***
— Помочь тебе спешиться? — спросил Чимин и, не дожидаясь ответа, протянул ему руку. Юнги неуклюже слез с лошади и понял, после этой прогулки ноги всё же поболят. — Больно здесь? — Чимин провёл рукой по внутренней части своего бедра. — Немного, — кивнул он в ответ и погладил Беатрис, она ткнулась мордой в его ладонь, как делают обычно собаки. Прикосновение было мягким, а её губы напоминали бархат. — Это с непривычки. Сейчас отдохнёшь, и будет легче, — пообещал он и взял лошадь под уздцы. Юнги кивнул, устало улыбнувшись, и упал прямо на стог соломы у конюшни, пока Пак повёл лошадь в стойло. Он увидел, как родители Чимина вышли из дома и направились в сторону манежа. Они держались за руки. Где-то на полпути Пак Хёджу остановилась, чтобы поцеловать мужа, и с минуту они стояли обнимаясь. — Что там? — спросил Чимин, запыхавшись, и плюхнулся рядом, пытаясь проследить за его внимательным взглядом. — Твои родители… — Юнги повернулся к нему, посмотрев немного смущённо. — Они так тепло друг к другу относятся, хотя мне показалось твой отец довольно сдержанный мужчина. — Так и есть. Он такой скучный, у него одна физика на уме… Мама совсем другая. Она любит вечеринки и светскую жизнь. Она красивая, он — нет, она закончила лишь среднюю школу, а он доктор наук. Они совершенно разные, но мама рассказывала, что они встретились во время морской прогулки на теплоходе и полюбили друг друга с первого взгляда. Юнги улыбнулся, наблюдая за тем, как родители Чимина седлают синхронно лошадей, чтобы отправиться на конную прогулку. — Ты веришь в это? — спросил Чимин, кивнув в сторону родителей. — В то, что они любят друг друга? — В любовь с первого взгляда. Юнги пожал плечами. — Я не специалист в этом вопросе. Бывало, мне нравился кто-то в школе, но я редко с кем мог заговорить сам, обычно я всегда просто наблюдал и каждый раз замечал какую-нибудь глупость. После этого я уже ничего не чувствовал. Но если бы привлекательная внешность человека дополнялась и другими, более ценными качествами, думаю, да… я бы мог влюбиться с первого взгляда. — Это уже получается ни с первого, раз тебе нужно узнать качества человека. — Наверное, ты прав. А ты мог бы полюбить кого-то, впервые увидев? Думаешь, это возможно? — Да. Думаю, я бы смог, — сказал Чимин и сполз пониже, перекладывая его ноги себе на колени. — Думаю, есть люди, созданные друг для друга, — он склонился и развязал шнурки на его кедах, завязывая их заново так, как полагается. — Это невозможно не почувствовать. Ты встречаешь его и просто знаешь, что вы должны быть вместе. Он подтянул кончики, чтобы они не болтались, и поднял голову. Юнги смотрел на него с какой-то ласковой тоской. — Твоя нога… когда ты болел… это было очень больно? — спросил тихо Чимин. — Остеомиелит медленно плавил мои кости и всё, что вокруг них. Да, это было достаточно больно, — он опустил взгляд, но Чимин успел заметить проскользнувшую в нём печаль. Ему захотелось провести по его шрамам рукой, чтобы унять боль, стереть из его памяти все страдания. И он сделал это, положил ему на ногу свою ладонь и погладил. — Приятно… — шёпотом признался Юнги. Но на самом деле, он не думал, что сказал это вслух. У него дыхание сбилось от этой внезапной ласки, он не помнил, когда в последний раз кто-то так его касался, и случалось ли это когда-то вообще. — Ты чего? — спросил Пак, посмотрев на него тревожно. Он отрицательно качнул головой. Привычка сносить всё молча не позволила ему быть откровенным. Он выдавил из себя подобие улыбки, хотя отчаянно нуждался в утешении, он нуждался в утешении и любви всю свою жизнь, но, как и всегда, не смел о них просить. — Я зря спросил… — Чимин подсел ближе. — Прости. — Не проси у меня прощения, — вновь покачал он головой. — Ты так много делаешь для меня, больше, чем кто-либо. — Ничего особенного, — Пак притянулся ещё ближе, их лица разделяли считанные сантиметры, и Юнги мог чувствовать запах его фруктовой жвачки и тонкий аромат духов, исходящий от ворота куртки. — Я не сделал ничего особенного, хотя следовало бы, ты этого достоин, — сказал он, касаясь осторожно его лица и заправляя отросшие пряди волос ему за уши. Пальцы его были тёплыми и очень аккуратными. Он чуть склонил голову на бок, поправляя последние непослушные прядки, и один уголок его губ слегка приподнялся в ласковой полуулыбке. Юнги заметил умиление, скользнувшее в его тёплых, золотисто-карих глазах, и вдруг поймал себя на мысли, что не может больше выносить эту внутреннюю борьбу: ему невыносимо хотелось выплеснуть всю ту нежность, которую он так старательно прятал в себе последние года, но он знал, что не должен этого делать. Потому что следом за нежностью на него нахлынет горькая печаль, а её в нём не меньше. Темнота окружала его с малых лет, она заполняла его комнату, его жизнь, его мир. И Чимин, такой милый, такой прекрасный, такой светлый, он не должен был впитывать её, не должен был принимать на себя его страдания. Но в то же время, Юнги впервые в жизни почувствовал настоящую связь с другим человеком. Из всех, с кем, так или иначе, сталкивала его судьба, Чимин был единственным, рядом с кем он ощущал себя комфортно, кому мог довериться и позволить касаться себя вот так просто… Вероятно, это происходило потому, что Чимин знал, каково это — иметь шрамы и внутри, и снаружи. — Ави… — прошептал он, чувствуя, как тепло заливает его щеки и всё внутри. Повисла тишина. Чимин смотрел на него, и грудь его вздымалась при дыхании чаще и выше, чем обычно. Он свёл брови, вглядываясь в него более пристально, а потом медленно, будто с опаской, перекинул одну ногу через его бёдра и сел Юнги на колени, положив свою голову ему на плечо. Судорожно выдохнув, Пак обхватил его руками за шею и резко притих. Юнги замер в его объятиях, широко распахнув глаза, тело его словно окаменело, дыхание спёрло — он не знал, что делать, и старался не дотрагиваться до него руками. Но прошло немного времени, и тепло Чимина обволокло его, он поддался его воздействию, и ладони его сами собой легли ему на спину. Юнги прильнул к нему, вкладывая в своё объятие все те чувства, которые так долго копились у него внутри. Чимин издал какой-то звук, будто от боли, и он почувствовал ответную боль где-то глубоко в груди. Он льнул к нему, тычась носом в шею и волосы, ластился к нему щекой, желая только одного — чтобы Чимин всегда оставался с ним. И если по-настоящему он боялся сжать его слишком сильно, чтобы не навредить, то мысленно он обнимал его изо всех сил. Чимин закрыл глаза, крепко обхватывая его руками в ответ. Он ощущал всё: как рвалось из груди сердце, как учащалось дыхание, когда Юнги касался его, жался теснее. И собственное несчастье не казалось ему больше таким уж огромным, отчаяние Юнги было громче, страдания невыносимее. Он только снаружи выглядел хмурым и равнодушным, а внутри был мягким и ранимым, любая грубость причиняла ему боль. Недоласканный и одинокий, Юнги дрожал, обнимая его неумело. В его движениях было что-то неосознанное, он действовал скорее инстинктивно, словно подобная близость была для него действием совсем новым. О, Боже мой… — подумал Чимин. — Никто не любил его прежде… Юнги выдохнул прерывисто и медленно отстранился. — Прости, — произнёс он, пряча взгляд. — Ты такой мягкий, сложно не сжать тебя в ответ. Сказав это, он смутился ещё больше и приложил ко лбу ладонь, будто у него разболелась голова. — Можешь обнимать меня, когда тебе вздумается, — сказал как бы невзначай Чимин и соскользнул с его коленей. Они не обсуждали то, что произошло, Чимин тактично молчал, но Юнги понял по его лицу — он обо всём догадался. Однако никакой жалости или сострадания с его стороны не было. Они посмотрели друг на друга. Чимин приложил руку к своей груди, на то место, где был его шрам. «Я понимаю… я так тебя понимаю», — говорил он безмолвно. Юнги едва заметно кивнул. Вдруг осознавая для себя: они могут говорить глазами — вот каков уровень их близости. Чимин поднялся и протянул ему руку. Он никогда не забывал подать ему руки. А потом произнёс, щурясь от слепящего его солнца: — Идём домой, скоро обед. За обедом Юнги впервые увидел его младшего брата. Мальчик учился с ними в одной школе, но прежде они никогда не пересекались. Но даже если бы это и произошло, Юнги бы никогда не догадался самостоятельно, что он брат Чимина. Хёну не был похож на него от слова совсем. Чимин имел в себе черты обоих родителей, но в большей степени материны, а вот его младший брат… Юнги не мог разобрать. Мальчик, кажется, был похож исключительно сам на себя. Женщина в белом переднике поставила перед Юнги тарелку с неизвестным ему блюдом. Внешне это было похоже на какое-то рагу, но наличие трёх видов столовых приборов под рукой очень его смутило. Он почувствовал себя неловко и посмотрел растерянно на Чимина. — Мира, принеси палочки! — крикнул Пак, оборачиваясь в сторону кухни. — И мне, — попросила следом Пак Хёджу и подмигнула Юнги. — Мне тоже, — переглянулся с матерью Чимин. — Тогда уж всем, — улыбнулся Пак Тхэмин. Чимин легонько похлопал его ладошкой по бедру и медленно моргнул, глядя на него, мол, видишь, всё нормально, не волнуйся так, расслабься… Юнги вновь захотелось обнять его. У него была прекрасная мама. И папа. И вообще все они показались ему прекрасными. Он уже и забыл, что это такое сидеть за столом, как семья, касаться друг друга, спрашивать, как обстоят дела. У них дома уже вошло в привычку принимать пищу под звуки радио или телевизора, нужно же было чем-то заполнить тишину. Порой эта тишина была даже громче скандалов. Определённо, лучше было слушать какое-нибудь дурацкое шоу по телику. Семья Пак и Юнги никак не были связаны, но он чувствовал, что они охотно принимают его. Это было не просто учтивое гостеприимство, а нечто большее. Они обращались и разговаривали с ним в точности так же, как и с родными сыновьями. Юнги позволил себе подумать, что этот первый их совместный обед может стать одним из многих. Бывает ведь такое, что в семью иногда вхожи не только люди родные по крови, но и люди близкие по душе? Домой он вернулся к вечеру, но ужинать не стал, хоть и успел немного проголодаться. Но очень уж не хотелось портить впечатление от прошедшего дня. Мама посмотрела на него странно, когда он отказался присоединиться к ним, но не стала настаивать. — Юнги, — остановила она его уже в дверях и, подойдя ближе, спросила полушёпотом: — Деньги, что я дала тебе, ты всё потратил? Юнги сунул руку в карман и нащупал в нём помявшиеся купюры, он сжал их в комок и протянул ей. — Отлично… — прошептала мама, принимаясь их расправлять. Он нарочно задержался рядом на пару секунд, на случай, если она решит отдать ему обратно хоть одну тысячу и сказать: «Оставь себе, купишь краски или что-то ещё, у тебя ведь день рождения». Но она молча убрала деньги в свой карман. Видимо, та милость и доброта, что снизошли на неё в церкви, там же и остались. Но Юнги понимал, что обижаться на неё нет никакого смысла, достаточно было и того, что она совсем про него не забыла. Ведь в прошлом году было именно так. Да и вообще, в их семье было принято отмечать лишь один день рождения, и это был день рождения Иисуса Христа. Он ушёл к себе в комнату и долго сидел в тишине, вспоминая то прекрасное чувство лёгкости, которое удалось ему испытать на конной прогулке и слова Чимина о том, что ему захочется повторить. Он признался себе, что друг оказался прав. А потом пришло другое воспоминание: оно было о том, как Чимин касался его лица… Пак никогда не говорил, что хочет, чтобы он что-то в себе изменил, но Юнги заметил, ему нравится смотреть на него. Нравится, когда лицо его открыто, он ловит каждый его взгляд, каждое движение… Юнги резко встал и направился в ванную. Он умылся и ещё несколько секунд смотрел на себя в зеркало, а потом решительно открыл шкафчик и взял в руки ножницы. Лезвия коснулись влажных кончиков волос, и чёрные прядки с некой печалью посыпались в раковину. Сентябрь, 2009. — Ави должен перестать искать Эвин, — сказал Юнги, лениво потягиваясь на скамейке. Чимин посмотрел на него удивленно и закрыл тетрадь, убирая её в рюкзак. Роман об одиноком небесном существе больше не писался одной рукой. Теперь он принадлежал им двоим и создавался исключительно совместно. Они решились на это после того, как однажды, закрывшись на ночь в спальне Чимина, доверили друг другу при свете свечи все свои самые страшные тайны и переживания. После этого они говорили обо всём, не утаивалось ничего, даже что-то особо интимное. Юнги нравилось обсуждать с ним то, чем он никогда бы прежде не поделился с кем-то другим. А ещё Чимин заставлял его смеяться больше, чем кто-либо за все последние годы. — Это ещё почему? — спросил Пак. — Не хочу, чтобы он продолжал страдать. Ты сам говорил, что если двоим суждено быть вместе, то так и будет. — Так и есть, они предназначены друг для друга, но под лежачий камень, знаешь ли, вода не течёт. — Сдалась камню твоя вода. — Вода — это жизнь. — Да под лежачим камнем жизни больше, чем где бы то ни было. Не веришь? Иди-ка, подними какой-нибудь приросший к земле булыжник. Чимин рассмеялся и довольно откинулся на спинку скамейки. С губ его не сходила улыбка, пока он задумчиво смотрел на спортивную площадку. Даже видя только его профиль, Юнги мог сказать, что в этот самый момент в выражении его глаз есть нечто потрясающее. — О, кажется, это к тебе, — Юнги хмыкнул, кивая в сторону приближающихся парней. Один из них — Санун, был их одноклассником, двое других учились в параллели. Они всегда ходили вместе, потому, что за пределами школы частенько собирались в одной компании. Они целыми днями бесцельно болтались по городу в любую погоду, из-за чего Чимин посмеивался над ними, называя овечьим стадом, мол, те тоже упрямо прут против ветра даже в непогоду. — Ко мне? — переспросил Пак и покрутил головой, осматриваясь вокруг, он отчаянно надеялся, что они всё же идут не к нему. — Ну, не ко мне же, — усмехнулся Юнги. — Чимин, можно тебя на минутку? — обратился к нему Санун, останавливаясь в нескольких метрах от них. Пак со вздохом поднялся со скамейки. Несколько минут они о чём-то тихо говорили, потом Чимин начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Юнги встал и направился к ним. Парни из параллели посмотрели на него недовольно, он мысленно усмехнулся. Они даже не догадывались, насколько их связь прочна и тесна. Пак всё равно рассказал бы ему всё, передал бы слово в слово, между ними больше не было никаких секретов, они словно не существовали по отдельности. — Пойдём, будет весело… — заметив его, Санун замолчал. Юнги уже слышал о том, что одноклассники собираются закатить вечеринку в честь начала учебного года, координатором этого мероприятия был Санун, и вот уже минут пять он активно пытался уговорить Чимина присоединиться к ним. — Я не сомневаюсь, — сказал, покачав головой, Пак, но Юнги слишком хорошо его знал, чтобы не расслышать в его голосе нотки насмешливости. — Но, говорю же, у меня дела. — Такие важные? Не можешь их отложить? — Нет, не могу. — Что ж, жаль… но если вдруг твои планы изменятся, позвони мне, — произнёс разочарованно Санун. — Хорошо, — пообещал Чимин и отвернулся, дав понять, что разговор закончен. Он посмотрел на Юнги и закатил глаза, улыбнувшись ему. — Высокомерный уёбок, — сказал Санун, видимо решив, что находится на довольно безопасном расстоянии, чтобы не быть услышанным, и его друзья согласно хмыкнули. Чимин никак не отреагировал, он знал, что не отличается удобным характером, и многие говорят грубости о нём за его спиной. Но было неприятно. Особенно если учесть, что минуту назад тот перед ним лебезил. Подобная неискренность хоть и стала давно привычной, но всё равно огорчала. Это лишний раз служило подтверждением тому, что в этой жизни совсем никому нельзя доверять. Никому, кроме Юнги. Который вдруг резко шагнул вперёд и, в отличие от него, не собирался делать вид, что ничего не услышал. — Не надо… нет… — зашептал Чимин, хватая его за руку. — Что ты сказал? — спросил он громко, осторожно отводя от себя его ладонь. Компания парней остановилась. — Кто? — обернулся Санун, остальные тут же последовали его примеру. — Ты, — кивнул в его сторону Юнги. — Когда? — усмехнулся он. — Только что. Повтори-ка мне, что ты только что сказал, — в голосе его прозвучало достаточно угрозы, чтобы стереть с чужих лиц улыбки. — Пожалуйста, Юнги… Прошу тебя, давай просто уйдём… — взмолился Пак. Однако вопреки его ожиданиям, Юнги сделал несколько шагов вперёд, и ему не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Чимин прежде никогда не видел друга таким напряженным. Он больше не был похож на тёплого домашнего кота, его сосредоточенность и наблюдательность превратили его в настоящего хищника. В большого тигра или льва. В зверя, что не шипит и царапается, а рычит и рвёт на части. Юнги выглядел пугающе решительно. Но не столько поражал его гнев, сколько то, что крылось под ним. Его непоколебимость в стремлении защищать того, кто был ему дорог. Его преданность. Его постоянность. Парень тоже сделал несколько шагов ему навстречу и остановился на расстоянии вытянутой руки. Остальные остались на месте, и по их отстранённости, Чимин понял, больше никто из них не хочет в это ввязываться. Они решили понаблюдать со стороны за тем, как их дружок будет сверкать своим остроумием перед обычно всегда тихим и молчаливым одноклассником. Юнги был нелюдим, они не знали о нём ничего. Он обладал довольно тяжёлым взглядом, который в совокупности с его хмуростью служил достаточной причиной тому, чтобы остальные не трогали его, а по возможности и вовсе держались подальше. Но Санун, видимо, не сомневался в поддержке своих друзей, уверенный в своём превосходстве над Юнги, он насмешливо улыбнулся и склонился к его уху, зашептав, опять же недостаточно тихо: — Я сказал, что твой дружок высокомерный уёбок… Он отстранился и в следующую же секунду отклонился назад, чуть не шлёпнувшись нелепо на задницу, под силой удара, который пришёлся ему прямо в нос. Парень увидел брызги собственной крови на одежде и руках и ошарашено посмотрел на Юнги. — Ах ты, сука… — прорычал он, решительно шагнув к нему навстречу. А дальше произошло то, чего Чимин боялся больше всего, Санун ударил Юнги в ответ, тот недостаточно быстро среагировал, и кулак прошёлся вскользь по его губам. Они схватили друг друга за грудки и вместе повалились на землю. — Прекратите! Юнги! — выкрикнул Чимин, бросаясь к сцепившимся парням. Но Юнги, сумев перекатиться и сесть на Сануна верхом, оттолкнул от себя его руки. Он схватил одноклассника за голову и ударил несколько раз затылком о землю, взгляд у того сразу помутнел. — Да помогите же мне, чего вы уставились?! — зарычал Чимин, пытаясь обхватить друга руками под грудью. Юнги успел ударить Сануна кулаком по челюсти ещё несколько раз, прежде чем его всё же стащили с него и отволокли в сторону. Он дёрнулся, вырываясь, и шагнул в сторону парня, который едва смог приподнять голову и повернуться набок, дабы не захлебнуться собственной кровью. — Юнги, пожалуйста… — застонал Чимин, обнимая его за спину и преграждая собой путь. — Оставь его, прошу тебя… Голос его дрогнул, и это немного привело Юнги в чувства. Он перевёл на него свой потемневший взгляд, но тело его всё ещё было сильно напряжено. — Ш-ш-ш… тихо… — прошептал Пак, коснувшись осторожно его плотно сжатых кулаков. — Тихо… — повторил он, поглаживая его руки. Юнги задышал ровнее и глубже, черты его немного смягчились. Он медленно разжал кулаки, ловя его ладони и сплетая их пальцы вместе. — Прости, — произнёс он и ткнулся носом в его скулу. Юнги часто так делал, обычно после этого он касался вскользь губами его щеки. Но в этот раз он не сделал этого. Он просто замер, тяжело дыша ему в шею, хотя вокруг уже разгорелась ужасная шумиха.***
— Спасибо, что подвезли, — весьма сдержанным тоном произнесла Хван Рина, выходя из машины. — Не стоит благодарности, — качнула головой Пак Хёджу. — Всего доброго, дорогая. — Всего доброго, — кивнула ей Хван Рина. — До завтра, — шепнул Чимин. Юнги моргнул в ответ и, выходя из машины, погладил его по руке. — Ты могла бы поблагодарить его маму и за то, что она всё уладила, — сказал он, наблюдая, как мать трясущимися руками пытается открыть дверной замок. — Ещё бы она не уладила! Это её сынок подбил тебя на это, — заявила она, со злостью толкая тяжёлую дверь. — Ни на что он меня не подбивал. — Парня увезли на скорой, ты разбил ему лицо, ты хоть понимаешь, что натворил? — она дошла до кухонного стола и резко развернулась, протыкая пальцем воздух. — Ты. Опять. Изуродовал. Чужого. Ребёнка. — Не так уж сильно. Его рожа заживёт через пару дней. — Боже… Господи Боже… Ни капли раскаяния! — А с чего мне должно быть его жаль? Он плохо отзывался о Чимине. За это и получил. Я просто вступился за друга. — За друга? Какие вы друзья? Ты правда такой тупой или нарочно не хочешь видеть очевидных вещей? — она толкнула его в плечо ладонью. — Кто ты, и кто он… Что у вас может быть общего? Чем, по-твоему, ты можешь быть ему интересен? В тебе нет ничего особенного. Ты никто. Он просто забавляется с тобой, как с диковинным зверьком. Приручил и пользуется… — Замолчи! — Богатенький мальчик нашёл себе живую игрушку… — Да как же ты достала меня! Можешь ты замолчать?! — Нет, я не замолчу! Он запудрил тебе мозги, но я вижу его насквозь! Из вас двоих заводила — он. — Да почему вы все такие?! — Юнги ударил кулаком по холодильнику с такой силой, что прикреплённые к нему магнитики посыпались на пол. — Какие, такие?! — Лицемерные! Когда Чимин остаётся у нас ночевать или просто заходит в гости, ты мило улыбаешься ему, а сама думаешь о нём гадости. Но, по-моему, ты просто завидуешь. Я вижу, как ты иногда смотришь на него… Ты хотела бы, чтобы у тебя был такой сын: умный, красивый, с отличными манерами. Не то, что я — странный калека. Правда? Да… так и есть. Ты всем всегда завидуешь. И всё сравниваешь! Сравниваешь! Сравниваешь! — Вот значит как? Тогда тебе следует знать, что и Сохи, и отец со мной согласны. Чимин отличный манипулятор. И ты ещё помянешь моё слово. — Ты ничего не знаешь о нём. Ты и обо мне-то ничего не знаешь. Так что, не делай вид, что твои нелепые догадки и ещё более нелепые выводы и есть правда! И не делай вид, что хоть что-то смыслишь в дружбе или любви. Тебе эти чувства неведомы. — Да, что ты? — Да. Я никогда не прощу тебя за Рози. Надеюсь, твой Бог отправит тебя за это в Ад. — Да, ты прав, я не святая! — произнесла она, всем своим видом показывая, что он не прав, а она святая. — Но и ты не герой. За друга он вступился… И что же дальше? — Хван Рина прищурилась, вглядываясь ему в лицо со злой усмешкой. — А, сынок? Сегодня ты калечишь людей из-за него, а что завтра? Убьёшь кого-нибудь? Юнги вздёрнул подбородок, посмотрев на мать сверху вниз, он выдержал длинную паузу, обдумывая сказанное ею, а потом с холодящим кровь спокойствием произнёс: — Надо будет — убью. В его мужающей фигуре и тёмных глубоких глазах уже невозможно было узнать того покорного мальчика, что роптал перед ней когда-то. Она интуитивно отступила от него на полшага назад, пытаясь понять, когда это произошло, когда её сын успел стать таким. Она вдруг осознала, что определенный этап его взросления каким-то странным образом совершенно выпал из её жизни, она пропустила его за суетой повседневности. Повисла напряжённая тишина. Юнги высился над ней, как символ жестокости и полного бездушия, и каждое произнесенное им слово без сомнения имело вес и смысл. То, как он вёл себя, не было обычным подростковым бунтарством, глаза его почернели от ненависти, столь же отчаянной, как и беспощадной. Хван Рина вжалась спиной в столешницу, с ужасом признавая — ей не просто неприятно находиться с ним наедине, она чувствует опасность. — Иди к себе, — сказала она, но строгость её голоса прозвучала неестественно. Юнги продолжал молча смотреть на неё свысока. Он не шевелился. — Иди к себе, — повторила она ещё неувереннее. Он облизал разбитую губу и, нагло усмехнувшись ей в лицо, отступил.