда? — Что именно? Чимин осторожно присел рядом с Юнги. — Что ты сломал мальчику нос в начальных классах? — Правда. Я правда ударил его. Но всё было не совсем так… — он сдавленно простонал, кривясь от собственных воспоминаний, и некоторое время молчал. — Он не пытался со мной подружиться, он меня задирал… — Юнги отвернулся и продолжил тише и робче: — Не знаю, почему меня не любили. Мне кажется, дело не в остеомиелите и моей ноге. Я, наверное, с рождения какой-то покалеченный. Его откровение не было неожиданностью, сбивающей с толку, но это совсем не умаляло его горечи. Чимин почувствовал сквозящую нарастающую боль в груди, которую открыли, словно окно в ураган, и закрыли вновь. Воцарилась тишина. Юнги по-прежнему сидел отвернувшись. Ему понадобилось несколько минут, чтобы побороть себя и осмелиться вновь на него посмотреть. Чимин понимал его чувство неловкости, потому что на самом деле, в глубине души ощущал себя так же. Мысль о том, что кто-то может так легко пробить его защитную стену равнодушия и выпустить на волю подлинную натуру во всей её нежной красе, очень пугала. Он протянул к нему руки и принялся молчаливо заправлять отросшие пряди волос Юнги за уши, открывая его лоб и глаза, потом взял его лицо в ладони и притянулся ближе. Юнги несмело поднял на него взгляд. Его глаза смотрели с какой-то неправильной покорностью, и Чимин не заметил в них того блеска, какой увидел в парке. Но тогда он и не мог их как следует рассмотреть, а сейчас мог. Мягкие, тёмно-карие, с почти чёрным кольцом вокруг радужки, они были по-кошачьи томными и ужасно грустными. — Забудь, — сказал Чимин твёрдо. — Плевать на всех. — Он выпустил из рук его лицо и положил свою ладонь ему на запястье. Ещё несколько секунд тишины, и его ладонь скользнула в ладонь Юнги. Это было не одно из тех импульсивных прикосновений, которые он обычно совершал. Оно имело смысл. И от вложенной в него ласковости Юнги захотелось расплакаться, а в животе появилась тупая боль. Чимин смотрел на него так, будто тоже едва сдерживал слёзы. Юнги медленно опустил большой палец на костяшки его пальцев и погладил их. Кожа у Чимина была мягкой и нежной. Тепло его руки казалось приятным. Какое-то одно мгновение… а потом его вновь отбросило назад — в темную бездну собственного подсознания, где он тут же почувствовал себя сломленным, слабым и абсолютно ничтожным. Сердце громко заухало в груди. Юнги выдернул руку из его ладони и отвернулся, боясь встретиться с ним взглядом и заметить в его глазах разочарование или отвращение. Он потёр тихонько руку о школьные брюки. Как будто это могло помочь ему стереть прикосновение Чимина и те чувства, которые оно в нём пробудило. — О, это ты сделал? — Пак указал пальцем на уставленный разными фигурками подоконник, и вскочил с кровати, чтобы скрыть от друга румянец, заливший вдруг его щеки. — Да. — Как у тебя это выходит? Боже, они как настоящие! Можно взять Саб-Зиро? — Бери, — улыбнулся грустно Юнги. — А Китану? — Бери всё, что хочешь, кроме принцесс и зайчиков. — Почему? Это для какой-то девчонки? — усмехнулся Чимин, оборачиваясь. — Да, — ответил он без улыбки. — Для какой? — спросил Пак, и черты его в секунду ожесточились. — Для моей сестры. — Сохи фанатеет от принцесс? Я думал, ей уже нравятся члены. В его голосе чувствовалась злость, хотя Юнги не понимал, что вдруг нашло на него. — Не для неё. Для Рози. У нас с Сохи есть младшая сестра, она живёт в специальном интернате, потому что у неё синдром Дауна. — Он подошёл и посмотрел ласково на зайчат, выставляя их осторожно в ровный ряд. — Моя Рози тоже любит рисовать, иногда я езжу к ней после школы, отвожу краски и альбомы, фигурки, которые сделал для неё… ей нравятся диснеевские принцессы и всякое мультяшное зверьё… Моя Рози, — заметил Чимин, сделал глубокий вдох и отвёл взгляд от Юнги, потому что если бы продолжил смотреть на него, то не смог бы сдержать слёз. — Я не знал, что у тебя есть ещё сестра, ты не говорил. — Всего нас должно было быть четверо, но мой старший брат умер от порока сердца, когда был ещё младенцем. — Как печально… — А у тебя только один брат? Ты тоже никогда о нём не говоришь. — Только один. Мы не очень-то ладим, не пойму, то ли он ещё слишком маленький, то ли просто тупой, — сказал Чимин, и слова его вызвали у Юнги улыбку. — Чимин, я хотел спросить у тебя… — заговорил он несмело, а стоило им встретиться глазами, и вовсе смутился и замолчал. — Что спросить? — Пойдёшь в воскресенье в церковь? — Если ты предлагаешь мне таким образом весело провести время, то должен признаться, вообще-то это не в моём стиле. Юнги снова издал свой мурчащий смешок. — Нет, — завертел он головой. В воскресенье у него был день рождения. Ему исполнялось четырнадцать. Но он решил не говорить об этом Чимину. Ему не нужны были ни подарки, ни поздравления, ему нужен был только он сам. — Подумал, мы могли бы слинять после службы и провести этот день вместе… — договорил он всё же нерешительно. — А чем займёмся? — Прогуляемся… Пак на секунду задумался, а потом уверенно шагнул вперёд, становясь к нему почти вплотную, и положил свои ладони ему на плечи. — У меня есть идея получше, — произнёс он и лукаво повёл бровью. — Какая? — Не скажу пока, но я уверен, тебе понравится. — Так раз уверен, скажи. Чимин покачал отрицательно головой. — Просто доверься мне, — сказал он, тихонько помяв пальцами его плечи. Озорные искорки в его глазах немного пугали Юнги, но он всё равно согласно кивнул.